Как коты зиму прогоняли

В подвале тепло, хорошо, какой-то добрый человек и подстилки принёс и даже две большие картонные коробки. Да и с провиантом нет проблем.

Восемь котов вальяжно развалились кто где, но не спят — не спать же постоянно? Чай не сурки. Сейчас бы прогуляться, да куда там! За подвальным окошком мороз стоит на страже — не выпускает наружу. А ещё и армию свою сугробную чуть ли не под самое окошко привёл.

Начни с ней сражаться, в ней и потонешь.

Это хорошо ещё, что под окнами расчищено, и дорожка узенькая протоптана. Это мамаша их её протоптала.

Мамашей коты зовут одну женщину, что каждый вечер приходит к окошку и приносит им еду. Знают, что работает она в столовой на соседней улице. Когда не было такого снега, то они иногда и прогуливались ей навстречу — время своё знали! А уж какую еду вкусную она им приносит — и котлетки, и мясцо, и курицу и даже рыбку. Ну и кашу молочную почему бы не поесть? Часто за раз всё и не съедали, оставляли на ночь. Да только сейчас не оставишь — пусть и пышет теплом из окошка, и само окошко широкое, удобное, не то что эти квадратные лазейки в других домах, да всё равно еда замерзает.

А по утрам их бабушка подкармливает с первого этажа — подвальное окошко аккурат под её окном. Марьей Григорьевной её зовут, а мамашу — Лидой.

Вот и сейчас лежат они сытые, в тепле, а на душах кошки скребут или скребутся? В душу. Весна на подходе! А тут приходится о кошках только мечтать.

Правда, не всем. Есть в их компании Черныш — знают коты, что год назад был он домашним котом, да не поладил с новым питомцем, его и выгнали. А питомец-то — тьфу! Пародия на собаку. Но тоже собака, а от них всегда одни неприятности.

Самый старший из них — Рыжий. Хотя, что такое семь лет для кота? Самый расцвет! А шесть других — ни дать, ни взять, близнецы, да и только. Серые, полосатые, на одну морду.

Тишину прервал Рыжий:

— А ведь уже весна! — вздохнул он. — Неделя — точно, как весна…

— Да ты что?! — всполошились коты. — Откуда ты знаешь?

— А вы вспомните, что сегодня мамаша в сугроб воткнула, пока нам еду раскладывала?

Тут они и вспомнили. Букетик! Пахучие такие тоненькие веточки с жёлтыми кругляшами на них. А ведь они только весной и бывают. В прошлую весну видели женщин с такими вот букетиками, да и у Марьи Григорьевны на окошке, вроде бы, похожий стоял. Но тогда тепло было, всё таяло…

Неужто, и, правда, уже весна?

Куда там — зима лютая!

— Ой, братцы, — протянул один из полосатых, — а, вдруг, весны и не будет? Вспомните, о чём они говорили совсем недавно меж собой?

И все вспомнили. Как раз, когда мамаша их накормила, и они вылезли немножко размяться и потереться об неё, открылось окошко над ними, и бабушка и сказала:

— С наступающим тебя, Лидочка!

— И вас, Марья Григорьевна, с наступающим. Да только какой уж праздник, так и будем кутаться. Вон по прогнозам обещают опять и снегопады, и усиление морозов… что-то весна совсем запропастилась…

Запропастилась…

И сейчас, вспомнив разговор, коты приуныли.

— Сама она не уйдёт. Зима… — подал голос Черныш, — гнать её надо.

— Как же, — откликнулись коты, — прогонишь её…

— Кто знает, — задумчиво ответил Черныш, — я тут вспомнил свою пятую жизнь…

Жил я тогда далеко отсюда, среди лесов, там таких домов не было. Но у меня был и дом, и хозяин. А зимы были суровые, длинные. А хозяин мой был необычный человек. Шаманом его называли. Он всё знал! И к зверушкам ко всем был ласков.

Часто к нему люди за помощью обращались. Он и помогал. Правда, мне всегда было страшно наблюдать за тем, что он делал. Он брал в руки свой бубен, но дело даже не в звуках — бум-бум. В такие минуты я смотрел на него из-под лавки и видел, что по виду — это он, мой хозяин, а нутром — вроде, как и не он совсем.

А однажды пришли к нему люди, и сразу много. Стали они просить, чтобы холода ушли, чтобы зима отступила — уже сажать пора, а земля всё промёрзшая. А как они ушли, взял он свой бубен и вышел из дому. А я за ним. Развёл он костёр, стал ходить вкруг него, присаживаться, будто танцует, а сам в бубен бьёт и завывает что-то. Ой, страшно!

— А что? Что он завывал-то?

— Сейчас… Суостаах, суодаллаах Чолбон тёрдё,

Чолбонтой-Тойон!

Суоскун суодалгын угарыт…

— Чего?! — вытаращили глаза коты. — Этак язык сломаешь…

— Ну, как я понял потом, этот самый Чолбонтой — отец Тойонов, которые стужу и насылают… вот он и просил их отца, чтобы тот усмирил сыновей.

— Да-а, — протянули почти хором коты, — толку-то? Бубна нет — вон только миска, а остальное — лотки. Костра нет…

И тут самый молодой из полосатых взлетел на окошко, глянул и, повернувшись к друзьям, сказал:

— Зато, смотрите, какая луна! Тоже всё освещает. А нас не один, а восемь, а если ещё и вспомнить, что коты — это символ весны…

И тут все вспомнили ещё кое-что из вечернего сегодняшнего разговора.

Кто из двух женщин сказал?..

— Разве что ждать, когда коты заорут, они весну очень чуют, как-никак её символ…

…

Этой же ночью, почти все, у кого окна выходили на сторону подвального окошка, были разбужены страшными криками. Выглянув, люди увидели странную и даже пугающую картину.

Восемь котов, на небольшом, расчищенном чуть поодаль дома участке, то ходили по кругу друг за другом, то присаживались и, не переставая, орали, задрав головы к полной луне. Это было не тирольское весеннее пение — это были какие-то страшные завывания и в них даже слышались чуть ли не человеческие слога.

Некоторые из зрителей вспомнили в этот момент, что животные иногда предчувствуют беду или какие-нибудь катаклизмы — иначе, почему коты покинули в такой мороз свой тёплый подвал? И переложили документы поближе к себе.

Другие же, раскрыв рты от удивления, молча, продолжали наблюдать.

Но ни те, ни другие не крикнули — брысь.

И лишь Марья Григорьевна, глянув в окошко, усмехнулась:

— Ишь, ты, никак весну призывают.

И была почти права.

…

А утром в мир ворвалось солнце, но не такое, как прежде. Оно было по-весеннему яркое и даже жаркое. И сразу отовсюду раздалось шипение. Но это люди слышали лишь звук таяния сугробов, а вылезшие из подвала коты ясно различили злое от бессилия шипение зимы:

— Подожжждите! Я ещщщё ворочччучь…

Но она так больше и не вернулась.