Зелёный шарфик

Финал

За стенами берлоги мела метель, а внутри было тепло и уютно. Тикали ходики, потрескивали дрова в печи. На столе ярко горела свечка.

Манюся протянула к свету свою работу, полюбовалась. Настасья Петровна тоже глянула и похвалила:

— Красивый шарфик получается! Умница!

Для своих семи лет Манюся и впрямь была очень разумной девочкой. После смерти матери она осталась за хозяйку и неплохо справлялась с этой обязанностью. Вот только одиноко ей было. Дом стоял посреди леса — где еще стоять дому лесника? Отец целыми днями пропадал на работе. А Манюся была всё одна да одна.

Единственной её подругой и советчицей стала пожилая медведица Настасья Петровна, которая даже в спячку зимой не впадала, чтобы девочке было с кем поговорить. Известная рукодельница, Настасья Петровна и Манюсю научила вышивать да вязать.

Медведица тоже вязала шарф — в подарок мужу, Кузьме Михалычу, который крепко спал в уголке за занавеской. Бурый шарф был уже почти готов, широкий, как целое покрывало.

Настасья Петровна вязала толстыми деревянными спицами, они пощелкивали друг о дружку: «Клик-клик!» А у Манюси спицы были железные, тонкие, и звенели: «Цок-цок!»

— Что папа? — осторожно спросила медведица.

— Всё то же, — грустно ответила Манюся. — Смотрит сквозь меня, будто я стеклянная. И улыбается… Мамы нет, а он улыбается! Заколдовали его, точно.

— Ох, похоже, знаю я, что это за колдовство, — медведица покачала головой. — Что бабка-то велела?

— Да я тебе уже столько раз всё пересказала, — улыбнулась Манюся.

А Настасье Петровне того и надо было — чтобы подружка повеселела.

— А ты ещё раз расскажи.

— Ну, слушай. Бабушка Парфёна дала мне эти три клубка и велела связать из них шарф: одна полоска — как первые берёзовые листочки, другая — как листики медовой липы, а третья — как листья дуба на исходе лета. А когда пойдёт первый снег нового года, я должна этим шарфиком привязать к себе папу — на минуточку — тогда всякое колдовство спадёт, и будем мы с ним жить всю жизнь в любви и согласии.

— Вдвоём? — медведица почему-то вздохнула.

— Конечно! — откликнулась Манюся. — Никто нам больше не нужен!

— А успеешь? До Нового года всего три дня осталось.

— Успею.

Некоторое время было слышно только «клик-клик» да «цок-цок».

— Ку-ку, — сказала кукушка, выглядывая из ходиков. — Уже пять часов.

— Ой, мне пора, — Манюся поднялась. — Надо ужин приготовить. Может, папа поест хоть немножко.

Она сложила рукоделье в сумку, надела шубку.

— Давай провожу, — предложила Настасья Петровна.

— Не надо, — девочка махнула рукой. — Ты лучше спать ложись, не то завтра не добужусь тебя.

— А ты погромче стучи, — засмеялась медведица.

— Так я же и Кузьму Михалыча разбужу.

— Это вряд ли! Он коли с осени уснул, так до самой весны не проснётся, хоть из пищали над ухом пали.

***

Отец опять не притронулся к еде. Он крутил в руках расписную ложку и бездумно улыбался. Стыло жаркое, оседала пена на пиве…

— Папа, что ты всё молчишь? — Манюся подсела к отцу. — Спросил бы, где я бываю, с кем дружу.

Тот, не взглянув на неё, повторил равнодушно:

— Где бываешь? С кем дружишь?

— Я дружу с медведицей! В гости к ней хожу, в берлогу, — Манюся надеялась, что отец удивится. Пусть бы даже рассердился, лишь бы какой-то интерес проявил.

Лесник и в правду оживился.

— Медведица, говоришь… А шкура у неё пушистая?

— Пушистая! — обрадовалась Манюся. — И шкура пушистая! И сама медведица хорошая, добрая! Хочешь, я вас познакомлю?

— Отлично, отлично, — забормотал лесник. — Из пушистой шкуры выйдет красивая шубка моей боярышне! Славный будет подарок на Новый год!..

Глаза Манюси округлились от ужаса.

— Какая шуба, папа? Какая боярышня?!

Но тот поднялся из-за стола и пошел к себе, рассуждая:

— Знаю, где берлога… Встану пораньше… Если там и медведь есть, так из него коврик выйдет…

***

Манюся едва дождалась, пока отец уснёт. Прихватив сумку с недовязанным шарфом, она тишком выбралась из дому и поспешила к берлоге.

— Настась Петровна! Просыпайся скорее!

Медведица выглянула, зевая и прикрывая морду лапой. Увидев девочку, она так и застыла с разинутой пастью.

— Манюся?.. Что случилось?

— Папа сошёл с ума! Он хочет из тебя шубу сделать для какой-то боярышни! А из Кузьмы Михалыча — коврик!.. Буди его скорее, надо бежать, спасаться! — Манюся едва сдерживала слёзы.

Настасья Петровна так и села на пол.

Девочка тем временем принялась тормошить медведя, но тот даже не пошевелился.

— Прости, дорогой! — сказала Настасья Петровна и что есть силы куснула мужа за ухо.

Тот рыкнул, перевернулся на другой бок — и снова засопел.

Медведица вздохнула и полезла в кладовку. Там она раздобыла санки и наплечный мешок с длинными лямками.

Выставив санки за дверь, Настасья Петровна собрала еду, налила воды во фляжку, спицы тоже прихватила. Побросала всё в мешок, надела его на спину и вернулась к мужу.

— Нет, Кузьма, я тебя не брошу. Ну, поехали! — она ухватила медведя за задние лапы и поволокла его наружу.

Во дворе они вдвоём с Манюсей уложили Кузьму Михалыча на санки и укрыли новым шарфом-покрывалом. Бурый шарф сразу стал белым. Метель всё мела, превращая берлогу в сугроб.

— Вот и хорошо, — сказала Манюся. — Снег все следы заметёт. А куда мы пойдём?

— «Мы»? — удивилась медведица. — Ты что ли с нами?

— Конечно! Помогу тебе санки тащить. Заодно посмотрю, где вас искать, когда я папу расколдую.

— Ну, коли так… Мы за реку пойдём, к моей сестре.

Настасья Петровна и Манюся впряглись в санки и потащили их прочь от берлоги.

***

Шли весь остаток ночи и всё утро. К полудню метель стихла, выглянуло солнце, снег заискрился. Но Манюсе и Настасье Петровне было не до красот, из последних сил они налегали на бечёвку.

Вдруг раздалось ржание, и наперерез им выбежала серая в яблоках лошадь. На ней бочком сидела девица в белой шубке, пышнотелая, статная, красивая… Лошадь, почуяв медведей, заплясала, замотала головой и встала на дыбы. Наездница полетела в сугроб, а лошадь тут же умчалась — только её и видели.

Выбравшись из сугроба, красавица, такая нежная с виду, грубо закричала Манюсе:

— Это всё из-за тебя, глупая девчонка! Куда ты тащишь этого глупого медведя вместе с этой глупой…

Настасья Петровна поднялась на задние лапы рядом с Манюсей, и девица закончила почти вежливо:

— С этой… медведицей?

Манюся и Настасья Петровна молча переглянулись.

— Вы что, немые? — снова рассердилась красавица. — Я лесника ищу! Куда он подевался? И я, кажется, заблудилась… — она всплеснула руками. — Как же я теперь — без лошади?.. Девочка, помоги мне! Я тебя отблагодарю!..

— Ты — боярышня? — вдруг догадалась Манюся.

Девица важно кивнула.

— И ты хочешь шубу из медвежьей шкуры?

— Чего? — боярышня брезгливо посмотрела на Настасью Петровну. — Какие глупости! У меня шубка вон какая, а медвежья шкура грубая да косматая…

Настасья Петровна только фыркнула.

— А зачем тебе лесник понадобился? — не унималась Манюся.

— Не твое дело! — капризно надула губки красавица. Но вспомнила, что без помощи ей из лесу не выбраться, снова подобрела и призналась: — Я замуж за него пойду.

— Так ты для этого моего папу заколдовала?!.. — закричала Манюся и кинулась на девицу с кулаками. — Это из-за тебя он меня не видит!

Тут и боярышня сообразила:

— Ты — дочка лесника?.. Отойди от меня! Никого я не заколдовывала! Отстань!

Настасья Петровна ухватила Манюсю в охапку и оттащила в сторону. Боярышня подбоченилась.

— Он на тебя не смотрит, потому что ты ему житья не даёшь! Он ещё молодой, сильный, красивый! Ему жить надо, а не глупую девчонку нянчить! А я его люблю!

— Врёшь! — завопила Манюся. Она вывернулась из объятий Настасьи Петровны, скинула рукавички и снова бросилась на боярышню. — Это я его люблю! А ты — колдунья!..

— Я его люблю в сто раз сильнее, чем ты! Вот чтоб мне провалиться! — боярышня топнула ножкой… И провалилась. Только коса метнулась над черной трещиной.

— Куда?! — ахнула Манюся и вцепилась двумя руками в кончик косы. Но где ж было ей, мелкой, удержать дородную девицу? И девочка ухнула следом за боярышней.

Настасья Петровна успела схватить Манюсю за ногу. Да только лапы усталые подвели — не удержалась медведица на краю… И все трое полетели в непроглядную темноту.

— Мамочка-а-а!!! — визжала боярышня.

— Папочка-а-а!!! — вторила ей Манюся.

А Настасья Петровна ревела:

— Кузьма-а-а!!!

Потом воздух в лёгких кончился — нечем стало кричать. Помолчали, отдышались. Вокруг ничего не было видно. Ветер свистел в ушах. А они всё падали, падали…

— Страшно, — пожаловалась боярышня.

Но никто ей не ответил, потому что в этот миг все трое с громким плеском упали в воду.

***

Манюсю отец давно научил плавать, она ныряла в лесных озёрах, как рыба. Но попробуй удержись на воде, когда на тебе шуба, да валенки, да сумка через плечо. А тут ещё боярышня… Та с визгом колотила по воде руками и пыталась залезть к Манюсе на голову. От страха совсем соображение потеряла. Утонули бы обе, но Настасья Петровна закинула их к себе на спину и погребла к берегу.

Берег слегка светился в темноте. Да и сама темнота постепенно рассеялась, превратившись в мягкий сумрак.

Вскоре все трое выползли на камни. С шуб потоками лилась вода.

Когда прокашлялись и отфыркались, увидели, что светятся лишайники на камнях, — желтые, синие, зеленоватые. Не слишком, правда, ярко. Манюсе и боярышне пришлось попривыкнуть к полумраку.

Привыкнув, обнаружили, что попали в огромную пещеру. Потолок терялся в высоте, стены чуть угадывались вдали. Вокруг простиралась каменистая равнина — ни кустика, ни травинки. Посредине чернело озеро. Над водой колыхался лёгкий туман.

Манюся улеглась на серый валун и удивилась:

— Камни тёплые!

Боярышня осторожно потрогала каменный бок и прижалась к нему.

— Правда! И печки не надо!

Настасья Петровна скинула мешок и повалилась на камни, от её шкуры тут же повалил пар. Манюся тоже сообразила — разделась до рубашки и разложила мокрые вещи, чтоб просохли. Следом за ней то же сделала и боярышня, потом села и стала косу расплетать.

Пристроив на валуне своё рукоделье, Манюся принялась разбирать мешок Настасьи Петровны. Глядя, как девочка выкладывает на плоский камень яблоки, размокшие пироги и хлеб, выпутывает из тряпицы сыр и колбасу, боярышня громко сглотнула, у неё заурчало в животе.

— Дай мне хоть яблочко, — попросила она.

— Ещё чего! — сердито ответила Манюся. — Хочешь есть, так наколдуй себе еды!

Борышня, всхлипнув, отвернулась. И вдруг закричала:

— Ой, что это? Смотрите!

Три струйки тумана, колыхаясь, направлялись к берегу. Приближаясь, они становились плотнее, обретали цвет и всё больше походили на… девочку, девушку и медведицу.

Манюся поднялась, разглядывая самоё себя — курносый нос, веснушки, русая мышастая косица… Слева две боярышни уставились друг на дружку. Справа — Настасья Петровна обнюхивалась со своей двойницей.

— Вы кто? — спросила Манюся.

Пришелицы засмеялись и ответили хором:

— Мы — отраженьки.

— Кто? — переспросила девочка.

— Отраженьки! — повторила вторая Манюся. — Вы, живущие на земле, когда в воду смотритесь, думаете, себя видите?

— Конечно, себя, — откликнулась боярышня, подозрительно рассматривая стоящую напротив мокрую девицу с растрёпанной косой.

— А вот и нет! — боярышня-отраженька хихикнула. — Вы нас видите! Мы на вас из-под воды смотрим и ваш облик принимаем.

— А зимой, когда вода на земле покрывается льдом, мы живём здесь, — сказала вторая Настасья Петровна. — А здесь отражать некого. Скучно.

— Но теперь вы пришли! — запрыгала на одной ножке двойница Манюси. — Будем вместе веселиться!

— Мы вас никуда не отпустим! — добавила боярышня-отраженька.

— Но нам надо вернуться наверх! — закричала настоящая Манюся.

Отраженьки пошептались, потом вторая медведица сказала:

— Ладно, мы не будем вас удерживать. Только вы нам должны что-нибудь подарить. Тогда мы вас сможем вспоминать — и отражать, даже когда вы уйдёте.

— Мне — вот это! — крикнула боярышня-отраженька и подхватила с камня недовязанный шарф.

— Нет, мне! — отраженька-Манюся подскочила и вцепилась в шарф с другого конца. Клубочки полетели в разные стороны, спицы звякнули о камни.

— Не трогайте! — закричала настоящая Манюся. — Он мне нужен, чтобы папу расколдовать!

Настоящая боярышня, услыхав это, ухватила один клубочек и стала дёргать за нитку, чтобы распустить волшебное вязанье.

Две медведицы с разных сторон пытались разнять драку, но только добавляли кутерьмы.

И вдруг — шурх! — шарф порвался. Все замерли. Манюся с ужасом смотрела на два растрёпанных полосатых лоскута — один подлиннее, другой покороче…

А медведица-отраженька сказала:

— Вот и хорошо! Ты, девочка, оставь себе половинку, раз тебе так нужно, а вторую распусти и свяжи из неё три маленьких шарфика — нам на память. Иначе никуда вы не пойдёте.

Манюся совсем голову повесила.

— Ничего не поделаешь, — Настасья Петровна подобрала длинный кусок и обняла подружку. — Этого тебе хватит. Кромочку закроем — и будет хорошо. А три шарфика я помогу связать. Но вы, — она повернулась к отраженькам, — за это расскажете нам, как отсюда выбраться.

Те кивнули.

Настасья Петровна и Манюся принялись за работу. «Клик-клик-клик!» — быстро щелкали деревянные спицы. «Цок-цок-цок», — отвечали им железные.

Отраженьки завели хоровод у воды, а боярышня сидела, задумавшись, в сторонке.

Наконец, двойницы, очень довольные, надели на себя шарфики: отраженьке-Манюсе достался светлый, как первые берёзовые листочки, боярышне — потемнее, как листики медовой липы, а медведице — совсем тёмный, как листья дуба на исходе лета.

После этого отраженька-медведица махнула лапой в сторону от озера.

— Туда идите. Вон, чернеет в стене, видите? Это проход. Идите по нему прямо, никуда не сворачивайте — и придёте в пещеру каменного старика, хозяина этого мира. Он один может вернуть вас на землю.

— Только будьте осторожны, — предупредила вторая Манюся. — Если старик спит, подождите, пока сам проснётся. Будить его ни в коем разе нельзя, не то он так разгневается, что вместо помощи вы смерть свою найдёте.

На том и распрощались.

***

Казалось, что идти до стены — всего ничего. Но шли, шли, а тёмное пятно прохода почти не приближалось. В конце концов все трое повалились на камни и уснули.

Сколько спали — неизвестно. Но пробудились отдохнувшими — и ужасно голодными. Настасья Петровна достала из мешка пирожок и дала его Манюсе. Боярышня посмотрела жалобно. Медведица достала второй пирожок — и протянула ей.

— Спасибо… — пролепетала боярышня и смахнула слезинку с щеки.

— На здоровье, — откликнулась Настасья Петровна. И себе пирожок взяла.

Манюся вздохнула, но ничего не сказала.

***

Всё-таки добрались до стены. Из прохода тянуло сквозняком. Внутри не росли светящиеся лишайники, и мрак казался вовсе кромешным.

— Смотрите! — воскликнула боярышня. — Дерево!

Действительно, у самого входа в тёмный коридор росло ореховое деревце ростом с Манюсю. На макушке его трепетали три почти белых листочка.

Практичная медведица потрясла тонкий стволик.

— Маловато, но пару факелов можно сделать, чтобы вам двоим в потёмках ноги не переломать. Я-то и без огня всё вижу…

— Не надо! — в один голос закричали Манюся и боярышня.

— Чего вдруг? — удивилась Настасья Петровна. — Других-то деревьев здесь нет.

— Потому и не надо его ломать! — решительно сказала Манюся. — Оно такое… Отчаянное! Выросло, где ничто больше не растёт!

— Глупости! — рыкнула медведица и снова тряхнула орешину.

Три бледных листика сорвались с ветки, их подхватило сквозняком и унесло в темноту. Деревце дрогнуло и поникло — словно заплакало.

Боярышня попыталась оттолкнуть Настасью Петровну. Медведица так этому удивилась, что выпустила стволик из лап.

— У него теперь ни одного листика не осталось, — Манюся погладила дрожащую веточку, и деревце прильнуло к её руке, словно прося защиты.

— Батюшки! — воскликнула медведица. — Да оно разумное! Ох, ты уж прости меня, глупую!

Тонкий прутик вдруг похлопал по манюсиной сумке, из которой выглядывал краешек зелёного шарфа.

— Ты хочешь, чтобы я отдала его тебе? — спросила Манюся. — Но я не могу! Это для папы!

Ветки затрепетали, и в их шорохе явно прозвучало: «Лиссстья…»

— Кажется, оно просит связать для него листики, — догадалась боярышня.

Дерево кивнуло верхушкой.

— Но я не умею вязать листья, — сказала Манюся.

— Я покажу, — Настасья Петровна достала из мешка спицы.

И снова зазвучало в пещере: «Клик, клик… Цок, цок…»

Вскоре были готовы круглые лоскутки: пять светлых, как первые берёзовые листочки, пять потемнее, как листья медовой липы, и ещё пять — совсем тёмные, как листва дуба на исходе лета. Боярышня аккуратно привязала их к веткам ореха. Деревце радостно встряхнулось, и вязаные листики затрепетали, как настоящие.

Манюся грустно посмотрела на то, что осталось от подарка для папы. Она аккуратно закрыла кромку, и полосатый обрывок стал симпатичным шарфиком — но слишком коротким.

Теперь деревце ласково погладило девочку веткой, словно хотело сказать: «Не огорчайся, всё будет хорошо…»

— Ну, держитесь за меня, — проворчала Настасья Петровна. — Пора идти.

Манюся и боярышня ухватились за жёсткую шерсть, и все трое решительно направились в темноту.

***

Коридор оказался ровным. Медведица уверенно топала вперёд, увлекая за собой незрячих в темноте спутниц.

— А ведь отраженьки не сказали, как долго нам идти, — наконец подала голос боярышня. Ноги у неё подгибались от усталости.

— Верно, — согласилась Манюся. Она тоже устала и ужасно хотела спать. — Может, ещё два дня идти. Настась Петровна, давай отдохнём!

— Впереди пещера, — отозвалась медведица, — совсем близко. Наверное, в ней и живёт подземный хозяин. Давайте уж дойдём, посмотрим. А если там никого нет — тогда отдохнём.

Вскоре вошли в пещеру. Медведица походила туда-сюда, нюхая воздух и осторожно трогая камни лапой.

— Нет здесь никого, — наконец сказала она. — Видно, старик живёт дальше.

Манюся не решилась в темноте снимать с себя сумку. Она подстелила шубку, укрылась платком — и тут же засопела.

Боярышня тоже улеглась, но Настасья Петровна не дала ей уснуть — присела рядом и тихонько спросила:

— Тебя как звать-то?

— Милослава, — ответила боярышня.

— Красивое имя, — одобрила медведица. — Я вот вижу, что ты, Милослава, девица не злая. Только иной раз ведёшь себя неправильно. Ты хоть поняла, почему мы сюда попали?

— Нет, — боярышня покачала головой.

— Помнишь, ты сказала, что любишь лесника сильнее, чем Манюся? А ведь нет крепче любви, чем любовь ребёнка к родителю. Соврала ты — вот земля под тобой и расступилась.

— Но я правда очень-очень его люблю! А она…

— А она, между прочим, кинулась тебя спасать, хоть ты и заколдовала её отца.

Боярышня вскочила.

— Не колдовала я! Не колдовала! Вот чтоб мне!.. — и уже ножкой замахнула, чтобы топнуть, да опомнилась. Так и залилась слезами, стоя на одной ноге. — Матушка моя колдовству обучена. Я её попросила… Чтобы лесник…

— Так это всё-таки ты! — сказала Манюся, поднимаясь на ноги. — Ах ты, подлая! А я-то!..

— Я попрошу матушку расколдовать его, как только мы выберемся отсюда! — закричала Милослава.

Манюся не слушала её. С отчаянным воплем она кинулась на боярышню, но в темноте наткнулась на Настасью Петровну. Милослава верещала:

— Не трогай меня! Отойди! — отмахиваясь, как ей казалось, от Манюси. Потом она споткнулась — и тоже рухнула на медведицу.

— Ой-ой! — заревела Настасья Петровна. — Слезьте с меня!..

— А ну, тихо! — раздался в темноте страшный голос, и медведица увидела, как посреди пещеры шевельнулся огромный валун. — Устроили тут мышиную возню! Спать не даёте! Вот я вас…

Раздался удар, будто камнем стукнули по камню — и в тот же миг Манюся, Милослава и Настасья Петровна стали маленькими-премаленькими: девочка превратилась в серого мышонка, боярышня — в толстую белую крысу, а медведица — в бурую летучую мышь.

— Ха-ха-ха! — загрохотал голос. — Теперь повеселимся! Кис-кис! Корноухий, поди сюда!

Послышалось гулкое: «Бум-бум-бум!» Кто-то очень тяжёлый бежал на зов со всех ног.

Мыши, в отличие от людей, видели в темноте. Застыв от ужаса, мышонок и крыса смотрели, как приближается к ним ужасный каменный кот. У него было одно ухо, а глаза светились, словно две луны.

— Бегите!!! — пронзительно заверещала летучая мышь и заметалась перед кошачьей мордой.

Кот на мгновение остановился, опешив от такого нахальства. Этого хватило, чтобы мышонок с крысой опомнились и бросились наутёк.

Они выскочили в коридор и что было сил побежали, петляя между огромными камнями, которые раньше казались им крошечными камешками. «Бум! Бум!» — гремели за спиной шаги каменного кота. «Ха! Ха!» — доносился хохот подземного хозяина.

На спине у мышонка болталась сумочка. Она сползала и мешала бежать. Толстая крыса переваливалась с боку на бок, перебирая лапами всё медленнее. Кот давно бы их настиг, если б не летучая мышь, которая вилась у него перед глазами.

Впереди показался выход в большую пещеру. Орех с вязаными листьями замахал ветвями: «Сссюда! Ссскорей!» Но тут кот зацепил летучую мышь каменными когтями и отшвырнул её прочь. Мышь ударилась о стену и сползла на пол бурым лоскутом.

Белая крыса тем временем уже вскарабкалась на дерево.

Кот в два прыжка настиг мышонка, который замер у корней ореха, не в силах забраться наверх. Чудовищная пасть раскрылась, мышонок закрыл глаза… И в этот миг сверху спрыгнула крыса. Она отпихнула мышонка — и каменные зубы сомкнулись на белой шубке.

Тут орех вскинул ветки и обрушил их на голову кота. Разгневанное деревце отчаянно хлестало каменного зверя, грозя выбить глаза, не замечая, что прутики и вязаные листья летят во все стороны. И любимец подземного хозяина не выдержал — он взвыл, бросил добычу и пустился наутёк.

***

Белая крыса лежала неподвижно, только усы чуть заметно подёргивались. Мышонок прижался к её боку, пытаясь согреть. Приковыляла летучая мышь, волоча перебитое крыло. Она вздохнула и тоже улеглась рядом.

На потрёпанном орехе опять осталось всего три листика. Он склонился перед мышами — верхние ветки легли на камни — и прошелестел: «Держитесссь!..»

Летучая мышь и мышонок кое-как подтащили крысу к дереву, но она не могла держаться сама. Тогда мышонок вцепился коготками в белую шкурку, а летучая мышь здоровым крылом, как полотном, примотала всех троих к самой верхней веточке между последними листиками.

Деревце плавно выпрямилось — и вдруг стало расти. Тонкий стволик тянулся вверх, раздавался вширь, обрастал новыми ветками. Летучая мышь только глазами хлопала. Мышонок выглянул из-под крыла и завертел головой. Каменистая равнина и озеро остались далеко внизу, стал виден свод пещеры. Там, наверху, слабо светилась прореха, в которую провалились боярышня, Манюся и Настасья Петровна.

***

В лесу было тихо и сумрачно. Лесник сидел у провала, держа в руках пёстренькую манюсину варежку. Он недоумённо переводил взгляд с неё на спящего медведя, укрытого вязаным покрывалом.

Вдруг из трещины взметнулась ветка с тремя зелёными листочками. Под листьями темнел какой-то шарик. Лесник выронил варежку, протянул руки — и ему в ладони упали три зверька: летучая мышь с повреждённым крылом, чуть живая белая крыса и серый мышонок с крошечной сумочкой на спине. Мышонок сел на задние лапки и запищал.

Леснику послышалось: «Папа!..» Он положил белую крысу на манюсину рукавичку, летучую мышь пристроил на спящем медведе, а мышонка погладил пальцем и хотел спрятать в карман…

Между тем летучая мышь упорно ползла по медведю и добралась-таки до головы. Она обняла медвежью морду крылом и тихонько заскрипела, словно заплакала. И медведь проснулся. Скосив глаза к носу, он некоторое время рассматривал висящую на нём зверюшку, а потом вдруг сказал хриплым басом:

— Настасьюшка! Что ж такое с тобой приключилось?

Он осторожно взял бурую летунью лапами и лизнул её мордочку. В тот же миг летучая мышь превратилась в медведицу, живую и здоровую. Медведица с рыком: «Кузьма!..» кинулась обнимать медведя.

— Вон как!.. — ахнул лесник, потёр подбородок, покрытый трёхдневной щетиной, и задумчиво посмотрел на мышонка, который по-прежнему сидел на его ладони.

— Да! Да!.. — запищал мышонок, подпрыгивая.

Тогда человек осторожно поцеловал его прямо в розовый нос — и едва не упал, когда вместо мышонка в руках у него оказалась собственная дочка.

— Папа, новый год уже наступил? — спросила Манюся.

Тот молча кивнул, утратив от изумления дар речи.

Девочка выхватила из сумки зелёный полосатый шарф — но вдруг, словно вспомнила что-то, оглянулась по сторонам и сказала отцу:

— Поставь меня.

Очутившись на земле, она склонилась над крысой. Та лежала, как мёртвая, но дыхание ещё чуть заметно приподнимало помятый бок.

— Поцелуй её тоже! — попросила Манюся.

— А кто это? — спросил отец.

— Увидишь, — вздохнула девочка.

Лесник не стал брать крысу в руки, он встал на колени, наклонился и на миг прикоснулся губами к белой шерсти.

— Милослава… — выдохнул он в следующую секунду.

Боярышня села и отвернулась, закрыв лицо руками.

— Не смотри на меня, — всхлипнула она. — Я такая растрёпанная!..

Лесник обнял невесту, а Манюся вдруг накинула на них свой шарф и уже хотела завязать, но Милослава крикнула:

— Стой!

Она притянула девочку к себе, и та оказалась между отцом и боярышней.

— А теперь, Настасья Петровна, завяжи шарфик, — попросила девушка. Только, смотри, не удуши нас, он же совсем короткий!

Медведица засмеялась и аккуратно стянула концы шарфика, охватив зеленым кольцом всех троих.

На светло-зелёную полоску опустилась большая пушистая снежинка — пошёл снег. Первый снег нового года.