Эстетика саморазрушения

Совершенно неважно как меня зовут. Совершенно неважно как я выгляжу. Совершенно неважно, что я чувствую. Я здесь только для того, чтобы рассказать историю об одном человеке, которого я смею называть своим другом и, по правде говоря, очень горжусь этим.

Я уже давно живу один. Когда-то у меня была жена, работа, увлечения и более того, я даже думал, что знаю, чего хочу от жизни. Мы жили в большой и уютной квартире в спальном районе. Города, подобные нашему, отличаются ужаснейшей инфраструктурой. Вся жизнь, красота и роскошь в них сосредоточены в центре, а как только ты удаляешься хоть немного дальше — появляется ощущение, будто тебя выбросили в клоаку социума. Именно поэтому частые прогулки по центру города были для нас не редкостью. В свободное от работы время мы много времени проводили вместе, ходили в кино, рестораны, на выставки. Мы даже планировали детей. Казалось бы, о чем еще может мечтать обычная среднестатистическая личность?

Но жизнь — вещь непредсказуемая и очень-очень подлая. В один день я лишился и работы и жены и смысла существования. Не стоит обременять вас своими проблемами и углубляться в их описание, тем более что это уже в прошлом. Скажу лишь, что похоронив жену и пробыв в запое несколько недель, я проснулся новым человеком. Хотя «человек» здесь очень неподходящее слово. Мне ничего не хотелось, я ни к чему не стремился и ни о чем не заботился. Все, что у меня оставалось — моя квартира, которую я благополучно продал. Она была большая и с ремонтом, так что денег за нее я получил достаточно. Месяц я жил на съемной квартире. Месяц наблюдал за людьми, за городом, за однообразием их жизни. За этот месяц комок отвращения к такой жизни подошел настолько близко к горлу, что я бросил всё и купил дом далеко-далеко за городом, оформив все бумаги буквально за неделю. Я надеялся сбежать подальше от всей этой суеты. Сбежать от своих страхов. Сбежать от своего прошлого. И я сбежал.

Дом был достаточно большой. Слишком большой для одного человека. В нём было два этажа, на каждом из которых было по две комнаты. На первом этаже находилась также кухня, веранда и гостиная, а на втором — ванная, душ, библиотека и балконы. Я отдал за него большую часть денег, вырученных с продажи квартиры. Остальные же я оставил себе. Все подсчитав, я пришел к выводу, что смогу жить на них около пяти лет. А что делать потом? Будет видно.

Первое время я действительно получал наслаждение, распивая на веранде чай, читая книгу и любуясь садом, за которым я ухаживал. Мой образ жизни стал похож на образ жизни дворянина из классической русской литературы: чай, вино, романы, прогулки. Так прошел год. Но одиночество рано или поздно начинает давить любого, даже самого стойкого, и я решился дать объявление о сдаче одного этажа любому желающему. К тому же, это сулило неплохой доход. С этого момента и начинается моя история.

Летней ночью меня разбудил стук в ворота моего двора. Я не сразу решился выйти, но стук продолжался и продолжался. Одевшись и взяв с собой ружьё(ну, а как без ружья, когда ты живешь один в какой-то глуши?) я вышел во двор.

— Кто стучит? — спросил я.

— Откройте. Я хочу снять у вас жильё. — послышался ответ.

— Почему так поздно?

— Какая разница? Обстоятельства у меня. Откройте же.

Я медленно направился к воротам.

— Учтите, у меня оружие, а в доме есть немало людей. — наполовину соврал я.

— Мне всё равно. Я не грабить вас пришел. Ну же, открывайте.

Я открыл ворота и незнакомец вошел. Смотрелся он озабоченно. Его взъерошенные короткие волосы, порванная рубашка и разбитая губа говорили о том, что ночь у него была веселая, в отличии от моей.

— Что с вами произошло?

— Неважно. Вы сдаёте ведь жильё? Этаж вроде, так?

— Так.

— Цена?

Я назвал ему сумму. Он, вытянул из кармана своих штанов пачку денег, сунул мне и сказал что здесь за два месяца вперед. Я еще никогда не встречал человека, который так беспечно носил бы в карманах столько денег.

— Погодите. Это так не делается. Нужно оформить ведь все документы. Нужен ваш паспорт и данные. И вообще, вы не находите ситуацию странной? — сказал ему я.

— Ох, уважаемый, — отмахнулся он, — неужели мы будем заниматься этим в четыре часа утра? Я хочу спать и вы, я уверен, тоже. К чему эти формальности? Если вам так это нужно — я привезу все документы через несколько дней. А пока покажите мне мою комнату и до утра меня лучше не трогайте.

Я провел ночного гостя в одну из комнат, где он сразу же упал на кровать и заснул. Закрыв на замок ворота, дверь в дом и даже библиотеку, где хранилось самое ценное, что у меня было, я вернулся в спальню. Неудивительно, что я не смог уснуть всю ночь. Чувство тревоги не покидало меня. Я боялся, что этот человек, что-то украдёт или даже убьет меня. Я не мог понять, зачем я его пустил. Разумом я понимал, что я сделал это зря, и что не стоило сдавать ему жильё ни за какие деньги. Но интуитивно мне почему-то казалось, что я сделал это недаром. Пролежав в кровати несколько часов и так и не уснув, я решил идти завтракать, предварительно открыв ворота и двери дома, потому что в это время обыкновенно появляется почтальон с прессой.

Солнце уже встало, свежий воздух наполнил кухню. На часах было полвосьмого утра. К моему удивлению, через пару минут послышались шаги на лестнице. И вот незнакомец уже стоял на кухне. Я настолько удивился, что даже на несколько секунд застыл и позволил кофе убежать из турки. Он спал всего несколько часов, но выглядел настолько ухоженно, свежо и бодро, что я даже немного позавидовал. Вчера мне не бросилось в глаза его спортивное, мускулистое телосложение. Я был настолько сонный, что даже не обратил внимания на то, что он выше меня на полторы головы. Хоть одежда была на нём всё та же, но это всё, в сочетании с причесанными блондинистыми волосами и гладко выбритым лицом, производило просто ошарашивающее впечатление, а разбитая губа даже добавляла некой мужественности в его образ.

— Доброе утро, — сказал я, спустя минуту, — вы выспались? Выглядите очень… бодро.

— Смеётесь? Мне просто нужно на работу. Кстати, я воспользовался душем, расческой с бритвой и зубной щеткой, которые там были. Надеюсь, это не слишком нагло? Но обещаю, что завтра или послезавтра я привезу вам новые. — сказал он, направляясь к прихожей, где он оставил обувь.

— И вы не побрезговали? Ведь я ими пользуюсь. Пользовался…

— Я не брезгливый. Кстати, у вас кофе убежал. Вы не угостите меня чашечкой?

— Конечно. А по поводу душа — вы можете пользоваться им когда угодно. Так же и кухней и верандой. Если захотите — могу вам дать почитать что-то из библиотеки. Ну и во дворе, конечно, тоже можете гулять где угодно и когда угодно.

— Сомневаюсь, что захочу. — ответил он, попивая маленькими, но частыми глотками еще горячий кофе. — Я не очень люблю выходить из комнаты. А вот с библиотеки с радостью что-то возьму. Ну, а теперь до свидания. — сказал он, поставив пустую чашку на стол. — Если вас не затруднит — помойте её за мной. Я опаздываю. Буду завтра или послезавтра утром. — крикнул он уже направляясь к воротам.

Я даже не успел с ним попрощаться. Даже не узнал его имени. Но впечатление осталось на весь день.

***

Он действительно вернулся через сутки, около десяти часов утра, но совсем не в таком виде, в каком я ожидал его встретить. Снова раздался стук в ворота и громкий, грубый крик: «Открывай!»

Передо мной стоял он, с чемоданом в руке. От него несло перегаром и табаком, и если бы он не опирался на всё тот же чемодан, то я уверен, что он лежал бы на земле. Отпихнув меня, он направился в дом. Пару раз споткнувшись и упав, он всё же то ли дошел, то ли дополз до двери и даже открыл её. Оставив чемодан в прихожей, он бросил какую-то папку на стол и, ничего не объясняя, пошел к себе наверх спать.

Любопытство взяло верх надо мной, и я открыл папку. Оказалось, не зря. В папке были все необходимые документы для оформления договора. Оказалось, что зовут его Н., родом он из того же города, что и я, и более того, работает там врачом в очень престижной клинике. У меня не укладывалось это в голове, ведь врач — интеллигентная профессия. По крайней мере, я всегда так думал. Но окончательно в ступор меня ввел диплом доктора медицинских наук, который я обнаружил под остальными документами. Заглянув еще раз в его паспорт, я пришел к выводу, что внешне он выглядит намного моложе своих лет, а по достижениям — явно старше.

Днём я решил вздремнуть, а когда после пробуждения вышел на кухню, то обнаружил две чашки горячего кофе. Через пару минут явился Н., в свежей одежде и снова идеально причесанным и выбритым. В воздухе витали даже нотки его парфюма, который, честно говоря, был мне не по вкусу.

— Добрый день. — поздоровался он. — Или уже скорее вечер. Я, пожалуй, должен принести извинения за моё появление утром. Кстати, вот возвращаю новые, как и обещал. — сказал он и положил на стол новые расческу, бритву и зубную щетку.

— Что же, Н., так значит вы врач? Причем доктор наук. — с напускной ноткой пренебрежения спросил я его. — Я думал, люди такой категории умеют контролировать себя. Кстати, вот ваши ключи. Этот от комнаты, этот от дома, а этот от ворот.

— Спасибо. — сказал он и положил их себе в карман. — Я вижу, вы просмотрели уж мои документы. Я вам сейчас все объясню. Только назовите сначала ваше имя, а то мы в неравных условиях.

Я представился.

— Так вот, понимаете ли, — начал он говорить, — моя философия жизни не позволяет мне контролировать себя. Контроль противоречит ей, вот и всё.

— Это как же? Вы не боитесь оказаться на самом дне с такой философией?

— Ничуть. Скорее это даже моя цель. Но об этом слишком долго рассуждать. Скажите, вы играете в шахматы? — спросил он.

— Я давно ни с кем не играл, но раньше я даже выступал на соревнованиях.

— Как прекрасно. Тогда приготовьте шахматную доску. Вы найдете её в моей комнате вместе с фигурами. Я вернусь около пяти часов утра, и мы сыграем несколько партий. В знак благодарности компанию нам составит бутылка неплохого белого вина. Вы пьете вино?

— Умеренно.

— Ах, контроль, да. Но бокал себе вы можете позволить. А сейчас мне снова нужно уходить. До встречи. — попрощался он, и положил ключ от своей комнаты на стол, забрав остальные два себе.

— И вы не боитесь, что я что-то у вас могу украсть? — крикнул я вдогонку на улицу.

— У меня нечего красть. — послышалось уже издалека, а через секунду хлопнули ворота.

Я был поражен и даже несколько возмущен его наглостью. Но что-то в этой наглости было очаровывающее. Допив кофе, я всё же направился в его комнату.

***

Обстановка в его комнате произвела на меня такое же двойственное впечатление, как и он сам. Удивительно, что человек не находился здесь и двух дней, а уже так успел все изменить. На столе, который он передвинул к дивану, стояла пепельница уже с несколькими окурками от дорогих сигарет, в углу комнаты валялись бутылки от пива, минералки и вина, а в центре стола стояла ваза с желтыми тюльпанами. Рядом с ней лежало несколько книг: томик со стихами, учебник по анестезиологии и Библия. Выходит, со мной поселился верующий, любящий выпить, покурить, почитать и насладиться запахом цветов. Именно такое впечатление у меня сложилось, когда я посмотрел на его стол. И оно, как это часто бывает, оказалось ошибочным.

В углу комнаты я заметил открытый чемодан, из которого все еще торчало несколько вещей. На одном из кресел лежало мокрое полотенце, которое Н. не потрудился повесить на сушилку после принятия душа, и его одежда, в том числе и та самая рубашка, в которой он явился ко мне в первую ночь.

На подоконнике я увидел шахматную доску и фигуры. Взяв их, я ушел в гостиную, потому что находится в этой комнате я больше не мог. Я даже жалел, что сдал жильё Н.

Расставив шахматы, я отправился читать, а вскоре и заснул.

Ночью меня разбудили шепотом:

— Просыпайтесь. Шахматы и вино уже ожидают.

Я протёр глаза и глянул на часы. Действительно было ровно пять утра. Какая пунктуальность! Умывшись, я вышел в гостиную, где Н. уже сидел за шахматной доской, возле которой стояла бутылка вина, два бокала и сырная нарезка.

— Может, мы перейдем ко мне в комнату? — предложил он.

— Нет. Кстати, хочу вам сказать, что вы за пару дней успели сделать из неё свинарник! Я не могу там находиться. И смею заметить, что это все-таки моя комната! — ответил я.

— Пока я её снимаю — она моя. Но за беспорядок приношу извинения. Тогда. Если вы не против, я принесу сюда сигареты и тюльпаны. Без них я не могу что-либо делать.

Он вернулся спустя пару минут. Мы определились, кто какими фигурами будет играть и начали.

— Почему тюльпаны? — спросил я. — Почему вы их так любите? Это немного странно.

— О, скоро вы все поймете. — сказал он. — А пока — ходите. Оу, сицилианская защита! Но ничего, мы знаем, как играть против этого.

— Вы обещали поделиться своей философией.

— Да, — сказал он, отпив немного вина, — с чего мне начать? Что вас интересует?

— У меня немного не укладывается в голове, как доктор наук может вести такой образ жизни? Что думаю о вас коллеги, друзья?

— Ох, они получают глубочайшее эстетическое наслаждение, смотря на меня.

— Что вы имеете ввиду? Хотите сказать, что вы и на работу являетесь в таком же виде, в каком явились ко мне вчера?

— Временами бывает. Но на работе я быстро привожу себя в порядок.

— Почему же вас не уволят? Это ведь аморально. Вы позорите интеллигентную профессию врача, вам не кажется?

— Не кажется. Аморально… Смешно. Я много знаю. И меня… мне кажется, меня любят. Вам шах.

Да, в шахматы он действительно играл хорошо. Мне стоило немалых умственных усилий, чтобы выбраться из этого затруднительного положения на доске.

— Так как это возможно? — спросил я, походив. — Почему вас там терпят? Как вы живете в обществе, если вы совершенно к нему не приспособлены? Каждый человек ведь должен соблюдать общественные нормы и правила, а иначе он погибнет в одиночку.

— Да с чего же? Он может погибнуть, а может возвыситься. И там и там он одиночка. И там и там он обязан отойти от общепринятых норм и устоев. Ведь я уже говорил, что у меня такая философия жизни. Раз уж начали — давайте говорить об этом в глобальном смысле.

— Хорошо, продолжайте. — с интересом попросил его я.

— Возьмем же среднестатистического человека. Он живёт жизнью, построенной на том самом самоконтроле, о котором мы говорили. Не увлекайтесь сильно, ферзя зевнули. Переходите. Так вот, обычный среднестатистический человек, которого и личностью то назвать трудно, всегда держит золотую середину. Он не уходит в загул, но и не становится аскетом. Он не воздерживается от секса, но и не впадает в блуд. Он не ищет рабства, но и к свободе тоже не стремится. Следовательно, он никогда не получит наслаждения от чего-либо. Лишь удовольствие. Но наслаждение и удовольствие далеко не одно и то же, понимаете? Лишь в крайности лежит блаженство. А далее все решает выбор. Или же отказаться от всего и стать духовно ближе к вечному, или же вернутся к природе и отдать себя инстинктам. И в том и в другом случае совершенно не стоит думать о завтрашнем дне и о том, что о тебе подумают. Верно ли я говорю?

— Это нужно обдумать. Но послушайте, ведь у вас должна быть цели в жизни? Человек без цели — лишь животное. Пустая биомасса, не находите? Вам шах.

— О, как вы неправы! Ведь даже у животного есть цель — выжить! Чем же она хуже наших целей? Вам не кажется, что она даже разумнее и выше, чем цели большинства? — говорил он и мастерски играл одновременно, словно Цезарь, который умел превосходно делать несколько дел сразу, — Проведите соцопрос и вы увидите, чего большинство людей желает: машину, квартиру, обеспечить семью, заработать денег. Примитивно! Но зато когда они умирают… О, о скольких вещах они жалеют. Слона потеряли, осторожнее. Какое удовольствие для меня наблюдать предсмертную исповедь своих пациентов! Знаете, о чем они жалеют? О том, что всю жизнь преследовали материальные цели, о том, что всю жизнь гнались за средством к достижению целей, а не за самой целью, о том, что прожили жизнь совершенно не так, как хотели. Они жалеют о нерешительности, о страхах и о том, что прислушивались к большинству. Но знаете, что они понимают в последние минуты? Они понимают, что перед лицом смерти все это меркнет. Что все это настолько мелочно… И тогда в их глазах появляется страх. Страх, который сливается в экстазе с осознанием того, что они могли столько удовольствия выжать из жизни и умереть, полностью пресытившись им, но они не сделали этого… А спустя несколько секунд у них исчезает пульс. Вам мат. — сказал он, опрокинувши пальцем моего короля. — Невнимательный вы сегодня. Спасибо за игру и компанию. Я удаляюсь спать.

— Погодите! А как же тюльпаны? Вы обещали обьяснить! — крикнул ему я.

— В следующий раз! Мне скоро на работу, но я еще успею посмотреть парочку снов. До встречи утром!

Он ушел спать, а я еще долго сидел, попивая вино и обдумывая услышанное.

***

Утром Н. застал меня там же, где мы распрощались — за шахматной доской, с бокалом вина в руке. Он был, как всегда свеж и бодр, хотя по глазам было видно, что спал он действительно мало.

— А вы даже и с места не вставали! — сказал он, войдя.

— Да, я думал.

— Ну, думайте дальше. А я на работу. А потом меня ждут приключения. Вернусь через пару дней.

— Так вы в загул?

— Ох, это еще далеко не загул. Когда-нибудь я вам расскажу, как я гуляю! А сейчас, до свиданья.

— Даже не позавтракаете?

— По дороге что-то куплю.

— А как вы добираетесь на работу?

— Меня здесь каждое утро ждет такси. — ответил он и ушел.

И так продолжалось несколько месяцев. Мы играли в шахматы, он мне рассказывал о своей философии, похождениях, о девушках и лучшем алкоголе, о театрах и книгах, а потом исчезал на несколько дней. Иногда он пропадал на неделю, а то и больше. Возвращался чаще всего пьяный и отвратительный, но потом всегда извинялся и всячески старался искупить свою вину какими-то мелочами. Я даже привык к этому всему. Стоит признать, что Н. внес что-то новое в мою жизнь и, не стану врать, его личность меня заинтересовала очень сильно. Единственное, что меня огорчало — в наших разговорах он так и не ответил мне, почему у него всегда стоят именно тюльпаны. Он приносил новый букет каждый раз, как возвращался с города, и каждый раз оставлял их в вазе у себя в комнате. Лишь спустя месяцы, когда мы снова встретились за шахматами и вином, он дал мне ответ:

— Ладно, сейчас у меня хорошее настроение, так что я расскажу. Я просто люблю разрушать. Цветы мне служат зеркалом, в них я вижу себя. Мне доставляет удовольствие совсем не запах или их красота, а наблюдение за тем, как они вянут от табачного дыма. Вот смотрите. — он выдохнул дым от сигареты на один из лепестков, и тот немного сморщился. — Разница лишь в том, что себя я разрушаю сам, а они гибнут от моей руки. Саморазрушение у них невозможно.

— И вам не жалко цветов? — спросил я.

— Совсем не жалко. И себя тоже не жалко.

— А почему именно желтые тюльпаны?

— Мне они нравятся. Это символ расставания. В моем понимании — символ разрушения.

— Знаете, — сказал я, передвинув ферзя на В8, — во-первых — вам очень опасный шах, во-вторых — я бы не сказал, что вы разрушаете себя. Хоть вы и ведете гулящий и беспечный образ жизни, но всё же я признаю, что вы много читаете и много знаете. И продолжаете узнавать новое. Разве я не прав? У вас есть престижная работа, уважение(что удивительно) коллег и друзей. Вы занимаетесь спортом, насколько я могу судить с того, что форма ваша не теряется и в целом вы очень привлекательны. Разве это можно назвать саморазрушением?

— Вы поймите, — ответил он, — что, во-первых — шах неопасен и глуп, потому что благодаря этому, я начинаю очень эффективную контратаку, а во-вторых — чтобы что-то разрушить, нужно сначала что-то построить. Процесс саморазрушения тоже должен иметь свою эстетику. Согласитесь, что если разрушат какую-то пустую квадратную девятиэтажку в городе — вам не будет дела. Но если падет Эйфелевая башня или Колизей — об этом будет говорить весь мир.

— Так что же, вы считаете себя Колизеем?

— Я стремлюсь к этому. По крайней мере, некоторые уже считают меня «чудом света». В том числе и вы. Только не отрицайте, я это вижу. Признайте, что вы не встречали еще такого человека как я. И чего уж таить — вы восхищаетесь мной.

— Осторожнее. Вы из-за увлечения своим «Я» только потеряли ладью. — ответил я ему. — Но, признаться — да. Доля правды в ваших словах есть.

— И не только вы. Многие. А знаете, что я вам еще скажу? Не только я получаю наслаждение от саморазрушения, но и еще и те, кто имеют возможность наблюдать его.

— Что вы имеете ввиду? — с удивлением спросил я.

— Сейчас объясню. — сказал он, долил вина в оба бокала и подкурил сигарету. — Вернемся к нашей аналогии с Колизеем и Эйфелевой башней. Этими сооружениями восхищается весь мир. Это исполины архитектуры, да. Но поверьте, как только человек видит это своими глазами — он не ощущает такого уж большого восторга. Есть какое-то удовольствие, но по большей части это самонакрутка мнением большинства. Но знаете… Знаете, от чего может получить удовольствие человек, который смотрит на эти чудеса света? От их разрушения! Шах! Вы почти проиграли! Причем разрушение это должно быть почти мгновенным! Никому не будет интересно смотреть, как от Колизея отпадает по кирпичику. На это уйдут сотни лет! Но если вдруг он вспыхнет пламенем — какое удовольствие получит тот, кто видит это! Весь мир будет горевать о потери архитектурного памятника, но те несколько человек, которые увидят это вживую — они будут вспоминать об этом зрелище, как о самом красивом, что они видели в жизни. Вот и всё! Вам мат.

— Снова… Так что же, ваша цель разрушить себя?

— Мгновенно! — с восторгом ответил он, и затушил окурок. — А пока я себя все еще строю, а своим образом жизни лишь готовлю себя к самосожжению. Когда я решусь это сделать — об этом узнает весь мир, уж поверьте. А сейчас давайте спать. Завтра важный день.

— Чем же?

— Увидите. Спокойной ночи.

***

Утром он спустился позже, чем обычно, но с собранным чемоданом и увядшим букетом тюльпанов в руках. Он сообщил мне, что сегодня съезжает и мне стало до жути тоскливо, как будто часть души моей оторвали и выбросили. Когда мы прощались, у меня даже потекла слеза. Н. это заметил, похлопал меня по плечу:

— Не переживайте, — сказал он, — когда-то еще увидимся.

Мы обнялись и он ушел, а я остался здесь, опустошенным и грустным. Снова один.

***

Спустя месяц, он прислал мне свою книгу. Оказалось, что все это время он успевал еще и писать. Я прочел её залпом. В ней была раскрыта вся суть его философии, того, о чем мы говорили ночами. А на форзаце сзади я обнаружил послание для себя вместе с лепестком тюльпана:

«Дорогой друг. Я ведь говорил вам, что о моем саморазрушении узнает весь мир. Книга — вечность. И если я прав в своей философии, то рано или поздно весь мир действительно узнает меня. Скорее всего, вы ожидали чего-то более грандиозного, потому прощу прощения, что разочаровал вас. Сейчас я с чистой совестью бросаю всё и ныряю в одну из тех крайностей, о которых я вам поведал. До встречи где-то в вечности.

С почтением и любовью, ваш Н.

P.S. Спасибо за приют. Ваш дом был прекраснее любого Колизея.»