Издержки профессии - Чепурной Сергей

В дверь негромко постучали.

— Да, заходите! — обрадовался я первому за три часа псевдо-работы визитёру.

В кабинет несмело вошла красивая женщина в длинном белом платье и с уложенными в причёску-венок чёрными волосами.

— Здравствуйте, доктор, — тихо проговорила она певучим голосом, бесшумно подойдя к столу и садясь напротив меня.

— Здравствуйте. — Я невольно приосанился. — Чем могу быть полезен? Что вас беспокоит? Финансовый кризис? Семейный?

— Нет, доктор, кризисы меня не беспокоят совершенно, — отозвалась женщина, опустив голову. — Я с другим к вам пришла. — Она умолкла, словно стесняясь. Я решил подбодрить её:

— Вы не смущайтесь. Говорите смелее. Могу вас заверить, что никто, кроме меня, вашу тайну знать не будет.

Женщина помолчала, затем взглянула на меня и, всё ещё робея, проговорила:

— Меня беспокоят… поэты.

— Кто, простите? — не поверил я своим ушам.

— Поэты… — Женщина вздохнула, снова помолчала — видимо, подбирала слова, — затем заговорила: — Понимаете, доктор, они призывают меня каждую минуту. Всем нужны хорошие стихи. А я ведь одна, понимаете?.. Я не могу разорваться! Только я посещу кого-то одного и начну ему нашёптывать строки, достойные Пиндара, как тут же слышу: “А почему он? А почему не я? Чем он лучше меня? А ты знаешь, какой он? Да он… — А ты! — Ах ты… Да ты…”. И как начинается… А как они ругаются, доктор — вы бы только слышали! — Женщина всхлипнула и, приложив руку ко лбу, покачала головой. — А потом прозаики начинают обижаться: почему, мол, ты поэтов посещаешь, а нас — нет? Только им начнёшь объяснять — мол, вам музы не положены, и вообще — читайте Николая Куна, там всё сказано, — поэты опять: «Что ты, мол, на них время тратишь?». Мне так всё надоело, доктор, я так устала! Я даже выспаться не могу, понимаете?..

Всё время, пока она говорила, я смотрел на неё, не отрываясь. Нет, безумной она не выглядела. Но и я себя считал нормальным — по крайней мере, с утра. Правда, под конец её монолога я начал в этом сомневаться (“Ну а что? Жара, работа… отпуска вот давно не было, да и не предвидится что-то… всё может быть”). Однако, повинуясь врачебной этике, я отложил сомнения насчёт себя на “потом” и, выслушав женщину до конца, спросил:

— Так чем же я вам помогу?

— Не знаю…Но вы ж давали клятву Гиппократа. Может, придумаете что-то…

Я хмыкнул, поражаясь тому, как всё-таки иногда бывают наивны люди в отношении врачей и их всесилия, затем, немного подумав, написал на рецептурном бланке название лекарства и, протягивая его женщине, произнёс:

— Я могу посоветовать вам только хорошее снотворное. Принимайте его раз в день перед сном — и не будете слышать никаких голосов.

Она взяла бумажку, поблагодарила, встала и так же бесшумно вышла. И как только за ней закрылась дверь, в голове неожиданно зазвучало:

Жара. Безделье. Нет клиентов.

Мозги стекают на асфальт.

И кризис всюду перманентный…

Сначала я пытался не обращать внимания, отмахивался от этих строк, как от назойливых мух, затем всё-таки взял журнал учёта пациентов и стал писать поперёк разлинованной страницы, сам себе удивляясь: раньше я не писал стихов…

* * *

Красивая женщина в длинном белом платье и с уложенными в причёску-венок чёрными волосами стояла за окном и с грустью наблюдала за тем, как молодой самоуверенный психолог, склонившись над рабочим журналом, исписывал его первыми в своей жизни стихотворными строками. Понаблюдав, она тяжело вздохнула и, прошептав “О, Мусагет, когда же это закончится?”, отвернулась и медленно пошла прочь, тая в летней суетливой городской толпе…