Когда я читаю какое-либо произведение, я стараюсь читать не только сам текст, но и всё, что к нему относится – как говорил Д. М. Гоцман в «Ликвидации», «всё от буквы У в названии до издательства и тиража в конце». Повесть «По осколкам» – не исключение: я читал не только сам текст, но и комментарии к нему. Это – очень хорошее и полезное занятие, кстати: видишь не только то, как автор сам воспринимает своё произведение и как он пытается донести его до читателей, но и то, как читатели воспринимают написанное. И это в чём-то помогает тебе сформировать своё понимание. Комментарии к повести Киры были весьма занимательны и любопытны, начиная с вопроса, к какому жанру можно её отнести – к фантастике или фэнтези. Интересно то, что автор и сам затруднялся с жанровой классификацией своей повести. Возможно, потому, что в чистом виде её действительно нельзя отнести ни к одному из упомянутых жанров. Почему? Сейчас попробую объяснить.
Часть первая – теоретическая.
Классическое определение фэнтези звучит так:
Фэ́нтези – жанр фантастической литературы, основанный на использовании мифологических и сказочных мотивов.
Произведения фэнтези чаще всего напоминают историко-приключенческий роман, действие которого происходит в вымышленном мире, близком к реальному Средневековью, герои которого сталкиваются со сверхъестественными явлениями и существами. Зачастую фэнтези построено на основе архетипических сюжетов.
В отличие от научной фантастики, фэнтези не стремится объяснить мир, в котором происходит действие произведения, с точки зрения науки. Сам этот мир существует гипотетически, часто его местоположение относительно нашей реальности никак не оговаривается: то ли это параллельный мир, то ли другая планета, а его физические законы могут отличаться от земных. В таком мире может быть реальным существование богов, колдовства, мифических существ (драконы, эльфы, гномы, тролли, гоблины, кентавры и тд), привидений и любых других фантастических сущностей. В то же время принципиальное отличие чудес фэнтези от их сказочных аналогов в том, что они являются нормой описываемого мира и действуют системно, как законы природы.
Если следовать ему, то «По осколкам» не является чистым фэнтези, если только не брать во внимание наличие гипотетического мира. Однако этот элемент скорее смыкает повесть с поджанром «научного фэнтези», насчёт которого существует такое весьма любопытное определение:
Нау́чное фэ́нтези — гибридное направление художественной литературы на стыке научной фантастики и фэнтези, для которого характерно сочетание научно-фантастических элементов со сказочно-мифологической традицией. Произведения данное гибридного направления работая по правилам научной фантастики, относятся всё же к жанру фэнтези. Из фэнтези заимствуются волшебный мир и магия, а из научной фантастики — строгое псевдонаучное объяснение этих явлений…
Научное фэнтези может не использовать таких атрибутов жанра, как магию, богов и демонов, героев-избранников и сверхъестественные силы, зато часто эксплуатирует такие характерные для научной фантастики темы, как параллельные миры, иные измерения, экстрасенсорика и психическая энергия, чудовища и супермены (впрочем, ни один из этих элементов не должен становиться для данного направления определяющим).
На выделенное и подчёркнутое – имхо – стоит обратить внимание. В повести есть проявления некоей силы, которой обладают её герои, но к магии и волшебству они имеют мало отношения — если вообще имеют. А вот к экстрасенсорике и психической энергии – запросто. Единственное, в чём разница – это в том, что подобные проявлении энергии всё-таки не эпизодические и не ситуативные, а одни из наиболее важных элементов повести, благодаря которым герои поддерживают жизнь в её мире.
Но – опять-таки:
«Когда-то этот мир был целым.
Сейчас мы сидим на одном из его осколков».
Начало повести – ни дать ни взять типичный постапокалипсис, ибо речь идёт о результатах некоей техногенной катастрофы, постигшей отдельно взятый мир. И вот тут мы приближаемся к чистой классической фантастике.
В основу повести «По осколкам» положена гипотеза о возможности существования и создания звезды со сферой Дайсона. Кстати, интересный факт: сама идея этой сферы взята из фантастического романа британского фантаста-футуролога Олафа Стэплдона «Создатель звёзд» — книги, которая в своё время (опубликована в 1937 году) оказала огромное влияние и на современников-фантастов, и на последующие их поколения. И этот момент роднит повесть Киры с фантастикой очень сильно.
Но насчёт сферы… Насколько я могу понять, сейчас эта идея достаточно широко обсуждается в кругу астрофизиков в связи с тем, что осенью 2015 года в созвездии Лебедь была открыта т.н. звезда Табби (она же – звезда KIC 8462852 или звезда Бояджян), которая славится непредсказуемым изменением светимости, периодически меняя свою яркость. Одно из возможных объяснений такого поведения – наличие вокруг неё уже упомянутой сферы Дайсона. В астрофизическом сообществе бытует мнение, что наличие такой сферы может служить доказательством существования внеземной, очень технологически развитой цивилизации.
И с этого момента повесть Киры становится социально-футурологической, ибо в ней автор размышляет над вопросом: а как люди будут жить на планете с подобной сферой? Какою будет человеческая (или иная) цивилизация, которая достигнет подобного технического и технологического развития? И начало этой повести, в лучших традициях антиутопистов (как правильно заметил один из рецензентов), не оставляет сомнений в том, что этот мир обречён на разрушение.
Правда, это – не авторские домыслы: автор исходит из предпосылки, что
«Сфера Дайсона должна быть приведена во вращение вокруг центральной оси, чтобы центробежная сила уравновесила силу притяжения центрального светила. Однако, так как центробежная сила достигает максимума на экваторе и равна 0 на полюсах вращающегося тела, на полюсах сферы Дайсона ничто не уравновешивает силы притяжения центрального светила. В результате сфера будет неизбежно разрушена» ©.
Вот с последствиями такого разрушения и борются герои повести, представители двух народов, населяющих этот мир – Основатели и Мастера.
Часть вторая – литературно-психологическая.
Что самое интересное (хотя, в общем-то, предсказуемое) – описанный гипотетический мир разрушили его же жители:
«Две звезды. Они кружили в неразлучном танце. Большая и Малая. Малая не уступала в силе своей соседке. Окруженная десятью крепкими планетами, она медленно двигалась рядом с Большой, у которой никого не было.
На одной из планет Малой жизнь и ум в своем росте, не знавшем останавливающих бед, достигли такой высоты и мощи, что им стало тесно. Захотелось покорить другие планеты. Позже захотелось подчинить себе звезды.
Смогли…»
Да-да, говорю я себе, как всегда говорила на этом моменте, но только мысленно, потому что нельзя комментировать урок. Да, вы бы лучше сюда вставили что-нибудь по-настоящему полезное, что-нибудь правдивое — было бы честнее. Например, что жизнь, ум и сила — великие и жадные захватчики. И вечно голодные. Поэтому в какой-то момент жители той планеты захотели тепло Малой звезды брать себе и только себе, ничего не отдавая на то, чтобы согреть космос. Направленная жадность, как ей и положено, однажды стала решительно велика…
«…и начали поговаривать о том, чтобы вокруг Малой звезды, помимо накопителей, выставить сеть световых ловушек, а потом дотянуть сеть до Большой. А потом стянуть и уплотнить.
Но нашлись сильные умы, предсказавшие, что черпание из звезд плохо закончится для всей системы. Они захотели предотвратить заявленную ими же беду. К голосам сильных умов прислушались, но не сразу, а лишь когда Малая звезда уже слабо могла сдерживать возле себя свои планеты и обогревать их».
Да-да, силу редко слушают, пока она только предупреждает.
«…Когда кружение планет изменилось, когда они необратимо начали отдаляться, тогда же умы перестали только предсказывать. Спохватились, напряглись, выжали много сил и из Малой звезды, и из себя — и собрали из планет сферу, преобразив свое жилище на долгие-долгие обороты. Они закрыли в эту полость Малую звезду, заключили в твердую оболочку, сделали жизненным ядром огромнейшей клетки, плывущей в холодном пространстве.
У той жизни было очень много силы, умений и света. Так много, что звездная система подчинилась их воле. Вот тогда мир стал таким, про какой мы сейчас говорим — целый. Единый, собранный из граней…»
«…снаружи тянулись плодородные равнины и жилые города, высились горы, текли реки и покоились моря. Изнутри на каждой грани основали пирамиды. Их нацелили на покоренную звезду вершинами световых ловушек, а внутри каждой свернули точки притяжения, которые держали при себе пространство как пирамиды, так и наружной поверхности, не отдавая ни песчинки ни космосу, ни Малой.
В целом мире народы жили на обеих сторонах сферы — ноги к ногам. Наружные люди смотрели в открытый космос. Внутренний народ, живущий среди пирамидных граней, любовался своей покоренной звездой. Стороны друг с другом связывали проходы…»
И вот наступает миг, от которого у тех, кто видит урок впервые или кто не верит каждый раз, сердце замирает: бах! — и весь шар лопается на кусочки! Ма-аленькие, они прыскают в стороны, долетают до стен, но ни один не исчезает. Замедлившись, они встают каждый на свое место и переходят в нынешнее круговое движение.
И вот плывут надо мной россыпи — золотые пирамиды, серые поверхности…
«…сфера разорвалась по соединяющим ребрам в основаниях пирамид. Сами пирамиды не повредились. Каждая унесла в пространство свой кусочек внешнего мира со всем, что его составляло — с равнинами, городами, горами, реками и морями. И с внешней жизнью, какая на осколке была. Она называется «набор». Сохранились и связи, теперь они называются «переходы». Все стало порознь. Но ни один осколок не унесло от звезд…»
Я привёл столь длинную цитату вовсе не для того, чтобы пересказать историю мира по Кире Гофер, а для того, чтобы выделить причины его разрушения. Ими оказываются вполне себе человеческие чувства, свойства и стремления, а также человеческий разум, поставленный им на службу. Верующий назвал бы первопричину разрушения мира «гордыней» и, возможно, был бы прав. Кто-то назовёт это следствием прогресса – и тоже будет прав. В любом случае мы имеем дело с тем, что произошло вследствие стремления человека подчинить себе энергию Вселенной. И если читать повесть под таким углом, то она воспринимается уже как история искупления, исправления собственных ошибок (даже поначалу скорее не собственных, а наследственных, в чём можно вполне усмотреть параллель с библейско-метафорическим „проклятием до седьмого колена“ или даже ещё дальше и идеей о „наказании, которое без вины не бывает“). Если угодно, это даже – история прозрения, как личностная, так и общественная.
Личностная история прозрения напрямую связана с Инэн из народа Основателей, главной героиней повести. В начале она показана как человек, делающий свою работу и не задумывающийся о её смысле. В некотором роде её работа и есть её жизнь как «одной из Основателей» (как она говорит о себе в конце повести), а много ли думают о жизни, просто живя ею? При всём том, что её не назовёшь ограниченной, зацикленной или глупой: нет, Инэн умна, иронична и самоиронична, может оригинально и критически мыслить (что проявляется уже в первом разговоре со Старшей), восприимчива чувством, эмоцией и мыслью к окружающему. Дело, пожалуй, лишь в том, что у неё нет поводов мыслить: она видит существующее положение дел как данность, которую можно исправить лишь при определённом условии (если найдётся тот, кто способен собрать мир обратно). Пока же такой человек не найден, эту данность стоит поддерживать хотя бы в таком положении, в каком она есть. То есть, в отношение Инэн к миру заложено ожидание некоего мессии, для которого она и её народы будут лишь помощниками.
Суть работы Инэн, как и других Основателей – в поддержании жизни на осколках, которые образовались после разрушения мира-сферы, с помощью своей силы. Делает она это в паре с представителем ещё одного народа – Мастеров. Роли в паре распределены очень чётко: один указывает, второй действует. Мастер идёт туда, куда идёт Основатель, и не имеет права его бросить. Сначала можно подумать, что речь идёт о взаимоотношениях «начальник-подчинённый», но это не совсем так: Мастер чувствует себя вполне на равных с Основателем, и это – достаточно специфическая особенность во взаимоотношениях между ними. Её не назовёшь дружбой, но не назвать и соперничеством, хотя элементы того и другого наличествуют. Скорее, это – своеобразный вид семьи, объединённой общим прошлым, общей виной и общим стремлением не только исправить содеянное, но и выжить самим. А выжить, как известно, можно лишь совместно. В одной из глав Инэн сравнивает своего Мастера с осколком самой себя и высказывает интересную мысль о том, что для каждого Основателя существует только свой Мастер. Как те самые «две половины», из которых, по платоновской легенде, когда-то состояли гермафродиты, только здесь имеется в виду больше духовное единение, нежели физическое.
Но в работе случаи бывают разные, и на одном из таких осколков Мастер погибает. Это становится для Инэн потрясением и толчком к размышлениям и будущим выводам, тем более что «Мастер перед смертью видит мир лучше, чем обычно» и умудрился слегка поколебать устойчивое мировоззрение Инэн одним правильно заданным вопросом. Всё пересказывать я не стану, да и неблагодарно это по отношению к автору – лучше уж повесть прочитать, чем краткое её изложение в моём исполнении, – скажу лишь следующее: именно с «прозрением» и началом понимания Инэн в повести связана надежда на будущее возрождение и настоящий прогресс двух народов.
Нет, автор вовсе не намекает на то, что Инэн и есть тот самый мессия, который способен собрать обратно разрушенный мир. Но она достаточно харизматична для того, чтобы, узнав и поняв, не только поделиться своим знанием и пониманием с остальными, но и убедить их в этом понимании или хотя бы подтолкнуть к тому, чтобы остальные пошли следом за ней по пути узнавания нового. Проще говоря, к концу повести в Инэн начинают проявляться качества духовного лидера, которые позволяют говорить о настоящем прогрессе человека – не только технологическом, но, скорее, технологически-духовном.
Общественное же прозрение связано со Старшими в лице Алы, и его вектор прямо противоположен вектору прозрения Инэн. Если у Инэн вектор прозрения направлен на созидание, то у Старших – на окончательное разрушение и даже предательство:
— Мы хотели закрыть Первый от тех, кто теряет себя в пути, — заявляет Ала, глядя поверх моей головы; мне и оборачиваться не надо, я знаю, что она смотрит на шпиль. — Ты верно говорила, что мы хотим сохранить и контролировать наши силы. Ты часто все понимала сходу, а думать ленилась. Теперь же подумай — нас мало, нас все меньше. Недавно мы поняли, что приоритеты надо менять. Все ждали того, кто соберет мир, ждали сотни и сотни оборотов. В этом ожидании нас перестало хватать даже на то, чтобы сохранить жизнь, среди которой собирающий должен родиться. Ты говоришь, что все меняется. Да. Все расползается, растворяется, не удержать… Осколки меняют свои места, дороги искажаются. Уже даже свинья прошла по переходу! Неслыханно!
Плечи ее выразительно опускаются.
— Мы не смогли уберечь мир, не смогли создать условия, чтобы он вернулся к целостности. Мы признали свое поражение. Это было трудно, но мы признали. И занялись тем, чтобы самим не раствориться в его остатках.
— Самим? А кому это?
— Такие арки, — она указывает тонким пальцем на камни вокруг себя, — разрешают войти сюда не всем. Мы работали долго, тщательно. Пропускная система не должна открываться перед ослабленными, перед полукровками или перед людьми, если бы кто-нибудь сюда таких привел без оснований.
Налицо – стремление выжить, изолировав себя от всех остальных обитателей мира, бросить их на произвол судьбы и замкнуться в собственной изоляции. Цель – сохранить некую определённую касту в чистоте. Во что впоследствии может превратиться подобное общество, можно только догадываться, оглядываясь на историю вполне себе земных государств, которые по каким-либо причинам – идеологическим или территориальным, как та же Япония в своё время – следовали политике изоляции.
Оба пути – вполне себе перспективные модели развития будущего общества, причём не раз обкатанные в литературе и философии, и тут в повести наличествуют нотки утопии и антиутопии, как правильно подметил один из рецензентов. Впрочем, я опять сползаю в пересказ произведения, за что прошу прощения: этого делать ну совсем не нужно…
И автор делает выбор в сторону надежды. Я не оговорился: это – именно выбор автора, сделанный им руками своего героя. Скептик может высказаться в том смысле, что уже не осталось ни одной модели или мысли в сфере построения общества, которая бы не прошла испытание на практике в человеческой истории (и тоже будет прав), но надежда – это такая штука, которая умрёт лишь с последним человеком. Неважно, на что будет эта надежда – то ли на мессию, то ли на развитое технократически-духовное сознание, то ли ещё на что-либо – но она будет. И последние слова книги
Все дороги для себя я проложила сама, по недеяниям и сделанному, через верный выбор и ошибки, сквозь понимание и вслепую. Результаты всего, что я сотворила, поджидают меня впереди. Но я не боюсь. Мне есть к чему идти. Мне есть к кому вернуться.
Я делаю шаг и выхожу на свой путь.
в полной мере ей отвечают.
Поэтому можно сказать, что в повести эволюционируют не только её герои и идеи, но и она сама. Начавшись как рассказ об искуплении и исправлении, она перерастает в повесть о надежде на человека и на его прозрение как на вид разумной жизни, способный когда-нибудь пройти по пути эволюции, не ведомый жадностью и амбициями и поставивший им на службу свой разум, а ведомый знаниями и пониманием узнаваемого. Другое дело, что для этого нужны совсем другие мозги, нежели те, что присутствуют у сегодняшнего человека…
Вернусь немного назад. О том, насколько сложный путь проделала Инэн в своей духовной эволюции, можно судить хотя бы по остаточному явлению превосходства и жадности, которое проявляется в ней в одном из финальных эпизодов повести — когда ей очень быстро необходимо пересечь осколок и добраться до города, где в заложниках томится Сатс:
Смотрю на рисунок и прочерчиваю на песке линию к первому углу без воды — он справа. До него еще добраться надо, что тоже займет поворот-другой. Да и потом: ну рискну я опять вслепую, ну выйду, ну зайду… А куда меня выкинет по новой? Снова в озеро, которое оттяпало тут два угла? Мне нужен или канал, или тот лесок. И нет ничего, что гарантировало бы мне удачу!
Нет, одна попытка стоила мне куртки, ботинок и едва не стоила жизни. На вторую мне уже нечего отдать. Вот собственные силы и буду пересчитывать, раз больше ничьих сил нет.
А точно ли нет больше ничьих сил?
Прищурившись, гляжу на поднявшуюся звезду. Светит. Горячая. Мощная. Она — на небе. Под небом — я.
Я — Основатель.
Я — золотой цвет на балахонах Старших.
Я — потомок тех, кто построил механизмы, пленяющие свет Малой.
Так что же, я не смогу от своей звезды силу взять?!
Поднимаюсь во весь рост, разворачиваю плечи. Потом вытягиваю вперед ладони, растопырив напрягшиеся пальцы. Проснувшаяся память или что-то, только что мной придуманное, соединяет мои руки, складывает их в треугольник, жадно нацеливает на звезду.
Ты! Дай, дай же!
Теплый свет льется на холмы, на берег, играет с озером, но я требовательна и хочу, чтобы все — мне. Весь свет — мне! Не буду делиться, мои ладони поймают все!
Дай же!!!
Позади становится холодней. Лучи искривляются, разделяются: одни, сбившись передо мной в клубок, жгут руки, другие еще просачиваются между пальцев, но им не убежать от моей разгулявшейся воли. Золотом подкрашивается воздух слева и справа. Свет смиренно подходит с боков и заворачивается. Обрастающее чужой энергией, тело мое будто становится больше, руки и ноги покалывает, в груди жарко-жарко.
Я закрываю глаза, отдаваясь во власть новой силы, вбирая ее, наполняясь так, что даже голова запрокидывается от удовольствия. Кажется, что я могу все — могу оторваться от поверхности, могу даже лечь на свет и прокатиться на нем над землей.
В конце концов, почему только пешком?
И — результат:
Упали сумерки, ударили под колени. Сшибли и вывернули. Отняли неведомую силу!
Где-то в эйфории яркого дня я догадывалась, что едва Малая исчезнет за краем и сильный свет уйдет, мне будет нехорошо. Но я даже не подозревала, что будет так плохо, что за горло возьмет, что не вдохнуть…
Скатившись в последний овраг, я сжимаюсь, тварью боязливой прячусь в траве и камнях. Полумрак ползет над равниной, брюхом цепляет мое убежище. Мне страшно и унизительно. Ничтожество, возомнившее, будто на что-то способно, забейся в щель, кусай кулаки, развлеки ночной ветерок жалким скулежом. Может, дотянешь до рассвета, если темнота будет к тебе благосклонна…
Честно — меня это впечатлило. Как по мне, это — один из сильнейших моментов в повести. Ибо сначала Вселенная наказала народы, разрушив их мир из-за неуемного стремления подчинить себе её силы и поставить себе на служение, при этом игнорируя предостережения и возможные опасности. Затем она наказывает Инэн, которая тоже решает пройти по пути своих предков. И, пожалуй, только здесь Инэн в полной мере понимает, что не подчинять надо Вселенную своим желаниям, а гармонично пользоваться её благами и не только брать, но и давать, жить с ней в союзе, а не против её законов и воли… И уже следующая её попытка — прямая противоположность:
Прищурившись, смотрю на Малую, вставшую над равниной и трогающую рассветными лучами старую каменную стену.
Ну что, звезда, продолжим? Только давай будем аккуратней — нет силы в том, кто не контролирует свою силу.
Выплевываю твердую шелуху. Осторожно выбираю место, куда встать — без колючих комков земли и без острых сухих стеблей, — и медленно выпрямляюсь. Сегодня я не стану жадничать. Сегодня я соединю ладони и протяну руки к звезде, вспомнив старое желание поддержать ее. И попрошу.
Помоги. Поделись.
Сколь бы ни были эти мысли банальны, но они всегда актуальны — достаточно выглянуть за окно, чтобы убедиться в их актуальности…
Часть третья – заключительная.
Чем ещё привлекает к себе повесть, помимо интересной теоретической базы и эволюции, представленной в ней?
Персонажами. Не менее интересна, чем Инэн, и Сатс, служащая катализатором для духовного роста Инэн, и Крин, с которой всё началось, и Т… Было правильно отмечено – даже эпизодические персонажи имеют «своё лицо» и от того воспринимаются почти на равных с главными героями повести. И такая проработанность и жизненность персонажей – огромная заслуга автора, за что ей большое спасибо.
Взаимоотношениями – не только в паре Основатель-Мастер, которые намного сложнее, чем взаимоотношения внутри семьи, а и между Основателем и Старшими. Правда, вот тут лично мне не хватило каких-то подробностей. Когда я читал подобные эпизоды, у меня всегда создавалось ощущение, что автор знает больше, чем пишет, и кое-какие важные нюансы взаимоотношений остались за кадром. Возможно, так и должно быть: в конце концов, автор показывает своим читателям мир не с точки зрения чуждого ему персонажа, а глазами человека, которому это всё привычно и обыденно. Многое он воспринимает как данность, как само собой разумеющееся, и рассуждает о нём как о том, чему есть постоянный свидетель и участник. Для погружения в атмосферу это хорошо, а для попытки вдумчивого анализа с целью понять…С другой стороны, я совсем не уверен в том, что эти подробности нужны именно в этой повести в тех рамках, что заданы автором.
Стилем. То, что автор явно вдохновлялся Стругацкими, видно невооружённым глазом. Но в том и дело, что «По осколкам» – это не подражание им, а творческое переосмысление их наследия. Тут тебе и восприятие Инэн, в котором можно уловить отголоски восприятия Обитаемого мира Максимом Камеррером, и сочетание восприятия с размышлениями и внутренним монологом (тоже одна из характерных черт для некоторых романов Стругацких), и одна из финальных сцен, которая по своей сути – чуть ли не развёрнутый римейк такой же сцены из «Трудно быть богом»… Тут и неожиданная ирония там, где её, по идее, быть не должно. Но это всё настолько тонко и интересно смешано с собственными мыслями и авторскими словечками и конструкциями, что лично у меня вызвало только уважение и где-то даже восхищение. А если и есть прямые заимствования, то, во-первых, это отнюдь не преступление, а во-вторых, они интересно переработаны и развиты.
Кстати, ещё один интересный момент: в эпизоде-римейке из „Трудно быть богом“ хорошо реализован библейский принцип „око за око“ и его моральные последствия прежде всего для самой Инэн. Она мстит за смерть своего Мастера — теперь уже это Сатс — в полном соответствии и духе с существующей в том мире легендой о том, что нельзя причинять вред Ходящим (так жители этого осколка называют Основателей и Мастеров), иначе они придут и отомстят. За кадром остаётся история возникновения этой легенды, да она, эта история, и не нужна в повести. Важно другое: в этом эпизоде Инэн, как в зеркале, снова повторяет историю своего мира и своего народа, который разрушил собственный мир. Правда, мотивы, которые ею двигают, в корне отличаются от мотивов её предков, но результат один. И этот результат весьма показателен: в глобальном смысле это — не только месть, но и попытка перечеркнуть прежнюю историю и всё начать заново, но уже на новом уровне, а заодно исправить не только наследственную, но и, возможно, свою ошибку. Кстати сказать, весьма человеческий (и даже в чём-то освященный историей) вариант исправления, тут уже ничего не попишешь… Естественно, осознание этого приходит уже лишь потом, после свершённого, в момент разрушения Инэн владеют лишь совершенно неконтролируемые эмоции, но результат, к которым приводит их проявление, в чём-то даже противоположен тому, на что можно было рассчитывать. Сатс отомщена, но и Инэн смотрит на всё окончательно другими глазами. И далеко не в последнюю очередь это происходит благодаря вождю 5115-го осколка, выжившему в результате этого рукотворного мини-апокалипсиса.
О глобальности я уже упоминал. Нечасто можно встретить в современной литературе повесть, в которой бы рассматривалась какая-либо физическая или общественная теория и её последствия. Её наличие роднит повесть Киры Гофер с лучшими образцами фантастики, в которых предпринимались подобные попытки. О качестве этой попытки, конечно же, можно говорить и спорить, но как минимум смелость автора поставить перед собой такие задачи и попытаться их решить не оценить нельзя.
Вместо заключения
Если рассматривать эту повесть с точки зрения коммерции (в русле той тенденции, что сейчас крепнет на МП), то, скорее всего, её признают коммерчески невыгодным проектом. Вряд ли у современных потребителей литературы есть нужда размышлять об обществе и тратить своё личное время в поисках дополнительной информации для того, чтобы понять автора и его замысел. Однако для меня слова «коммерчески невыгодный проект» – это в данном случае огромный плюс. Я не знаю, к какой категории отнесли бы повесть «По осколкам» – к арт-хаусу, к психоделии или, может, для неё бы изобрели другую категорию, – но зато я знаю одно: настоящая литература редко когда была коммерчески привлекательным проектом. Иначе Гёте не служил бы на государственном поприще в Веймаре, а литераторы не меняли бы за свою жизнь несметное количество профессий.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.