Виньетки № 39 Голосование!

Рим мой прекрасный, великий и сказочный,

В солнце одетый, как будто бы в золото!

Светлого камня – а кажется, красочный.

Нету другого похожего города!

Ромул и Рем, полководцы великие,

Августы, цезари, всадники, жречество,

Многие так и остались безликими,

Но вас запомнило всё человечество.

Здесь по-латыни общаются статуи,

Бывшие ветхими в год Воплощения

Пасынка плотника, позже распятого,

Но обещавшего нам Воскресение,

Здесь умирали Его не предавшие,

Кровью ковавшие граду бессмертие,

Ведь, покорённому этим бесстрашием,

Риму стоять ещё тысячелетия.

Здесь в каждом здании столько намешано

Стилей, эпох, судеб, истин и прочего,

Что ни один не уйдёт неутешенным

Из повидавшихся с Римом воочию.

Здравствуй, волчица, кормящая мальчиков [1],

Хищным оскалом свой город хранящая,

Встретясь с тобою, от радости плачу я –

Ты не из бронзы ведь, а настоящая!

Дай обниму тебя, храм белокаменный,

Руки навстречу простерший вдоль площади [2],

С сердцем бессмертным, поющим и пламенным,

Нас принимающий с нашими, тощими.

Здравствуй, архангел, уже не карающий,

Внявший молитве понтифика гордого [3].

Вот ты какой – храбрый, мудрый, всезнающий —

Ангел-хранитель бессмертного города.

Чтоб не томить тебя долгими одами,

Только спрошу, завязавши с осаннами:

Ты представляешь, что это за город,

Если его охраняют архангелы?!

___________________

Примечания:

1) скульптура волчицы, питающей молоком Ромула и Рема, установленная на Капитолийском холме.

2) собор святого Петра

3) по преданию, однажды в окрестностях Рима свирепствовала чума, и тогдашний папа Римский усиленно молился, чтобы эпидемия не дошла до города. И на мосту возле мавзолея Адриана он увидел архангела Михаила, убирающего меч в ножны. Папа воспринял это как добрый знак (что архангел не будет карать горожан). Чума действительно обошла Рим стороной, а в память об этом событии на мавзолее Адриана была установлена скульптура архангела Михаила, прячущегося меч в ножны (а мавзолей Адриана с тех пор стал называться замком Ангела).

По Балашихе родной прогуляться бы

Да на тебя, милый друг, посмотреть.

Как по тебе я скучаю, признаться бы,

Как нелегко мне разлуку терпеть.

Вот прокатиться сейчас бы до Горенок,

Или на Курский — до самой Москвы

И поболтать бы с подругою Оленькой.

Но остаются лишь письма, увы!

Или пройтись бы по парку до «Глобуса»,

Хлеб чтоб купить и бабуле кефир,

Ну и журнал себе, чтобы в автобусе

В пробках читать его чуть не до дыр.

Но испытание было мне послано —

За вольнодумческий жуткий рассказ

В степь оренбургскую нынче я сослана.

Так что нескоро увижу я вас.

Город из прошлого — как откровение,

шпилями острыми в небо впивается,

окна-глазницы, а улицы — венами,

тёмными венами молча сплетаются.

Странно как, господи… нет и полуночи,

а в подворотнях уже пляшут демоны,

призраки бродят по узеньким улочкам,

ведьмы на шабаш летят преждевременно.

Стаями тучи над крышами, кронами,

бешено мчатся куда-то вне времени,

лужи колодцами стали бездонными,

звёзды пылинками в лужах рассеяны.

Мне одиноко здесь, господи, боже мой…

Нет ни души, только крысы да вороны

с клювами чёрными, с пиками схожими,

делятся падалью с городом поровну.

Стеклами блеклыми город оскалился,

Смотрит старух близоруких глазницами,

Двери ветшают, дома разрушаются,

Люди бредут с потускневшими лицами.

Солнце не греет, цветы не раскроются

Ни во дворах и ни в парках заброшенных,

Души слезами уже не омоются —

Что ж вы наделали, люди хорошие…

Город туманом наполнен,

Венчан мостами Невы,

В шуме дождя монотонном

Сладко рождаются сны.

Город запутался в прошлом:

Вечно на стыке времён.

Помнит о злом и хорошем,

Много грустит о былом.

Но вспоминает двадцатый:

Тяжкие годы войны, –

Городу снится блокада,

И он дрожит до весны.

Городу нужно немного,

Каплю любви и тепла,

Чтобы душа босоногая

В душу твою проросла.

В городе каменном, душном в бездушии,

Матерь-земля похоронена заживо,

Стонет под плитами, ими придушена.

Городом чуждым в темницу посажена.

Но не сдаётся, и к солнышку милому

Тянет дитя своё, в муках рождённое.

К солнышку, к небу – бездонному, синему.

Пусть и пленённая — непокорённая.

Был не знаком прежде с болью и ранами

Город, и злобой горит небывалою:

«Храбро я бился не раз с ураганами!

Ныне повержен травинкою слабою…»