Вы об этом уже писали № 13. Голосование.

Ключи и двери

…Форма и ценность ключа соответствует тому, что находится за дверью. Если ты приобрёл (унаследовал, купил, нашёл) редкий и дорогой ключ — почти наверняка тебе откроется «козырная» дверь.

Самые необычные двери открываются небольшими плоскими треугольниками; если ключ — просто гладкая металлическая палочка не длиннее ладони — за дверью что-то простое, не очень ценное, но, безусловно, неопасное.

Ключи-гексагоны — родственники треугольных, но помудрёнее; медные шестиугольники чаще всего ведут в библиотеку; серебряные и прочие, из дорогих материалов и ценных камней, тоже обещают знание, но — заплатишь дорого.

В моей жизни было предостаточно дверей. Как без них?.. Дверь дома, дверь транспортная, дверь к друзьям, дверь на работу, дверь в лес или на море…

Плата за вход — разная. Плюс в том, что часто одна дверь ведёт к другой, один простой ключ можно обменять на такой, который подходит к нескольким замкам.

Но всё меняется…

Иногда суешь руку в карман или перебираешь всякую мелочь в кошельке, ищешь старый, в царапинах, ключ, ложащийся в руку почти незаметно, как будто он с течением лет приспособился под изгибы и впадинки именно твоих пальцев. Подходишь к двери, которую привык открывать с детства. Всю жизнь этот ключ — твой. Все памятно — закрашенная царапина на дверной раме, коврик, форма ручки, за которую берёшься выученным наизусть движением, не вдумываясь. И там, внутри, все знакомо до чёрточки.

И внезапный шок — больше нет скважины. Дверь уже не откроется для тебя! Или — её самой теперь нет. Гладкая стена, на которой не разглядишь и контура исчезнувшего прямоугольника.

В ящике письменного стола у меня полно отслуживших ключей — и моих, и перешедших от дедушки вместо со столом. Прежние дружбы, влюбленности, работы, дороги…

Не все двери нужно стремиться открыть. Иные ведут в опасные места — по-настоящему опасные. Ключи к ним делают затейливыми, чтобы заинтересовать неопытного простака, или кладут поверх железа позолоту с искрами (имитируя драгоценные камни) — а продают на удивление дёшево.

Вход — копейка, выход — рубль (если останешься цел).

Кто-то считает, что самая главная удача в жизни — открыть дверь к сокровищам (как ни понимай это слово — в прямом смысле или более возвышенно). А по мне — довольно той двери, которая ведёт туда, где ощущаешь покой и счастье.

У меня такое место есть.

Это балкон, где я пью утром кофе. И в другое время тоже, пока солнце ещё не переместилось на эту сторону или уже ушло… но мне всегда так нравилось сочетание неспешного ритуала кофепития, рассветной «вымытости», чистоты только что проснувшегося мира, прохлады ненагретой мостовой.

Мне нравится прохладный шахматный пол, резные столбики белых перил — на них утром часто гуляют небольшие голуби неизвестной мне породы и гулят гортанными негромкими голосами.

Кофе дымится, горячий, горько-сладкий, с крохотной щепоткой корицы и сливками. В зеркальце кофейного цвета, обрамленного берегами чашки с блестящими тонкими стенками, колышется отражение неба и круглые края облаков; мелкие пузырьки, сбившиеся к берегам, переливаются радужно.

На блюдце рядом с кофейником лежат круассаны, тёплые и мягкие — минута, как из духовки.

Это место — только моё, и ведёт сюда единственная дверь — из моей спальни (единственной комнаты в квартире).

Так было — но однажды на стене между балконом и спальней (со стороны балкона) появились около прежней двери тонкие линии, обрисовывающие условный прямоугольник; пара дней — и они превратились в явные контуры проёма, а затем в стене стала проявляться ещё одна дверь. Она росла, оформлялась — деревянная, крепкая…

Кто знает, следовало ли радоваться этому. Хорошо бы за ней обнаружилась вторая комната… Но так, чтобы в квартире появлялось вдруг другое помещение — нечастая удача, примерно такая же нечастая, как крупный выигрыш в лотерею. Редко, очень редко — проще говоря, почти никогда.

Вероятнее всего, там тесное, ни к чему не годное помещение без окон. Его придётся убирать, обихаживать… Может быть, сделать там кладовку? Или гардеробную?.. И никаких особых хлопот.

Когда дверь выросла, стало видно, что её замочная скважина с новым ключом — с другой стороны. Отсюда её не откроешь — она сама распахнётся, когда (если) захочет.

От таких мыслей становилось тревожно. Непонятное помещение, которое само решает, когда ему открываться. В сущности, мало ли, что там…

…В одно утро, когда кофе уже был на столе, но не выпит, а круассаны ещё оставались в духовке, за недавно возникшей дверью загудело — сильнее и сильнее, по нарастающей. Дверь вздрогнула, ещё раз, по её деревянной поверхности с неприятным звуком пролегли трещины, похожие на карту дорог.

Надо было сразу забить всё это досками! Замуровать! Надо было…

Трррах-бах!

Она распахнулась — выбив стекло из двери, ведущей на балкон.

Там была чернота. Гулкая, протяжённая, непроглядная, наполненная тысячью гудящих ветров, созревших и дождавшихся жатвы… Не было и не будет такой сущности, для которой тот хаос, требовавший себе нового простора, мог бы стать гардеробной…

Там некому было крикнуть: «Почему, за что? Погоди, постой! Не надо! Это же мой мир!»

Перила полетели вниз переломанными соломинками. Ветер, набирая силу, подбрасывал, крутил в воздухе, гнал, как листья, всё, что попадалось — кусты, деревья, дома; он очень скоро поднимется в полный рост, и сорвёт с невидимых ветвей деревушки, городки… страны…

…Кофейные озерца — в осколках чашки на кренящемся шахматном полу — дрожали, отражая рассыпанные пазлы голубого неба.

Поэт

За окнами безнадёжно стучит по карнизу разочаровавшийся в мире дождь.

Всё, как тогда. В семьдесят втором. В санатории «Красная стрела» где-то под Геленджиком.

Я был тогда молод. Всего двадцать пять лет. Жгучий брюнет, рост под два метра и две ледышки глаз. Вру: ледышки было три – третья билась в груди, безустанно наполняя тело густым вишнёвым соком…

Компания подобралась прекрасная: мы как-то сразу сдружились. Ходили вместе на танцы, купались ночью нагишом, целовались с девочками в тени спокойных акаций… Но был в нашей группе странный человек: он всё время был один, ни с кем не разговаривал, не принимал участия в общих забавах, и я никогда не слышал, чтобы он смеялся.

Звали его Игорь. Игорь Шпак. Может быть слышали? Нет. Откуда вам его знать? Но вернёмся к истории.

В тот день с утра шёл дождь. Не ливень, что характерно для этих мест, а именно дождь. Нудный, моросящий, мерзкий. Всё небо затянуло тучами, и ветра, как назло, не было. В такую погоду на улице делать нечего, и мы расселись в большом уютном зале на первом этаже корпуса.

Посреди комнаты стоял большой круглый стол, обитый зелёным сукном, у стен ровными рядами выстроились стулья, у окна стояло кресло-качалка, в углу напротив – телевизор.

Кто-то принёс карты, кто-то вино, кто-то бумажку с ручкой, и началось: пулька в преферанс, «очко», покер. Играли не на деньги, а на бокалы вина. Бутылка кончалась, проигравший шёл за следующей.

Мы играли, пили, рассказывали скабрезные анекдоты, смеялись, а Игорь тихо сидел у окна, мерно покачиваясь в кресле, заворожено смотрел в окно и строчил что-то в своём блокноте. Меня это порядком разозлило, да и алкоголь сделал своё дело.

— Эй, сколько можно скрипеть у меня под ухом? Либо садись играть, либо проваливай отсюда!

— Правильно, Ромка. Так его. Отщепенца. Нужно же в коллективе жить, коммунизм строить… А из-за таких, как он, светлое будущее никогда не наступит! Катись отсюда, интеллигент!

Он молча встал, окинул нас презрительным взглядом и вышел… Нет, не хлопнув дверью. Просто вышел. Я вмиг протрезвел: что же я, что же мы наделали, что мы за люди такие?

Не говоря ни слова, я отставил бокал и вышел вслед за Игорем. Он стоял спиной ко мне, у окна в фойе. Оно выходило на берег моря. Я тронул его за плечо, он обернулся – в глазах стояли слёзы, из кармана брюк торчал блокнот.

— За что?

— Что за что? – не понял я.

— За что вы меня так ненавидите? Что я вам сделал? Если вы хотите гробить свою жизнь – гробьте на здоровье. Зачем мешать мне наслаждаться?

— Чем наслаждаться?

— Музыкой.

— Музыкой?

Он кивнул головой и распахнул окно: «Слушай!». Сначала я ничего не услышал, кроме шума дождя, ветра, плеска волн, но потом… Каждая капля, разбиваясь о песок, пела свою песнь: она звенела натянутой струной лютни под пальцами умелого музыканта; песок под напором волн шипел, как убежавший из турки кофе; ветер звучал, как орган в одном из готических соборов Европы. Я чувствовал, что мне приоткрылась высшая тайна. Одна из тех тайн, на которых держится этот мир — тайна гармонии. Музыка окружает нас, мы сами состоим из музыки. Нужно только суметь настроиться на правильную волну.

Я улыбнулся, Игорь улыбнулся в ответ. «Ты слышишь? Ты слышишь. Теперь ты понимаешь меня». Он дружески хлопнул меня по плечу и ушёл. В свой номер, в холл, просто исчез в каплях дождя — неважно. Он научил меня слышать.

Рука сама в кармане нашарила клочок бумаги — смятую папиросную пачку — огрызок карандаша — надо же было чем-то записывать счёт очередной «пульки» — и неровный узор графитовых закорючек стал уверенно заполнять тело листа.

Эту пачку я храню до сих пор в своём старом, рассохшемся блокнотике, как талисман, оберег. Тонкую ниточку между мной и Игорем — человеком, научившим меня слышать.

А был май

Запах жасмина пьянил, делал невозможным жизнь! Но он сидел в самой гуще этого белого природного парфюма и не мог сдвинуться с места. На губах был запах ее губ. Только ее рядом не было… Хотя…

Она с ним сегодня опять. В душе, в каждой клеточке тела! Он любит ее опять и чувствует ее запах. Ее запах — это запах жасмина. Она и жасмин — неразлучны.

Он застонал. Уйти бы! Невозможно так! Невозможно, надо бежать!

От кого?

Двадцать лет назад он так же сидел с ней в таких же зарослях. Это было в другом городе, далеко.

Это было в ее городе…

Командировка. Длительная такая командировка. Он специалист. Красив и неженат. Порядочен и выдержан.

С ней он познакомился на том предприятии, где ему предстояло проводить проверку оборудования.

А она — только из института. Даже диплом еще не защитила. Собиралась защищать. В июне. А был май!

И он был очарован ее чистой юностью и скромностью. Славная она была девочка! И он спросил, на какую тему диплом. Когда она сказала, он рассмеялся: такая грандиозная тема взята этим цветочком! Ей бы в куклы играть, а не физическими вопросами заниматься! Но она стала говорить на тему своего диплома. Говорила увлеченно и очень по делу. Его снисходительное предложение помочь ей с написанием диплома застыло на устах. Оно так и не слетело, потому что диплом был готов, и он был великолепен, если так можно сказать о дипломе по тепловой физике.

Зато она улыбалась красиво. И доверчиво смотрела на него. И он почувствовал, что нравится ей. Но ни на какие глупости она не пойдет! С ней или серьезно, или никак.

И он пригласил ее вечером прогуляться.

Они были в кафе, потом зашли в парк. Парк этого провинциального городка был на редкость хорош и ухожен. Тогда там цвела черемуха.

Потом настала очередь сирени.

Они гуляли каждый вечер. И много разговаривали. Он был старше ее на восемь лет. Но иногда чувствовал себя перед ней совсем мальчишкой, растерянным и жалким. А она и не догадывалась… Не догадывалась, что он влюбился и не знает, что с этим делать!

А когда зацвел жасмин, когда они сидели уже почти ночью на скамейке, окруженной этими белыми кустами, он ей признался.

— Я люблю тебя, Леночка!

И он не удержался и поцеловал ее губки. Он так давно смотрел на эти губки, что аж застонал от сбывшейся мечты: поцеловать их.

Она ответила на его поцелуй…

— Выходи за меня замуж, а?

— Хорошо, выйду.

И они целовались. Потом она сказала, что надо идти. И сама поцеловала его. Потом внезапно вскочила и убежала. Он было побежал за ней, но почувствовал, что ей не надо, чтобы он ее провожал. Он знал, что для нее эта ночь очень важна. И что ей надо побыть одной.

И он вернулся на скамью. Вдыхал жасмин и перебирал в памяти эту ночь.

А работа шла своим чередом. И подходила к концу его командировка.

У Леночки началась защита. А ему надо было уезжать.

А потом…

А потом — ничего. Лена защитила диплом и работала в своем городе.

Он работал в своей Москве, ездил по командировкам.

Он позвонил Лене и предложил переехать к нему. Чтобы была семья и дети.

— Хорошо, перееду, — сказала она.

А он подумал: куда он ее приведет? К родителям в квартиру?

Можно, конечно, снимать. Но снимать жилье в родном городе казалось ему глупо.

Командировки всегда оплачивались, квартира уже была, когда он родился. Снимать чужое? Нет! Не хочет он.

Вот и все. Лена не дождалась его окончательного звонка.

Потом умерли его родители. Потом он женился на ком-то. Именно так он и определил: на ком-то. Надо же семью!

И он стал жить с чужой женщиной. Спать с ней. Она плохо готовила, плохо убирала дом. Она работала в бутике. И общих тем для разговоров у них не было. И детей она не хотела. Об этом он с удивлением узнал на втором году их совместной жизни. То она все говорила: подожди, давай попозже. А когда он сказал, что пора детей, она выдала ему:

— Знаешь, я не хочу детей. Жизнь такая страшная вещь, что я не хочу обрекать маленькое существо на страдания! Слышал, есть такое движение: чайлдфри. Оно мне близко по духу.

Он не стал гуглить и узнавать про это движение. Он развелся.

Так прошли годы. Насыщенные работой и свободные от любви.

А тут вдруг май. На излете уж май! И он проходил мимо сквера. И жасмин. И скамейка в жасмине…

И он сел.

И на него нахлынули воспоминания. Тот поцелуй, тот шепот, Леночка… Он не просто жалел, что потерял ее. Нет, у него заболело всё, когда он, сидя в этом жасмине, понял, что протрубил свою жизнь. Лишил себя главного.

« Глупо, глупо, глупо! Все глупо! Квартира, деньги, работа! Все глупо без нее. Без любви, то есть без Леночки...»

Остался ли у него ее номер?

Тогда еще не было мобильников.

Он заставил себя встать со скамейки.

Дома он нашел записную книжку. Его спасала не раз педантичность и аккуратность.

И вот он набирает номер ее прежнего домашнего телефона.

— Алло? — чей-то незнакомый звонкий голосок.

— Здравствуйте. Простите. Этот номер у меня уже давно, когда-то он принадлежал Лене. Могу я узнать, где она сейчас?

Молчание. Шорохи.

И вдруг!

— Да, Павел?

— Лена?!

— Лена. Здравствуй, Павел.

— Ты узнала…

— Ты тоже узнал.

— Да, тебя не забудешь.

— Ну… Я совсем не та теперь.

— Та! Ты всегда будешь та.

— Жасмин цветет…

— Да!!! А ты говоришь, не та! Жасмин цветет!

— Как ты?

— Я никто без тебя. Никак я.

— Это ты давно понял?

— Не знаю. Сейчас кажется, что я давно знал это. Лена!

— Я замужем, Павел. У меня сын и дочь. Было много весен. Много раз цвел жасмин. Я ждала. Сначала каждый день, потом каждую весну. А потом я стала жить.

— Да, я понимаю… Так и правильно. Я тоже пытался. Жить. Что же мне делать, Леночка?

— Живи. И не ходи больше в жасминовые заросли. Я их давно обхожу стороной. Только так стало можно выжить. Выживи, Павлуша! Прошу. Люблю тебя!

И она повесила трубку.

Выжила…