Какабадзе М,, Фурсин О. Рецензия на роман Влада Ларионова (Мааэринна) «Кто сказал: Война?».

Помнится, еще в детстве в одном из произведений Джека Лондона наткнулся на интересную мысль. Не приведу в цитате, увы, но суть такова: если боксер предпочитает носить на ринге имя «Честный Билл», ну, или неподкупный, или еще нечто такое пафосное, то пиши пропало. О честности и неподкупности и речи быть не может. Много позднее познакомился с теорией Фрейда, с той частью, что зовут парапраксисом. Проще говоря, с фрейдовским представлением об оговорках. Он считал внезапные оговорки отнюдь не бессмысленными и ошибочными действиями. Он называл их проявлением неразрешенных подсознательных конфликтов и вытесненных желаний…

Вот с такого рода явлением столкнулся сразу, как только приступил к прочтению работы Мааэринна «Кто сказал: «Война»?». Эту работу предваряла фраза, вызвавшая почти что умиление. Цитирую: «Мог бы еще написать: политика, философия. Но не буду. Ибо самонадеянный неуместный выпендреж». Перевел честно на русский язык: «Мое произведение, вне всякого сомнения, представляет собой глубокую философию и политику, но я скромен, посему писать об этом прямо не буду, намекну лишь подобным образом, чтоб вы понимали, читатели, с чем имеете дело». Я только вздохнул: ну что тут сделаешь? Мое мнение об авторе давно уже сложилось.  

Небольшие психологические моменты: любовь к прозвищам («Бес»), всегдашние уверения в том, что читать он тексты будет непредвзято, ругать обязательно, отсутствие сомнений в том, что «он знает», как писать надо, как будто не имеют отношения к рецензии на данную работу, но создают впечатление об авторе. Как быть, если это – существует? Пиарится человек. Вот, например, со всей дури нарывается на отрицательную рецензию, просто испрашивает ее в комментариях на чужую работу: то есть понимает суть «черного» пиара и его ценность. «Всепонятость» подозрительна одним, как другим непонятость, и разбавить стадо белых овец хотя бы одной черной не помешает, выразительней будет нужный цвет. Но лично мне впрямь не по душе то, что Мааэринном создано. Об этом и буду писать, а там хоть трава не расти.

Итак, в работе Мааэринна некоторая могущественная страна былых магов, от магии отказавшаяся в целях безопасности. Не ровен час, сотрут себя с лица своей же земли, упражняясь в поднятии ветров и создании грозовых туч, сотрясая камни.

Насколько оригинален подход? Помнится, герои С.Лукьяненко, которых сам автор не любит за их «продаваемость», вот уж который «Дозор» стремятся отказаться от магии и стать как все, поскольку их магия угрожает миру людей, а значит, и самих магов…

Ладно, здесь, у Мааэринна, Рубикон уже перейден, отказались. Магия преследуется по закону, это тонкий оттенок чужой мысли, засчитано. Тем более, что создать абсолютно оригинальное произведение, с моей точки зрения, невозможно. Люди существа социальные, живут в среде, и все понятия среды впитывают с молоком матери, можно сказать. Оттолкнувшись от чужой мысли, можно создать нечто иное, весьма отличное. Я пока весьма отличного не увидел, но не увидел и плагиата.

Зато был удивлен неприятно далее, познакомившись с героями-близнецами. Нет, само по себе еще не странно, я уже отмечал как-то, что близнечный миф – глубинное отражение некоего архетипа, и гуляет он по миру с древнейших времен. Не было бы странным обращение Мааэринна к нему, если бы не то обстоятельство, что только год назад мы рассматривали этот миф у другого автора, весьма удачно положенный в основание работы. Мааэринн участвовал в этом обсуждении, и вдруг на тебе! Снова близнечный миф, по крайней мере – генеральная линия в произведении, если не «все»! Но опять-таки, если один автор обратился к мифу, то право и другого автора на такого рода обращение существует, ничего не попишешь.

Я почти не обратил внимания на то, что один из «второстепенных» героев произведения Мааэринна носит имя «Тень». Нет нужды, что в рассмотренном Мааэринном в прошлом году моем романе есть «проходной» герой под этим именем, личность загадочная…Ну мало ли, имя есть имя, пусть оно нетривиальное и не то чтобы обиходное, можно употребить его еще раз. Я махнул рукой на практическое совпадение имени героя-близнеца Светланы Гольшанской «Вейас» и героя Мааэринна …Я решил быть непредвзятым (по возможности, конечно… перефразируя самого Мааэринна, рецензент – тоже человек! Имеет право на нелюбовь к автору!). И даже не стал проверять работы на время написания: какая разница, кто у кого «списал», имя еще не весь роман, как и одна генеральная его линия. Это все витает в воздухе, бери, отрывайся, развивай – иди дальше. О себе-то я точно знаю, что в данном случае был оригинален, и даже не утверждаю, что в остальных и всегда…

Дальше я был огорчен компиляцией, касающейся Древнего Рима. Если народ, который изображен в романе, имеет свой Форум, республиканский строй, носит туники (правда, римляне – народ тоги, туника просто рубашка под тогой, и носится как внутренняя одежда и дома, и на улице. Ходить приличному римлянину в ней по улицам также, как в мое совковое детство ходить в трусах семейного типа по улице, если ты алкаш, до первого, конечно, встречного мента) …. Если у него есть и Большая арена (читай, Большой цирк) – намек автора на Древний Рим принят. И это отмечено в ряде рецензий на работу, и принято было автором благосклонно…

Ну, не получилось у автора создать полностью свой мир, со своими именами и обычаями – бывает. Воспользовался тем, что лежит на поверхности. Положа руку на сердце, опять не грех, так, метод…у литературы свои особенности. Но, приведя в роман свою гомосексуальную пару, автор нарушил каноны Рима…и возвел на него напраслину.

Гомосексуальные связи в Риме, впрочем, как и в любом другом обществе, существовали, конечно. Особенно в период его конца, перед гибелью. Интересно, это намек на гибель Орбина? Я лично так понял, хотя, в противовес этому мнению, некую симпатию автора к своим влюбленным героям уловил, оценил. То, что люди с определенной ориентацией – всенепременно люди, согласен. У меня нет к ним претензий, если только не надо обязательно проводить гей-парад. Но никогда Рим не занимался однополой любовью на том уровне, который изобразил автор. В Риме соблазнить молодого человека высокого рода в период Республики или соблазниться им – было преступлением. Даже отношение к наготе в раннюю эпоху было таково, что отец не мог мыться в бане со взрослым сыном, или тесть – с зятем. Пассивный гомосексуализм считался воинским преступлением. Уличенного в нём молодого солдата забивали палками. Считалось, что римлянин, отдавшись анальному сексу, становится «женоподобным», оказывается бесполезным и даже вредным общине в гражданском и военном отношениях. При этом активный секс с рабами осуждался как разврат, но не наказывался. Правда, Цезарь, говорят, миловался с Никомедом, но это конец Республики… и конец Цезаря. Расцвет империи при умеренном и гармоничном Августе положил начало драконовским мерам в области секса (в сравнении с античностью в целом). Дальше пошло хуже («нероновщина»), и вот уж точно после нее: «солдатские императоры» и их сограждане в сексе с собственным полом себе не отказывали и его не стеснялись. Только что с солдат возьмешь, они и не были патрициями, и закон для них был не писан. И уж никакой романтики в их отношениях, вроде греческой эвфебофилии с ее «воспитательными» задачами, никаких эрастеса и эроменоса, то есть любящего и любимого (как у Мааэринна в романе), у солдатских императоров в наличии нет. Один голый секс, содомия в чистом виде… без красивой «обложки».

Итак, в романе Мааэринна совместились в той или иной степени и с отсутствием исторической точности черты Рима и Греции времен античности. А кстати, что тут делают, в этом Древнем Риме-Орбине, девушки в сари? Оно, конечно, предмет обозначен, и всем стало понятно, во что одета дама. Но можно ли не отправлять читателя в Индию, когда он пока еще не разобрался с тем, какой средний знаменатель выведен автором для страны Орбина-Древнего Рима-Древней Греции? От этого в голове полный кавардак, не стоит лепить словесную окрошку и далее. Можно было бы описать, не называя, одежду, и никто не бросался бы в географические и этнические разборки. Мне могут возразить, что автор не о Древнем Риме писал, и не об Индии, и не о Греции, и я буду вынужден согласиться, что в романе описан некий третий мир, слепленный автором из собственных выдумок, но и черт реальных стран и народов, причем таких, которые, на первый взгляд, узнаваемы. Но к этим народам и странам имеют приблизительно такое же отношение, как балалайка к России и медведи на ее улицах. Я объясню: думаю, меня раздражает эклектизм работы Мааэринна, по русской пословице: «С миру по нитке – голому рубаха». Здесь сари, там туника, вот тут вот близнецы, которые вам так нравятся, и Большой Цирк (ах, простите, арена) и «финалисты» соревнования, будто бы речь о нынешнем спорте идет, и, конечно же, геи, и так далее. Понадергано отовсюду.

Герои романа Мааэринна разочаровывают. Нет ни одного, кто увлек бы воображение, ни одного, которым хотелось бы восхищаться.

Начнем с пары Гайяри -Салема.

Домашняя девочка, ничем не интересная, кроме происхождения и внешности (возможно, для кого-то эти факторы афродизиак, а, по-моему, скучно – в отсутствии собственного «я»), пресная, не умеющая защитить ни себя, ни свою любовь. Абсолютный ноль температуры…простите, характера. Вспомнилось жесткое определение «неврастеническая самочка», жаль, но так и есть…

Гайяри. Сколько угодно характера, в основе которого – самовлюбленность, самолюбование. На что характер употребляется? На арену, на битвы со слабыми? Вначале – со снисходительной улыбкой и прощением побежденному. Дальше – с применением непозволенной магии. Дальше – без всякого прощения и пощады, с применением магии и со смертельным исходом для побежденного. Папа подкладывает его в постель правителя. Дальше? А куда еще дальше-то? Его сомнительная верность правителю? Ну так куда ж деваться-то. Выше в Орбине нет никого, которому можно обаятельно улыбнуться (под которого можно лечь) …

Что же, принцип для близнецов, по которому «два сапога пара», хоть и противоположны друг другу, соблюден. Только мне, читателю, такая пара мало интересна. Не лучшие образчики человеческой породы.

Айсинар. «Пора было развязать этот узел, а не выйдет — так разрубить, время уговоров и мягких решений давно прошло. Но для того, чтобы не ошибиться, следовало отделить ложь и выгодную кому-то полуправду от истины, а Айсинару все еще не хватало понимания». И не хватит. История знает правителей авторитарных, знает демократических. А вот есть еще такие: ни украсть, не посторожить. Айсинар сдает друга, спасшего ему жизнь. Причем, стоя на пороге пропасти вновь. Осознавая, что и для него лично, и для страны в целом, быть может, через этого друга лежит путь к спасению. В бездну такого правителя!

Лоли (намек на набоковскую Лолиту принят, но что касается этой Лоли – она явно не дотягивает). Ой, боже ж мой, страстная такая штучка. Набор «женских прелестей», и, если бы не ломала деревья мановением пальцев, так и осталась бы сборищем прелестей. И только. Да и дар делает ее интересной только в глазах Гайяри. Это как блондинка из анекдотов: без мозгов и «Порш» не спасает.

Нарайн Орс. Ах, «бедный, бедный мальчик». Не из фэнтези, а из реалий жизни, положа руку на сердце: история нашей страны знает немало людей, которые будучи «врагами» народа, детьми «врагов народа», сумели отделить режим от Родины…и в войне выступали на стороне родины, понимая, что служат – родине. Которая не желает быть немецкой, как не хотела быть и не стала французской или шведской. Нарайну Орсу такое в голову не приходит. Предателем родной страны и народа стать, – это пожалуйста. Личная месть, – это пожалуйста. Были и такие в реальной истории. Но благодарная память потомков почему-то отвергла имя генерала Власова…И Нарайн Орс отвергнут мною. Понять можно, объяснить можно, можно даже сожалеть, если жалостлив, а любить и уважать – нельзя…

И, наконец, Озавир Орс. Человек, который мог бы завоевать симпатии, если бы не…

Решиться использовать свой дар только перед своей казнью? Вылиться грозой и дождем, всего лишь? В грозных речах осуществиться перед патриархами, и это все? Умереть в звании предателя, позволив врагам своим убить все, чем он жил? От страны до младшей девочки. И оказаться отцом истинного предателя в сухом остатке… «Родной дом в Орбине, теплый, светлый, устроенный для жизни» потерять несложно, если нет понимания страны и ее патрициев (пусть будет патриархов, не суть важно). Вот уж действительно: «Только Озавир… может поверить, что вернувшись в Орбин, попадет в родной дом, где примут, поймут и не ударят в спину». Если не желаешь собирать ополчение, если идешь по пути так называемой «демократии», в то время как ее вожди идут на тебя всей сворой самым авторитарным способом. В Риме историческом республиканском в такой момент времени появлялись диктаторы, на крайний случай – триумвиры. Романтик, черт возьми, этот Орс, несмотря на то, что спать приходилось на лапнике и есть в нищих трактирах. Обычно это излечивает от романтизма. Пожалуй, я сожалею об Орсе, и только. Об утраченных возможностях, о глупости и святой вере. О прекраснодушии и недальновидности. В конце концов, смерть порядочного человека не фунт изюма для меня, пусть и в выдуманном мире. Но чего-то мне в Орсе не хватило, даже для того, чтоб записать в мученики, а уж в герои – тем более никак…Опять-таки характера не хватило. Этот пепел не застучит в сердце!

Никого, никого в мире Мааэринна, кто бы взял на себя как крест борьбу – и вынес. Я не могу требовать на сцену супергероя, сам-то не люблю этих «супер». Но история мне не интересна, если люди настолько мелки.

О стилистическом «богатстве» языка Мааэринна, о котором мне часто приходилось читать. Вот это, например, «двигалась она мягко и плавно, явно кокетничая, показывала все свои женские прелести». Стесняюсь спросить, какие именно прелести она «показывала» при ходьбе, что имеет в виду автор? Тем более «все»? Понимаю, если девушка стремилась подчеркнуть достоинства своей фигуры: грудь выпятить, бедрами покачать. Но показать ВСЕ прелести, да прямо на ходу! Это посильнее «Фауста» Гете будет…

Следующий «перл» автора. «Айсинар снова вспомнил вчерашний поединок. Странный он был, какой-то нечистый и надломленный, как толпы нищих инородцев на верхних трибунах, как паланкины, в которых теперь прятались знатные дамы, как стража, приставленная к славнейшим на время игр — как все в Орбине в последнее время». Суть строчек понятна, конечно. Выразить вразумительно можно: Айсинар думает о том, что последний поединок сродни множеству других неприятных явлений в Орбине. Много странного вокруг: стража, которую следует приставить к славнейшим, толпы нищих инородцев, паланкины, в которых прячутся дамы (прячут разные свои некрасивые поступки). У него, у Айсинора, при виде всех этих безобразий возникает ощущение нечистоты… И виден за всем этим какой-то надлом во внутреннем состоянии Орбина. У автора же на коротком отрезке времени вдруг появляются грязные и надломленные (?!) паланкины, ибо именно так звучит сравнение боя с паланкином. Или с толпой нищих инородцев, которые тоже, по-видимому, нечисты и надломлены. Равно как и стража, а этим-то за что досталось…сколько помню, у охраны одна жалоба по жизни: «ох, рано, встает охрана». Надломленный поединок, впрочем, тоже хорош. Попытался представить, каюсь, не получилось. Есть, есть такие места в романе, некоторые, как мне довелось увидеть, уже подверглись корректорской правке собратьев по перу, другие ждут своих спасителей.

Вот эта «мелочь» преследовала меня на протяжении всего романа:

– Не думаю, что я хоть чем-то славен, – нашелся наконец юноша, – разве тем, что никто обо мне не помнит.

– Ничего, ты молод, еще прославишься, тогда и запомнят.

Он усмехнулся, мол, болтай дальше, глупый изнеженный чужестранец, но Озавир предпочел опять не заметить и продолжил…

Кто «он» усмехнулся? Последняя прямая речь слышна из уст Озавира. По логике построения текста, Орс – последний из тех, кто говорит. Я восстановлю, конечно, по смыслу, но почему автора не заботит стремление поставить меня об этом в известность? Пусть юноша будет хотя бы «тот», чтоб я отделил его от Озавира. А то ведь и так бывает у Мааэринна, совсем непонятно:

— В этот час я буду с тобой, славнейший.

Он, казалось, удивился, но и обрадовался тоже. Хотя ответил другое:

– Не надо, ты не должен, – теперь он смотрел как обычно: страстно, с вызовом. Немного высокомерно и зло, но так даже лучше. – Ты сейчас со мной, этого хватит.

Господи, дай мне понять! Обрадовался, видимо, Айсинар. А смотрел-то кто: страстно и с вызовом, высокомерно и зло? Надо думать, Гайяри, но поскольку все «он» да «он», думай, как знаешь, читатель. Мало того, что во взгляд вложена целая гамма мало совместимых чувств, надо еще разбираться, кто их во взгляде отразил…

Вообще-то о грамматике не люблю в рецензиях писать. Нет, я придерживаюсь того взгляда, что нам, пишущим, дано уникальное орудие труда: язык. Заботится о том, как мы пишем, о чистоте языка как инструмента, обязаны не меньше любого другого мастерового. Но русский язык оставляет право доучиваться всю оставшуюся жизнь: много на одного человека приходится, груз неподъемный. Поэтому пропустил благосклонно опечатки: разное написание имени Райяна, Творящие с большой и творящие с малой (боги), и даже Творяшие, шут с ними, не обязан я кланяться чужим богам, и исправлять «ш» на «щ». Я понял для себя, что причастные и деепричастные обороты, вводные слова, определения – Мааэринном выделяются запятыми на письме не с обеих сторон, а с одной, такова особенность этой «авторской пунктуации». И с постановкой запятой перед союзом «как» проблема, и ряд других…

Но вот такие ошибки меня смутили откровенно:

В один прыжок выскочил проч («прочь» без мягкого знака)

Верховую езду, как и остальные мальчишеские забавы, Салема любила с детства, и ни кто иной, как отец привил ей эти, по сути ненужные завидной орбинской невесте, привычки («никто» раздельно).

Все эти «мелочи» лично мне мешают читать и восторгаться. Если речь идет о мастерской речи, как принято отмечать, то таковой она должна являться, а не раздражать несоответствием формы и содержания, внешнего вида.

Но более всего, судите как хотите, не понравился мне Орбин. Эклектизм, доходящий до открытого синкретизма, здесь, в Орбине, присутствует, он налицо.

«Соседи-немаги не желают больше терпеть диктат. Назревает война. Внутри самой республики два лидера по-разному представляют благо для страны: один хочет сохранить мировое господство даже ценой войны, другой – избежать кровопролития, пусть и с уступками». То есть наличествует диктат, желание мирового господства, имеет место страна людей, которые отринули главный дар Творящих. Есть остальной мир, сообща ненавидящий орбинитов, отнявших когда-то лучшие земли, пленивших братьев, а теперь –захвативших всю торговлю и дерущих непомерные цены. Да…

«Юный Вейз казался символом Орбина – сильным, прекрасным и великодушным».

Если Гайяри с его «ячеством» представляет Орбин, какая разница, в конце концов, кто именно сказал: «Война»?