Вселенная для Дашки

Второй этап - Анонимное перекрёстное голосование (для прозы)

Основной конкурс

«Единой вселенной не существует.

Есть множество вселенных — Мультиверс.

Все вселенные одинаково реальны»

Аксиома Бека

“The only heaven I'll be sent to

Is when I'm alone with you”

Hozier

Говорил же я Темычу: «Куда тебе нахрен пятый верс? Ты и с первыми четырьмя едва справляешься, хочешь, чтоб кукушка совсем набекрень съехала?!» Но это чудо природы разве послушает?! В итоге, все вышло, как я и предсказывал. Прямо на немецком у парня кровь из носу. Глаза закатил и брык в проход между партами. Лежит такой, белый, как трупак, кровищей на линолиуме рисует. Девчонки пищать. Немка, как отмерла, к двери фукнула — а тут я наперерез.

— Не надо, — говорю, — Надежда Потаповна, беспокоиться. Это у Савушкина переутомление. Сейчас я его быстренько в медпункт, и будет, как новенький.

Та захлопала бильярдными шарами из-под очков — на каждом вместо цифры — «Ахтунг»:

— Но Диков, может, лучше «Скорую»?...

— Не лучше, — говорю. Загреб Темку подмышки, кое-как за спину закинул и попер. У того только башка мотается и по воротнику мне соплями красными мажет.

Пока мимо Дашки тащил, смотрю — вынырнула. Глаза стали осмысленные, и в них вроде даже как интерес. Я выпрямился весь такой, скорчил рожу супермена на вылете, хотя для Темыча вес пера — давно пройденный этап. Но тут вижу, она дальше зАпнула — как говорится, свет погас, стоит каркас. Зато мне по лбу как хрястнет реальностью — это я головой дверь открыл. Лучше бы Темычевой — может, мозги бы там на место встали.

Ни в какой медпункт я его, естественно, не поволок — сгрузил в ближайшем сортире мордой в раковину. Знал, конечно, что потом орел мне спасибо скажет, но внутри хоть по-какому дрожь гадостная: все-таки при мне Темыча еще так не накрывало. Вдруг сам не выползет? По-хорошему, права была Гестаповна — в больничку бы его с иллюминацией. Только тогда все, прощай бабки. Туроператор наложит карантин, причем не только на последний верс, а сразу на все пять. Потом справки собирать забодаешься, чтобы снова в каталог поставили. Этого друг мне никогда не простит.

В общем, вымачиваю я его, слежу, чтоб не захлебнулся, а сам думаю о бренности бытия. Вот Темыч. В школе вообще не в курсах никто, что этот ботаник пухлотелый — демиург. А он, между прочим, первый свой верс открыл в двенадцать. Вернее, разработал-то базу еще раньше, только до двенадцати регистрация запрещена, даже с разрешением родителей. Предки ему, ясен пень, тут же все подмахнули — еще бы, бабосы-то в батянькин карман стали капать. Но Темка быстро смекнул, что таким макаром ему фиг что обломится, потому как папашин карман сообщается напрямую с бутылкой.

Короче, в тринадцать он подвалил к оператору со вторым версом. И поставил условие — либо вы мне новую аву и счет в банке, либо я ключик поверну и в сотрир спущу. Ну, оператор с него поржал, конечно, а потом Темыч дал ему зАпнуть. Слыхали, есть такой мирок «Режущая кромка»? Живое население — шесть миллионов, не считая гостей? Так вот, это тот самый. Ясно, что и аву, и счет оператор вынес Темычу на серебряном подносе. Правда, процент с парня содрал брутальный — типа за молчание и вредность. Ну а дальше пошло. «Зет», «Тринадцатая система»… Последний верс гений зарегил вчера, хотя я его и отговаривал. Название тут не привожу — там рейтинг 18+. Но отговаривал я его не поэтому. А вот из-за этих самых розовых пузырей, которыми он тут обильно украшает ржавый сток.

Темыч закашлялся, забулькал — нормально, значит, жить будет. Дал ему по стеночке сползти. Мдя, видок — краше на клабище откопать можно.

— Ну, — говорю, — как оно — инвестировать в будущее, которого у тебя не будет?

Он носом свистит, щеки серые:

— Обошлось же все.

— На этот раз вроде да. А что, если ты, переходя дорогу, свалишься? И меня рядом не окажется?

А это мудило улыбается только розовыми зубами и грабли ко мне дрожащие тянет:

— Спасибо, Дик.

Я молчок. Сижу напротив в ореоле демонической мрачности, подпираю заплеванный кафель. В глубинах сортира бачок капает.

— Я же ведь и ради тебя стараюсь! — Темыч расклеился, вот-вот слезу пустит. — Разве плохо: стукнет восемьнадцать и пошлем всех в другой конец бесконечности. Рванем в Штаты… Да хоть в Гонолулу! Демиургу все равно, где жить. Заведем себе виллу с бассейном и пальмами...

Чи-хуа-хуа и лимузин. Знаю, слышали. И до последнего времени меня этот план вполне устраивал. Только теперь кое-что изменилось. А мечты Темыча не включали в себя третьего.

— Какой хоть трафик у тебя был? — спрашиваю чисто, чтобы прервать демиургов треп. А то он, как бачок, всю плешь прокапает.

Темыч так и вспыхнул улыбкой, хоть у самого под носом еще мокро:

— Пятьсот шестьдесят четрые на момент блэкаута. Только на новом версе.

— А-а, поздравляю, — протянул я, привычный к несколько иным результатам.

— Тыщ, слоупок! Тыщ.

Не понимаю, как этот придурок еще не рехнулся. Как вообще можно жить, когда у тебя не черепок — а дом советов?! В моем обитаю я один, и то бывает такое чувство, что серое вещество вот-вот через уши вынесет. Часто.

Хорошо, что живу я рядом со школой. До своего дома Темыч явно бы не дополз, даже с моей помощью. Да он, в общем, и не стремился. Родаки у него разводились и с боями делили курочку, несущую золотые яйца. Точнее, петушка. Как-то я забежал к парню в разгар боевых действий, так меня чуть перекрестным огнем из окопов не накрыло. Тарелка о стенку прямо рядом с ухом разбилась. В общем, я понимаю, почему пацан дома только спит.

Короче, поперли мы ко мне. Дубак дикий. На проспекте синим дым плавает, сквозь него скользят тени людей и машин, огни мерцают оранжево — сумерки утром, сумерки днем. Сумеречная зона, по совместительству — промышленный холодильник. Мороженые туши еще верят в сказочку о солнце, хотя уже забыли, кто его выдумал.

Закопченые фасады домов лыбятся размытыми пятнами витрин. Пластиковые елочки в них напоминают, что время тикает. Но когда ты промерз душой, когда сердце колючкой опутал иней, ты не стареешь. Ты просто внезапно перестаешь быть. А если ты еще есть, нужно постараться отметить это. Нужно зажечь последнюю ночь уходящего года и смотреть, как она горит. Темыч хочет, чтобы мы зажгли ее вместе. У меня неограниченный кредит на его версы. Мы могли бы вместе зАпнуть в Зет. А еще лучше — в новорожденную вселенную. В конце концов, мне пора становиться мужчиной.

— Как тебе такой новогодний подарочек? — подмигивает Темыч обведенным синевой глазом.

Мне хочется послать его на три веселые буквы, но я просто говорю, что у меня другие планы. Раньше парень бы с меня не слез, пока все не вызнал, но сейчас ему хреново, он блюет в лифте. Извиняется, не замечая, что кто-то там уже отметился до него.

Дома я закинул немощного на свою кровать, пошел искать хавчик. В холодильнике — плесень, даже ведро под раковиной пустое. Из гостиной тихо лопочет ящик. Пошел на голубой огонек.

«Правительство в сотрудничестве с экспертами-медиками готовит законопроект об ограничении времени беспрерывного пребывания в мультиверсе восемью часами. Эта мера вызвана чередой странных смертей, которые некоторые объясняют физическим и ментальным истощнием в результате длительного подключения к платформе. Законопроект однако вызвал возмущение в широких слоях общественности, воспринявших его как покушение на свободы граждан...»

Отец развалился на диване перед экраном, но глаза пустые. Наверное он зАпнул сразу, как встал с постели. После того, как этого козла выперли с работы, он почти не слезал с платформы. А теперь его вряд ли куда возьмут — видос как у типичного задрота. Кожа висит серыми складками, сальные волосы повторяют форму подушки, белки розовые от лопнувших сосудов, в вялых пальцах предусмотрительно зажата бутылка с водой: вынырнет — не надо искать.

— Да кто сказал, что школьники зАпают прямо на уроках? — вещала с экрана жирная ТП, прижимая к брюху анорексичную девочку в длинноухой шапке с логотипом Кроличьей норы. — Вот моя Настенька выходит в верс только после того, как сделает уроки, правда, зайка? Родители должны взять это дело под свой контроль, а не политики!

Ее сменил волосатик с сиреневыми линзами, явно копировавший зетских морогов — только вот прыщей у тех отродясь не бывало, и губы от тика не дергались.

— Ну и что, если кто-то загнется в этом версе? Если ты в это время в другой вселенной — как ты можешь умереть? То есть это… все вселенные одинаково реальны, так? Выходит, ты бессмертный, так? Чего тогда волну гнать?

Я вырубил ящик и прислушался к тишине в квартире. Уроки Славка что ли делает? Он же еще не чипованный, хоть ему двенадцать стукнуло полгода назад. Братишка, конечно, на задних лапках чуть не ходил, но я сразу сказал, что с мозгами у него эту хрень вырву, если отец решит-таки расщедриться. Как ни странно, родитель меня поддержал. Правда, подозреваю, вовсе не из-за заботы о детском здоровье — просто он уже тогда подсел на платформу и знал, сколько стоит подписка.

Заглянул в комнату брата. Странно, школьной сумки нет, хотя уроки вроде у них уже кончились. Может, с друзьями тусит? Ага, друзья-то теперь только в мультиверсе и доступны. Ему даже говорить с ними не о чем. За это Славка меня с отцом ненавидит. Но я переживу. Вырастет, еще спасибо скажет.

Я пошаркал к Темычу, сунул ему стакан и снотворное. Тот замычал, но я ему ясно дал понять, что если не выпьет, сам ему пилюлю в глотку забью. А то знаю таких — я за порог, а он снова доступ откроет, он у него кстати неограниченный на всех пяти версах. В итоге приду я с кефиром, а в кровати у меня — труп.

Короче, выцаганил я у него кредитов и пошел типа в магаз. Только мне еще кой куда надо было. Я про это предпочел не распространяться, потому как не вязалось оно с моим имиджем, да и Темыч еще бы обиделся — почему я ему не даю доступа. Я-то у него все версы тестировал, парень даже сам мне чип оплатил, когда отец встал на дыбы — это давно было, мама тогда еще с нами жила.

До офиса туроператорского трястись пришлось через весь город, да мне что с того: кто меня дома ждет? В шесть уже совсем стемнело, но холл горел яркими огнями, как елочная игрушка. Секретарша затерялась за огромной стойкой, в белой блузке похожая на чайку на носу флагманского эсминца. Смерила меня из-под очков подозрительным взглядом, как будто по морде могла распознать — способен я на доходный верс или нет.

— Фамилия?

Ну, я назвался. Поднялся на лифте на десятый. Лифт огромный, зеркальный весь. И в нем такой потеряшка — куцее пальтишко, джинсы на коленях пузырятся, мордочка затравленная. На воротнике рубашки бурые пятна. Вот хрень! Забыл переодеться! Просто серийный маньяк на свободе, то-то секретарша пялилась. Пришлось молнию до подбородка застегнуть, хотя я от жары уже плавился, как сырок.

Офис был похож на кабинет зубного. Снять пальто я отказался. Потом еще сто раз пожалел. В общем, Темыч мне, конечно, про процедуру рассказывал — он же ее пять раз проходил. Но все равно было стремно. Как не сопротивляться, когда кто-то тебе в голову лезет, хоть и с твоего разрешения? Особенно если этот кто-то — стерильный тип с резиновой улыбочкой и кукольными голубыми глазами. Так и и хочется в них потыкать — настоящие ли. Короче, пришлось ему закатать мне укол. Не знаю, что там они ставят, но после этого я поплыл, а тип стал преспокойно копаться у меня в черепушке. Сколько это все длилось — не знаю. Прочухался от того, что меня мутило, башку словно надвое расколо, а под пальто все хлюпало от пота. Я сразу решил, что в магазе куплю пироженки с заварным кремом — не для себя, Темычу. За стойкость.

Смотрю, резиновый копошится чего-то в компе с недовольной мордой.

— Ну как? — спрашиваю.

А он мне такой, даже не оборачиваясь:

— Ваш верс слишком банальный. На него спроса не будет.

Спокойно так объясняю:

— Мне и не нужен спрос. Я хочу ограничить доступ.

Резиновый плечиками передергивает:

— Мы новичкам и так ограничиваем. Но на ваш мир и сотни желающих не найдется.

— Мне не нужна сотня, — говорю. — Мне нужен только один. И доступ именной.

Тут наконец пупсик этот меня услышал. Оборачивается, глазками стеклянными хлопает:

— Вы знаете, сколько это будет стоить? — а сам шарит взглядом по моим шатанам с пузырями, пальтишку потрепанному и штангам в бровях.

Я спросил, сколько. Вышло чуть меньше, чем я себе представлял. Но пришлось накинуть еще, потому как разрешения предков у меня, конечно, не было. Когда я сказал, что хочу оплатить именную подписку, кукольные глаза полезли на лоб.

— Ты что, подпольный миллионер или банк ограбил? — резиновая оболочка наконец лопнула, но я знал: под ней была только жадность.

— Какое вам дело? Не хотите денег, я уйду.

Резиновый хотел. Вместе мы подчистили Темычев счет. Доступ к нему у меня был давно — с тех пор, как демиурга хренова в первый раз выбросило в блэкаут. Кровь носом тогда у него не шла, но застремался он все равно здорово. Я долго отказывался, но парень меня убедил: случись с ним что, лучше бабки другу достанутся, чем растворятся в корпоративном бюджете. К тому же, все раво мол пятьдесят процентов мои. Потому что без меня он был ноль без палочки и кола без пузырьков.

В общем, я взял сколько нужно из своей половины — ни больше, ни меньше. И получил код доступа. В подарочном варианте. Специальное новогоднее предложение. Резиновый, подобрев от вида шестизначной суммы, даже спросил, какое написать поздравление. Я сказал, давайте сделаем музыкальное. Мой выбор заставил стеклянные глазки закатиться под надбровные дуги, но у оператора хватило мозгов на сей раз промолчать.

Домой я поскакал весь окрыленный, чуть не забыл жрачки купить. Вперся в комнату, вывалил на стол пирожные, распихал посвежевшего Темыча. Сообразил чаю и пошел звать Славку пировать. Смотрю — в комнате у него темно, сумки так и нету. Заглянул к отцу. Тот все еще в ауте перед выключенным ящиком, даже из бутылки не отпито. Набрал Славкин номер. Абонент не абонент.

Ладно, что в таких случая делают? Звонят друзьям, учителям? В полицию — пропал ребенок? Уже десять, а он еще из школы не приходил? Тут я сообразил, что никаких телефонов друзей и одноклассников у меня нету, знаю только парочку, что живут по соседству. На учителей у меня давно уже стойкая аллергия.

Короче, пошел я пинать отца. Это проще сказать, чем сделать.

— Где Славка? — ору и по щекам заросшим наотмашь. — Ты его когда видел?

У этого задрота только башка мотается, и слюни по подбородку текут. На шум выполз Темыч, жуя пироженку.

— Ты его водичкой полей, — советует. — Или кубиков лядных засыпь кой-куда. А чего случилось-то?

Я бутылку из вялых пальцев хвать и прямо в гляделки тухлые плеснул. Ага, подействовало. Родитель заморгал, закашлялся. Хрипит и граблями перед собой машет:

— Ты… чего-о?!...

— Где Славка?! — ору. — Ты отец нам, или кто? У тебя сын малолетний шляется, неизвестно где ночью, а ты на платформе оттопыриваешься с какими-то ушлепками! Ты вообще помнишь, что у тебя дети есть?!

Тут этот задрот с дивана как ломанется! Меня за шкирку сгреб, глаза бешеные, губы трясутся, а с них — пена. Дальше все — как в слоу моушен. Проносит это меня, значит, мимо Темыча — у того зенки по полтиннику, во рту недожеванное пироженное — вот-вот выпадет. Чувствую, лечу я типа через комнату и спиной о подоконник со всей дури — хлобысь! Хочу вздохнуть — и не могу. Только ртом шамкаю, как рыба. Отец на меня прет терминатором, а мне воздуху даже на писк не хватает. Темыч потихоньку пятится в коридор.

Дальше все происходит очень быстро. Родитель до меня добегает. За грудки цапает одной лапищей, так что пуговицы с рубашки шрапнелью, а второй рвет окно нараспашку. Может, душно ему стало, или решил, что это у нас зет-портал. Мне наконец удалось вздохнуть, но рано было радоваться. Мудило меня на подоконник спиной завалил, так что там что-то хрястнуло, и назад загибает. Я, конечно, пытаюсь брыкаться, но от этого только больше вываливаюсь. Чувствую все — уже выше пояса весь наружу вишу.

Тогда я замер. Смотрю прямо в черное небо, а оно на меня сыплет снежинками. Огромные, прохладные они лижут мою обнаженную кожу. Залетают страстным поцелуем в рот. А я понимаю: если человек, который шестнадцать лет называл себя моим отцом, сейчас отпустит — я упаду. И в этой вселенной меня уже больше не будет.

Руки на моем поясе разжимаются.

Последним усилием я изворачиваюсь, пытаясь ухватиться за подоконник — и промахиваюсь.

Я лечу, обгоняя снежинки, и успеваю только одно — зАпнуть.

В конце концов, все вселенные одинаково реальны. А я хочу быть только в одной.

Сегодня Савушкин — герой всей школы. Не потому, что он вчера винта поймал — нечего было на платформе сутками торчать. Нет, его по телеку показывали. Реально, в вечерних новостях! Я бы просмотрела — сидела в Нирване — но мама потом в записи мне показала. Это, конечно, не Империя криминала, но все-таки все было довольно ярко.

По сюжету выходило, что Диков, парень из нашего класса, то ли сам в окно выбросился, то ли родной папаша его выкинул — жуть какая! — а Савушкин это все своими глазами видел. Вернее, видел он, конечно, не все, потому что побежал звать на помощь. Но как Диков с отцом поцапался из-за платформы — это он точно помнил. В общем, в новостях-то наверное всю эту муть не показали бы — кому какое дело до бытовухи или малолетки-самоубийцы, когда в Зете готовится второе наступлене армии клонов? — если бы не Савушкин со всем этим трепом про платформу. Вот дождется он, введут восьмичасовое ограничение, где он тогда зависать будет?

В общем, странное такое ощущение. Вот парень сидел через парту слева, а теперь там пустое место. И пятно на асфальте. И парень вроде ничего такой, симпатичный. На меня поглядывал. Глаза у него были янтарные… Нет, янтарные, это у Эрмиэля, темного эльфа. А у Дикова какие были? Хотя теперь не важно. Их все равно от удара расплющило — так Савушкин говорил.

Бр-р! Хорошо, что я с этим Диком-фриком так и не замутила, хотя ему явно очень хотелось. Сам виноват. Знал, где меня найти можно. Другое дело, что у него денег не было — не то что на подписку, даже на единичный вход. Стоило только на его прикид глянуть, сразу все ясно. И что? Захотел бы — раздобыл. Вот я же добываю! Хотя девушкам, конечно, проще. Особенно красивым. Даже если ты не прочипованная, можно найти спонсора. Такой чип оплатит, в потом час в Нирване — и вот у тебя уже месячная подписка на Зет или Зеральное королевство, или Острова драконов. И главное — никаких проблем. Это же другая вселенная. Пусть такая же реальная, как эта, но в ней ты — не ты, а кто-то другой. Это кто-то другой ложится под потных мужиков и не только, а ты вся такая белая и пушистая, как дева Мария.

В Нирване все меняют имена, все меняют внешность. Никто не хочет быть узнанным. Но вчера, кажется, я узнала одного. Не хотелось думать об этом, больше всего хотелось забыть, но дурак Савушкин все трещал и трещал, так что я подошла и заткнула ему рот. Он удивился. Не привык, чтобы девушки давали ему пощечины. Я испугалась, что он все поймет, но это, конечно, было глупо. Этот козел подумал, я ему врезала, потому что он друга своего грязью поливал — мол, тот украл у него какие-то кредиты. Откуда у Савушкина кредиты-то?!

Нет, я просто хотела больше не думать. На физике запнула в Зет, но там меня быстро убили. Блин, придется теперь восстанавливаться с нуля — а вот это как раз кредиты. Кредиты значат — Нирвана. Нивана значит...

Я видела его пару раз с Диковым. Так, подбегал на переменках. Они были похожи, сразу видно — братья. Оба стройные, темноволосые, фигуры и черты лица аккуратные, точеные, будто у статуэток. У бабушки стояли такие в горке — дорогой немецкий фарфор. Мне никогда не давали с ними играть. Они были очень хрупкие. Однажды я тайком вытащила из шкафа мальчика, играющего на флейте, и пастушку с ягненком. Мальчик упал и раскололся надвое. Неделю потом я сидела под домашним арестом. Конечно, это случилось еще до того, как я получила чип. Маленького Пана склеили, но на месте раскола остался уродливый желтый шрам. Напоминание о моем преступлении.

Он тоже расколося там, в Нирване, фарфоровый мальчик. Не я разбила его, но все равно чувствовала себя виноватой. Почему? Почему?

Может, поэтому Диков выбросился из окна? Потому что узнал про Пана? Потому что узнал про меня?

Начались каникулы. Я не могла зайти в Зет. Потому что не могла заставить себя вернуться в Нирвану. Звонило несколько спонсоров, но я послала их всех. Не знаю, почему. Убивала время, тупо смотря телек и гуляя по городу. К новому году выпало необчайно много снега. Он все валил и валил манной кашей, будто пытался засыпать весь город. Смыть его грехи. Скрыть под непорочной белизной. Похоронить в ледяном саване.

Город еще ворочался и скрипел, расчищая бульдозерами путь заиндевевшим до самого нутра автобусам. Он еще содрогался в агонии, транспортируя нас по своим кишкам и воняя бензином. Половина из нас понимала, что каждый обречен. Второй половины здесь не было. Их поглотил Мультиверс.

Новый год я встречала дома. Мы быстро поели, и гости расположились в гостиной, чтобы вместе войти в «Богему» — пробная подписка на новый верс была подарком, который они скинули друг другу на телефоны. Я могла бы зАпнуть вместе со всеми. Я почти сделала это. Но тут мне пришло ещ одно сообщение.

«С новым Годом, Даша. Вам подарок от анонимного пользователя. С музыкальным поздравлением. Хотите открыть его?»

Я ушла в свою комнату и прикрыла дверь. Что это, кто-то из спонсоров развлекается? Немного подумав, все-таки ответила «Да».

Волнующий голос запел под примитивное акустическое сопровождение:

Я не верю, что когда-нибудь все будет хорошо.

Моя возлюбленная — луч света.

Но чтобы моя богиня меня не покинула,

Я должен принести что-то в жертву.

Должен осушить целое море,

Чтобы найти этот луч.

Блин! Это же… Это же код доступа! Неограниченная подписка на новый верс! Что за шуточки?! «Вселенная для Дашки»? Кому могло прийти в голову назвать так свой мир?

А голос продолжал петь:

Если я и попаду в рай,

То в этом раю будем только я и ты.

Я родился больным, но мне это нравится.

Заставь меня быть счастливым.

Я дождалась конца песни. Посидела, прислушиваясь к доносящемуся из гостинной новогоднему шоу. Я могла бы поджечь дом, и этого бы никто не заметил, пока не стало бы слишком поздно. Могла бы выйти из окна. Могла бы взять нож, которым разрезали торт, и вонзить его в тело каждого из гостей — по очереди. Могла бы позвонить спонсору и пригласить его прямо сюда. Какая разница, когда по мне давно уже идет трещина?

Но вместо этого я ввела код. Я зАпнула.

Он стоял на крыше, и снег падал на плечи его старенького пальто, украшая их пушистыми эполетами. Снег выседил его волосы. Даже на брови налепило маленькие сугробы, особенно там, где из них торчали стальные шарики. Мне всегда нравился его пирсинг. Но я не очень присматривалась к глазам под ним. Настало время присмотреться.

Я сделала робкий шаг вперед. Еще. Снег мягко проседал под моими подошвами. Забивался в голенища коротких полусапожек.

— Они серые, — сказала я, заглядывая в его лицо снизу. — Как туман. С темной каемкой по краю.

— Что? — он удивился. Правда, удивился. Как будто не верил, что я все-таки пришла.

— Твои глаза. Тебе когда-нибудь говорили, что у тебя красивые глаза? — Он закрыл их, и его лицо стало совсем хрупким и фарфоровым. Я испугалась, что могу разбить его — вот так, одними словами, и замолчала.

Но он снова распахнул веки и прижал меня к себе. Просто прижал и стоял так, а я слушала биение его сердца. Сначала оно неслось вперед, как скорый поезд, колотилось в мою грудь, будто пыталось поменяться с моим местами. Но потом успокоилось, застучало мернее на стыках, уверилось, что торопиться некуда. Что у нас есть время. Все время этого мира лежит, как снег, у наших ног.

— Куда пойдем? — спросил он, отпуская.

Мне не хотелось никуда идти, но я пожала плечами. Пусть он покажет мне свое создание, демиург.

— Тогда ко мне.

Мы не полетели на драконах. Мы не отрастили крылья. Перед нами не открылся телепорт. Мы просто спустились по лестнице и пошли через город. Он был по прежнему закопченым, вонял бензиновыми выхлопами и рвался в уши воплями сирен, гудками редких автомобилей и голосами гуляющих — новый год наступил. Внезапно, мне показалось, что я спала и только что проснулась. Что последние длни были всего лишь страшным сном. Но тогда сном была и вся моя прошлая жизнь. Поому что в ней я не могла идти рядом с Диком на глазах у всего города. Не могла держать его за руку. Не могла войти в его дом. Но вошла.

Дверь нам открыл фарфоровый мальчик. Счастливый и целый, но очень сонный.

— Нагулялись? — нарочито обиженно буркнул он. — Между прочим, все там ждут. Мама сказала, десерт без вас не начинать. А на нем сливки уже тают, вот! — и подозрительно сощурился. — А вы что, целовались?

Глупо краснеть преред каким-то шестиклашкой.

— Нет, — фыркнула я, сбивая снег с полусапожек. — Мы запались.

— Чего-о? — выпучил мальчишка и так крупные глаза.

— Не учи ребенка плохим словам, — улыбнулся Дик и стряхнул влагу с моих волос.