RhiSh. Рецензия на роман Холода Корина «Охотница за душами»

Ссылка на конкурсный топик произведения

Книги слишком разные, чтобы их сравнивать. И они слишком похожи, чтобы этого не замечать. Начиная с какой книги — или с какой сотни прочитанных, — ты начинаешь думать с первой страницы: ага, вот тебя я узнаю, друг мой, это снова ты, хотя и в новой изысканной маске, и под ней есть место для изрядных сюрпризов!

Мы самобытны, в то же время являясь подобными. Эта парадоксальность присуща людям вообще — во всём, чем бы они ни занимались. И с особенной яркостью это проявляется в искусстве. Стремление людей раз за разом пытаться описать тех, кто людьми не является, — в списке этих парадоксов. Ведь даже если допустить, что цель будет достигнута, — но насладиться результатом вряд ли кто-то сможет. Людям всегда были и будут интересны лишь люди. И чем менее «свои», тем меньше интересны. Так мы устроены. Недаром мы с такой лёгкостью захватили эту планету и веками уничтожаем её и друг друга… но я здесь совершенно не об этом.  

Книга Корина начинается как классический детектив, однако вскоре понимаешь, что подобие тут иного порядка. Надо сказать, тему демиургов, преспокойно живущих среди нас (и возможно, даже в соседней квартире), российские фантасты развивали не раз: тут и «Мастер и Маргарита», и «Отягощённые Злом», и «Дозоры», и много кого ещё. Но есть один эксперимент в этой области, который стоит особняком — и о котором сразу вспоминаешь, окунаясь всё глубже в атмосферу «Охотницы». Книга эта считается чуть ли не детской, несерьёзной… как и многие, весьма серьёзные и отнюдь не только на детей рассчитанные сказки. Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу».

Конечно, «Охотница» — не второй «Понедельник». Другие масштабы. Другой подход к вещам: если герои Стругацких решали чисто научные проблемы, в общем и целом абстрагируясь от внешнего мира, то агентство «Альтаир» занято решением вопросов более чем прагматичных: они в прямом смысле спасают мир — точнее, защищают. Ежедневно, в рамках своей трудовой деятельности; профессия у них такая.

Хотя автор оставляет за кадром, кто именно выбрал для них такую профессию. Автор мастер намёков и умолчаний: многое непонятно, но совершенно ясно, что непонятно нам, а не автору, не говоря уж о руководстве агентства «Альтаир». Просто мы, читатели, тут оказываемся там же, где и молодой юрист Олег в начале повествования: уже во что-то влипли, но вводить в курс дела нас ещё не намерены — как и всех неофитов. Понимание и срывание покровов — такая штука, до которой надо дозреть. Что-то узнать самостоятельно. Что-то, пораскинув умом и интуицией, — понять. А вот потом нас уже и знанием осчастливят.

Возможно. Ну, в некоторой степени.

Есть один момент, крайне редкий — как в современной фантастике, так и в литературе вообще; тем более, во «взрослой» литературе. Именно он-то и наводит на аналогию «Охотницы» с «Понедельником». Это непросто описать; скорее, оно ощущается — если вы помните ту простую, светлую, совершенно лишённую корысти, зависти и подковёрной борьбы атмосферу «Понедельника». Что мы видим в агентстве «Альтаир»? По сути, ровно то же самое. Невзирая на различие в образе жизни, целях, опыте, талантах и попросту годах — а то и веках, если не тысячелетиях, — эти люди (и не только) строят свои взаимоотношения на той же духовно чистой, свободной от разнообразных дрязг, порождённых установками социума, основе, что и герои Стругацких. Никто не указывает никому «его место» — попросту потому, что это место и так каждый знает, но определяется оно не должностью, не материальными благами, не статусом и тем более, не внешними атрибутами статуса. Александр Евгениевич (ни в коем случае не через мягкий знак) подчёркнуто элегантен, утончён и соответствует образу «идеального джентльмена», а Воин — крутой парень байкерского типа, с соответствующими манерами; Рива выглядит обычной девушкой, каких множество, а Птаха в бесчисленных фенечках и ярких балахонах напоминает Олегу о растафари… Все сотрудники агентства кажутся собою настолько, насколько хотят и считают удобным. Их внутренний «табель о рангах» строится исключительно на том, кем — и каким — каждый из них является в действительности.

Старшие совершенно не озабочены тем, как бы вернее доказать остальным, что они не кто-нибудь, а именно Старшие — то есть, главные, супер, и на этом основании их надо уважать, обожать, бояться и слушаться. Работники «среднего звена» не подсиживают старших и не пытаются по головам друг друга выгрызть себе более просторный кабинет и более мягкое кресло (и правильно делают: тут по части навороченных кабинетов не сложилось, а вот проблем «начальствование» обещает преизрядно). Младших никто не пытается принизить на том основании, что «не доросли», и вообще — субординация. Но в «Альтаире» нет субординации в её формальном виде — как не было её и в «Ниичаво». Тут сотрудников занимают проблемы совершенно иного порядка. Начальствуют тут те, кто способен с этим справиться. Должности — показатель способностей, а главное — ответственности, и если исходить из этого принципа, то быть здесь начальством — не самая великая радость. Недаром Воин рассказывает весьма красноречивый анекдот о Светлове — по сути, фактическом начальнике конторы… Хотя истинный Большой Босс имеется, но среди подчинённых появляется редко, и нам остаётся только гадать — если с делами столь глобального масштаба разбираются подчинённые, то чем же занят он?

Атмосфера книги не создаёт впечатления сказки и всеобщего счастья. Здесь решаются более чем серьёзные проблемы, случаются беды, гибнут люди. Но те, кто в ответе за решение этих проблем, показаны такими, что невольно проникаешься той же глубокой нравственной чистотой, которую чувствуешь и в «Понедельнике». Что интересно — ни разу за всю книгу не возникает потребности задать вопрос: а зачем все эти люди и нелюди выбрасывают столько сил, эдакой весёлой работой занимаясь? Ради чего? Ведь мы же привыкли искать ответы меркантильного характера, даже не задумываясь об этом. И казалось бы, если невероятно могущественные создания собраны вместе и тратят свою жизнь (то и дело рискуя ею) не на планы покорения мира, выяснение, кто круче, или обретение личного довольства и роскоши, а на каждодневные битвы за безопасность чужих им и весьма далёких от них по потребностям и способностям нас, людей, — то что их вынуждает? Кто их заставил, чем соблазнил?

Но как ни естественен такой вопрос в рамках современной действительности — и вообще-то в реалиях нормального для человека эгоизма, о чём можно рассуждать бесконечно, — но в этой книге ему места нет. Причём автор, большой хитрец, на него не отвечает. Он вообще таким вопросом не задаётся. Но в то же время, в книге содержится ясный и исчерпывающий ответ. И найти его можно — хотя бы в том, что читатель в этом вопросе не видит смысла…

Приятно иногда читать книги, где герои — хорошие люди. Даже если не люди или не совсем. Даже если им приходится иногда совершать не очень хорошие поступки — или не мешать другим всякого-разного насовершать. Но ведь саму суть ставшего весьма редким в литературе и мире явления «хороший человек» это не изменяет.

Мне не хочется отравлять вам радость встречи с необычной, неоднозначной, глубокой и бесспорно загадочной книгой, выплёскивая лишние сведения о сюжете, героях и их отличиях. Зачем это? Нет худшей «услуги» и автору, и читателю, и самой истории, чем разболтать её тайны. Мне даже цитировать тут не хочется — хотя иные моменты так и просятся в цитатник, когда читаешь и в восторге думаешь: ну вот, и я же о чём-то таком догадывался, а тут эдак хорошо сказано, и неудивительно, герой-то получше меня осведомлён о сути нашего мироздания. На то он маг, сверхсущность, выходец с другой Грани и вообще, кто его знает, бессмертный.

И когда читатель забывает, что эти мудрые и справедливые слова сказаны не настоящим бессмертным мудрецом, а автором (возможно, годами младше читателя) — это и означает сакраментальное и до полного неприличия затасканное «герои — живые».

А ведь умение написать достоверных, убедительных и реалистичных «нелюдей» — это задача крайне сложная. По сути, одна из самых сложных задач, за которые берутся писатели-фантасты. Есть мнение, что писатель-человек вообще в принципе неспособен описать кого-либо, кроме замаскированного и перекрашенного человека, — но тем не менее, есть несколько авторов, которые с этим сумели справиться. И данный автор весьма близок к тому, чтобы к ним присоединиться. Но об этом — чуть позже.

По традиции (вероятно, очень древней и уважаемой в Кругах, и даже уточнять не стоит, что за круги, ибо Круги, и кому надо, тот поймёт) следует поговорить о недостатках. На этом животрепещущем моменте придётся сделать лирическое отступление на тему «Что есть серьёзный прокол художественного произведения».

Надо сказать, что после многих лет непрерывного чтения и многих сотен прочитанных книг я понял одну, в общем-то простую, вещь: практически невозможно вывести рецепт «написания хорошей книги». Создание хорошей книги — процесс мистический, сколько бы рациональных и постижимых умом этапов вы тут ни отследили. В ином случае большинство хороших книг выходило бы из-под пера и с клавиатур маститых критиков и дипломированных литературоведов — ан нет. Выучивание от корки до корки разнообразных учебников из разряда «Инструкция для чайников: как написать книжку, если книжек вы почти не читали» тоже не спасает. Написание книжки — это вам не велосипед собрать. Или пазл. Вы себе собираете, радостно заглядывая в инструкцию, и всё вроде бы идёт замечательно, а потом конечный продукт никого не цепляет. А ведь бывает и хуже — даже и вас он не цепляет, если по-честному… хотя это уже не факт. Иного автора любое его слово, подобранное и написанное им самолично, цепляет с адской силой, и он не постигает — отчего же других-то нет?

Но я снова не об этом. А о том, что однажды, в далёкие времена, попалась мне книжка, которую я и мои друзья сразу полюбили. Книжка была весьма многотомная, так что мы покупали и любили её преданной и долгой любовью — я, по-моему, тома до десятого протянул, а кто-то сдался раньше. И поскольку на любовь было потрачено немало времени, внимания, интереса, душевных сил (не говоря о деньгах, хотя ну их, не в деньгах дело) — мы стали обсуждать, что же пошло не так. Что приключилось с этой, столь нам полюбившейся поначалу, а потом съехавшей на отметку «бесит, занудство, и когда там уже всех убьют» книжкой.

Тогда сам я уже робко пытался писать. Но понять «феномен облома» хотел не поэтому — а просто всё загадочное очень интересно. Недаром я детективы люблю. И в процессе обсуждений родилось у нас некое откровение… хотя возможно, его уже много лет как открыли и без меня, и в каждом приличном учебнике по литературоведению это на первой странице большими буквами написано. А именно, «закон триады»: экшн, стимул, мотивация. Вообще это отдельная тема, и немаленькая, так что я быстренько вкратце.

Итак, что у нас такое книга? Любая, абсолютно, независимо от жанра, размера и направленности книга — суть история стремления. Причём стремление может быть любым. Достичь, найти, доказать, поверить, избежать, отнять, завоевать, защитить, взять, отдать… список не бесконечный, но и коротким не назовёшь.

Экшн — здесь условное название действий. То есть, всего того, что делает герой на пути к реализации своего стремления. Это могут быть фактические действия — куда пошёл, что взял, что смастерил, кого убил, и так далее; а могут быть действия интеллектуальные — например, анализ фактов, позволяющий вычислить преступника. Цепь различных поступков и умственной работы героев назовём — экшн. Для краткости.

Стимул — это событие или ряд обстоятельств, которые, собственно, и побуждают героя к экшну. Ведь его стремление должно как-то перейти из пассивной фазы в активную, придать ему в нужную сторону ускорение, а то бы так и сидел с пивком на диване. Например, родственника героя похищают, и он устремляется спасать. Или героя в детстве много обижают, потом он ощущает в себе некую силу менять обстоятельства в свою пользу, привыкает и дорастает до желания захватить мир. Или он беден, а вокруг столько красивого и вкусного, что герой решает заработать много денег. А может, он уже богат, и добывать деньги любой ценой — для него жизненный путь без вариантов, хочет или нет… Сколько героев — столько стимулов. И без них в книге никак.

И наконец, мотивация. Это уже заплыв на глубину. Мотивация — это те причины, которые вызывают у героя именно такое стремление, объясняют, отчего стимул влияет на него именно так (вообще становясь стимулом, а не просто моментом досады, например), и в итоге — почему под влиянием данного стимула на пути к данной цели герой ведёт себя, говорит, чувствует именно так, а не иначе. Если экшн и стимул очерчивают нам характер героя, то мотивация отвечает на вопрос, что он за человек. Как-то так.

Если вам кажется, что я упрощаю, то да, вы правы, я крайне упрощаю, но ведь это и не трактат «Как не надо писать книжек», а отзыв о романе Корина, так что приходится скомкать, увы. Считайте, что это не сама теория, а её синопсис. Тут синопсисы любят.

Так вот, о романе Корина «Охотница за душами». И о недостатках. Выжимку из теории я дал вот за чем: фатальная неудача любого романа (если не считать банального незнания инструмента, то есть литературного языка и как им управляться) объясняется разрывом связей в упомянутой триаде. Если вы возьмёте наугад книгу, где явно что-то не так, — с огромной вероятностью вы обнаружите, что: либо поступки героя противоречат обозначенному стимулом стремлению, либо стимул вырывается из заявленной натуры героя, разрушая мотивацию, либо данная мотивация никак не может повлечь за собой такой ход событий. Либо всё это вместе, хорошо перемешанное. И получаются у нас «смельчаки», ведущие себя как записные трусы, «люди долга», готовые по каждому чиху следовать личным желаниям, «аристократы» с манерами прямиком из канавы, «влюблённые», демонстрирующие к объекту своего чувства что угодно, от неприязни до равнодушия, но только не любовь… и так далее.

Разумеется, далеко не всякая книга содержит в буквальном смысле всю «триаду» — если без экшна и стимула, формирующих собственно сюжет, книге никак не обойтись, то мотивация зачастую уходит в таинственное «пространство между строк». И это — не ошибка автора, а напротив, признак мастерства: сказать, не разжевав, достичь понимания без натужного многословного вбивания ваших идей в голову читателя. Хотя есть и масса талантливых книг, где мотивация едва ли не вытесняет экшн, что не делает книгу бездарной. Как я уже говорил, хороших книг очень много. И все — разные. И это здорово.

Но что непременно есть в хорошей книге — а в «нехорошей» гарантированно нет — это заложенные в сюжет взаимосвязи внутри триады. Если в хорошей книге нет явного объяснения поступку героя или его душевному порыву, то там наверняка сказано достаточно, чтобы читатель мог это домыслить — собрать из деталек пазла, высыпанных ему на колени автором, непротиворечивую, гармоничную и завершённую в своей полноте картину.

И возможно, именно это умение протянуть взаимосвязи в триаде, пусть не всегда осознанно, но дать нам эту непротиворечивость, эту истину — и определяет загадочную штуку под названием «талант».

А вот когда автор ещё далёк от идеала, и его интуиция и опыт, вместе взятые, не на высоте — тут мы сплошь и рядом видим нестыковки на самых разных уровнях, вызывающие недоумённые вопросы. Но это ещё ладно — видеть-то мы можем ровно то, что автор сам и запланировал на данном этапе, — хуже, если прочитав всю книгу, мы всё равно не находим ответов на вопросы и объяснений противоречиям. Даже объяснений, сводящихся к тому, что человек — существо по природе противоречивое. Да, верно, но в этой нашей противоречивости всегда есть логика. Есть то, чего с этим конкретным человеком никак произойти не может, хоть ты тресни. Именно его стремления, определённые мотивацией, а короче, его душа, ум и сердце, и ограничивают то «всё», что он может выкинуть.

И тут я, о радость, снова вспоминаю, что это не трактат о людях, книжках и вариативности выбора, а всё ещё рецензия на роман Корина «Охотница за душами». И что привлекает в «Охотнице» невероятно — тут оборванных связей нет. Есть много недосказанного: кое-что явно отложено на следующую книгу или пояснено в предыдущей, а кое-что — как раз из серии «междустрочного пространства». Отчасти этот феномен «недосказанности» гармонирует с самой идеей романа: о том, что каждый акт творения порождает новую Грань со своими законами, а отсюда кажется логичным не слишком-то много уточнять и конкретизировать, создавая такую Грань, — во избежание… Но это уже фантазии на тему автора и его места в им же описанном (сознательно избегаю термина «созданном») мироздании.

Суть же в том, что из намёков и лёгких интригующих мазков, которые характерны для автора, мы всякий раз вполне можем выстроить картину, элементы которой не противоречат друг другу, не отрицают сами себя; пусть эта картина читателю пока видна не в полном объёме, ну так и книга — не единственная. А ещё она — явно из числа книг, задуманных не как монолог, а как диалог с читателем, обращение к нему: отчасти игра с ним, отчасти загадка, но в любом случае — ожидание. Ожидание, что соприкоснувшийся с новой стороной мира читатель отреагирует не отторжением, как поначалу реагирует один из героев, а любопытством, которое при должном внимании и умении видеть вырастет в полноценный интерес. А ведь это и есть то, чего каждый автор желает своему детищу: интереса столь сильного, чтобы читатель спросил заветное: «А что дальше?»

В моём случае это произошло: я с нетерпением жду возможности узнать, что дальше, и к чему всё придёт в итоге, а ещё лучше — и с чего всё это начиналось.

И тут я снова хочу вернуться к теме «нелюдей» — тесно переплетённой с пресловутой недосказанностью. Описание «нелюдей» тяжело само по себе — конечно, если вы хотите и впрямь показать их отличие от нас, обычных людей, хомо сапиенс, землян, читателей. Это тоже обширная тема: многочисленные попытки и чем они закончились. Как я уже говорил раньше — некоторые, на удивление, закончились успешно. Но их крайне мало — буквально пересчитать по пальцам. На фоне тысяч-то романов в жанре фантастики. Проблема проста: мы ограничены сознанием представителей нашего вида, и как бы ни изощрялись в догадках на тему «инаковости», но описать можем лишь человека. В другом теле, в другой социальной структуре, на другой планете… но подавляющее большинство инопланетян — те же люди. И в этом есть смысл: ведь и постичь мы можем лишь нечто человеческое. Не изучить, не классифицировать — а именно постичь, не умом со стороны, а тем внутренним узнаванием, соучастием, который мы и подразумеваем, говоря о ком-то «я его понимаю».

Когда мы читаем, то наше сознание невольно ищет героя, которого возможно понять. Именно из эмпатического понимания, из сходства и сопричастности, рождается симпатия к герою и интерес к его похождениям. И в этом плане успешный эксперимент с «нелюдьми» может сыграть с автором недобрую шутку, если эти существа вышли у него и впрямь чуждыми. Чуждость — основа отторжения. Истинная «инаковость» попросту не будет читателю интересна — пока в ней не проглянет человечность.

Автор «Охотницы» ставит задачу более сложную: его «иные», наделённые невообразимыми и недоступными для нас силами и для обозначения себе подобных использующие термин не «люди», а «сущности», — зачастую ещё и намного старше нас. И тут автору приходится балансировать на тончайшей грани между правдоподобием — и интересом. Как показать колоссальное отличие этих странных героев от нас — и в то же время заставить нас симпатизировать им, понять их чаяния, сопереживать? Как читатель — я восхищён результатом, поскольку у автора получилось. Как автор, поставивший себе сходную задачу, — испытываю глубокое уважение, поскольку — да, получилось же! И если, возможно, более придирчивый критик усмотрит тут некоторые недочёты, то я выступаю не в роли охотника за багами, а читателя, которому позволили получить искреннее наслаждение: и от интриги, развёрнутой на страницах, и от взгляда за Рубеж — как в рамках концепции «кристалла творения», так и за рубеж доступного нам и внешне постижимого, а на самом деле вполне фантастического мира, который мы привыкли считать реальным.

Говоря о «реальном» и «фэнтези», которые так любят противопоставлять. Каждый из нас с рождения и до смерти обитает в сугубо личном коконе реальности, выйти за пределы которого — задача, практически неподвластная человеческому разуму. Попробуйте в самом деле представить мир, где нет вас. Нет, не воображаемый мир, не то, о чём мы читаем и пишем в книжках… попытайтесь действительно реализовать в своём сознании восприятие мира, где вас — воспринимающего — нет. Поверьте, у вас не получится. Мы можем измыслить это — умом. Но ощутить — совсем другое дело.

Наша реальность — такой же плод воображения, как и истории, извлекаемые из фильмов и книг. Только там «воображаемое» меньше замаскировано — оно на виду… и в качестве компенсации маскирует именно реальность. Талантливо, качественно, надёжно. Но кто-то разгадал секрет — и теперь видит сквозь маску…

К чему я говорю это здесь? Да к тому, что нереальные, непонятные и (вроде бы) несуществующие нелюди мира «Охотницы» кажутся куда более людьми, чем многие «настоящие» люди, на каждом шагу окружающие нас. Стиснутые рамками условностей, озабоченные разного рода стяжательством, не вылезающие из гонок за эфемерное нечто, именуемое престижем, — а зачастую просто недобрые и неумные настолько, что так и тянет воскликнуть, по примеру кэрроловской Алисы: «Вы просто несчастные карты — и всё!»

Но когда видишь совершенно других людей — не отягощённых надуманными проблемами и суетными эмоциями, не транжирящих жизнь, нервы и счастье на бесконечное перекрашивание белых роз в алые и наоборот, не увлечённых непрерывным страстным доказыванием, что они именно те, кем являются, — а просто… людей. Ключевое тут — просто. Но что может быть труднее, чем достичь подлинной простоты? Наверное… достичь бессмертия? Впрочем, нет, это забавы для подростков… Труднее, чем просто найти себя, — лишь просто найти кого-то другого. И всех сохранить. Даже себя.

Почему мне так ясно видится сходство сурового, живущего в постоянной боевой готовности и осознании смертности и смерти «Альтаира» — и весёлого, добродушного, безмерно далёкого от каких-либо сражений «Ниичаво»? Потому, что это — явления одного порядка. Но об одних и тех же вещах можно рассказать по-разному. Если предположить, что кто-то из сотрудников «Альтаира» решил написать книгу о своих трудовых буднях, своих товарищах и проблемах, волнующих их души и сердца, — думается мне, это и был бы «Понедельник». Я даже могу представить, кто стал бы писать такую книгу — почему-то кажется, что Палач, Вит или Птаха; хотя если учесть градус озорства, которым пронизан «Понедельник», он вполне мог выйти из-под пера Тени.

И наверняка она в самом деле писала бы пером — скрипящим, брызжущим чернилами, ставящим сочные кляксы, к которым она бы пририсовывала ручки, ножки, уши, носы и волосы… а потом каждый, начиная с импозантного Сандера до тихого Палача, чопорной Жрицы и загадочной Мэрионн, узнавали бы в этих смешных чернильных рожицах себя. И не факт, что очень бы обрадовались.

Автор умеет увлекать за собой — и не только в сфере интеллекта и сопереживания, но и в описательной стороне повествования. Хотя я совершенно не из тех, кто «видит, слышит и обоняет» миры на страницах книг, и не могу «увидеть, как наяву» даже собственных героев, — но здесь я, к собственному удивлению, ощутил атмосферу Петербурга очень остро — сумрачный, ветреный город, стройные суровые силуэты сооружений, влажное дыхание моря — и множество тайн, скрытых за стенами города… но скрытых так непрочно, что буквально шаг в сторону, и ты коснёшься. Но возможно, пожалеешь об этом.

А быть может — и нет. Ведь откуда-то берутся в агентстве «Альтаир» неофиты…