3. Восходящее солнце

Древняя, как само время, колыбель человеческой памяти, Черная Земля, страна Та-Кем, кою персы звали Мудрайа, а эллины — Айгюптос, некогда простиралась от порогов великого Хапи, до земли, где реки текут обратно[1], а властью своей дотягивалась до таких мест, о которых и поныне эллины не имели ни малейшего представления. С той поры много вод унесла Река в Зеленое море[2], нет счета им. Краски древней Двойной Короны поблекли, сила и мощь рассыпались в прах, подхваченный ветром. Тьма с востока принесла ночь в Священную Землю.

Та-Кем пережила несколько волн захватчиков. Последняя, персидская, захлестнула страну на шесть поколений, больше чем на столетие. Однако из всех народов, побежденных персами, египтяне оказались едва ли не самым несгибаемым. По крайней мере, в их состязании за сие звание с эллинами, было бы чрезвычайно сложно предсказать победителя. Жители Та-Кем отчаянно сопротивлялись, страну постоянно сотрясали большие и малые восстания. Наконец, выступление саисского шепсера[3] Аменертеса Избавителя[4] увенчалось успехом, он изгнал персов.

В последующие семьдесят лет Двойной Короной обладало несколько чрезвычайно деятельных фараонов. Воспользовавшись тем, что державу двух Артаксерксов, Аршака Мнемона[5] и его сына Оха, сотрясали усобицы и восстания, Страна Реки перешла в наступление.

Фараоны — Хакор[6], Нектанеб, его сын Джедхор, и племянник, тоже Нектанеб, не только успешно отражали вторжения персидских воинств, ведомых эллинскими стратегами, но и сами переносили войну в земли врага, наступали в Сирии, действовали в Иудее и даже какое-то время владели Тиром. Они заключали союзы с эллинами, строили храмы, покровительствовали искусствам, мечтали о новом рассвете Священной Земли, но так и не смогли восстановить могущество былых времен. Персы поочередно сокрушили всех мятежных царей и сатрапов, собрались с силами и вновь обратили свой взор на Египет. Очередное вторжение огромной армии Артаксеркса Оха Черная Земля отразить не смогла.

Тогда, двадцать лет назад, уже казалось, что тьма опустилась окончательно и эта земля уже никогда не увидит рассвета, нового восхода юного Хепри.

То были дни доблести, дни горя, дни отчаяния. Теснимые персами, остатки воинства Нектанеба, второго фараона с таким именем, отступили на юг, до самой границы Нубии, и закрепились в Семне, древней цитадели построенной более тысячи лет назад.

Здесь произошло последнее сражение той войны. Персы и эллины-наемники не смогли взять эту неприступную крепость, хотя число ее защитников было совсем невелико. Войско, ведомое стратегом Никостратом, опустошило округу, припасы подошли к концу, а до городов Священной Земли отсюда было слишком далеко. Захватчики ушли. Нектанеба, который более не представлял опасности, оставили в покое. Здесь, на дальнем юге, фактически в изгнании, фараон прожил недолго. Он умер через два месяца после окончания осады Семны и в народе ходили слухи, будто персы отравили его. Единственный сын фараона был тяжело ранен и до конца так и не оправился. Он прожил всего на три разлива дольше отца и отправился в Землю Возлюбленных бездетным. Род Нектанеба прервался. Из всех его близких родственников уцелел лишь трехлетний мальчик Неферкар, внучатый племянник фараона.

С египтянами Ох обошелся очень сурово. Персы разграбили и осквернили храмы, срыли стены нескольких городов, убили священного быка Аписа, мясо которого подали на обед царю царей.

Несколько лет спустя Артаксеркс был отравлен евнухом Багоем, взор персов на время отвратился от Египта, чем воспользовался авантюрист, удачливый предводитель наемников Хабабаш. Он изгнал сатрапа, захватил власть и даже короновался в Мемфисе. Два года спустя, когда в Вавилоне улеглись страсти и взошедший на престол Дарий Кодоман воздал цареубийце Багою по заслугам, персы вышибли Хабабаша из Египта, в третий раз захватив Священную Землю.

Дарий не стал следовать политике Оха. Он решил замирить Египет раз и навсегда, причем не оружием. В земле, где не прекращались волнения и смута, где народ постоянно восставал против завоевателей, оно было бесполезно, этого не видел только слепой. Царь царей позволил надеть Белый Венец, корону Верхнего Египта, одному из знатнейших шепсеров. Впрочем, персы позволили ему принять лишь внешние признаки власти, титул и церемониал. Дарий все-таки назначил своего сатрапа, но им на сей раз стал не перс, а кушит Сабак, один из военачальников наемных войск. Сей выбор объяснялся тем, что кушит прекрасно разбирался в египетских делах, но при этом никогда не сговорился бы с местной знатью против персов.

Спустя три года, в начале зимы, Египта достигли известия о том, что войско царя царей разбито далеко на севере эллинами, а ушедший на войну по воле Дария Сабак, тяжело ранен или убит. Владыка Белого Венца увидел в том новый шанс Священной Земли. Он действовал стремительно. Его воины вошли в Фивы с поднятыми знаменами и вырезали персидский гарнизон. Военачальник Мазак уцелел и отступил в Дельту. Восставший шепсер не обладал достаточной силой, чтобы сражаться с персами в одиночку и после первого успеха занялся поиском союзников. Его поддержал Знаменосец[7] Великой Зелени Хашехем Аменертес, внук Аменертеса Избавителя, известный эллинам под именем Амиртея, так же как и его дед. К ним присоединилось еще несколько шепсеров, не столь влиятельных. Предложение вступить в союз послали и юному внуку покойного Нектанеба, который все эти годы так и жил на дальнем юге.

Разумеется, двенадцатилетний мальчик, никем не признанный наследник, сам по себе никого не интересовал, но за ним стоял регент, старый полководец Каиурпехти, «Бык, великий мощью». А вот он уже имел для мятежников большую ценность.

Союзники боролись с Мазаком целый год. Не получающий никакой помощи от царя царей, осажденный Хашехемом в Пелусии, персидский военачальник сдался. Ему подарили жизнь, отпустив на все четыре стороны. В третий раз рухнула власть персов в Египте, но мир в Священную Землю не пришел, ибо союзники посмотрели друг на друга и каждый решил про себя, что Двойная Корона лучше всего будет смотреться на его собственном челе.

Началась длительная междоусобица, в которой приняли деятельное участие эллины. Немало их сражалось за каждую из сторон. В драку на стороне молодого претендента ввязался афинянин Леосфен, а Белую Корону приехал поддержать спартанский царь Агис.

Персия, завязнув во внутренних делах, оставила без внимания Элладу, и золото царя царей, без которого Спарта не имела ни малейшего шанса вернуть себе хотя бы призрак гегемонии, перестало поступать в казну города без стен. Агис, заключивший тайный союз с Фессалией и Македонией, готовился выступить против Афин. Ему нужно было много золота, и он последовал примеру своего знаменитого деда Агесилая, который по той же самой причине, что и внук, активно участвовал в возведении на престол Нектанеба. Теперь же спартанцам и наемникам, которых они навербовали, получив задаток, предстояло сражаться против потомка этого фараона.

Молодой претендент оказался между двух огней. С одной стороны — усилившийся соперник в Мемфисе, с другой — владеющий морем Хашехем Аменертес. А тут еще у берегов Дельты появился флот персидского наварха Автофрадата, который, не имея сил для вторжения, разорял прибрежные селения. Хашехем, которому сие было на руку, бездействовал. Большую часть флота он прибрал к рукам в самом начале смуты, и отразить персов оказалось некому. И тогда мальчик-фараон обратился за помощью к человеку, кто мог это сделать, ибо имел сильный флот и не состоял в дружественных отношениях ни с одним участником драки.

Птолемей приехал в Египет весной четвертого года сто двенадцатой Олимпиады, временно взвалив борьбу с пиратами на Демарата. Он привел тридцать триер, запросил за свои услуги сто талантов золота, получил их и выступил против Автофрадата.

Старый персидский наварх, про которого практически забыли в Вавилоне (Дарий воевал на востоке), будучи воодушевлен бездействием Хашехема, не стал играть с Птолемеем в прятки по тростникам, и дал сражение в Дельте, но удача в тот день от него отвернулась. Лагид победил, Автофрадат сгорел вместе со своим кораблем, и с флотом персов было покончено.

И все же, несмотря на успехи полководцев молодого претендента, война затягивалась. Противоборствующие рати вытаптывали посевы, опустошали амбары крестьян. Принявших сторону противника, жгли целыми селениями. Наемники совершали одно святотатство за другим, разоряя древние храмы. Священная Земля, грозила превратиться в сплошное пепелище. Все понимали, что пора заканчивать бессмысленную бойню.

Развязка наступила совершенно неожиданно. Главный соперник Неферкара внезапно тяжело заболел и сгорел за месяц. Лишившись вождя, его сторонники склонились перед молодым претендентом. Тот торжественно короновался в Мемфисе под именем Нектанеба Третьего.

Воцарение юноши оказалось омрачено смертью его старого воспитателя и соправителя. Немало в народе ходило пересудов об этом, как и о внезапной, а от того очень подозрительной, болезни владыки Белой Короны, однако те, кто был посвящен в тайну загадочных смертей, не торопились ее раскрывать.

Три силы в Египте сократились до двух. Аменертес по-прежнему сидел в Пелусии и сжимал в кулаке несколько шепов восточной Дельты. На большее его сил не хватало, но и захваченного он из рук не выпускал, пиратствовал у южного берега Великой Зелени и даже совершил лихой налет на Газу, захватив богатую добычу. Засматривался на Тир, но сцепиться с царем Адземилькаром пока не решался.

Во всем же остальном Египте наступил долгожданный мир. Молодой Нектанеб распустил наемников, не стал преследовать возвращающихся на родину эллинов Агиса и щедро одарил своего союзника Птолемея, отношения с которым из года в год становились все теснее.

Тускло горели лампады. Великий Хапи, разлив которого затянулся до начала сезона жатвы, нещадно парил. От жары не спасали ни опахала, ни масла, которыми каждое утро натирали тело.

Неферкар, худощавый молодой человек двадцати трех лет, смотрел на слепящую глаза огненную медь, разлившуюся от дворца Белостенного Града Весов[8] до противоположного берега. Сегодня завершилось строительство гробницы для деда. Закончена роспись ее стен и теперь для потомков сохранится повесть о восемнадцати славных годах правления Величайшего Нехет-Нефеба, чье имя он, Неферкар сделал своим.

Очень долго заботы войны не позволяли отдать почести деду, но сейчас, наконец, дело сделано. Молодой фараон сам утверждал роспись, не сомневаясь, что мастера все исполнят в точности и теперь, при известии о том, что работы завершены, на него нахлынули воспоминания. Он смотрел в вечность и перед глазами, как наяву, вставали те дни, «полные славы и боли», как когда-то говорил Бык, его наставник, заменивший отца, умершего слишком рано и не увидевшего возрождения Та-Кем.

Возрождения…

Еще далеко не всю Священную Землю Триединый благословил долгожданным миром, но постепенно жизнь налаживается. Надолго ли? Свободу, добытую мечом Аменертеса Избавителя, его потомки отчаянно защищали семь десятков лет, но все же не удержали. Мог ли знать дед, торжествовавший свою первую победу над Охом, что всего через семь лет персы соберутся с силами и ударят снова? Да так, что ему уже никогда не увидеть стовратных стен Уасита[9]…

За спиной раздались шаги и молодой фараон обернулся.

В дверях, ведущих на открытую террасу дворца, где фараон любовался рекой и предавался воспоминаниям, стоял Менкаура, Верховный Хранитель трона, одетый в церемониал, самой приметной деталью которого была леопардовая шкура. Возрастом он превосходил фараона на десять разливов и имел невероятно редкие для египтян голубые глаза, с прищуром смотревшие из-под золотисто-синего платка-немеса.

— Живи вечно, Величайший.

— И ты живи вечно, Миу, — отозвался Неферкар.

Миу, Камышовый Кот. Менкаура получил это прозвище за хитрость и хватку. Царственная супруга Величайшего иначе к Хранителю и не обращалась, так же, как и маленький наследник, который увидел всего два разлива и совсем недавно залопотал первые слова. Миу посмеивался и говорил, что для настоящего кота он слишком лыс и бесхвост, однако «змей» и «мышей» Хашехема, которые время от времени норовили устроить себе гнездо в Белостенном граде, дабы подгадить в «амбарах» фараона, душил отменно. Впрочем, Аменертес все равно не оставлял попыток пристроить своего человека где-нибудь возле высших чиновников Владыки Венцов.

— Прибыл Неарх, — доложил Менкаура, — корабль свой оставил в Себенните, его потрепало штормом, потребуется ремонт. Сюда на колеснице приехал.

— Он во дворце?

— Да, ждет.

— Зови. Приму прямо здесь.

Все приближенные Птолемея, давнего союзника, всегда находили в Мемфисе радушный прием, а Неарх бывал здесь чаще других. Критянину исполнилось тридцать пять лет, он был немного старше Миу. Тем не менее, ни он, ни сам Птолемей, никогда, даже при жизни регента, Каиурпехти-Быка, не относились к молодому фараону с пренебрежением. Не смотрели свысока, как на зеленого юнца, ибо тот после смерти своего наставника-соправителя, в затянувшемся противостоянии с Хашехемом, не раз продемонстрировал и мудрость, не по годам, и немалые познания в военном искусстве.

— Радуйся, Величайший, живи вечно, — приветствовал фараона критянин, одновременно на эллинский и египетский манер.

— Радуйся и ты, Неарх. Добрые ли ты вести привез?

Критянин некоторое время молчал, словно не решаясь начать. Наконец, сказал:

— Не очень. Я приехал, чтобы предостеречь тебя, царь Нектанеб. Твой караван в этом году лучше пусть постоит в Дельте. Отправлять его опасно.

— Почему? Что случилось?

— Возле Кипра началось какое-то нехорошее шевеление. Купцы, которым мы платим за то, чтобы держали глаза и уши открытыми, рассказали, что Адземилькар построил в прошлом году тридцать новых триер. И продолжает строить. Несколько раз его корабли ходили на юг. Может в Газу, а может…

— В Пелусий?

— Именно так. Мы подозреваем, что он сговаривается с Амиртеем. Но вряд ли это союз против тебя.

— Почему вы так решили?

— Потому что сговор зреет не только у тебя под боком, царь, но и далеко на севере, в наших водах. Птолемей уверен, что это звенья одной цепи. Это союз наших врагов. Родос, непокорившиеся пираты, тирийцы и Амиртей. Они не опасны для нас каждый по отдельности, но все вместе…

— Вы уверены, что это не совпадения?

Неарх покачал головой.

— Ни в чем нельзя быть уверенным. Никто не пришел к нам и не заявил открыто: «Эй, македоняне, мы тут решили выбить вас с Кипра и собрались в могучую кучку». Но в такие совпадения я не верю. Зачем новые триеры Адземилькару, да еще столько?

— Может быть, Дарайавауш решил снова попытаться отвоевать северный берег Великой Зелени? — подал голос Менкаура.

— Не думаю, — ответил критянин, — в каждом порту сейчас судачат о том, что Дарий предложил мир Антигону. Если это так, против кого строит флот Адземилькар? Либо Амиртей купил его помощь против тебя, царь, либо они все вместе собрались выступить против нас.

Фараон задумался. Заложив руки за спину, прошелся по террасе. Остановился.

— И поэтому вы решили не сопровождать караван в этом году?

— Да. Если мы, согласно нашей сделке, как и прежде, отправим часть наших кораблей для защиты твоих ладей-кедровозов от возможного нападения Амиртея, то обнажим свои берега, и нам в спину ударит Родос с примкнувшими к нему пиратами. А тирийцы все равно нападут на караван. Поэтому, царь, Птолемей просит тебя в этом году не посылать ладьи.

Фараон дернул щекой, посмотрел на Хранителя.

— Мне нужен кедр. Запасы высушенного дерева на верфях подходят к концу. Не из пальмовых же досок строить боевые ладьи. Без них берега Та-Кем беззащитны.

— Наш флот все еще не в силах тягаться с Аменертесом, — добавил Менкаура, — ты же знаешь, почтенный Неарх, Священная Земля была разорена войной, от флота мало что осталось, а хитрый Хашехем сберег свои корабли. Сейчас он лишь делает набеги на берега Земли Тростника, но вскоре решится на вторжение. Ходят слухи, что он сговорился с персами и те пообещали ему Двойную Корону. Пусть и под властью человека-орла.

— Есть способ преодолеть твои трудности, Величайший, — сказал Неарх, — ты знаешь поговорку: «Враг моего врага — мой друг?»

— Да. К чему ты клонишь?

— Родос противостоит Афинам. До войны дело еще не дошло, но все к тому идет. Таким образом, Афины — это враг нашего врага. То есть, они могут стать нашим другом.

— Предлагаешь заключить с ними союз?

— Почему нет? В прошлые годы немало афинских стратегов состояли на службе твоих царственных предков, Величайший.

— Пожалуй, это неплохая мысль, — сказал Миу, — мы могли бы серьезно снизить цену на хлеб для афинских купцов. В обмен на триеры.

— Согласятся ли афиняне? — задумался фараон, — я слышал, они в последние годы распылили свои силы, пытаясь усидеть сразу на нескольких стульях. К тому же, ваша с Птолемеем идея все равно лишает меня корабельного леса, почтенный Неарх. А вверять свою безопасность наемникам… Не в обиду тебе, Неарх.

— Поверь мне, Величайший, — усмехнулся критянин, — я построил много кораблей. Киликийская сосна незначительно уступит ливанскому кедру. Как и кипарис.

— Кипарис? — удивленно спросил Неферкар.

— Он самый, — кивнул Неарх, — это я тебе, царь, как критянин говорю. Если твои кедровозы пойдут на восток, в Финикию, о том сразу станет известно Амиртею и он начнет действовать. А если на запад, через Кирену на Крит — он не узнает.

— Пожалуй, — сказал Менкаура, — в устье западного рукава Хапи ладьи Хашехема действительно появляются редко.

— Это все конечно хорошо, — засомневался фараон, — но сколько продлятся переговоры с Афинами? Путь туда, назад… До осенних штормов не так уж много времени.

— Не буду тебя обманывать, Величайший. В этом году вряд ли на твоих верфях пополнятся запасы корабельного леса. В любом случае. Но последовав нашему с Лагидом совету, ты получишь его в следующем году. А если все же станешь настаивать на ливанском кедре — можешь не получить никогда. Если наши дела пойдут плохо.

Фараон не ответил. Оперся ладонями о перила террасы, задумчиво рассматривая тростниковые ладьи, плавно рассекающие волны Хапи, в которых отражался угасающий красный лик Атума.

— Я не могу принять решение сходу. Нужно все тщательно обдумать.

— Разумеется, Величайший, — поклонился Неарх.

— Миу, размести с почетом нашего гостя, пусть он отдохнет с дороги, — распорядился Неферкар.

Большой Совет Дома Маат, состоящий из высших военачальников, жрецов и «Хранителей», ведавших защитой трона от внешних и внутренних врагов, фараон созывать не стал. Половина постоянных членов совета отсутствовала в столице, и предложение Птолемея обсудили в очень узком кругу.

Три года назад предприимчивый Лагид вступил в тайный сговор с царем Библа Адар-Мелеком и предложил молодому фараону свои услуги посредника в поставке ливанского кедра, в котором тот остро нуждался. С тех пор египетское золото щедрой рекой, раздваиваясь, словно Великий Хапи, текло в сундуки Птолемея и финикийцев.

Адар-Мелек пошел на эту сделку, дабы досадить своему конкуренту Адземилькару. Во времена Оха Тир не поддержал восставшие против персов Библ и Сидон, а когда те потерпели поражение и понесли жестокое наказание, изрядно поднялся на беде братьев. С тех пор среди финикийцев давно тлели угли взаимной ненависти. Адар-Мелек рассчитывал, что воссозданный египетский флот доставит немало беспокойства тирийцам. Основания для подобных надежд он имел весомые. В прошлые годы египетские триеры, построенные по финикийскому образцу, считались очень серьезной силой, а их экипажи отличались отменной выучкой. В течение нескольких лет флот фараонов Хакора и Джедхора господствовал в этой части Срединного моря. И даже сейчас, после кровавой и разорительной усобицы, египтяне представляли для «Страны Пурпура» большую угрозу. Не так давно Хашехем совершил набег на Газу. Город не взял (собственно, и не пытался), но окрестности опустошил изрядно.

Царь Библа направил пять тысяч работников валить лес на склонах Ливана, тысяча волов вывозила его к побережью, где драгоценную древесину грузили на подошедшие к назначенному времени ладьи Нектанеба. Для того, чтобы увеличить их грузоподъемность, мастера фараона обратились к опыту своих предшественников, еще тысячу лет назад перевозивших ливанский кедр на сдвоенных, соединенных бортами судах.

Адар-Мелек стремился сохранить это предприятие в тайне от персов, но для этого оно было слишком грандиозным и чем дольше длилось, тем чаще все его участники задумывались, что скоро персы очнутся и лавочку прикроют.

Собственно, хазарапатиша Фарнабаз давно знал о делах Лагида и финикийцев, но его они не особенно интересовали. С тех пор, как он женился на дочери свергнутого и бежавшего в Сузы Вакшунварта, мысли сына Артабаза занимала мятежная Бактрия. Он давно уже подумывал, что эту землю неплохо бы оставить в наследство своему сыну и периодически намекал шахиншаху, что существование независимых самозваных царей Хориена и Спантамано — это оскорбление его величества.

Дарайавауш снова воевать за Бактрию не хотел, но Фарнабаз был терпелив и вновь и вновь заводил этот разговор, стараясь обставить дело так, чтобы шахиншах пребывал в уверенности, будто сам отворяет свой разум для этой мысли, без посторонней помощи.

Так или иначе, но Адар-Мелека персы пока не трогали. Птолемей брал на себя защиту кедровозов. Он неоднократно предлагал Нектанебу отказаться от услуг финикийцев, брался завалить египетские верфи киликийской сосной, которой на склонах Тавра за тысячу лет не вырубить. Однако судостроители Священной Земли со времен древнейших фараонов настолько прикипели к драгоценной желто-красной смолистой древесине, что не представляли, как это — строить боевые ладьи не из кедра.

Адар-Мелек тоже не раз задумался, зачем же ему нужен Лагид, но Птолемей, вертясь, как уж на сковородке, искусно отодвигал царя Библа от прямого общения с фараоном.

Нектанеб был очень щедр и отказ Лагида от сделки, которая до краев набила его сундуки золотом, наводил на мысль, что угрозу Птолемей оценивает более чем серьезно. Но его предложение советникам фараона, разумеется, не слишком понравилось. Как это так, отказаться от кедра, вообще от поставок корабельного леса, по меньшей мере на год? С Лагидом отношения отлажены, а как будет с Афинами и Критом?

— Мы предлагаем другое, — заявил фараон Неарху после совета, — пусть Птолемей сам строит ладьи для нас. Насчет цены договоримся. И мастеров своих пришлем, чтобы корабли вышли такими, какие привычны нашим морякам.

— Не знаю, согласится ли Птолемей, — покачал головой критянин, — наши верфи не стоят без дела. Мы тоже строим флот, вынуждены, раз его строит Адземилькар. Иначе наши враги, объединившись, сомнут нас.

— Если Птолемей вступит в войну, я окажу помощь, — заявил Нектанеб, — ладьи не сражаются сами по себе. Им нужны гребцы и воины. Я пришлю своих воинов, не требуя платы, рассчитывая, что и он поможет мне, если я окажусь в затруднительной ситуации. Мы давно знаем друг друга, но все наши отношения доселе были основаны на золоте. Я же предлагаю нечто большее — союз и взаимопомощь.

Критянин смотрел в глаза фараона, потом покосился в сторону Миу, который во время этого разговора держался чуть поодаль. Менкаура еле заметно кивнул.

— Я передам твои слова, царь Нектанеб, — торжественно объявил Неарх и, понизив голос, добавил, — и не вижу причины, почему бы Лагид не принял твою руку.

[1] Реки, текущие обратно — Тигр и Евфрат.

[2] Зеленое море, Великая зелень — Средиземное море.

[3] Шепсер — правитель области (шепа), на которые был разделен Египет. Греки звали шепсеров номархами, правителями номов.

[4] Аменертес — фараон XXVIII династии Амиртей.

[5] Аршак — царь Артаксеркс II. Обладал выдающейся памятью, за что был прозван греками Мнемоном («Памятливым»).

[6] Хакор — фараон XXIX династии Ахорис.

[7] Знаменосец — адмирал в египетском флоте.

[8] Град Весов, Весы Обеих Земель, Хет-Ка-Пта, Мен-Фи, Белые Стены — Мемфис. После угасания древнего города Маати от него остались только цитадель Мен-Фи и храм Духа Птаха. При первых фараонах Древнего Царства столица была отстроена на месте Маати, в компромиссном месте между Долиной и Дельтой — Весы Обеих Земель.

[9] Уасит — Фивы Египетские.