Первые гномы на Луне

Глубинные Тропы

подземная проза

Зал шумит: зрители рассаживаются, говорят вполголоса, хлопают спинками кресел, шуршат бумагой.

Ведущий берёт микрофон. Одет он, вроде, по-гномьи, в зелёный сюртук с золотыми пуговицами, в красные панталоны крепкого сукна, но усы у него тонкие и маленькие, а бородка куцая, сбегает по скулам к подбородку. Шкиперская, как сказали бы люди.

— Спокойно, друзья! — говорит он. — Наш гость уже здесь, что он о нас подумает?

Гость — пожилой, даже старый гном неодобрительно смотрит в объектив телекамеры. Он невероятно широк в плечах, длинная, не совсем ещё седая борода лежит на груди, поверх золотой цепи. Кончик бороды завит в косичку, мохнатые брови подкрашены углём. Тяжёлый камзол расшит золотом и самоцветными камнями, шапка с меховой опушкой лежит рядом, на столике.

Зрители большей частью молоды и совсем не похожи на старика. Они одеты в человеческую одежду, мужчины коротко пострижены, а женщины и девушки светят бритыми лицами.

Шум стихает.

— Камера? Микрофон? — спрашивает ведущий. — Начали! — он делает маленькую паузу и говорит: — Уважаемые зрители! Начинаем очередную передачу из цикла «Дела давно минувших дней». Сегодня наша тема: «Были ли люди на Луне».

На расположенных амфитеатром скамьях оживление и аплодисменты.

— Сегодня, — продолжает ведущий, — с нами согласился встретиться почтенный Фройн Кремнезём. Похлопаем!

Зрители рукоплещут. Ведущий сигналит Фройну Кремнезёму: надо бы подняться, поприветствовать публику. Тот свирепо щурится и демонстративно «не замечает» этих знаков.

— Почтенный Фройн Кремнезём, — ведущий пожимает плечами, — служит главным столичным архивариусом и может пролить свет на множество тайн. Кто хочет задать ему первый вопрос?

Словно дождавшись этих слов, встаёт девица в первом ряду. Невысокая, плечистая, одетая в джинсы и безразмерную водолазку. Ей тут же вручают микрофон.

— Почтенный Фройн, — начинает она. — Десятилетия не утихают споры, были ли люди на Луне.

— Кому это интересно-то? — ворчит Фройн. Его густой голос наполняет студию.

— Людям. И нам тоже. Человеческие газеты пишут, что…

— Что за безо!.. — рычит Кремнезём. Портативный микрофон, укреплённый на воротнике старого гнома, не справляется с силой голоса. Колонки, расставленные у стен, визжат и хрюкают. Фройн Кремнезём в ярости срывает микрофон и кидает его в сторону ведущего.

— … безобразие! — взрыкивает Кремнезём чуть тише. Голос его гремит, легко достигает слушателей, не нуждаясь в помощи электроники. Ведущий едва заметно кривится. Он стоит ближе всех к почтенному старцу, ему тяжело. — Возмутительное внимание к никчемушным людским поделкам! Возмутительное неуважение к обычаям предков!

— Ну, как же… — испуганно говорит девица. — Все знают, что люди далеко вперёди…

— Все видят, что ты позоришь имя гнома, — отмахивается почтенный Фройн. — Что это такое? Что ты на себя напялила? — он тычет в её сторону пальцем. Палец похож на древесный корень, высохший от времени, но крепкий. — Когда я был молодой… Когда бы я оделся дома в людские тряпки, батюшка — дай ему Ауле долгих лет жизни — высек бы меня, не посмотрев, что я рано стало самостоятелен, и сам махал киркой, и сам гранил, и… — почтенный Фройн останавливается. Он тяжело дышит, и видно, насколько он всё же стар. — И я не знаю, чтобы он сделал со мной, появись я так в обществе!

— Это удобно! — не сдаётся девица. — Это прилично! Все так ходят!

— А моя матушка, что сидит ныне у подножия трона Ауле, не иначе, — грозно заявляет почтенный Фройн Кремнезём, — заперла бы тебя в каморке и не выпускала, пока не выросла бы у тебя должной длины борода. Видано ли дело: гном без бороды! Это всё равно, что голым выйти на главную галерею. Стыд-то есть у тебя? То-то все пялятся, а тебе и невдомёк!

— Нашли чем гнома пугать, каморками, — девица пожимает плечами, — крысами ещё напугайте!

— В лес бы тебя отвела дремучий! Чтобы вязы до небес, и листва зелёная, и корни перепутались, и тропинок не видно. И чтобы из-за каждого дерева чудился тебе длинноухий с луком.

— У нас с эльфами мир, — голос девицы дрожит. Кажется, её проняло.

— Мир, оно, конечно, — соглашается Кремнезём, — при народе-то. А вот попадёшься ему одна, в заповедном лесу? А если…

— Постойте, почтенный Фройн! — вклинивается ведущий. Разговор идёт не по сценарию, ведущий недоволен. — Времена сменились, стоит ли об этом говорить? Сейчас всё иначе, чем сто лет назад.

— Как же не говорить, когда девки такое вытворяют? — уже спокойнее говорит почтенный Фройн. — Стыдобища же? Сам не видишь? То ли дело, когда я за своею Мифлоей ухаживал… Ах, и была же она хороша! И бороду носила, как от веку заведено. В косички заплетала, а я, помню, ковал ей для этих косичек во-от такусенькие, — Кремнезём показывает пальцами, — серебряные бубенцы. Ох, и звенели они, когда мы гуляли с ней рука об руку! Сердце радовалось. А какие салюты я для неё устраивал! Она у меня любительница салютов-то, коллекцию, можно сказать, собирает…

— Передавайте поклон почтенной Мифлое, — решительно говорит ведущий. — Но не будем об этом. И обсуждать зрителей в студии тоже не станем. Это отдельная тема, но давайте не сегодня?

— Хорошо, — соглашается Кремнезём. — Так о чём, говоришь, пишут человеческие газеты?

— Спорят, — оживляется девица, — бывали люди на Луне — или нет. Я и хотела спросить вас, почтенный Фройн Кремнезём, летали они, в самом деле, на Луну или это спектакль, пыль в глаза пустить? Что говорят об этом наши центральные архивы?

— И всего-то? — удивляется Кремнезём. — Бывали, конечно!

— Тогда почему они спорят? — вступает ведущий.

— Потому что беспамятные существа, однодневки-мотыльки, — говорит старик. — Полвека не прошло, а они уже сомневаются. Торопятся они сильно, потому и забывают быстро. Глупо их слушать, пример с них брать. Мы, гномы, своим умом живём.

— Зато они штуки разные изобретают, — кричат с верхних рядов.

— И что же такое особенное они придумали? — интересуется Кремнезём.

— Мобильник!.. Планшет!.. Компьютер!.. — несётся со всех сторон.

— Вот уж, полезные вещи, — ворчит архивариус. — Рудное Эхо чем плохо? Или Каменное Зеркало? Да и не нужно это нам. Правильно свод вывести или балку в крепь рассчитать, — в крови у нас, спасибо Ауле. Никакого с людей проку, спешка одна.

— Так удобно же?.. — спрашивает ведущий. — Телефон — это быстро, пока к Зеркалу доберёшься…

— Мы, гномы, народ основательный, — говорит Фройн. — Нам торопиться некуда.

— Всё равно, — встаёт давешняя девица. — На Луну-то они летали! Вы и сами согласны. Уж тут вы не станете спорить, что они нас обогнали?

— Да, — неожиданно горько произносит Фройн Кремнезём. — Вот она, нынешняя молодёжь. На Луну, чтобы вы знали, мы первые добрались!

— Как?.. Когда?.. — выдыхает зал.

— Расскажите, — просит ведущий. Он доволен; управление опять в его руках, гость готов делиться воспоминаниями — или байками и сплетнями, неважно, а уж он направит разговор куда нужно! — Когда это случилось, почтенный Фройн?

— Давненько. Лет полтораста миновало.

— Не может быть! — снова кричат с верхнего ряда. — Тогда и ракет-то таких не было!

— Кто там назвал меня вруном? — гудит Фройн. — Я тебя запомню, мальчишка! Но ты прав, ракет таких не придумали ещё. Зато… — он хитро щурится, и зал стихает, — зато пушки придуманы давным-давно!

— Из пушки на Луну? — смеются в зале. — Это ещё Жюль Верн придумал. Сказки!

— Был такой человечек, — благодушно отвечает Кремнезём. — От его сочинений треску много, а толку чуть. Сказки, говорите? Ха-ха! Для того ему и намекнули под бо-ольшим секретом!.. Чтобы никто не поверил.

— И всё же, почтенный Фройн, вы не ошибаетесь? — спрашивает ведущий. — Доказано, что живое существо не может выдержать…

— Это человек не может, — ухмыляется Фройн, — как есть тварь эфемерная и недолговечная. Гном не из того материала сделан, гном — настоящий гном, а не нынешние не пойми кто — и не то выдерживает! «Не дело доброму гному на шутихе летать», — так сказал тот, имя которого и сейчас рано раскрывать, а пушка… для нас самое то. Быстро и сердито!

— И где эти пушки? — допытывается ведущий. — Большая должна быть штуковина, чтобы дострелить до Луны?

— Это точно, — кивает Фройн. — Простой мортирой или гаубицей не обойтись, здоровая получается бандура. Тот, чьё имя я вам всё равно не скажу, придумал отличную шутку! — он довольно осматривает студию. — Огневые горы!

— Вулканы? — удивляется ведущий.

— Огневая гора, вулкан по-людски, — Фройн Кремнезём вздымает кверху палец, — та же пушка, только ствол слегка кривоват, да каверн в нём много. Значит, решил тот, о ком вы нескоро узнаете, выправляем ствол, замазываем дыры, — и готово! Осталось поместить в жерле снаряд и заправить добрым порохом… И никто из однодневок не догадается, что к чему. Огневые горы курятся дымом да камнями плюются, а то и магму извергают, а на деле-то!.. — старика одолевает каркающий смех.

— И много так… запустили?

— Порядочно, — заявляет Фройн. — Целый городок там построили, воздух завезли, воду добыли. Потом, правда, свернуть пришлось.

— Почему же?

Фройн Кремнезём не отвечает. Шея и лицо его приобретают такой цвет, будто их густо вываляли в красной кирпичной крошке. Старик достаёт платок и вытирает внезапно вспотевший лоб.

— Так это, — смущённо произносит он, — опасно, сказали. Я как раз за своей Мифлоей ухаживал. Она у меня всегда огненную забаву любила, фейерверки, фонтаны, салюты. Всё разные посмотреть старалась, вроде коллекции у неё это. Да я же рассказывал! Вот я и расстарался, кхе!.. кхе!.. Я бомбардиром служил в пусковой команде, дай, думаю, особенно устрою. Вот и не рассчитал малость. Чуток больше положил, чем по рецептуре, а может, порох другой поставили. Давно это было.

Почтенный Фройн Кремнезём ненадолго замолкает. На лице его проступает мечтательная улыбка.

— Ох, и бабахнуло тогда! — продолжает он. — Так долбануло, что и до сих пор помнится… Разворотило всё ужасно. Такую силищу разбудили, Ауле свидетель! Целый год потом трясло. Вот и прекратили, что сама Земля воспротивилась. Да и не солидно это, гномам по небу шастать. Меня после того случая из бомбардиров перевели в архивариусы. Чтобы, значит, ещё одного Кракатау не устроил. Вот так-то! А вы говорите — Луна…