Весна за дверью / Фомальгаут Мария

Бонус

— Пустите… да пустите же меня!

Голос — отчаянный, срывающийся на хрип, скрежет за дверью.

— Пустите… я замерзаю…

Метель снаружи.

Снова женский голос:

— Пустите… пожалуйста…

Я стою у тяжелой входной двери, на меня еще дышит тепло очага, но холод зимы за дверью здесь ощущается сильнее. В доме все еще спят в такую рань, закутались в теплые одеяла, зарылись в мягкие перины. Мерно потрескивает пламя очага. Я снова слышу умоляющий голос за дверью:

— Пустите… пожалуйста… почему вы меня не пускаете?

Я не могу ответить ей, я не могу объяснить ей, почему— потому что нам самим ничего не объяснили. Пророчества никогда ничего не объясняют — они короткие, отрывистые, резкие, как будто пугающиеся самих себя. Вот и это было таким же — несколько слов, и даже не слов, а какое-то понимание сквозь предрассветный сон — ни в коем случае не пускайте весну, эту весну, даже не думайте открывать дверь. И все, и больше ни слова — почему не пускать, что там не так с весной, как мы вообще будем без весны. Нам ничего толком не объясняют, просто —

Не пускать весну…

Смотрю в замочную скважину, весна как весна, обычная, даже чуть-чуть ранняя, даже кажется — чуть более теплая, чем обычные весны. Продрогшая, замерзшая, дышащая на озябшие посиневшие руки, но — весна.

— Пустите… да пустите же, почему вы меня не пускаете?

Понимаю, что мне нечего ответить.

Думаю, хоть бы какие инструкции нам дали, как пережить год без весны, будет ли потом вообще лето, или зима на целый год, и придется прятаться по углам дома у очага и кутаться в пледы.

— Почему вы меня не пускаете? Что я вам сделала?

Короткие всхлипывания. У меня больше нет сил слушать это, я поднимаюсь по изогнутой лестнице в лабиринты верхних этажей, где моя спальня, осталось только закрыться, зарыться в подушки и не слушать, и спать до вес… а да, не будет весны…

Уже сворачиваю в западное крыло, — что-то сжимается в груди, понимаю, не могу…

… бросаюсь вниз по ступенькам, как всегда спотыкаюсь на крутом повороте, выбегаю в холл, ищу ключ на вешалках, поворачиваю замок.

Холод метели вонзается в тело как будто до самых костей.

Холод… и еще что-то едва уловимое, что-то, что-то…

… а вот…

Небо — высокое, синее — как бывает только весной — и голосок синицы.

Весна…

Она буквально падает без сил в мои объятия, веду к очагу, отогреваю, растираю замерзшие руки, наливаю горячий шоколад с клубникой… весна оживает, оттаивает, вымученно улыбается, хочет поблагодарить, заходится приступом кашля. Суечусь, ищу, чем бы вылечить простудившуюся весну, — весна раскладывает на коврике холла подснежники, первые проклюнувшиеся листочки, землю, влажную от растаявшего снега, по ней можно ездить на велосипеде, наконец-то вывожу своего стального коня из сарая, кручу педали, покачиваюсь на поворотах, главное, не тормозить…

… что-то обжигает кожу, обжигает легкие, отчего становится невыносимо трудно дышать. Останавливаюсь, чуть не падаю с велосипеда, в изнеможении сажусь на крыльцо. Жгучая боль сгибает меня пополам, весна садится рядом, тоже согнутая от боли, бормочет какие-то сожаления, честное слово, я не хотела…

Я уже не могу ей ответить, я уже ничего не могу, я только смотрю, как из дома выбегают остальные, смотрят на весну — сначала тревожно, боязно, потом все смелее, увереннее, обнимают весну, кружатся с ней в хороводе, кто-то сгибается пополам в нестерпимой боли, один, другой, и я знаю, что они не успеют разомкнуть хоровод, прежде чем...