Одиночество как диагноз. Читательский отзыв на роман Сэма "Сад земных наслаждений"

Тема романа

Хорошие книги, как и хорошую музыку, порой узнаёшь совершенно нечаянно и неожиданно – как ту любовь, которая «нагрянет, когда её совсем не ждёшь». Когда-то я открыл для себя замечательных “The Allman Brothers Band”, случайно услышав их композицию “Whipping post” в пресловутом списке 500 лучших песен по версии журнала «Роллинг Стоун». Песня не только понравилась, но и заинтересовала: а что же ещё играют ребята, в 1969 году так уверенно совмещавшие в рамках одной пятиминутной вещицы грязноватый ритм-энд-блюзовый рифф, изобретательное гитарное соло в традициях юного хард-рока (монстр под названием “Led Zeppelin II" ещё только рождался в гениальных мозгах бирмингемско-лондонской четвёрки) и почти джазовые ударные, приправив всё это внешней небрежностью исполнения и неподдельной блюзовой тоской Дуэйна Оллмена?

Роман Сэма открылся для меня по подобной же случайности – после активного мелькания прошлой весной броского заголовка и знакомой репродукции в списке новых произведений. И вот, купившись на репродукцию, я заглянул в книгу. Начал читать…

И начну я свой отзыв – вернее, попытку такового – несколько издалека: с «родословной» романа. Мои генеалогические изыскания, естественно, будут отличаться стопроцентной ассоциативностью и, понятное дело, махровейшим субъективизмом. Возможно, об этом излишне говорить, но так ведь принято – вначале расшаркаться перед автором и читателями во «всенепременнейшем уверении в нижайшем к Вам почтении…» и лишь потом…

Итак.

Человеческие ассоциации – причудливая вещь. Как ни странно, название «Сад земных наслаждений», при всей имеющейся подсказке и смыслово-наглядной ориентации на Босха, привёл меня к нему лишь во вторую очередь. Если не в третью. В первую очередь у меня «сыграла» параллель с американкой Джойс Кэрол Оутс и её романом «Сад радостей земных». Вроде бы как точек соприкосновения между этими произведениями – Сэма и Оутс – ноль целых фиг десятых, но где-то в глубине… на каком-то подсознательном уровне… вот не покидало меня это ощущение родства. Возможно, потому, что у романов — схожая проблематика и символика Сада?

Когда я прочёл первые фразы романа «За хрупким стеклом — пропасть. Глубокая, непроглядная тьма, холод и ветер, в которых обитают детские страхи. Там не живут живые, не спят спокойно мертвые, и даже надежда не может выжить в ядовитых испарениях среди жестоких штормов. Там нет ничего, о чем бы можно было мечтать, там нет ничего, о чем бы можно было сожалеть», в голове мгновенно «щёлкнул» фильм «Бегущий по лезвию бритвы». В принципе, неудивительно: Ридли Скотт снял настолько сильную картину, что она невольно будет вспоминаться всегда, как только речь зайдёт о взаимоотношениях «человек – ИИ» и их отражении в высокой литературе и высоком кинематографе (да, я считаю научную фантастику жанром «высокой литературы»). Вот эти две тени – покойного Филипа Дика и здравствующего Скотта – преследуют меня до сих пор (да, роман всё ещё читается).

Но есть ещё одна тень, незримо витающая над романом. Тень Роберта Энсона Хайнлайна.

Я имею в виду роман «Фрайди».

Ближайшая аналогия очевидна. «Фрайди», если мне не изменяет память, одно из первых произведений в литературе, в котором поднимается проблема «человек и ИИ». Нет, конечно, был и Карел Чапек, придумавший слово «робот» (а у Сэма роботы – одни из полноценно действующих лиц), и Айзек Азимов с его законами роботехники, но во «Фрайди» не только обозначена проблема противостояния, но и проблема интеграции ИИ в человеческое сообщество. Интеграции на равных – на уровне, когда ИИ, человеческое творение, становится не слугой человека, а его братом. Интеграции – и восприятия человеком появление подобного соседа с такими амбициями. Это уже не создание Франкенштейна от Мэри Шелли (тоже, кстати, неявная параллель с Сэмовским «Садом»), а равноправный партнёр человека в его бытии. И если у Хайнлайна к Фрайди относятся настороженно, то у Сэма, в чей роман эта проблема перекочевала во всей своей красе, человек воспринимает подобные претензии откровенно враждебно.

По сути на этом строится драматизм «Сада земных наслаждений». В романе постоянно идёт упоминание о прошедшей войне между людьми и ИИ (а во второй части, написанной как ретроспекция, мы присутствуем при одном из эпизодов второй войны – падении сектора Нуит). Понятное дело, что взаимоотношения «заклятых друзей», омрачённые многими смертями и падениями секторов ИИ, далеки от того, чтобы назваться дружескими. И вот на этом фоне, который один одиозный политический деятель когда-то назвал «ни мира, ни войны», и разворачивается собственно сюжет – история трёх людей, судьбы которых в конце переплетаются.

Роман состоит из трёх частей, каждая из которых посвящена отдельному герою. На первый взгляд, они существуют независимо друг от друга, тем более что в композиции романа присутствует нелинейность сюжета. В духе нелинейности написана вторая часть – причём это настолько неожиданно, что поначалу даже не сообразишь, что к чему. Потом начинаешь потихоньку соображать… А когда сообразишь совсем – начинаешь откровенно восхищаться.

Итак, в центре романа – история трёх людей: Амона, Техути и Юэна. На довольно-таки мрачном фоне, когда каждый день ожидаешь от противника какой-то подлянки, разворачивается… И вот тут – западня, которую приготовил коварный автор своим читателям: а что, собственно говоря, разворачивается-то? Как таковой сюжет начинается примерно с середины первой части. До этого времени весь роман – это та самая атмосфера, о которой когда-то выразился один из авторов МП: «об атмосфере говорят тогда, когда больше не о чем сказать». Здесь же атмосфера – это начало. Автор погружает своего читателя в неё медленно, даже медитативно, заставляя прочувствовать каждый нюанс. И ощущение чуждости, которое не покидает Амона – подкидыша из Институтов, когда-то усыновлённого комиссаром Яни, – передаётся и читателю. Тот самый новый мир, который когда-то люди попытались создать, покинув Землю, оказывается на поверку всё тем же старым, в котором мало кому есть место. Амон – один из тех, кому нет такого места в общем Доме.

В комментариях к роману, которые, по замечанию автора, «не поддаются исчислению», мелькала мысль об Амоне как о социопате. В некотором роде это так и есть. Индекс социализации Амона не просто падает на протяжении первой части (о чём ему исправно сообщает его тень) – он угрожающе низок уже в начале. И Амон даже не пытается что-то исправить. Возможно, он мог бы попытаться что-то сделать; может, он и предпринимал такие попытки – но это осталось за рамками романа. Первая часть – это устоявшееся положение вещей, антагонизм человека по имени Амон и человеческого сообщества, и читатель может только наблюдать за тем, как развивается и углубляется этот антагонизм. И всё это – в ридлискоттовской эстетике бегущего по лезвию бритвы… С этой точки зрения весьма забавно задание, данное ему (с чего и начинается внешнее проявление сюжета): с одной стороны, это выглядит как милостивое предоставление шанса исправиться, с другой же это похоже на желание хоть на время избавиться от неуютного комиссара – ведь наверняка в Комиссариате есть своя статистика, которая учитывает даже индексы социализации своих сотрудников и которую так лихо портит Амон своим присутствием…

(Примечание номер один.

Лично мне очень жаль, что автор так и не включил в свой роман категорию «детектив». Потому что «Сад земных наслаждений» по форме как раз представляет собой фантастический детектив с ярко выраженными элементами психологического романа).

Вторая часть посвящена Техути. Его положение, пожалуй, сложнее, чем положение Амона. С одной стороны, он – человеческая ипостась Консенсуса, который был заключён между ИИ и людьми после первой войны как гарантия того, что права людей и ИИ не будут нарушаться ни в человеческих секторах Дома, ни в институтских. То есть, он – представитель той самой власти, за которой всегда последнее слово в решении разного рода конфликтов и споров. Казалось бы, находящемуся на такой вершине четырнадцатилетнему подростку только и делать, что радоваться. А на самом деле всё не так. Техути не воспринимают всерьёз – и он это понимает обострённым чутьём, свойственным подростку. К тому же странным образом начинают исчезать дети – воспитанники Институтов. До Техути доходят в виде обмолвок и слухов вести о готовящемся заговоре в кругах ИИ против Консенсуса… В одном из эпизодов Сута, один из заговорщиков, чуть ли не открытым текстом ставит парня перед необходимостью однажды сделать свой выбор. На поверку оказывается, что носители ИИ, которые по определению должны быть совершенством, ничем не отличаются от соседей по коммуналке и переполнены вполне себе человеческими страстями и амбициями — при всём своём невозмутимом и безэмоциональном внешнем виде и поведении. В некотором роде это, хоть и парадоксально, но естественно: ведь ИИ — это ж продукт человека, всю свою историю стремящегося занять место Бога и каждый раз терпящего фиаско… Но я слегка отвлёкся, простите. Итак, то, что внезапно понимает Техути, пугает его. Он понимает, что его положение, его попытки стать частью мира машин – это иллюзия. Для любого подростка подобное откровение – это удар. И когда в его жизни появляется Яни, ищущая своего сына, Техути почти не задумывается над тем, надо ли ей помогать или нет. Разочаровавшись в одной иллюзии, он сразу же бросается в другую. Прозрение сменяется слепотой. Закономерен итог, благодаря которому Техути оказывается на стороне людей – и также закономерно то, что он в конце концов от них уходит.

(Примечание номер два.

Настоящей находкой для романа являются маленькие главки, размещённые между частями. Они – как мостики, переводящие читателя не только из одной части в другую и от одного героя к другому, но и из одной психологической реальности в другую).

Третья часть посвящена комиссару Юэну. Впервые он – самоуверенный, слегка лощёный, без двух пальцев (явное свидетельство его геройского прошлого и заслуг перед Комиссариатом) – появляется ещё в первой части как куратор Амона в рамках задания, данного ему. Естественно, между ними сразу проявляется неприязнь – несмотря на то, что Юэн невольно служит катализатором для Амона на пути его будущего предательства. Неприязнь рождается не только от разницы в общественном положении и от ощущения личного будущего, но и от отношения к Яни. Оба относятся к ней одинаково, но автору неугодно, чтобы они друг друга поняли. В этом есть своя логика: на момент их встречи Амон настолько чужд окружающему его обществу, что даже образ единственного человека, связывавшего его с этим миром, не в силах его образумить и оставить в сообществе. Что уж говорить о других людях… “People are strange when you’re stranger…”©.

В третьей же части история Юэна оказывается отзеркаливанием истории Амона. Также, как и он, Юэн получает задание, связанное с расследованием. Также, как и Амон, Юэн должен попасть в чуждую ему среду – довольно-таки распространённый ход в литературе, который у Сэма приобретает иное наполнение и значение. И также, как и Амон, Юэн становится изгоем. Интересно то, что если для Амона момент изгнания – это некая эволюция, прогресс, естественно приводящий его в лидеры Пробуждения, то для Юэна (автор не раз подчёркивает его самоощущение как старика) это сродни регрессу – даже если этот регресс тянет за собой определённого рода прозрение и получение знаний об окружающем мире. Да, Юэн знания получает – но вот что он с ними будет делать? Способен ли он с ними что-то делать?

(Примечание номер три.

Символика имён заслуживает не меньшего внимания).

Есть ещё один персонаж, явно и неявно присутствующий в романе. Это – комиссар Яни. В ряду остальных героев она видится второстепенным, даже каким-то незаметным, как полноценный персонаж появляется всего лишь в двух эпизодах первой части и в половине второй, но её влияние и удельный вес таков, что иной раз её можно принять за истинного главного героя романа. Она объединяет собой столь несхожих людей. Отношение к ней – некое мерило отношения к миру, некий знак, по которому все трое узнают друг друга. Её образ и воспоминания о ней – предметы тяжёлых разговоров между Амоном и Юэном, Юэном и Техути. Весьма интересен один нюанс: для автора Яни, по всей видимости, тоже является ядром, возле которого сгруппированы и вертятся события и персонажи — помимо развития их личных историй. Такой вывод можно сделать хотя бы по тому, что Яни — это сквозной персонаж с примерно одинаковой смысловой нагрузкой — хоть как живой человек, хоть как образ и воспоминание — в каждой части. Здесь, конечно, следует разделять самого человека по имени Яни и представление о ней у каждого из мужчин. Представления явно больше. В этом смысле Яни как персонаж не до конца проработана автором. Но, с другой стороны, возможно, в этом – одна из особенностей романа. По крайней мере, непроработанный полностью главный герой или его тень, воспоминание, призрак – не самое часто встречающееся в литературе явление. Родственным ему, пожалуй, может быть только приснопамятный Годо у Сэмюэля Беккета: все его ждут, все о нём говорят, а он так и не появляется. И что с того, что пьеса – яркий образец театра абсурда?

Как видно, внешняя сюжетность достаточно незатейлива. Но не в ней – прелесть романа, а в том, что наполняет повествование внутри этого сюжета.

Прелесть романа – в его диалогах. В ритме текста и в языке. В медленном, медитативном повествовании и раскручивании событий. В интересном членении частей: в первой половине каждой части – описание, во второй – действие. В атмосфере. В особой осязаемости — временами до физиологической — романа (сомнения, метания, мысли, эмоции, чувства, душевные переживания, даже физиологические ощущения — всё выписано так, что в них не только веришь, но и чувствуешь наравне с героями). В мыслях, которые он пробуждает. Ценно то, что эти мысли – не результат каких-то натужных интеллектуальных игр или упражнений: в современном реальном мире ИИ на самом деле из года в год занимает всё больше и больше места в жизни человека. Пока круг моральных, этических и философско-психологических проблем, связанных с искусственным интеллектом, находится в сфере романных и кинематографических интересов. Но кто знает, что будет потом…

Наконец, прелесть романа – в его проблематике и насыщенности символами. И если об одной проблеме говорили почти все рецензенты, то о второй, к сожалению, не сказал никто.

А вторая проблема вынесена мной в название отзыва.

В каждой части её герои пытаются вписаться – или сделать вид, что пытаются – в существующий порядок вещей. И каждый раз этот порядок их отторгает. Это может быть реакцией на внутреннее состояние человека, как в случае с Амоном, как проявление злой воли свыше, как в случае с Юэном. Наконец, это может быть отторжение по определению, как в случае с Техути. Но все три героя чужды – и не только своему миру, но и друг другу. И временами – даже сами себе. И здесь сразу вспоминаются первые строки песни “Битлз” «Элинор Ригби»: “Ah, look at all the lonely people…” Не в том дело, что Элинор Ригби и патер Маккензи ходят рядом и не видят друг друга, а в том, что они не способны увидеть друг друга. Амон не способен понять Юэна. Юэн не способен понять Техути. Человеческий мир не способен понять мир ИИ. А ИИ, проникшись человеческими амбициями, не способны понять друг друга. И всё это – на фоне незримой катастрофы, которой является само существование друг для друга этих миров. Налицо – изящный декадентско-технократический апокалипсис.

Вот этим ощущением роман прямо-таки переполнен. Сэм – врач по профессии (об этом уже кем только ни сказано-пересказано – главным образом в шутливой форме). В обязанности врача входит, в числе прочего, и постановка диагноза. Диагноз обществу Сэм ставит крайне неутешительный: оно ничем не больно – по крайней мере, ничем смертельным, — оно просто одиноко. И вот это одиночество в романе «Сад земных наслаждений» сродни болезни, а не состоянию души отдельно взятого индивида (интересно то, что на это «работает» даже композиция романа: те самые три части, которые существуют как три отдельные повести, соединяющиеся лишь в конце). А ведь речь-то идёт о будущем. О том самом будущем, на которое всегда принято возлагать надежды. В которое принято верить. Ради которого у человека есть хоть какой-то смысл жить. И если такова картина будущего по Сэму, то на ум приходит ещё одна цитата: «Ты уймись, уймись, тоска, душу мне не рань. Раз уж это — присказка, значит, дело дрянь...» Да, роман заканчивается в некотором роде оптимистично — но общее ощущение катастрофы не проходит, потому что не всякий хороший конец какой-либо истории является действительно хорошим для человека и Человечества.

А если рассуждать более отвлечённо, то проблема одиночества как диагноза – это одна из ключевых проблем мировой литературы…

Примечание номер четыре.

В числе прочих моих недостатков у меня есть один, который является достаточной пищей для насмешек за моей спиной. Я слишком серьёзно воспринимаю авторское кокетство. Когда автор говорит, что у него в романе куча стреляющих ружей, которые оглушают читателя, и мчащиеся из кустов рояли, словно немцы на мотоциклах под Смоленском в 1941 году, я воспринимаю это всерьёз. И мне хочется совершенно искренне сказать автору: «Сэм, в конце концов, ну научитесь же гордиться своим романом. Поверьте, Вам есть чем гордиться. По крайней мере, я бы купил Вашу книжку, если бы была у меня такая возможность, и поставил бы её у себя на книжную полку между Филипом Диком и братьями Стругацкими».

Роман тяжёл. Не каждый его сможет прочитать. И не с наскоку его прочитаешь – Ульяна Гринь права. В романе есть определённое сопротивление материала. Но он стоит того, чтобы его прочитали.

Послесловие, или Чего не хватает роману

Если всё вышесказанное было попыткой объективного подхода к произведению, то сейчас прозвучит чистой воды субъективизм.

Мне кажется, что роману не хватает одной-двух глав, написанных от лица одного из ИИ. Может, от лица Мешенет. Может, от какого-нибудь безымянного ИИ, подручного Суты или ещё кого-нибудь. Но интересно было бы посмотреть на всю эту историю – или хотя бы на её часть – глазами представителя другой стороны баррикад. Хотя, возможно, это была бы уже совсем другая история…