Глава 27.

Почему я это делаю? Затрудняюсь ответить. Если было бы возможным заглянуть в душу человека, разложить в ней все по полочкам, я попытался бы проделать это с собой. Не потому, что угнетен чувством вины или стыда. Просто это был бы замечательный аккорд завершения — понять причины, предпосылки проведенной войны. Моя война ограничилась одной сумасшедшей выходкой, которая не внесла в мою жизнь ничего нового. Впрочем, этого следовало ожидать. Я вполне готов к тому, чтобы понять героя произведения Достоевского, Родиона Раскольникова. Помню, в школе нас заставляли читать «Преступление и наказание», и уже тогда я знал, что не простое любопытство лежало в основе его поступка. Но что за причины подтолкнули его к явке с повинной — для меня было запредельной областью. Однако теперь кое-что начинает проясняться...

… На заказе мужчины в рабочих спецовках сняты на фоне вздымающихся над горизонтом нефтяных установок и ректификационных колонн. Рабочий люд, наш незаменимый электорат. Обратите внимание, какая гордость сияет на их лицах. Он, электорат, сохранил в душе веру в ценности. Вряд ли их гордость вызвана замасленной одежонкой, — конечно, она проистекает из величественного вида за спиной, где сотни метров труб извиваются толстыми змеями, пропуская через себя конденсат; где доменные печи изрыгают сгустки огня, способного расплавить все в этом мире, кроме идеи; где огромный завод кажется городом — непонятным, инопланетным городом, возведенным обычными людьми. Они верят, что завод будет стоять и завтра. Конечно, они не настолько глупы, чтобы считать себя Постоянными Носителями Должностей, но даже если они попадут под сокращение, или их уволят за появление на участке в нетрезвом виде, или они умрут, — завод все также будет стоять на своем месте и завтра, и послезавтра, и всегда. И это ценность? В их глазах она нерушима…

… Дело в том, что ошибка всех раскольниковых всегда была одна: они мыслили рамками отдельного индивидуума и пытались подогнать под эти рамки весь мир. Мир, такой злой, жестокий, такой продажный, мелочный и дикий сосредоточился в тщедушном тельце несчастной старушенции. Она, несомненно, была ярким демонстрантом эры, и вот это навело Родиона на мысль, что, вычеркнув константу, он изменит итог всего уравнения. Каков же результат? А результат таков, что мир продолжал заходиться в припадке гомерического хохота, наблюдая за нелепыми попытками маленького червячка изменить поступь веков. Ведь сменой одной константы ничего не решить. Нужно менять переменную и по возможности не одну. Это происходит в обычный день и внезапно: вместо того, чтобы скушать булочку на военном посту, подкрепив ее чашкой кофе, ты вдруг в остервенении жмешь на кнопку пуска ядерных боеголовок. Или вдруг просыпаешься утром, но вместо того, чтобы пойти приготовить себе завтрак, ты садишься за печатную машинку и пишешь «Майн кампф». Или осознаешь, что миру так не хватает главенствующей террористической группировки, и ты берешь на себя роль в ее оформлении. Это то, что я называю «переменными»…

… А вот парень старших классов показывает мне и невидимому фотографу свои мышцы. Каждая жилка напряжена и выпирает с должной убедительностью; улыбка больше походит на гримасу, и ручейки пота стекают по накачанной груди. Парень слишком юн для такого объема мускул — что ж, тут двух мнений быть не может: «ретаболил», «нераболил», «сустанон» — производные от тестостерона. Снижение потенции, сворачивание мозгов, прекращение роста, — но в целом неплохо. Это хорошие пленки, шлепаешь их с одними поправками, тоже, по сути, безгеморройные заказы. Иногда все тридцать шесть кадров уходят на некую молодую особу, меняющую наряды и позы и не догадывающуюся разнообразить места съемок. Выглядит красиво, человек отражен в полной мере — фотографический формуляр…

… Может быть, мир на самом деле не так ужасен, каким я его себе представил? Сегодняшний день, к примеру, может считаться одним из лучших. Хотя уже почти восемь, но на улице еще светит солнце — не палящая гадость, навевающая мысли о самоубийстве, а обыкновенное теплое солнышко, греющее спины людей, идущих с работы, — и воробьи чирикают за окном — я слышу их радостный гвалт, они ведь тоже живые существа, хоть и безмозглые птицы. И заказов достаточно. Часто под вечер магазин впадает как бы в спячку: люди знают, что им нечего рассчитывать на быструю печать перед закрытием. Но сегодня они готовы ждать до завтра, лишь бы сдать пленку. Я даже не успеваю пропустить глубоко в мозг фамилии клиентов, лишь бегло смотрю на набор букв, занося их в специальный журнал. Время семь тридцать…

… Съемки на городской площади: сцена, заваленная музыкальной аппаратурой, человек пять подростков с гитарами в руках, микрофон, усиливающий вопли рока, восторженные поклонницы, оседлавшие своих кавалеров. В ходу, разумеется, «мыльница», и о качестве можно забыть. Но все это журнальная мишура — стенания о качестве и профессионализме. Главное, что через много-много лет человек, уже состригший былые патлы и отпустивший усы, будет показывать снимки детям, и говорить им: «Пусть я не совершил главного в этой жизни. Но я пытался, и этим я жил. Что толку от тех, кто подстраивается под стереотипы и хоронит свою жизнь под грудой социальных правил? Я занимался кое-чем своим, и я ни о чем не жалею». И его дети достают из старого шкафа запыленную, расстроенную гитару, и вот уже через несколько лет мир беснуется под ритмы «Билли Джин». Иногда нужно поступиться своим предначертанием. Оно никуда не исчезнет, и Бог не разгневается, — ваше предначертание непременно проявится в детях…

… Если исходить из тех же констант, то ведь их куда больше чем всех, даже малозначительных, переменных. Вот константа: пять дней в неделю приходится работать, но суббота и воскресенье — обязательно выходные. Или вот: муж возвращается вечером домой и целует жену в щеку. Или еще: ужин ровно в семь. Заботы, встречи, проблемы — все это будь тленом! Ровно в семь семья собирается за одним столом, и образуется маленький мирок, обособленный от внешнего мира. И ведь это прекрасно! Константы куда важнее, они не прекратят существования, и если вам нужна уверенность, то где ж еще ее искать?..

… Чудной сегодня денек. Ощущение, что все наши забыли обо мне. Это происходит впервые, я всецело предоставлен самому себе. Ладно, когда-нибудь это должно было случиться. В этом отношении судьба Раскольникова скорее закономерность, чем случайное стечение обстоятельств…

… А вот какой кадр! Средних лет мужчина в окружении четырех детишек разных возрастов. Трое мальчишек и одна девочка. Мужчина пытается сладить со своим семейством, но никто его не слушает, он злится, однако выражение безграничной любви ни на миг не сходит с его лица…

… В салоне подозрительно тихо. Как будто вымерли все. Но, если прислушаться, можно распознать чей-то шепот — прерывистый и заговорщицкий. Мне не интересно, по правде сказать, что там происходит. Может быть, раньше… В дверном проеме появляется Марина Кудрикова. Она странно на меня смотрит и исчезает вновь. Жаль, что сегодня не Иринин день. Мне бы хотелось найти в ее глазах простое человеческое понимание. Уверен… Я бы нашел…

… Заказы, заказы, заказы. Льются рекой, непрерывным течением, как непрерывно течет вся наша жизнь. Я не тороплюсь, но и медлить не хочу. Без пятнадцати восемь, еще осталось несколько дневных заказов. Беру очередной конверт. Пожилая пара покачивается на волнах Черного моря, держась за руки. Я сразу же понимаю, что это именно Черное море, о котором я столько мечтал. Вижу, что они счастливы. Не могу сказать, любят ли они друг друга с той же пылкостью, как в начале супружеской жизни, но, по крайней мере, они сохранили уважение и нежность. Как знать, что на самом деле важнее…

… Кто-то заходит в помещение. Я не поднимаю головы, продолжая «бомбить» отпечатки. Вновь возникла Марина в дверном проеме, вновь так же быстро исчезла, теперь, наверное, навсегда. Обе машины гудят, помпы работают вовсю, их шум перекрывает шаги людей, направляющихся в мою сторону. Мне не нужно смотреть, кто это. Зачем портить такой прекрасный вечер?..

… Бумажная лента бежит по внутренностям принтера, омываемая потоками свежей химии. И снова это сладостное чувство: предположение, как, должно быть, замечательно наблюдать за появлением изображения. Мне так и не довелось это увидеть. Но ведь не все нам подвластно. Что-то успеваешь в этой жизни, что-то нет. Представляется потом новый срок, чтобы довести дела до конца...

… Твердая и тяжелая рука ложится мне на плечо. Она пригвождает меня к рабочему месту, но мне мерещится в этом непонятная доброта и участие. Или же я выдумываю, но, согласитесь, приятно осознавать, что ты кому-то небезразличен…

… Последний заказ из тех, что люди принесли в наш магазин. Парень с девушкой в обнимку рядом с деревьями; их тени удлиняются и выходят за кадр; лица озарены ярким солнцем. Я вижу обожание в их глазах, хоть они и не смотрят друг на друга. Я от всей души хочу пожелать этой паре счастья. Мне кажется, что спасение нашего безумного мира лежит именно в таких парах — соединениях судеб, которые не поддаются проискам недоброжелателей…

… Наверное, мне все-таки придется встать. Это ведь пришли за мной, за кем же еще. Они наверняка побывали у меня дома, где могли обнаружить четырнадцать штук фотографий — я не прятал их, как не пытался скрыть тот факт, что в этом мире я совершенно один. Есть мать, но она далеко...

Моя работа закончена, и я удовлетворен.

Что может принести больше радости, чем ощущение того, что все сделано правильно?

Я отрубаю петлю.

По крайней мере, дневной объем я сегодня выполнил.