Фиал "Пока горит свет"

Осколки темных снарядов разлетались над головой, взрезали воронками землю, коптили небо. Но сердце пропускало десятый удар к ряду не от грохота битвы, не от страха смерти, не от криков раненых. Сердце замерло, потому что глаза Ормара невыносимо медленно покидала чернота одержимости, истекал последний срок проклятия, последний срок пытки верностью и преданностью.

Сигрид не могла отвести завороженного взгляда, не могла поверить: пара мгновений, пара взрывов — и свобода полыхнет в груди радостью. И вдохнуть получится без опаски, не удерживая себя железными тисками воли, не оплавляясь до костей чужеродной страстью — проклятием, призванным разрушить связь с Ювиной, связь магии и душ, музыки и света.

Связь пары озаренных.

Ровно год Сигрид не могла отойти от Ормара ни на шаг. Ровно год ее тело до дрожи мечтало прикоснуться к проклятию, а душа рвалась на свободу. И только память о названой сестре помогла выдержать, дожить.

Аспидные глаза Ормара выцвели до бледно-голубого.

— Вот и все, — ухмылка нарисовала на небритых щеках ямочки, ветер трепал немытые соломенные волосы.

— Все, — не поверила Сигрид.

— Ты победила, пигалица! — цокнул он языком. — Знай — я не хотел стать мишенью проклятия. Я, конечно, не свет во плоти, но так мучить тебя не стал бы. Хотя немного жаль, что ты… не сломалась! — его смеющийся взгляд скользнул по ее телу.

И тело не отозвалось.

Никак не отозвалось.

— Я свободна! — расхохоталась Сигрид под грохот взрыва.

— Я хочу помочь тебе на прощание, — Ормар сжал ее запястье.

Сигрид отпрянула, но он был слишком силен.

— Пусти!

— И куда ты пойдешь?

— К Ювине! — как ни злилась она, лицо просияло улыбкой.

— Не забывай — ты здесь, с темными. Кто пустит тебя в крепость?

— Что-нибудь выдумаю! — вновь рванулась Сигрид.

Но Ормар оказался проворнее.

— А я уже выдумал!

Блеснула сталь — впился кинжал пониже сердца, ошпарила боль, кровь и отчаяние.

— За что? — Сигрид осела на землю.

— Ты не умрешь, пигалица, — с сочувствием произнес Ормар. — Светлые тебя возьмут в плен. А целительница в крепости — твоя ненаглядная Ювина. — Он многозначительно прищелкнул языком, отер кинжал о штаны. — Спасибо скажешь потом, если свидимся.

И ушел.

А Сигрид, истекая кровью, смотрела на черные взрывы и белые вспышки щитов, пока не погас свет.

Сладкий до горечи и тошноты запах несвежих ран дрейфовал по лазарету, вдох от вдоха разбухая в закатных лучах. Стоны, вскрики, шарканье, кашель и плач будто забивали вымокшей ватой уши. Ювина стояла над очередным умирающим — крупный усатый парень с тяжелым подбородком — и не могла коснуться покрытого испариной лба.

Каждый раз приходилось разжигать внутренний свет, сливаться с чужой, незнакомой душой, вместе высекать жалкую пригоршню искр, чтобы на пару часов облегчить страдания больного, на пару шагов подтолкнуть обратно к жизни.

Мимо, будто в насмешку, прошла пара озаренных — хрупкая девушка и длинный нескладный парень, юные, совсем дети, — рука в руке, ладонь сжимает ладонь, а сияние рвется на волю, сверкает ярче заката, пульсирует сила, готовая воскрешать и убивать. Их связь еще не окрепла, слияния душ не случилось, но даже так они в тысячу раз сильнее целителя-одиночки. Однако озаренных осталось слишком мало, к тому же они куда нужнее в бою.

А таким неудачницам, как Ювина, самое место в лазарете.

Прежде чем мысли потекли по опасному руслу, она сглотнула солоноватый комок, потерла глаза и решительно сжала руку больного. Холодная влажная кожа отталкивала близостью смерти, но времени на сопли и страхи не осталось — не осталось ничего, кроме бесчисленных раненых, бесчисленных слияний и полуисцелений.

Это как целоваться с каждым встречным, пусть и ради его спасения, ради победы.

Мурашки взъерошили волоски на предплечьях и шее, но Ювина усилием воли отбросила дурные мысли и продолжила путешествие пальцев по телу больного, продолжила сближение неродных душ.

— Пленных привезли! — скрипучий голос старшей сестры милосердия вернул в реальность. — Пять человек вниз!

За дверью топотали, таскали тюки, выкрикивали приказы, но сейчас Ювина обрадовалась бы любой суете, любой возможности вырваться на свободу.

— Иди, — просипел раненый, в кожу которого впились сведенные пальцы. — Я уж дальше как-нибудь сам. Иди, а то рухнешь в обморок — я же чую.

Ювина вздрогнула и поспешно убрала руки. Самым противным было то, что не только она окуналась в чужой мир — и больные видели ее душу насквозь.

Это как раздеваться перед каждым встречным, пусть и ради его спасения.

Ничего не объясняя, она подошла к столу, омыла из кувшина кисти и предплечья и поспешила в подземелье. Башмаки грохотали по щербатым ступеням, стены сочились холодом.

— Постой! — рассыпалось позади эхом.

Обернувшись, Ювина увидела темный силуэт Фастара у входа.

— Новые пленные! — она кивнула на решетчатый свод.

— Возвращайся. Не измывайся над собой! — Фастар подбежал и тут же обнял ее за плечи. — Зачем тебе лечить диких? Я еще могу понять, когда ты целыми днями выворачиваешь наизнанку душу в лазарете, и то… — Он свел на переносице темные брови и нежно заправил ей за ухо прядь. — И то ты могла бы оставить это дело озаренным, — тихо закончил он.

— Я и есть озаренная, — сквозь зубы прошептала Ювина и зажмурилась. — Раненые не виноваты, что я потеряла пару.

— Не ходи! — он обнял ее так крепко, что стало трудно дышать.

Уткнувшись носом в темные мягкие бакенбарды, Ювина позволила себе короткую улыбку. Сквозь корсет от прижатых к спине пальцев разливалось тепло. Фастар пах домом, тишиной и не раскуренным табаком. Вдохнув до головокружения, Ювина чуть расправила плечи, немножечко наполнилась его поддержкой, потянулась к нему всем существом, но в сотый раз не получила и капли того света, что пронизывал когда-то ее и Сигрид.

Когда-то невыносимо давно.

Горло обожгло жаждой, в желудке сжалась пустота.

— Я должна сделать все, чтобы мы победили, — Ювина с надеждой на отблеск понимания глядела на Фастара. — Чтобы дикие не разлучили больше ни одной пары озаренных! Слышишь, ни одной!

Он долго не размыкал объятий и не сводил с нее глаз, а потом отстранился и коротко бросил:

— Береги себя и помни, что ты нужна мне.

— Спасибо! — Она зажмурилась на миг от удовольствия и побежала вниз.

Пальцы ухватились за ржавую решетку, и Ювина замерла у входа в громадный зал. Факелы коптили сводчатый потолок, тенями чертили тела пленных на полу, в нишах, на каменных лавках. Всюду сновали сестры милосердия, будто повинуясь тревожному пульсу огней.

Пленных привозили от случая к случаю, и работы хватало всегда, но в этот раз особое волнение захлестнуло Ювину, ледяным духом подземелья прошлось по гортани, горечью осело на губах. Глаза метались, нигде не задерживаясь дольше удара сердца, и постепенно привыкали полумраку.

— Стоит тут! — прикрикнула старшая. — Помогай, раз пришла, там люди воды ждут, а она...

Но Ювина не слушала скрипучий голос.

В рыжем пятне света на полу подземелья лежала Сигрид.

Руки запрокинуты за голову, сжаты пальцы, локти отбрасывают острые тени. Крохотные пружинки волос ржавеют в отблесках факела, липнут к бледному лбу. Росчерк тонких бровей, изгиб ресниц, линия губ так знакомы — до последней черточки, до последней едва заметной морщинки. Из-под рваного подола белеет лодыжка, а корсет пропитался кровью, где-то с левой стороны груди.

Корсет пропитался кровью.

— Сигрид! — Ювина зажала ладонью рот, чтобы не закричать во весь голос.

Суетились сестры милосердия, стонали раненые, здоровые сыпали проклятия, а Ювина не могла двинуться с места — ни подойти к названой сестре, ни убежать.

А если она мертва, и ее не спасти?

А если она дикая, и теперь колдует в одиночку, разрушая себя и мир?

А если она все еще влюблена в Ормара?

Она предала тот свет, что связывал их воедино.

Но это все еще была Сигрид.

Ювина бросилась к ней, не разобравшись в перепутанных мыслях, но крепкая рука сжала запястье.

— Не спеши, — над самым ухом раздался голос Фастара.

— Я должна ей помочь! — И тут странный разговор на лестнице обрел очертания и смысл — Ювина резко развернулась и прошипела: — Так ты знал, что она здесь? Знал и не хотел меня пускать?

— Знал, — не стал спорить Фастар. — И еще очень много знаю. — Он приложил палец к ее губам. — Я должен все рассказать, прежде чем ты решишься на что-то. А пока ей помогут другие сестры милосердия. Перевяжут рану, уложат в постель. Я договорюсь, чтобы к ней отнеслись не как к пленной.

— Да что тут решать? — закричала Ювина. — Она умирает!

— А что ты можешь сделать? Она разорвала вашу связь, — Фастар крепче сжал ее запястье. — Я хочу только победы и исполнения нашей мечты. Ты помнишь домик у моря, и виноградники, и наших будущих детей в полосе прибоя? Ты помнишь, как мы мечтали?

— Но при чем здесь Сигрид? — Ювина знала сейчас только то, что окончательно запуталась.

— Она влюблена в тебя. Она дикая — она всегда была одной из них. И она разрушит твою жизнь.

— Не верю! Дикие не создают пары озаренных — они не умеют любить!

— Две девушки тоже никогда не создают пары озаренных. Эта связь — больше, чем любовь, и для нее нужны мужчина и женщина. Ваша связь была обречена.

Фастар наклонился к ней слишком близко, и Ювина отвернулась, процедив:

— Да что ты знаешь о любви и о связи озаренных?

— Просто выслушай меня и подумай, что нужно тебе на самом деле от этой жизни.

Капли разбивались о подоконник фонтанами брызг, стучали по крыше и разлапистым листьям клена. Ювина ловила затихающий рваный ритм дождя, и пальцы касались податливых клавиш фортепиано. Басовые ноты отзывались в груди, сливались с шумом воды за окном, нарастали и оглушали, пока не отзвучали последние отрывистые аккорды весомым и окончательным троеточием.

Зажмурившись, Ювина слушала тишину, а потом распахнула глаза и хитро взглянула на нянюшку:

— Дождик кончился!

— Но у вас еще не выучено сольфеджио на завтра, — робко начала она.

— А там… — Ювина вскочила со стула и крутанулась на пятках. — А там закат!

И бросилась в сад. Хлопнула стеклянная дверь, застучали по мощеной дорожке башмаки, сырость и свежесть ударили в ноздри, сжали сладким предчувствием грудь.

— Постойте! — неслось вдогонку.

Но Ювина бежала мимо вековых дубов и молодых кленов, мимо филигранных статуй и клумб — бежала за ворота, по прибитой пыли, по скошенной траве, через горбатый мостик — на луг.

На луг перезрелых одуванчиков.

Солнце искрило каплями дождя по белому пуху, рассыпалось бусинами на паутинках, дрожало неверными бликами, слепило. Будто выпотрошили громадное облако, взбили густую пену и щедро расплескали, опрокинули на землю. Мягкие порывы ветра рябью морщинили залитое светом море. Перезвон сухих колосьев вплетался в незнакомый напев.

Напев свирели.

Ювина огляделась — пушатся одуванчики, врастает в землю солнце в гриве розовых с золотом перьев. Но вдалеке, у перелеска, против света темнеет силуэт. Свирель целится в небо, танцуют тонкие пальцы, твердо и нежно. Точеный профиль словно острым угольком начерчен на холсте неба. И только копна крохотных кудряшек горит рыжим ореолом.

И музыка. Смеется сквозь слезы. Рвется в небо. Пронзает насквозь, навылет, до бессилия и тепла на кончиках пальцев. Знакомая и неизведанная. Она снилась когда-то давным-давно, в колыбели, звучала в самых смелых мечтах, сушила слезы, звала ввысь.

Как завороженная, Ювина приблизилась к незнакомке и прошептала, когда стихла последняя нота:

— Я будто слышала эту мелодию во сне.

Дрогнули длинные ресницы, распахнулись глаза цвета жженой карамели — теплые и искристые, словно наполненные летним солнцем, — и вдруг девушка расхохоталась, звонко, радостно, беззаботно, и протянула вперед открытую ладонь.

— Ты не поверишь — эта мелодия снится мне каждую звездную ночь!

Ювина хотела ответить на рукопожатие, но в последний момент смутилась и замерла.

— Я часто слышу твои этюды на фортепиано, — все так же широко улыбаясь, продолжила незнакомка. — Я Сигрид. Я недавно переехала сюда.

Имя теплым ударом отозвалось в груди.

— Ювина! — долетел задыхающийся голос нянюшки.

— Вот мы и познакомились, — Сигрид закусила губу, и на миг смятение и страх мелькнули в ее глазах, но она озорно подмигнула: — Тут рядом яблоневый сад — место волшебное! Да и нянюшка там отыщет тебя нескоро!

— Я… — Ювина неуверенно перекатилась с пяток на носки.

— Давай сбежим! — сощурилась Сигрид и вновь предложила свою ладонь.

Это против правил — родители и нянюшка будут жутко ругаться, и вообще...

— А ты научишь меня этой песне? — выпалила Ювина.

Сигрид радостно закивала:

— Мы вместе сыграем много новых песен! Я мечтаю об этом с того момента, как увидела тебя!

— Ювина, возвращайтесь в поместье!

— Она уже здесь!

— Мы сбежим — и нас никто не увидит, — Сигрид в третий раз протянула руку.

И Ювина крепко сжала ее ладонь, с жаром прошептав:

— Никто не увидит!

Разряд прошил кожу, ослепительной вспышкой разлился по телу, обжег сердце и вырывался наружу куполом плотного света.

Ювина невольно вскрикнула и взглянула на Сигрид — та ошарашенно озиралась, не разжимая руки.

— Что это? — едва слышно выдохнула Ювина.

— Неужели… — протянула Сигрид, но тут они столкнулись взглядами — и увидели друг друга впервые, и слова сразу стали лишними.

Любые слова становятся лишними, когда сливаются души.

— Это озарение! — хором выпалили девушки.

— Мы хотели, чтобы нас никто не увидел, — начала Ювина.

— И нас никто не увидит, — закончила Сигрид.

Этого мига Ювина ждала всю жизнь — стать частью единого целого, ощутить вторую половинку, разделить с другим человеком мечты, и слезы, и музыку, и жизнь пополам.

Вот только в пару предполагался прекрасный принц...

Тягучий запах хвои просачивался на веранду вместе с темнотой, расцвеченной неверными отблесками свечей. Ювина неотрывно следила за отражениями язычков пламени в янтарном чае. Привкус чабреца успокаивал и возвращал в детство.

Но на этом тепло семейного чаепития заканчивалось.

— Так, кто, говоришь, твои родители? — подслеповато прищурилась матушка.

Сигрид склонила голову и вежливо улыбнулась:

— Я их не помню.

— Но с кем-то ты живешь? — матушка поджала сухие губы и загрохотала серебряной ложкой о тонкие края чашки.

— Я помогала в одной деревенской семье по хозяйству, — ни один мускул не дрогнул на светлом лице Сигрид, спина оставалась безупречно прямой.

Как же хотелось потрепать ее рыжие кудри, бестолково пошутить — лишь бы она рассмеялась и выдохнула! Но Ювина сдержалась и вновь заставила себя разглядывать танец чаинок в толще жидкого янтаря.

Отец скрипнул креслом-качалкой и пробормотал насупив брови:

— Но ты не из нашей деревни? Откуда ты пришла?

— Мою родную деревню уничтожили, а уцелевшие разбежались, кто куда мог, — терпеливо повторила Сигрид. — Я попала сюда. Однажды услышала, как ваша дочь играет, а потом мы познакомились.

— И на ровном месте получили озарение! — всплеснула руками матушка.

— Мама! — Ювина громыхнула чашкой о стол. — Почему бы просто не поверить родной дочери?

— Потому что я прожила жизнь, в отличие от тебя, милая, — покачала она головой, будто Ювина по-прежнему была маленьким нашкодившим ребенком. — Потому что я не понаслышке знаю связь озаренных! — она подошла к отцу и с нежностью сжала его руку — прозрачный свет затопил веранду, и сразу стало легче дышать.

— Ювина, эта связь — большая ответственность, — отец весомо кашлянул и погладил кисть матушки, покрытую мелкими морщинками. — Я всегда хотел, чтобы ты нашла достойную пару и вместе с магией обрела настоящую любовь. Но вышло как вышло. Ты выросла и теперь должна принять решение сама. Вы можете завершить обряд единения душ, а можете разорвать связь.

На веранде повисла тишина — за распахнутыми в ночь окнами трещали цикады. Сигрид смотрела в темноту, плотно сжав губы. Блики свечей искрами прятались в медовых локонах, поблескивали на кончиках ресниц, в жженой карамели глаз. И только тонкие пальцы отстукивали по крышке стола рваный ритм — Ювина слышала мелодию, что звучала сейчас на перетянутых струнах души Сигрид. И больше всего на свете ей хотелось сбежать вместе с ней, подобрать на фортепиано нерожденную песню, отыскать слова.

«Я пойму, если ты откажешься от меня».

«Потому что никогда не откажусь о тебя!»

— Но тогда я навсегда лишусь магии, — подчеркнуто-безразлично передернула плечами Ювина.

— Подумай! — повысила голос матушка. — Да, ты лишишься магии, но сможешь прожить нормальную жизнь: заведешь семью, нарожаешь детей.

— Но разве иначе я не смогу выйти замуж? — натянуто рассмеялась Ювина.

Матушка запрокинула голову, голос дрогнул от слез:

— И за что мне такое наказание! И как она не понимает?

— Никто не знает, сможешь ты или нет, — отец поднялся из кресла и обнял рыдающую жену. — Что будет, когда одна из вас влюбится в мужчину? Что будет, если дикие пришлют за вами охотника? Вы уверены, что выдержите испытание? Его выдерживают лишь пары, обретшие настоящую любовь. Но что будет у вас?

— Вот мы и узнаем, что будет! — Ювина вскочила из-за стола. — Мы слышим музыку — одну на двоих! Мы можем творить и нести свет. Я не откажусь от этого только потому, что должна прожить нормальную жизнь!

— Ювина! — с болью в голосе выдохнула матушка.

Но отец примиряюще похлопал ее по плечу:

— Тише, милая, тише. Мы не можем сделать этот выбор за нее.

Их разочарование душило, обжигало кожу, но Ювина была готова отдать много больше за улыбку Сигрид, полную света и счастья, за слова, раскрывающиеся в душе лучами света:

«Не бойся. Я выдержу любое испытание. И смогу тебя отпустить».

«Не надо меня отпускать! Ты слышишь ритм?»

«Я слышу музыку!»

«А я слова...»

В груди разрастался сгусток тепла и счастья. И в целом мире больше ничего не имело значения. Даже тягучий запах хвои, даже терпкий привкус чабреца.

Даже неоправданные надежды матушки.

Ветер рвался в распахнутое настежь окно, развевая кружевной тюль. Дразнила сладость громадного букета пионов. Ювина оторвала лепесток — на просвет розовела сеточка прожилок — и поднесла к губам.

— Не крутись, — матушка провела гребнем и закрепила очередную шпильку в сложной прическе.

Ювина виновато взглянула в глаза ее отражению, но тут же заулыбалась — так хороши были темные локоны, белые заколки и пышный цветок. Матушка с нежностью улыбнулась в ответ:

— Ты у меня красавица! Но так и не рассказала, почему непременно я должна была собирать тебя к вечеру?

Сердце стукнуло непростительно громко, и Ювина закусила губу, но настойчивый взгляд заставил едва слышно пробормотать:

— Что ты думаешь о Фастаре?

Только на миг погасла улыбка на побледневшем лице, но матушка тут же собралась и кивнула каким-то своим мыслям:

— Достойный человек.

— Матушка, вы хотели, чтобы я вышла замуж? Фастар сделал мне предложение.

На безупречном лице выгнулась темная бровь.

— И что ты?

— Обещала подумать.

Прикрыв глаза, матушка стояла позади Ювины и мертвой хваткой сжимала гребень.

Что так расстроило ее? Фастар был другом семьи, Ювина знала его с детства. Да, он небогат, но благороден, постарше, конечно, но матушка всегда так хорошо к нему относилась, и...

— Я должна рассказать тебе, что Фастар был испытанием нашей с отцом пары.

Ювина увидела, как расширились зрачки у ее отражения в зеркале.

— Он был влюблен в тебя, а ты в него? — выпалила она раньше, чем успела подумать.

— То были чары, — горько улыбнулась матушка. — Чары испытания и проклятия. Я нянчила его с колыбели. Но в тот вечер, когда его глаза налились чернотой, я не узнала его. И, вероятно, какой-то частичкой сердца влюбилась. Но к счастью, мы были предупреждены о возможности испытания. Твой отец быстро сообразил, в чем дело, и отослал Фастара в родовое поместье у моря. Так что через год, когда вышел срок, он вернулся как старый друг нашей семьи.

На дне подернутых воспоминаниями глаз Ювина искала правду.

— Но что-то осталось? — наконец спросила она.

— Такое не проходит бесследно. Ни для пары, ни для носителя проклятия, — почти равнодушно пожала плечами матушка.

Сглотнув сухой комок в горле, Ювина выдавила:

— И во мне он любит тебя?

Матушка замотала головой и нежно обняла дочь за плечи:

— Фастар достойный человек. Он бы не сделал предложения, если бы это было так.

Ювина потерлась щекой о ее руку — запястье пахло пионами — и прошептала:

— Так что мне ответить?

— Я была бы счастлива видеть вас вместе, — улыбнулась матушка и поцеловала ее в висок.

— В поместье у моря? — улыбнулась в ответ Ювина.

— В поместье у моря.

Подправив последний локон, матушка положила гребень на трюмо, расставила пузырьки с духами и притирками и вдруг бросила через плечо:

— Я все еще думаю о столичной школе искусств. Я договорилась об одном месте для Сигрид.

— Мама! Я не буду отсылать Сигрид.

— Даже после свадьбы?

Ювина зажмурилась. Меньше всего ей хотелось бы выбирать между Сигрид и Фастаром.

Шагая с камня на камень по садовой дорожке, Ювина приводила в порядок мысли. Густели сумерки, надрывались цикады, распускался лимонник и пахли розовые кусты.

Из беседки доносились знакомые голоса.

— Если хотя бы что-то омрачит лицо Ювины...

— Я готова на все ради ее счастья — измениться, изменить, предать или умереть.

— Ты все поняла про испытание?

Ювина притаилась, но под пяткой так некстати хрустнула ветка — пришлось выглянуть из зарослей роз и мило улыбнуться:

— Секретничаете?

— Никаких секретов, любимая! — натянуто расхохотался Фастар.

Сигрид посмотрела ей в глаза с той странной грустью, что порой кутала ее плечи шалью, по ночам заваривала пряный кофе без сахара и закрывала сердце.

— Лица мрачнее некуда, — заключила Ювина.

Фастар вздохнул:

— Так и известия не радужные.

Тонкий палец Сигрид чертил по перилам беседки бессмысленные узоры, но коснуться родной души Ювина не могла.

— Дикие перешли в наступление, — продолжил Фастар. — Охотники на пары озаренных рыщут по всей стране. Король собирает армию.

— Мы должны идти — мы можем помочь! — не задумываясь, выпалила Ювина.

— Вашу пару не примут в обществе. Я мог бы пойти с вами, чтобы защищать в случае рукопашного боя, но этого недостаточно. Мы решили укрыть вас в лесной хижине.

— Мы? — Ювина выгнула бровь, осознавая, как сильно она сейчас похожа на мать.

— Я и твои родители.

— Ты и моя матушка, — расплылась в улыбке Ювина, смакуя его смущение.

— Сути дела это не меняет, — еще сильнее помрачнел Фастар.

Ювина поставила руки на пояс:

— А если я не хочу?

Теплый комочек счастья шевельнулся в груди и раскрылся ярким, невидимым для чужих светом — Сигрид взглянула подруге в глаза и попросила:

— Соглашайся, иначе нам придется укрываться от диких поодиночке.

«Я не хочу тебя терять», — прострелила общая мысль, и Ювина тут же объявила:

— Согласна на хижину!

Фастар округлил глаза и с ревностью сощурился на Сигрид:

— Как ты делаешь, что эта упрямица тебя слушается?

— Я не называю ее упрямицей, — без тени улыбки ответила Сигрид.

Тяжелые от сырости и темноты ветви елей теснились за окном — лес вплотную обступил охотничий домик, не оставив ни простора, ни неба. Ювина едва слышно перебирала струны арфы, аккомпанируя сползающим по стеклу каплям. Влажные дорожки ловили отсветы масляной лампы.

За спиной шелестел о бумагу графит — Сигрид рисовала серо-белые слепки мгновений. Она теперь рисовала всегда, чтобы не подпевать, не касаться флейты, не будить магию. И тогда, быть может, им повезет, и их не отыщут ни охотники диких, ни королевские рекрутеры.

— Лес нагоняет на меня тоску, — струна взвизгнула под пальцами Ювины.

— Прислушайся — здесь есть своя мелодия замшелых камней, шелеста крон, — улыбка Сигрид чувствовалась даже спиной.

— Мы могли бы!.. — просияла, обернувшись, Ювина.

— Нет. Не могли бы, — отрезал Фастар.

В кресле, у камина, под клетчатым пледом, он казался уютным и домашним, но взгляд и суровый голос требовали повиновения. Ювина нехотя отвернулась. Темнота за окном будто загустела, а с шорохом дождя… смешались шаги?

— Слышите? — прошептала Ювина.

Друзья молчали.

— Я гляну? — она спрыгнула со стула и потянулась за шалью.

— Нет! — слишком поспешно ответил Фастар и бросил на Сигрид колючий взгляд.

Заправив за уши непослушные кудри, она выхватила у Ювины шаль и отвела глаза.

— Я забыла дать лошадям корм — заодно посмотрю, нет ли там кого.

— Я с тобой — это может быть опасно! — Ювина начала обуваться.

— Не ходи, — пробормотала Сигрид и вновь глянула на Фастара.

— Да что здесь происходит? — взвилась Ювина. — Ты совершенно не умеешь врать! И я никогда не видела тебя такой взволнованной, и...

Фастар прервал гневную речь нежным объятием сзади.

— Вы сговорились?! — Ювина тут же рванула к двери, но замешательства хватило, чтобы Сигрид выскользнула наружу.

— Пусти! — резко крутанулась Ювина — объятия перешли в хватку, опалив запястья.

— Тебе нечего там делать, — с расстановкой произнес Фастар. — Сегодня уже поздно — идем, я уложу тебя спать.

— Незачем меня укладывать!

Хлопнула дверь — обернувшись, Ювина увидела бледную Сигрид: пальцы плели косицы из бахромы шали, а губы тряслись.

— С лошадьми все хорошо, — она быстро взяла себя в руки, даже голос почти не дрожал, но смотрела мимо Ювины, прямо на Фастара, и говорила только им понятные слова: — Засов на воротах староват — в случае чего не выдержит. Вам лучше пойти спать.

— Ты перепугалась! — в который раз рванулась Ювина, шикнув на Фастара: — Да пусти же ты!

— Со мной все хорошо, — Сигрид отвела взгляд. — Идите. Идите спать. Я должна дорисовать.

Удар в ворота разлетелся басовым гулом по земле и фундаменту дома. Заскрежетал засов.

— Что это? — Ювина со всей силы укусила Фастара за руку и кинулась к двери.

Но холодные ладони Сигрид больно оттолкнули ее назад.

— Это ко мне, Ювина! Иди спать. У тебя есть Фастар. А кто у меня?

Широко распахнутые глаза цвета жженого сахара блестели от слез, молили о коротких объятьях и человеческом тепле, но с губ слетали колючие слова, а руки жестоко отталкивали Ювину.

Дверь открылась. В проеме высился силуэт. Плащ полоскался на ветру, осыпая брызгами половицы. В тени широкополой шляпы поблескивали глаза отсветами масляных ламп. И только бледный рот и светлая щетина выдавали в незваном госте живого человека. Он стоял на пороге и будто не решался войти.

Опасный и манящий — Ювина кожей чуяла, что стоит только встретиться с ним взглядом, и уже ничто и никогда не будет по-старому. Прежняя жизнь казалась фальшивкой, черновиком, репетицией, а в этом незнакомце сокрыты все цели и смыслы. И свет. И счастье. И любовь.

Стоит только встретиться с ним взглядом, и...

Сигрид присела в реверансе, преграждая Ювине путь, и выпалила, не успев перевести дыхания:

— Будьте моим гостем! Я приглашаю вас войти.

Наваждение развеялось — на веранду шагнул обычный мужчина, в заляпанном грязью плаще и с промокшими сапогами. Из-под шляпы выбивались немытые соломенные волосы, и только аспидные глаза таили отблески былой опасности.

— Сигрид, ты уверена… — начала Ювина, но резкие слова сестры прозвенели пощечиной:

— Я хочу побыть без тебя, Ювина! Понимаешь? Оставь меня хотя бы на один вечер!

— Мое имя Ормар, — он коснулся плеча Сигрид, разворачивая ее в себе.

— Я знаю, кто ты, — прошептала она, поглощенная черным, будто перезрелые сливы, взглядом.

Ювина зажмурилась, чтобы не видеть, как мелко дрожит тело Сигрид, как вьются на ветру рыжие локоны, как блестят на губах капли дождя.

И как смотрит на нее Ормар.

И как она смотрит на Ормара.

— Идем, — Фастар потянул в комнату, и Ювина послушно пошла за ним, сглатывая соленый комок.

Наутро Сигрид исчезла.

— Ормар был твоим проклятием, — Фастар гладил большими пальцами ладони Ювины и смотрел в глаза.

— Я всегда знала, что он был проклятием, но… — она не могла признаться Фастару, что ревновала — люто ревновала Сигрид к Ормару и… Ормара к Сигрид. И пусть ревность здесь была неуместна, и Ювина могла убедить кого угодно, что это все глупости, но она ревновала.

— Но ты не можешь простить, что с ним ушла она, а не ты? — его голос не дрожал, но Ювина знала, что ему больно.

— Почему она это сделала?

Фастар зажмурился на миг и процедил:

— Из любви к тебе.

Его слова вязли на зубах, и Ювина сморщилась:

— Вы настолько в меня не верили? Заранее решили, что я не справлюсь?

— Если бы Сигрид не выдержала испытания, ты бы лишилась магии и осталась со мной.

— А она?

— Она бы тоже стала простым человеком, но не смогла жить без Ормара. Вот только была бы она нужна ему, когда проклятие ушло и он стал самим собой?

— И ты решил не рисковать — в любом случае я живая и с тобой, да еще и от Сигрид можно избавиться? — Ювина высвободила руки и спрятала их за спину.

Фастар сжал пальцами виски, будто стараясь унять жуткую боль, и прошептал:

— Так было лучше для всех.

— Вы должны были сразу мне рассказать, чтобы я не мучилась целый год, думая, что она променяла меня на первого встречного! Мы могли справиться с Ормаром вместе — мы все делали с ней вместе. Да мало ли, что мы могли! — Ювина вскочила. — Тут даже думать нечего! Разорвала она связь, не разорвала — я сделаю все, чтобы вылечить ее.

— Подожди, — Фастар осторожно погладил обнаженное предплечье Ювины. — Я еще не все сказал.

— Так говори! — она резко откинула за спину волосы.

— Сигрид дикая — нас посчитают предателями, когда узнают о вас. К тому же… — Фастар облизал губы и вновь заглянул ей в глаза. — К тому же я не знаю, что будет с тобой, если ты возобновишь связь с дикой.

— Она всего год прожила с ними — и то по вине проклятия! — Ювина не могла поверить, что все эти годы думала, что любит этого человека.

— Нет, милая, — он покачал головой. — Сигрид родилась дикой. Она колдовала в одиночку — отбирала у мира силы ради себя и других людей. Не создавала, но воровала, понимаешь? Разрушала наш мир.

— Ложь, — сощурилась Ювина, но почему-то не ушла.

— Она пришла к нам, чтобы разбивать пары озаренных и проповедовать магию одиночек.

— Я не верю тебе!

— Ты можешь не верить, но это правда. После того как я соприкоснулся с магией, когда...

— Когда стал проклятием для моей матушки, — подсказала Ювина.

Фастар покраснел — даже под бакенбардами — и продолжил:

— После этого я работал на короля и искал диких, которые насылают проклятия — их очень много среди нас. Я выяснил все подробности, при которых уничтожили деревню Сигрид.

Ювина не хотела слышать, но знала, что это действительно правда, а потому она закончила за него:

— То была деревня диких.

Он кивнул и с горькой улыбкой снял с ее щеки слезу.

— В тот вечер, в беседке, она обещала взять проклятие на себя в обмен на твое молчание?

Фастар кивнул вновь и попытался ее обнять, но Ювина шагнула назад, не отводя глаз.

— Вы все решили за меня? Устроили безопасную, тихую и уютную жизнь? Домик у моря, виноградники, детишки в полосе прибоя. И теперь вы хотите, чтобы я позволила умереть человеку, который слышал и видел меня настоящую? Который спас меня? Который рискнул ради меня не только жизнью, но и светом? Кем бы она ни была раньше — со мной она стала озаренной. Лучше поздно, чем никогда. Со мной она не убивала мир, а спасала. И я спасу ее, чего бы мне это ни стоило.

— Это предательство, Ювина, — медленно проговорил Фастар.

— Свои, чужие, темные, светлые, дикие или подданные королевства — да разве это имеет какое-то значение? Люди — вот что важно. Все зависит от нас. Свет — он внутри. А кому и как мы будем светить — решаем мы сами, каждый день. Эта война никогда не закончится. И ведется она не пулями и не снарядами.

Она развернулась на каблуках и побежала к выходу.

— Постой, — окликнул Фастар. — Я с тобой. Я всегда буду на твоей стороне.

Ювина с сомнением обернулась, но он опередил ее обвинения:

— Я должен был рассказать правду сразу, а не решать за тебя.

Она приподняла левую бровь.

— Лучше поздно, чем никогда? — широко улыбнулся Фастар.

И Ювина невольно улыбнулась на пару мгновений, но тут же нахмурилась:

— Где она?

— В восточной башне, — Фастар взял ее за руку. — Идем!

Тоненькая струя света разрезала боль, вытащила сознание на поверхность. Смерть отступала неохотно, вязко цепляясь за сердце и горло. Но знакомая душа терпеливо вырывала болезнь из всех закоулков, залечивала раны, каплю за каплей возвращала жизнь.

Сигрид не верила, что Ювина и вправду ее спасет, но это просто не мог быть никто другой. Она потянулась навстречу, и свет плотным куполом окутал слившиеся души, стремительно довершая исцеление.

Первым, что увидела Сигрид, было лицо Ювины, покрытое мелкими капельками пота. Закушенная губа, горошины слез в уголках зажмуренных глаз, непослушная прядь на лбу.

— Я скучала, — прошептала Сигрид.

Сестра распахнула глаза, и на миг в них мелькнуло счастье.

— Живая!

Она ощущала Ювину до последней сокровенной мысли, забытого сна, неродившейся мечты.

И понимала, что Сигрид лишняя в этой жизни — ей нет места в домике у моря, где в широкой полосе прибоя играют дети, а Фастар сидит в кресле-качалке под клетчатым пледом.

— Что ты делаешь? — округлила глаза Ювина.

— Окончательно разрываю связь, — выдохнула Сигрид. — Так будет лучше.

— Нет!

Но было поздно.

— Я обещала, что однажды смогу тебя отпустить — я выполняю обещание.

Ювина молчала, не в силах поверить.

Сигрид поймала взгляд Фастара и улыбнулась.

— Будьте счастливы.

— Двери нашего дома всегда открыты для тебя, — проговорил Фастар.

Сигрид кивнула и закрыла глаза.

Вот и все. Кончился год испытания и несколько лет счастья. Остался целый мир, в котором нужно учиться жить. Но она справится. Научится.

Свет горит, пока есть, куда идти и что петь.

А когда погаснет свет, можно отыскать домик у моря.