Босеан №4. Двуцветная игра. Приём рецензий до 7 мая, 21:00!

А. Что хотел сказать автор?

Это «ось» разбора.

Композиция, художественные приёмы, стиль, герои – всё должно рассматриваться с точки зрения того, работает ли это всё на авторскую идею, создаёт ли нужное ему читательское восприятие.

Б. Определив идею произведения (интеллектуальную и эмоциональную), пишем о перечисленных выше средствах:

– композиция произведения (экспозиция, завязка, кульминация, развязка); уместность в рассказе описаний, рассуждений, диалогов.

– художественные приёмы.

– стиль, в стихотворении – размер, рифомовка.

– герои (если они есть) и психологическая достоверность их поведения, какими средствами автор рисует их (особенности речи, внешности и поведения, привычки и т. п.).

– любые значимые моменты, если, по мнению рецензента, они будут.

В. Итог – на усмотрение рецензента: обобщение сказанного, советы автору. Обязательно нужно указать, что мешает (если это есть) восприятию текста – скачки от темы к теме, слишком длинные и усложнённые предложения, растянутые описания и т.п.

Г. Обязательная доброжелательность к автору в игре любого цвета!

Самый главный критерий – желание рецензента помочь автору увидеть свои сильные и слабые стороны, развивать лучшее, избегать того, что портит текст. Именно это, а не стремление увидеть в тексте то, что нравится и интересно рецензенту. Автор – взрослая, самодостаточная личность, который вы помогаете самореализоваться, а не ломаете под свои вкусы и пристрастия, как бы хороши они ни были.

Иш

Хочешь сделать хорошо – сделай сам. Эту присказку время от времени вспоминают все начальники, правители и повелители, мысленно или вслух костеря нерадивых и неуклюжих подчинённых, подданных и подручных. Не избежал этой участи и Повелитель Кошмаров. Он рычал, он ревел, он завывал от ярости. И свита его разбежалась, попряталась от божественного гнева. А всё почему?

Поручил он одному из своих адептов избавиться от женщины. И тот взялся сам изготовить яд – дескать, не боги горшки обжигают. Да, из богов горшечники ещё те. Как и зельевары из библиотекарей. Что этот новоявленный алхимик натворил, никто до сих пор понять не может. И жертва его, вопреки всем усилиям врачей и жриц Небесной Матери – внимание последних был особенно неприятно, зависла между жизнью и смертью, заплутала в своих снах.

Последнее, конечно, неплохо. Вкусные у неё кошмары…

Вот только женщина отравленная – не Та. А Та продолжает бесцеремонно изгонять его слуг из самых лакомых снов, поощряемая мерзким карликом. И с этим надо что-то делать…

Что ж, если с задачей не смог справиться адепт, с ней справится Иш – самая древняя, самая коварная из тех, кто рискнул остатками своего существования, примкнув к новорожденному богу. От адепта требуется только правильно провести призыв. Но с призывом в одиночку он точно не справится. Придётся послать ему на помощь девицу, что пыталась принести ему в жертву Ту женщину.

Для ритуала «страшащих снов» довольно «крови лозы» – вина, листа белой бумаги, семян сныть-травы и волоса жертвы. Для «чёрного безумия» уже нужна жертвенная кровь животного, да болиголов с крапивой, да серебряное зеркало, отразившее четыре лика луны, и кровь жертвы. А для призыва духа могучего нужна кровь призывателя, да свечи чёрные, да травы редкие, да нож острый из чёрного камня. И призывать ночью поздней в доме заброшенном или на перекрёстке трёх дорог или на кладбище старом…

Найти в Зарянске заброшенный дом непросто. Но хвала Нхэц-Ниабару, указавшему путь своим адептам, подходящий для ритуала дом сыскался быстро. И не просто дом – целый особняк в самом центре города. Особняк некогда принадлежал знаменитому артисту, благополучно дожившему до преклонного возраста и скончавшемуся от продолжительной болезни, именуемой старость. Молодая вдова, единственная наследница всего его имущества ненадолго пережила мужа. Напившись перед похоронами то ли от горя, то ли с радости, она села за руль своего шикаронго автомобиля… И разбилась насмерть. С тех пор за обладание особняком и всем прочим имуществом усопшего судились три группы наследников, каждая из которых приходилась тому не то что седьмой, а девятой водой на киселе. Судебное разбирательство тянулось уже который год, а о спорном имуществе никто не заботился. Дом приходил в запустение. Маленький садик перед домом, бывший некогда гордостью хозяев, зарос ядовитыми побегами змеевика, а разросшийся шиповник превратился в колючую изгородь.

К этой ночи за спиной у Марии было уже три успешно проведённых ритуала – два «страшащих снов» и один «чёрного безумия». А ещё за спиной Марии пыхтел и обливался потом её помощник, посланный ей Нхэц-Ниабару – Алексей Михайлович, неряшливый толстяк с раздутым самомнением. Один вид его длинных тонких волос, такие же сальных, как и бросаемые им исподтишка взгляды, вызывал желание вымыть руки с мылом. Но воля Повелителя Кошмаров была выражена недвусмысленно: призыв должен завершиться благополучно. Если всё будет сделано правильно, Нхэц-Ниабару возвысит её с уровня адепта до аколита. Что такое «аколит» она не знала, но зато глагол «возвысить» понимала хорошо.

Ради благоволения Повелителя Кошмаров можно было перетерпеть и общество этого отвратного типа, чьё имя она сократила до Ала – слишком долго выговаривать в ситуации, требующей быстрых действий. Перетерпеть и воспользоваться его помощью, хотя, судя по внешнему виду, к требующему аккуратности ритуалу подпускать толстяка опасно.

В полной, если не считать звёзды и свет фонариков, темноте они подошли к забору, огораживающему спорную собственность. Мария подёргала доски забора. К её радости, одна из них отошла, открывая проход. Девушка легко проскользнула в него, но для Ала дыра оказалась слишком узкой. Он бранился, безуспешно пытаясь в неё протиснуться.

– Погоди, – приказала она.

Толстяк послушно замер, опустив на землю свою ношу – большую спортивную сумку со всем необходимым для проведения ритуала. А Мария, продравшись через заросли шиповника, вышла к калитке и открыла её изнутри, пропуская Ала внутрь.

В дом оказалось попасть проще. Солидного вида амбарный замок на входной двери был сломан и висел только для вида. Похоже, окрестные подростки давно уже присмотрели себе место для вечерних посиделок. Но сегодня здесь было пусто. Они осторожно прошли через первый этаж на кухню, окно которой выходили на задний двор. Свет в этом окне не привлечёт внимания соседей из дома напротив.

Мария пошарила рукой по стене и щёлкнула нащупанным выключателем. Тусклый свет единственной, чудом уцелевшей лампочки с трудом подсветил просторное, заваленное мусором и ломаной мебелью помещение. Толстяк, с чувством помянув дырявые труселя Непутёвого Сына, снова «приземлил» сумку и, подхватив обломок столешницы, принялся разгребать завал на полу, расчищая место под контур призыва. Мари тем временем подобрала другой обломок, утвердила его на останках кухонной тумбы и начала выкладывать из сумки на импровизированный столик всё необходимое для ритуала.

Где-то за полчаса им удалось очистить достаточный участок пола и приступить непосредственно к подготовке к ритуалу. Прежде всего надо было нарисовать контур призыва. Рисовать следовало кровью призывателя, в роли которого должен был выступать толстяк. Но при виде чёрного каменного ножа тот, до того бестрепетно сражавшийся со всеми трудностями, выцвел и побледнел так, что Мария не выдержала.

– В чём дело, Ал?

– Кровь… Я не могу видеть свою кровь… Я… Я могу упасть в обморок…

– Только видеть?

Мария на минуту задумалась, а потом подошла к сумке и достала косынку. Стараясь не думать о том, что ткань испачкается от прикосновения к жирной коже, крепко завязала ему глаза.

– Так лучше?

– Д-да, – неуверенно пробормотал Ал.

– Тогда начнём.

Она взяла палец Ала и ножом проколола кожу.

– Ай, – взвизгнул тот.

Но палец из её рук не выдернул.

Перо из пальца толстяка получилось скверным. Кровь из прокола шла плохо, но Мария твёрдой рукой выводила круг за кругом, линию за линией. Ал дрожал и скулил, но девушка, сосредоточившись на сложном рисунке, игнорировала его. Она была намерена успешно завершить призыв любой ценой. А уж страдания помощничка были для неё ценой более чем сходной.

В конце концов контур был нарисован – Мария три раза проверила, что он полностью совпадает с образцом из книги, свечи расставлены в нужных точках, а в середине контура водружена маленькая каменная статуэтка женщины с головой лисицы.

Мария разожгла маленькую жаровню и начала в порядке, указанном в книге, в бросать неё сушёные листья луноцвета, порошок из корня аспидника, толчёые орехи арбааса… По кухне поплыл дурманящий аромат, потянулись тонкие струйки дыма.

Ал, облачившийся в чёрную мантию, запел, не открывая глаз:

Тайной заката,

Секретом рассвета,

Хладом небесным,

Жаром подземным

Я заклинаю, Нхэц-Ниабару:

услышь меня.

Пламя зажжённых свечей дрогнуло, мигнула лампочка под потолком, за окном – и откуда ей взяться в Зарянске – ухнула сова. Но голос Ала, чуть хрипловатый после часа айканья и ойканья, зазвучал уверенно, твёрдо.

Дверь отвори ты

Меж снами и явью.

Дверь отвори

Летящей с Востока.

Дверь отвори ты

Лисоголовой.

Струйки дыма от жаровни устремились к статуэтке в центре контура и стали впитываться в неё. Постепенно вся фигурка окуталась дымом, и начала расти – сперва медленно, потом всё быстрее и быстрее. И, наконец, из контура вышагнуло-выплыло покрытое чёрной шерстью существо: узкая вытянутая морда, круглые чёрные глаза с вертикальными алыми зрачками, больше уши, тонкие передние лапы с кинжалами когтей.

– Иш здесь, – протявкало существо.

Было время – люди посвящали ей храмы, где колонны были подобны песчаным смерчам, а потолок своду небесному. Было время – люди несли в храмы дары, чтобы умилостивить грозную властительницу восточного ветра, несущего с собой жар пустыни, прекрасную и коварную Иштарну. Было время – и минуло, когда пришедшие с севера чужеземцы принесли на кончиках своих штыков веру в Небесную Чету…

И теперь на лестнице перед дверью в секцию, где жила Та женщина, сидело существо, которое непосвящённый наблюдатель принял бы за большого чёрного пса неизвестной породы. Но непосвящённому наблюдателю не увидеть – Иш бесплотна, Иш незрима. Ей всего-то и надо, чтобы кто-то открыл дверь и разрешил войти…

Шиповник

– Надеюсь, твоя сестра здесь больше не покажется!

Злая и расстроенная, Катя сидела на кухне за столом. Андрей занес и поставил на пол сумки с продуктами. Вздохнул, осторожно положил руку на Катино плечо.

– Что вы не поделили опять?

– Не поделили? Я только задумалась, буквально на несколько секунд отвлеклась, а она взяла – и украла! Представляешь – мой шиповник! И это уже второй раз, я не сказала тебе тогда. Абсурд! Пару недель назад стащила, не пойми зачем, нашего Тишку – ну чем ей может быть интересен чужой кот? Которого давным–давно нет на свете! И не видела она его ни разу. И не говори, что я сама забыла, потеряла. Она украла, больше некому.

– Украла?

Катя зло поглядела на вторую чашку с недопитым кофе, отодвинутую табуретку.

– Именно она, уж поверь. Тот момент, когда я его шуганула. Он обиделся, нахохлился весь, отвернулся. Потом я его приласкала, умилостивила… Он замурчал – громко так. И вот как я его ругала — отлично помню. А дальше ничего. Просто сюжет в голове, схема – без жизни, без всего… всего этого…

Муж кивнул. Он понимал, каково это.

– И сегодня тоже. До неё все было на месте. Явилась она… Незваная, как всегда. Я развела растворимый кофе, достала для этой змеи мой пирог с малиной, остался там позавчерашний кусочек. Никогда в жизни больше её ничем не угощу! Сама–то она и готовить не умеет по-человечески.

– Ты уверена?.. Не в готовке, а…

– Разумеется. Ведь шиповник – это… Я ведь, даже когда не вспоминаю, всё равно чувствую. И тот день, и всё. Просто было в душе и тепло, и счастье. А теперь пытаюсь вспомнить – только какие-то разрозненные детали, ничего не дающие. А она быстренько так собралась, раз – и нету её. Я было удивилась, почему она тебя не дождалась, но почти сразу поняла… Всё, можешь с ней пересекаться в кафе каком-нибудь или еще где… но тут чтобы ноги её не было…

– Я понимаю, Кать. Но так любишь вспоминать – вслух, с чувством… Ты провоцируешь, понимаешь?

– Ну и что? У нее своей памяти нет? Или она не видит ничего вокруг, ничего её не задевает, не случается у нее никогда ничего хорошего? Знаешь ли, не верю!

Андрей вздохнул и подумал, что встревать в их отношения он никогда не будет. Не захочет Катя ее больше видеть – не надо. В конце концов, это не ее сестра.

У Ани, бедняжки, такая серая жизнь. С их родителями она толком не общается, подруг задушевных не завела. Замуж никто не звал. Они близнецы, потому, видимо, Андрей её чувствует, и она его. Да, он понимает… Ей чужой кот или цветущий шиповник – как подарок судьбы. Кот – ладно. Он был теплый, уютный… но о нем Катя помнит очень много, одно воспоминание – это неважно… Но шиповник… если в самом деле сестра его взяла, то надо будет вернуть. Это он обязательно сделает.

Зазвонил телефон. Андрей снял трубку.

– Да, Ань, привет. Да, кое–что мы заметили. Да, пропало. Ага, на детской площадке сидишь, понял… Успокойся, сейчас подойду.

– Ага, видишь? Андрей, обязательно забери мой шиповник обратно, что хочешь, но верни!

– Да она уже и сама жалеет.

Андрей подошел к Анне, сгорбившейся на лавочке в тени серебристого тополя. Как всегда – блеклые волосы (никакой шампунь не помогает), серенький какой–то плащ…

– Ну всё, всё. Ну ты что? Не плачь, – сказал Андрей негромко. – И кота а забирать не стану. А вот шиповник верни.

– На, возьми обратно. – Анна дотронулась до его лба. – Он такой огромный, свежий, так пахнет… Никогда в жизни мне такой куст не попадался. Я думала, я буду разглядывать, радоваться. Но нет. Наоборот – стало тоскливее. Жизнь проходит, понимаешь, проходит, а ничего такого не было у меня… Может, я радоваться не умею, может, любить не умею… не знаю, почему так… Ты прости меня, пожалуйста.

Когда он вернулся домой, Катя в ярко-синем переднике жарила мясо под каким–то затейливым, острым соусом. Пахло настолько вкусно, что захотелось немедленно сесть и съесть и мясо, и нарезанные помидоры, политые ароматным подсолнечным маслом, и ломоть душистого домашнего хлеба с хрусткой корочкой. В турке дымился кофе, который так и просился в чашечку, ловящую солнце блестящими боками, рядом стояли молочник, горкой лежали на прозрачном блюдце кусочки белого шоколада – жена любила класть их в горячий кофе. Андрей подошел и коснулся Катиного лба.

– Вот, возьми… и не сердись на сестру больше, хорошо?..

Катя кивнула, не вслушиваясь больше в его слова. Закрыла глаза и погрузилась в воспоминания, в тот день, который вернулся в её память и устроился там на прежнем месте.

…Светлая маленькая станция, уютное купе на двоих, стоянка поезда пятнадцать минут, прогулка по перрону, одуряющий запах густого цветущего шиповника в конце платформы. Андрей покупает в ларьке воду, пирожки с капустой. Вместе с запахами и гулким перестуком каблучков вернулось тогдашнее ощущение счастья, предвкушение будущих приключений. Она – богачка; богатые не понимают бедных. У неё есть этот куст с розовыми цветами, ласковый, но нежаркий ветер, такая свобода, что Катя, кажется, сейчас взлетит и отправится в путь в голубом безмятежном пространстве над рельсами.

Как хорошо, что это было. Да, это одно из её лучших воспоминаний…