10. Сверхскоростные процессы при скольжении по наклонной плоскости.

Повесть о счастье, Вере и последней надежде (НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)

Часть первая. Чудес не бывает, НО?..

10. Сверхскоростные процессы при скольжении по наклонной плоскости.

БЕСКОНЕЧНОСТЬ. Наличие белой картонки с двумя синими переплетёнными кольцами — почти что математический знак бесконечности-открыло перед ними двери весьма специфических магазинов. Если мне не изменяет память, они назывались "Салоны для молодожёнов" или что-то в этом роде. Помимо свадебных платьев там были импортные туфли, босоножки, мужские костюмы и подвенечные платья, И МНОГО ВСЕГО ЧТО НЕ БЫЛО В СВОБОДНОЙ ПРОДАЖЕ ВО ВСЕХ ОСТАЛЬНЫХ МАГАЗИНАХ.

Но первое, что вас встречало — особенно в середине дня-это абсолютная пустота торгового зала: посетителей в этих салонах было мало. Они с Верой заглядывали в них три дня подряд, и только один раз за это время столкнулись с другой парой молодожёнов, лет так на десять помоложе их-невеста примеряла свадебное платье, жених усатав от своего непонимания вышел покурить на крыльцо.

Советская власть была помешана на спецзаказниках, спецприёмниках, спецраспределителях и прочих спецзаведениях самого разнообразного толка. Ему вспомнилось:

… — Слушай, тут один товарищ у нас в отпуске, возьми набор — сказал мне инструктор отдела райкома партии, в принципе, они относились ко мне хорошо. Не знаю почему, правда?!

Но он удивился, во-первых, прожив полжизни на обочине Советской Системы, он и не подозревал, что работники райкома партии отовариваются помимо базара и магазинов каким-то специальным образом.

Удивился инструктор и, наверное, пожалел, что предложил: в набор входила хорошая рыба, головка импортного сыра, ещё что-то такое вкусное и дефицитное — и всё это за копейки, чего в магазинах НИКОГДА не было и в помине. Но Серёжа не только удивился, он ещё посмотрел на меня неким специфическим взглядом, в котором засветилась подозрительность: любой советский человек схватился бы за такой набор двумя руками, и если мыслить логически как Шерлок Холмс...

— Кольца? Нет, обручальные кольца мы покупать не будем! — вывел его из ностальгического воспоминания голос Веры

— Ну что? Мне свадебный костюм надо покупать? — спросил он. Она как-то замялась.

— Как хочешь, — ответила она. Он смело и быстро двинулся к длинной шеренге тёмно-синих пиджаков. Взял первый попавшийся и принёс к невесте.

— Вот этот вроде ничего… — он сказал он этаким сомневающимся тоном, разворачивая вешалку пуговицами к ней и поднеся почти вплотную...

— А он тебе нужен? — сказала она равнодушно. Но тут её глаза поползли на лоб: "Слушай, а какой размер ты носишь?"

"Размер? Хм, анапест, дактиль, амфибрахий ..." Он будучи Великим Поэтом знал точно, что у русских стихов есть свои точные размеры, которые невозможно спутать друг с другом, но, впрочем, был ещё холиямб— "хромой ямб". Но чтобы у него самого был какой-то размер обуви и одежды?… Ну да, в принципе, какой-то размер есть, наверное, но до сих пор он приходил в магазин и не глядя, — ей-Богу я не вру, действительно не глядя ни какие размеры примерно брал штаны или ботинки, потом просто мерял, если были коротки-да и фик бы с ними! Как говорится, с лица не воду пить. А туфли, главное, чтобы не жали. И подешевле!

— Это же на слона! — повысила голос Вера. — Это же 62-й.

— Правда?! На слона? — искренне удивился он. — А я думал-на жирафа! — попробовал он неуклюже отшутиться.

— А у тебя… — она зупинилась и, смерив его фигуру с ног до головы, произнесла вердикт: — У тебя-48-й, максимум. Ну рост— а вот рост, наверное, 4-ый… пошли ...

Они вместе подошли к стойке с темно-синими мужскими костюмами. Вера вытащила из группы совершенно одинаковых матерчатых краев и концов какой-то и отдала ему.

Он направился в тесную кабинку для переодевания. Штаны в талии оказались свободными, и норовили съехать вниз, поэтому чтобы удержать их на себе, он — как только можно больше выпятил живот. Пиджак, наоборот, жал в подмышках, но он, приложив немалые усилия, застегнулся на все пуговицы сразу. Обернулся и посмотрел на себя в зеркало и — не узнал. Перед ним стоял молодой незнакомец весьма авантажного вида, как будто сошедший с картинки западного журнала мод.

— А когда ты, образина, последний раз смотрел на себя в зеркало? — придирчиво прохрипел внутренний голос.

— Ну как-когда? Когда брился… — ответил он ему. И тут же вспомнил, что бреясь электробритвой, он не особенно утруждал себя этим зеркалом. А так-наощупь… Тем более в прихожей у Старшего Брата было темновато.

И теперь солидному джентльмену темные круги под глазами придавали некую томность.

— То-то и оно! — саркастически расхохоталось гнусное подсознание ...

Предуготовленный к разного рода насмешкам, которые по его мнению должны были последовать со стороны Веры, он резко отдёрнул занавеску и сделал шаг внаружу.

Вера вздрогнула. Каким-то сверхъестественым мужчинским чутьём он вдруг понял, что неожиданно произвёл на неё впечатление. Только подумать, вот что значит какая-то драп-дерюга. Может, она представила на мгновение, как она будет выглядеть под руку рядом с вот таким парнем.

— Ну как?..

— Ничего… Ничего.

— Тогда берём! — поспешно сказал он, потому что от натуги сохранять живот выпяченным, у него уже глаза вылезали из орбит; он бросился почти бегом к примерочной, как к сортиру во время поноса… Натянув свои родные кримпленовые брюки, он задумался: как же он будет стоять, придерживая брюки одной рукой, во время брачного церемониала… А вдруг ему понадобятся две руки-тогда штаны что? Свалятся? Он с некоторым прискорбием посмотрел на тёмно-синий свадёбный костюм и хотел уже отказаться от него, но тут его осенило:

… Эврика! — воскликнул он. — Верёвочка! Ремень!!! Подтяжки!!!

Из примерочной он вышел с приподнятым настроением от своей находчивости. Ему даже пришла в голову ещё одна новая мысль: надо взять два таких костюмчика — один точно такой же про запас.

Он повернулся к вешалке с костюмами:

— А тут есть ещё один такой же? Или это — как всегда — последний?

— Только с перламутровыми пуговицами? — съёрничала Вера. Видимо, у ней тоже улучшилось настроение — А чем тебе этот не подходит?

— Да нет, всё нормально. Просто я хочу-про запас, второй такой же.

Вера фыркнула.

— Молодой человек, — тоном прокурора пояснила оказавшаяся, как нельзя кстати рядом, продавщица в выутюженном фирменном костюмчике, — по удостоверению новобрачных вы имеете право приобрести в Салоне для новобрачных только по одному комплекту имеющихся в наличии товаров.

— О продаже мы ставим отметку в вашему удостоверении, — сбиваясь с тона прокурора на речь участкового, завершила она пояснение. — Записываем его номер к себе для отчета.

— Всё понятно, товарищ майор, — шутливо ответил он. Продавщица как-то странно посмотрела на него.

Но какая-то волна эйфории продолжала его баюкать, и на этой волне он подошёл к безлицему манекену с напяленным на пластмассу свадебным платьем

— Слушай, а кринолинчик-то ничего! Давай я тебе его куплю?!

Он по-деревенски выпятил указательный палец в сторону скопища белоснежных рюшек, фестончиков, бутончиков, сборок и строчек, водопад которых мелкими косыми волнами простирались почти до самого линолеума.

— Зачем?

… Только мы почему-то понимаем всё это тогда, когда уже поздно что-либо исправить — ну очень было похоже на портьеры в Колонном Зале Дворца Союзов ...

Он не знал, что ответить; ответить — что он видит (он очень хотел бы видеть её!) стоящей в этом "белоснежном водопаде" на брачном церемониале — он неожиданно и вдруг застеснялся. Хотя ему казалось, что это будет неплохо, очень даже неплохо выглядеть — особенно с точки зрения его Фуева-rукуева

— Мне это не нужно, — спокойно и чётко ответила Вера. И он даже как-то не понял: что именно ей не нужно? Женитьба? Или именно это свадебное платье?

Эйфорическое настроение зашипело и испарилось. Вернулось буднично-пессимистическое.

Он остановился.

— Ты ещё чего-то хочешь себе купить? — как-то механически спросила Вера.

— Да вот ищу… может быть есть здесь хороши гавноньоль?!

— Говиньоль, — поправила она.

— Ну да! Ну да я это и хотел сказать...

— Ты хоть знаешь, что это такое?

— Это такая шляпка свадебная для тебя ...

Вера не выдержала и фыркнула....

Х Х Х

Это было пару лет назад. Но память — но память. Когда он работал в газете. Пришло письмо из колонии от заключённого, и Тереза, зав. Отделом писем — без догмата — стала читать его во всеуслышание: Пупырышкин и она укатывались со смеху от безграмотности адресанта. Он тоже улыбался, но из врождённой деликатности, не желая испортить чужой праздник, — улыбался сквозь зубы. Ему вспомнилась одна наша пословица, сказанная в сказке нашим народным героем Иванушкой-дурачком:

— Не смейся чужой беде — своя напереде.

Смеялись, они вполне естественно не над чужой бедой, не над этим бедолагой, оказавшимся за колючкой и вполне возможно — справедливо оказавшимся, а над курьёзностью его словечек и словосочетаний, но у него, отсидевшего два года в стройбате, в тот момент возник образ опутанного колючей проволокой заключённого, и он понял одну простую истину: горе человеческое, если это настоящее горе, никогда не может быть выражено иначе как вот таким безграмотным и курьёзным образом.

Если горе будет написано с соблюдением всех правил орфографии и пунктуации стандартным советским литературным языком, то это уже будет не судьба человека, а… ну например, это будет "Целина" или "Малая Земля" Леонида Ильича Брежнева. Или какое-то другое стандартизированное произведение очередного лауреата Ленинской премии, Государственной или Нобелевской премии, но никак не обычное человеческое горе.

Поздно вечером того дня он специально задержался после работы, и когда коллеги отправились подомам, то наш Шерлок Холмс полез в мусорку и достал из плевков, окурков и яблочных огрзыков это письмо. По правилам советского газетного судопроизводства, все приходящие в газету письма должны были регистрироваться в специальной книге, которую Тереза по своей генетической памяти бестрепетно называла "тал=мудом", однако как член партии с правами инструктора горкома партии имела право. И правом этим она пользовалась соответствующим образом.

Расправив смятые листки, посеревшие от лагерной пыли, он всё-таки, как истинно великий детектив, нашёл эти слова и аккуратно выписал в свою записную книжку:

— После этого, — велеречиво писал преступник в районную советскую газету, — каждое событие моей печальной жизни становилось очередной ступенькой наклонной плоскости, по которой я опускался всё ниже и ниже ...

И сейчас у него появилось точно такое же ощущение своей жизни как лестницы:

Первая ступенька — знакомство с Верой и поход на Джа*ку.

Ещё одна ступенька — Ботанический Сад и поездка по магазинам.

Третья — ЗАГС ...

В общем, до тебя мне сейчас не дойти, а до смерти — четыре шага… Оставался четвёртый шаг.

Но тогда ему показалось, что это лестница вела вверх, а не вниз. И что чёрный мотоцикл Ка-750 мчится к славе...

Х Х Х

… он вышел из подъезда и пошел вдоль этой многоэтажной горы с гнёздами балконов. Занятый своими напряжёнными напряжениями, мучительными размышлизмами, он позабыл перед выходом посмотреть на погоду в окно.

Между тем небо уже было плотно затянуто облаками, но не было холодно — теплота с духотой какой-то царили вкруг него. Но всё равно казалось, что ничего не предвещало ненастья, он даже не взял своего суперзонтика.

И вдруг — на тебе! — он ощутил на своей щеке щелчок водяной капли. Он подумал — птичка, потёр щеку ладонью, вспомнил хрестоматийное: "Хорошо, что коровы не летают!", но уже через несколько шагов асфальт вокруг него стал покрываться чёрными точками. Их становилось всё больше и больше.

Он побежал на бегу, вглядываясь по сторонам, где бы спрятаться от надвигающегося ливня, и-вдруг увидел решетчатый забор, а в нем — широко раскрытые ворота и дальше — вход в церковь, на которую он смотрел в столичной закрутке только со стороны. Проходящих мимо.

Несколько секунд, и он уже был в притворе храма. Вовремя! Капли дождя загрохотали сзади за его спиной со страшной силой, и в мгновение ока всё вокруг расплылось в дождевой мгле… Если бы он не заскочил в церковь, то сейчас бы промок до нитки и опоздал бы на свидание с Верой.

"… земную жизнь, пройдя до половины, я очутился в сумрачном храму" — цитатно подумал он по своему обыкновению, цитатно.

Он оглянулся — дверь в храм была приотворена: сердце слегка ёкнуло — случайно ли это совпадение. Не есть ли это приглашение свыше?! Из полутемного помещения церкви тянуло каким-то ну очень ароматным дуновением, впрочем с достаточно странным запахом.

"Так вот он какой, аналой!" — воскликнул он в себе.

Из курса научного атеизма, среди всяких и всяческих антисоветских сект он помнил, что внутри православной церкви распространяется специальный запах, чтобы одурманить верующих. И он почему-то решил, что это снадобье называется не как иначе как— "аналой".

Ему стало интересно — он не крестясь, а как экскурсант с гордо поднятой головой вошел в святое сооружение, и полной грудью вдохнул странный сладковатый, доселе ему ненюханный запах, странный в полной мере...

Внутри очень высокого помещения было темновато, горящие кругами и полукружьями перед иконами и накануне смерти свечи не давали необходимого света, чтобы всё рассмотреть в деталях. Он поёжился от подступившей к телу сквозь одежду прохлады.

Снаружи доносился приглушённый шум дождевых струй, хлеставших по стенам и куполам церкви. Прямо перед ним висели лики; изображения людей для него были одновременно и похожи, и непохожи на фотографии и портреты… Иконы… пожилая толстенькая старушка в белом платке прислонилась лицом к одной из них и жадно взасос поцеловала её полированную поверхность. "Во, чокнутая! — подумал он. — Явно с головой непонятно!". Сделав несколько шагов вперёд, он озирался по сторонам. Резкая вспышка молнии на мгновении ослепительно осветила внутренности храма ...

—… — —… — —… —

Это небесное явление толкнуло его шагнуть ещё по направлению к "исповедальне", — именно так он воспринял эти небольшие воротца посередине противоположной стены. Он подумал, что именно за этими воротами наедине со священником можно — ОТКРЫТЬСЯ. Иначе зачем тогда эти воротца?

Открыться совершенно чужому и может быть совершенно чуждому человеку. Многие носят свои переживания в самих себе и не имеют особой охоты делиться ими с окружающими, какие бы тяжелые эти думы ни были. Он был именно из таких. Волевым усилием он снова и снова заставлял себя не убежать восвояси.

Но неисповедимы пути, которыми приходят люди к Богу. Шагнуть, как переступить невидимую границу — вчера был там, а сегодня уже здесь. Младший научный сотрудник. Нет, он уже не был младшим научным сотрудником, он был маленьким мальчиком, заблудившимся в темно-темном житейском лесу. И вместо прохлады стало еще жарче. Бешено заколотилось внутри сердце… "Ну-ну! Это что-то новенькое!" — он автоматически стер испарину со лба

"— Нет, — взъерепенился внутренний голос, — ты что-то всё-таки перешагнул! Ты уже не можешь по-другому после этого. Жребий брошен"

" — Чего не могу?" — спросил у самого себя он. В ответ была мёртвая тишина — внутренний голос куда-то пропал.

— Слышь, ты, постой, подожди, где ты там запропастился?

— Ну чё там ещё? — раздражённо ответило изнутри самого себя.

— Слушай, бес, а что я могу сделать, чтобы вернуть назад свой несколько минут назад заброшенный за кудыкину гору жребий?...

… В этом полутемном помещении без электричества, — наконец, осталась одна женщина непривычного вида, наверное, старуха, потому что она была в двух платках сразу, за сгорбившейся спиной лица не разглядеть… Она плакалась, сморкалась и причитала замогильным шепотком на сына, который беспробудно пьянствует, и под пьяную руку лупит ее, чем попало...

— Мало молишься, — смиренно произнёс священник, у которого и бородёнка, и головёнка были покрытыми вьющимися рыжими волосами.

— Ну как же мало, батюшка, — слезливо заспорила она. — Сегодня утречком 43 раза прочитала Отченаш. И псалтырю читала… Вчера вечером читала...

"Ну вот какая тут тайна исповеди!? — подумалось ему, и сердце его тоскливо сжалось. — Как на сцене".

Поняв это, он захотел уйти ...

Выходя из церкви, он поднял глаза ввысь, и ему показалась, что какие =то смутные тени пролетели под омытым дождем куполом ...

— Нет, это тебе просто показалось, — проснулся внутренний голос. — Ты же изучал научный атеизм!

— Религия — это сила слабых, это сила слабых духом. Сильные духом организуют подпольный обком, уходят в лесные партизаны и напоследок будут прокляты Сталиным как враги народа. Враги советского народа.

Любая религия — вспомнил он слова Лектора — паразитирует на присущем каждому биологическому существу страхе смерти. Буддуизм, магометанство или христианство пытаются снять этот страх смерти разумным путём… Религии рационализируют ...

— Что вы всё о смерти да о смерти? Прочитайте лучше нам стихи! — с места поднялась пьяненькая уборщица кинозала. — Я вас любил, любовь ещё быть может… — тоненько завыла она всемирно известный романс

— Гражданка! — окрысился на неё Лектор, невольно выдав свою социальную принадлежность. — Тема нашей лекции: "Мировые религии ака орудие империализма "...

… Когда он вышел из прохладного помещения, то дождя уже не было, и на дворе вовсю светило солнце, а его тело объяла влажная духота. По бокам земного пространства между домами бежала вода, она бежала дальше на Императорскую, где поток грязной напоминал уже целый ручей. Проезжавшие машины поднимали волны аналогичные прибою, а какой-то лихач извлек колесами целый фонтан брызг… Женский визг засвидетельствовал, что струя грязной воды достигла цели ...

— Чтоб ты козёл сраный перевернулся! Чтоб ты разбился, скотина! — пообещала ему вдогонку женщина, чей нарядный костюм покрылся мокрыми и грязными пятнами ...

Х Х Х

В трамвае, а может быть в автобусе, или даже троллейбусе они ехали:

— ты знаешь — все эти надписи можно читать наоборот: с начала до конца — и получается преуморительно смешно — то есть я хотел сказать: с конца до начала

— Да, знаю — есть такая игра. Называется слово и выигрывает тот, кто быстрее всех без ошибок произнесёт его наоборот с конца до начала — ответила Вера.

— Она называется беседа

— Да нет! Она называется балда, — поправила его Вера.

Он провожал её домой из Марьинского Мосторга ...

Да ...

Нет ...

— Ыткудорп! — звучно произнёс он.

— Что? — не поняла Вера, изумлённо взглянув на кавалера.

— Да вот, продукты, говорю, — смущённо затараторил он. — Если наоборот, то буде ыткудорП...

Я имею в виду то, что ни один магазин кроме Продуктов в те годы не работал по воскресеньям в Москве! Как вы думаете почему?

— Но больше всего мне нравятся такие магазины как алимдюЛ или аналтевС, — продолжал он, повинуясь грустному и отчасти сумеречному настроению.

— Это ты о чём?

— О магазинах женской одежды… алимдюЛ-это по-моему на Курском вокзале, а аналтевС-тоже где-то есть. Это же надо додуматься?! Назвать магазины женскими именами! Хотя если судить по произношению — алимдюЛ досталось нам в наследство от татаро-монгольского ига, а аналтевС-это что-то древнегреческое, вроде "басилевс" прикочевало с Византийской Империи: Москва— это Рим ?13...

— А что тут плохого? Есть ещё Ванда...

— Ыткудорп-это чукча, ехавший в Стокгольм автостопом, но очутившийся почему-то в Москве.

Нульф, — откуда же они возвращались?

Память отшибло!..

Если кто знает — перед северным входом на ВДНХа есть типа большой площади, там трамвай делает круглый поворот, а ещё там подальше перекрёсток. Я точно помню, что мы шли от ВДНХа — сгущались августовские сумерки позднего лета, и темнота была уже вполне ощутимая для глаза.

Невдалеке шумел поток автомобилей — зажжённые уже фары машин чертили горизонтальными линиями проспект Мира, вдоль него уже зажглась цепочка фонарей, а там, где они шли, была еще относительная тишина. Слева возвышалась грандиозный символ. Если не задирать голову, то в абсолютной близи были видна сплошная каменная стена, на крыше которой с точки зрения рядового Человека только четверо ног...

И вдруг ударил гром небесный — это было удивительно, потому что на вечернем небе не было ни тучки, ни даже облачка… Было ещё не темно, но уже и не светло.

Мы рефлексивно подняли головы и глянули наверх — в темнеющем небе прямо над ними расцвёл рассыпающаяся на глазах куча разноцветных огоньков, а за ним — справа и слева ещё один звёздный шар и ещё один всплеск, — они, осыпаясь, медленно таяли в тёмной синеве друг за другом.

— Так это же салют!

— Да-а-а — сегодня же воскресенье, и какой-то праздник… Красный день календаря!

— Нет и не может быть никакого праздника — это салют только для нас, только для нас двоих… Это же салют в нашу честь! — воскликнул он ликующим голосом. — Москва приветствует наш союз!

Вера ответила лёгким смешком.

"Я точно помню, что мы шли от ВДНХа к проспекту Мира".

И как бы в подтверждение его слов, в чью честь салют, — в воздухе запахло серой, пороховым дымом и гарью. Более того, — на их ничем не покрытые головы посыпались какие-то ошмётки… Позже он узнал, что артиллерийские батареи, производящие фейерверечные выстрелы, видные далеко в небе всей Москвой, были расположены как раз где-то недалеко от ВДНХа, поэтому остатки от гильз или ещё что-такое осыпается на землю именно в его окрестностях...

Эта гарь и дым, стеснившие дыхание, не дали им возможности остановиться и полюбоваться фейерверком, который столица давала в их честь. Они стали задыхаться, она схватила его под руку, и они не соговариваясь побежали стремясь как можно быстрее выйти из зоны обстрела… К перекрёстку!

Когда они добежали до проспекта Мира, салют затих. Над площадью вокруг этого великолепного советского секс-символа Смычки Болта и Мохнатки повис синеватый дымок… Пороховой туман всё больше и больше сливался с крепчающими сумерками, он был почти невиден, да и запах уже рассеивался… А они уже добежали со всех ног к перекрёстку, проскочили зебру, и пришли на автобусную остановку.

Вот таким странным образом приветствовала их союз. Но — запах, но — запах ...

Но вдруг в небе снова засверкали фейерверки, и грохот орудий пошёл по второму кругу, и надо, наверное, было задержаться и задрать глаза на Небеса Своего Салюта, однако тут подошёл автобус, и он с Верой сели в автобус.… Смотреть на красоты праздничного фейерверка, задыхаясь от вони и гари, стечение обстоятельств не оставило им времени. Если бы автобус не подошёл, они могли бы подольше посмотреть на Свой салют, но ему подумалось в тот момент, что в их жизни будет ещё много салютов

И он как всегда, оказался — неправ: единственный, первый и последний в их жизни.

Был ли в этом намёк, что жизнь — коротка?!

"Какая великолепная сцена: влюблённая парочка, бегущая от салюта — ну прямо дети, бегущие от грозы… Запомнить бы её хорошенько, все ощущения — чтобы потом описать" — подумал наш герой, уже в автобусе, набирающем скорость.

Запомнить-то он запомнил, вот только описать не смог! Не оказалось у него такого замысла, куда бы мог он вставить жениха и невеста, бегущих от салюта, данного в — "их честь"...

Салют для двоих — но эти двое практически не смогли полюбоваться тем, что им было им предназначено: сначала — из-за гари и дыма, потом — автобус ...

На следующий день, вспоминая и пережёвывая события вчерашнего вечера, он сообразил, вот что там произошло на самом деле — именно под салютом они инстинктивно впервые взяли друг друга под руку и бежали неким единым слитным существом, и если было бы возможно посмотреть на них со стороны, то эта четырёхногая "каракатица" наверняка была преуморительно неуклюжей и смешной ...

Х Х Х

… его мысли вернулись к Чёрной Женщине. И хотя он прошлый раз обошёлся с ней весьма грубо, но сейчас он глубоко задумался над тем, что она из себя может представлять.

Первый вариант: это действительно, не глюк, а живой человек, который вполне естественно от Веры, от её окружения — как бы следит за ними. Он совершенно не знал ни круга её знакомых, ни что у неё было до него и был ли кто вообще. Не только не знал, но и не хотел интересоваться этим — принципиально. Чёрная могла отпугивать его из каких-то далеко идущих соображений. Может быть она хотела отомстить Вере и не хотела, чтобы та вышла замуж… Такой вариант был для него вполне реален.

Второй вариант: просто сумасшедшая, которой понравился он сам и которая в силу своих бредовых мыслей — а бредовых, это значит, совершенно никому непонятных, в том числе и ей самой — вообразила, что вот этому молодому человеку в Москве грозит какая-то беда или несчастье и по своей сумасшедшей жалости решила предупредить его ...

Одной из проблем было то, что встречи с Чёрной Женщиной осуществлялись, во-первых, как бы на ходу, в движении во-вторых, в то время когда он был вместе с Верой… Если бы ЭТО появилось перед ним в то время, как он был один, например, выходил с квартиры Старшего Брата или, наоборот, возвращался на неё — то безусловно он бы предпринял ряд энергичных действий, чтобы выяснить её настоящую природу; остановился и поговорил с ней попроще и — узнал бы побольше… Впрочем, не факт: он весь был поглощён своей новой знакомой, и как-то инстинктивно отстранял от себя эту Чёрную Женщину… Она могла бы понадобиться потом… Да он мог просто застрашниться!

В ходе его размышлений его заинтересовал другой вопрос. Интересно, как наркоманы отделяют свои галлюцинации от реальности? Если писатели не всегда могли — "Ты знаешь, какую штуку сыграла моя Татьяна? Она выскочила замуж за генерала!" — сказал как-то гениальный арап своему знакомому, и тот был очень удивлён, когда понял, что речь идёт не о живом человеке, а о вымышленном образе… — то, что говорить о наркозависимых?...

Х Х Х

Это были две увесистых пачки в обёртке. В людской толчее, с ними было бы не ай-яй-яй! Но он уже немножко изучил столицу и выбрал оптимальный географический путь: на электричку в первый вагон, а там с железнодорожной платформы пешком безо всяких там метро и автобусов. Путь действительно оказался лёгким и свободным, он не шёл, а летел как на крыльях мимо санатория, в котором работала Вера: по пути этому он представлял, как она обрадуется. И вот он уже звонит в уже знакомую дверь. Она попеняет ему на трату, но-возьмёт-не выбрасывать же!

Она открыла ему. Он втащил пачки в прихожую и с весьма довольным видом бросил к её ногам.

— Это ещё что такое? — изумилась Вера.

— Это две накидки на кресла и покрывало на диван. Помнишь, мы с тобой их видели в Универмаге Деревенском. Они тебе понравились, но ты сказала, что они слишком дорогие. Так вот — я же завтра уежжаю. И мне кажется, что… Ну вобщем, возьми-это как подарок от чистого сердца ...

Он хотел сказать: "Ну какая разница, мать, между розами и этими тряпками? Всё подарок! Но розы ты бы взяла, не так ли? В конце концов номинально мы с тобой жених и невеста. И заметь! — розы — они через неделю завянут, а диванный комплект будет долгие годы напоминать тебе обо мне, таком странном молодом человек среднего возраста — 32 лет от роду, как бы дальше всё не происходило в нашей жизни".

Но вместо этого многословия, столь типичного для него на бумаге, он пихнул ногой сначала один баул:

— Здесь покрывало, — сообщил он.

— А здесь, — пнул носком туфли второй тюк, — накидки для кресел.

Вера покраснела. Она пожала плечами, сложила крестом руки на груди:

— Я такого подарка от чужих людей не возьму! — твёрдо металлическим тоном сказала она.

Он в недоумении посмотрел на неё. Вот как?! Этого он не ожидал совершенно и растерялся...

— А чего я с ними тогда делать буду?

— Ну чего хочешь, того и делай!

По идее надо было упрашивать, может встать на колени, но — у него как-то не лежала душа к столь патетическим жестам, вполне уместным на сцене или в кине, но здесь было другое — это ведь жизнь! Не лежала душа к такого рода телодвижениям. Воцарилось молчание.

— Ну ладно. — сказал, наконец, он. — Тогда я поехал...

— Ты когда уезжаешь? — она знала, что он уже взял билет обратно домой.

— Завтра, в десять — с Курского.

Он подумал, что она захочет его проводить. Но прозвучало совершенно другое.

— Ты будешь писать мне письма? — неожиданно для него спросила Вера чётко и требовательно.

— Письма? — он и об этом и не задумывался. Вопрос поставил его в тупик. В конце концов есть телефон:

— Если она, сука, не берёт твой подарок, — прохрипел внутренний голос, — то почему ты должен париться с письмами к ней?

"Я тебе объясню, — ответил он хрипатому, — это, но немножко попозже! Наверное, во второй части этой горестной Повести". Ответил он ему чужими словами.

Пауза затягивалась.

— Наверное, буду… — раздумчиво сказал он и вздохнул.

— Я люблю читать письма, очень люблю. Обязательно напиши мне, хорошо?

— Хорошо! — неожиданно для себя легко согласился он.

— Я буду ждать!..

Х Х Х

— Не хочет, значит? Кгм — хм, — откашлялся Старший Брат. — Харчами значит перебирает?.. А со свадьбой как?

Он пожал плечами: Никак!

— Она просто будет шлёндать с этим удостоверением… Скорее всего, ничего не будет.

Старший Брат ещё раз посмотрел на объёмные тюки:

— И сколько это барахло стоит?

— 350!

— Обалдеть! Дайте две!

— А там две и есть — две накидки и покрывало. Или наоборот… — он уже не помнил, где что лежит.

— Ты не понял — это я так образно… Что-то очень дороговато будет. Чушь какая-то. Что же это за драп-дерюга такая?! Золотом что ли переплетённая...

— Это эксклюзивный товар! — пояснила Фотинья. — Я тоже их видела: они сделаны в единственной экземпляре. Изделие народных промыслов СССР.

— Хм, изделие?! Резиновое изделие… — продолжил Старший Брат с гнусным смешком. — Ну и что ты с этим изделием собираешься делать?

— Да что хочешь! Я хотел на мусорку бросить, чтобы не таскаться — здесь Старший Брат вздрогнул, как будто не словом, а плетью перекрестили, — потом подумал: может вам пригодится...

Старший Брат переглянулся со своей женой.

— Ты когда ещё приедешь к нам?

— Не знаю, — ответил он. — Может быть летом, в следующем году.

— Приезжай на Новый Год! = пригласила Фотинья. — У нас здесь будет весело. Сходим в Большой Театр. На каток.

— Как раз к тому времени тебе ещё одну невесту найдём, — расщедрился Старший Брат.

Х Х Х

Третий вариант, что всё-таки это галлюцинация — а это значит, что его дела очень и очень плохи. До сих пор он галлюцинаций не видел. Особенно таких ярких и чёрных. Их появление могло свидетельствовать об усилении и прогрессирование некоего психического заболевания… Какого именно понять было невозможно? Тем боле такая живая и пластическая. В пользу этого свидетельствовало то, что — хотя он их помнил весьма смутно — облик первой Чёрной Женщины, появившейся в первый день поездок по магазинам, не соответствовал той, которая возникла при их попытки подать заявление в ЗАГС. Единственным что их объединяло — это была их чёрная одежда. А если это разные люди — тогда как? Не есть ли это настоятельная необходимость по возвращении в родной город сходить на консультацию к психиатру?.. И сразу же после этой мысли он понял, что именно в родном городе ни к какому психиатру он не пойдёт… Можно ли вообще в Москве попасть на консультацию инкогнито? Он решил прозондировать эту почву у Старшего Брата при первом удобном случае, предупредив его, чтобы он скрывал сию страшную тайну самым строжайшим образом.

Если наука развивается и видоизменяется буквально с каждым десятилетием, то астрология и прочие шаманские чудеса и прелести застыли на той же точке отсчёта, что они были и в 16-м веке. Ничего нового в них не появилось со времён Аристарха Самосского...

Четвёртая гипотеза: это появление этого смутного образа — свидетельство конфликта между его подсознанием и сознанием. Подсознание его предчувствует какую-то беду, несчастье, настроено пессимистически, и не имея возможности прорваться в сознание прибегает к созданию вот таких вот символов… Это была самая слабая и в то же время самая привлекательная его теория. Самая слабая — потому что оставался неотвеченным один вопрос: почему подсознание решилось действовать не через сон, а через — галлюцинацию ...

После того, как он познакомился с Верой он постоянно пребывал в каком-то супернапряжённом состоянии: с одной стороны, он уверял себя, что в случае провала он абсолютно ничего не потеряет, с другой стороны...

Удивительно, что здесь как по мановению волшебной палочки всё складывалось само собой и не было никакого желания ломать чудесное стечение обстоятельств. Более того, чем больше он знакомился с Верой, такая привычная попервах мысль: плюнуть и уехать — она уже не возникала совсем.

Кто-то или что-то внедрило в его сознание мысль: как бы не закончилось с Верой, он ничего не теряет, а только приобретает. Возникала большая благодарность...

Оборотной стороной была ещё усталость, и вот эта твёрдость сливающихся буквально склеивающихся друг с другом обстоятельств, — она проникала посредством усталости… Сила, которая сталкивала, соединяла их вместе была беспощадной… Абсолютно безжалостной!

Многие люди оглядываются в своё лично прожитое прошлое, иногда гордясь своими поступками и принятыми решениями, но чаще — проклиная себя, называя себя любимых дураками и дурами — за то, что не сумели, прошляпили, и прочь.

Прочь!

Жизнь могла сложиться совсем по-другому...

Нет, не так! А вот так:

Разве жизнь его могла сложиться совсем по-другому?

Понимаешь, это не была любовь, это не была даже страсть, это было чувство, которое гораздо сильнее всех любвей со страстями вместе взятых.

Х Х Х

Он посидел со Старшим Братом на кухне — как бы на расставание прощально: завтра тот пойдет рано утром на дежурство в свою Железобетонную Академию, а он еще будет спать. Брат был в ударе:

—… слышь, братан, я немного подзабыл, так кто у нас из царей на Советской Руси был?..

Брат был в ударе: он рассказал много новых анекдотов, в том числе и политический… Последний из них касался ответа на вопрос, кто из тварей видимых и невидимых, сущих на Голубой планете переживёт Продовольственную программу… Потом спел пародию на известную песню "На пыльных тропинках далёких планет..."

—… — —… — —… —

Старший Брат замолчал. Старший Брат взял младшего брата за загривок, и притянул его голову к своему лицу, так что они стукнулись очки в очки:

— Ух! — выдохнул Старший Брат. — Как я тебя ненавижу!..

(Продолжение следует)

— Это я пошутил, товарищ майор, — подняв угол скатерти покрывавшей ресторанный столик, сообщил дрожащим шёпотком Старший Брат. Место действия — гостинца "Вселенная".

— Ты очень неудачно пошутил! — ответил ему откуда-то издалека механический и металлический как из бочки гулкий Голос из Ничто.

(Примечание автора: "Голос из Ничто" — название одного из рассказов Юрия Мамлеева)