Ты не умеешь жить, чудило в перьях! Глава третья.

Повесть о счастье, Вере и последней надежде.(НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)

— А куда мы еще пойдём?

— Никуда, — сухо отрезала Вера.

Часть Первая. Чудес не бывает?

Глава третья. Ты не умеешь жить, чудило в перьях!

— До свиданья, — сказал он, устремив взор на свои пыльные сандалеты.

— Всего хорошего, — ответила она, смотря куда-то в сторону.

Завтра? У них судя по всему, а особенно по равнодушным голосам, не было этого "завтра". Фотинья и сестра Веры многозначительно переглянулись.

Они никуда больше не пошли, а расстались холодно и поверхностно, даже не договорившись о — "созвониться". Обратный путь сваха и жених проделали в такси по счётчику также молча и без особых приключений.

Он вылез из машины. Фотинья, искоса взглянув на него, но не сказав ни слова, опять заплатила.

"Холодное далёко, не будь ко мне жестоко" — немилосердно пропел внутренний голос внутри души его.

Однако на квартире его ожидал некоторый не совсем приятный сюрприз. Старший Брат вовсю хозяйничал на кухне. Хотя его самого видно не было, но по голосу было очевидно, что сейчас он полностью соответствовал своему изречению: "От настоящего мужика должно пахнуть слегка одеколоном, покрепче табаком и всегда — шнапсом"

— Миллион, миллион алых рож из окна, из окна видишь ты! — пел он. — Кто не пьёт, кто не пьёт, — тот всерьёз и давно свою жизнь превратил в говно…

Вскоре он пошел по второму кругу, видимо на бис:

— Миллион, миллион алых жоп из окна …

Скинув туфли, Фотинья пошла сразу на кухню. Пение смолкло ...

… — Зачем? — Старший брат так резко откинул голову в изумлении назад, что очки слетели с его носа, но он ловко поймал их и снова водрузил на шнобель.

Он пожал плечами. В этот момент он действительно понял, что не в состоянии внятно, а самое главное — понятно объяснить Старшему брату, зачем он купил этот объемистый "веник". Что его побудило именно выкинуть целую кучу денег? Тщеславие? Или, наоборот, беспробудная глупость? Может быть отчаяние? В общем. Полная его непрактичность подтвердилась в очередной раз ...

По-своему Старший брат любил своего младшего брата по семейному прозвищу "Бледнолицый брат мой", и хотел ему счастья, удачи, успехов… Но здесь мне кажется сейчас ключевыми эти слова "по-своему": свои ведь мозги в чужую голову не вставишь, не правда ли? Но, как ни странное, он ни чуточки не жалел об этом.

—… — —… — —… — —… —… — —… — —… — —… —… — —… — —… — — ...

— Братан! Я такого от тебя не ожидал. Я, конечно, знал, что ты чудак на букву эМ, но не до такой же степени! — Старший брат горестно всплеснул руками

— Ты что не знаешь, — он стал в позу ментора, уперев руки в бока — что баба любит ушами, а мужик глазами?

Он промычал в ответ что-то невразумительное: откуда ему, писателю, инженеру-конструктору человеческих душ, знать такие тонкие психологические нюансы… —… — —… — —… — —… —… — —… — —… — —… —… — —… — —… — — ...

— Ты должен был купить одну маргаритку — понял! — это я тебе на будущее говорю, братан, всего лишь одну маргаритку, но преподнести этот аленький цветочек с таким словами — С ТАКИМИ СЛОВАМИ! — чтобы она прослезилась от счастья и повесилась тебе на шею, а ты что?

— Я молча ей отдал цветы, и она ушла вместе с ними в ванную, — пожал он плечами.

— При чём тут маргаритка? — вмешалась непоседливая Фотинья. — Маргаритка — это приусадебный цветок, он в горшке растет ...

Тут ей стало смешно, и она звонко расхохоталась.

— Замолчи, о женщина! — и снова обратился к брату:

— Ну нет, а что ты ей сказал? — Старший брат в какой-то ярости потряс кулаком величиной в заварочный чайник средней величины перед его бледной рожей. — Ты что совсем ничего ей не сказал?!

— Я сказал: как у вас тут зелено, как в деревне, — соврал он первое, что пришло на ум; на самом деле он уже не помнил, что он там говорил на самом деле, и сейчас уже никогда не вспомнит; единственно, что комплиментов он точно не говорил.

— Ну ты даешь! Деревня! Зелёная Деревня! Картина Репина: "Хорошо в деревне летом!". А тебе слабо было сказать, что она самая красивая?! — взъярился Старший брат; он очень переживал за его дальнейшую судьбу в столице, но я не в силах изобразить его убийственный сарказм.

— Правда что ли? — добросовестно удивился он.

— А как ты думал?

Он понурил голову и пожал плечами. "Зачем врать?… " — подумалось ему.

— Ты должен был сказать, что лучше её нет в мире! Что ты с этого мгновения, как её увидел, без неё жить не можешь!!! Понял? — Старший брат был искренне огорчен придурочностью младшего родственника. — Что ты спрыгнешь ради неё с десятого этажа без парашюта, чтобы доказать свою любовь! Ты понял или нет, что ты наделал?

"Не хочу я прыгать ни с какого балкона, — уныло прозвучал внутренний голос у него в ушах и отдался в висках. — и вообще я не хочу прыгать! Я не хочу участвовать в гонках самцов ни по вертикали, ни по горизонтали… "

— Делай выводы! — с презрением резюмировал Старший брат. — Иначе столичной прописки тебе не видать как ушей без зеркала! Где вы встречаетесь следующий раз?

— В Ботаническом Саде.

Густые черные брови Старшего брата резко сошлись на переносице, а сам он в мгновение ока наклонялся над родичем как коршун над желторотым цыпленком. Цыплёнка жалко очень ...

— Где-где?! — в неподдельном ужасе прогрохотал он над ним как вешний гром, а может быть даже сильнее.

— Ботанический Сад, — соврал родич шепотом приговоренного к расстрелу. Он побоялся сказать, что они с Верой вообще ни о чем не договорились. Предчувствия его не обманули.

— Ты чё? Как у тебя с головой? Какой Ботанический сад! — уже не сдерживаясь, Старший брат затопал на него ногами. — У тебя что нет денег?

— Деньги есть.

— Ты должен был пригласить её в ресторан! Нет, братан, ты чего-то не догоняешь по жизни! И не просто ресторан, а крутой ресторан! — при этом он назвал пару кабаков, где сесть за столик даже со связями и знакомствами было весьма непросто: места были расхватаны и оплачены на несколько дней вперёд. А может и на месяц вперёд. Я не узнавал — врать не буду.

После этого я часто задавался вопросом, что такое любовь с первого взгляда. Я смотрел художественные фильмы про любовь и про б… ство, читал книжки и даже ходил в театр, а также в цирк и балет — но так и не понял, почему у моего героя был такой бешеный первый взгляд, и почему не пролетали между юношей и девушкой никакие искры и не возникло никакого сердцебиения в унисон и т.п. и т.д.

После этого не ахти приятного разговора он долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок, слушал яростную музыку Большого Города: шум машин, подъезжающих с продуктами к магазину, расположенному на первом этаже, брань экспедиторов и перебранку приёмосдатчиков с товароведками, разухабистые крики и удалые песни пьяной компашки, расположившейся во дворе детского садика — в советское время, по-видимому, детские дошкольные учреждения не охранялись ...

… Он проснулся (во сне!) сидящим за столом в своей комнате трехкомнатной квартиры в степном и пыльном городке. Ночь. Тишина. Родители безмятежно храпят за стеной во тьме ночной. Не спится лишь ему: какие-то странные чувства и ощущения обуревают его. Перед ним раскрытый ровно посредине толстый русско-английский словарь и ещё Перед ним лист бумаги в клеточку, и на нём он тщательно и с большим пристрастием чёрной шариковой ручкой вычерчивает на нём вычурный крест… Фигура чем-то напоминает трефу, то есть не прямоугольник, а квадрат, как рисуют эту чёрную карточную масть… Мало-помалу всё большее волнение охватывает его. "Мне неприятен этот рисунок, и я не понимаю, зачем я его нарисовал! Его срочно нужно ликвидировать!" — подумал он. Словно подслушав его мысли, крест выгибается своей серёдкой кверху с бумажной плоскости, и его горизонтальная крестовина приходит в судорожное движение

— Нет, нет, — заверещала графическая уродина. — Ты сам нарисовал меня! ты… ты… ты… Ты и только ты!

И тогда он с бешено забившимся сердцем конвульсивно схватил листочек с нарисованным крестом за краешек, и побежал к окну, чтобы выбросить кошмар на улицу через форточку… Форточка высоко, он размахивается — а эта жуткая трефа внезапно полностью отделяется от бумаги (Это же ведь сон?!), и плывёт по воздуху ко мне, а я, застыв как парализованный, смотрю с ужасом на приближающийся чёрный крест, но сделать ничего против не могу. "И зачем я только нарисовал ЭТО?!" — но не могу — и не могу даже пошевельнуться… Трефа властно приближается вплотную, ложится мне на грудь, и затем медленно, но неудержимо вдавливается в моё тело, никакой боли я не чувствую, только панический ужас, и в следующее мгновение с какой бессильной тревогой я смотрю на свою голую грудь — а на ней ничего нет, никакого креста, — и где же? — но внутренним взором я вдруг понимаю, что крест нарисовался у меня на спине, болтается там на тонюсеньком черном шнурочке… Это даже не шнурок, это волос брюнетки, в любую секунду готовый порваться. "Почему на спине? — подумал он, отходя от кошмарного страха. — Крест ведь носят на груди?!" — и вот на этой волне сновиденческого недоумения он проснулся, стараясь осознать где — пока понял, что он в гостях в столице, но яростную музыки Большого Города уже слушал дружный храп своих ближайших родственников, а не отца с матерью как это было в кошмарном сне. Старший Брат храпел раскатисто и с перерывами, Фотинья — мелко, но непрерывно, и с каким-то совершенно непонятным скрипом.

Засыпая во второй раз, он как оглушенный и оглоушенный проваливался в очередную чёрную пустоту, и одной из последних его мыслей было то, что завтра он обязательно поедет в мострансагенство, чтобы купить билет на поезд домой. Ну их всех нафик! Он так устал… Скорее домой! Эта мысль его окончательно успокоила, и он моментально заснул уже сном младенца.

Глава четвёртая. Ботаник в Ботаническом Саду.

Здесь я хочу раскрыть маленький свой секрет. В предыдущей главке я пишу, что он никак не воспринял свой визит, он вообще не старался понравиться этой девушке, не говорил никаких комплиментов, и — даже не понимал, зачем он сюда приехал. То есть он не был ухажёром, ни даже женихом. Он не знал, о чем с Верой разговаривать. Это было вызвано тем, что ...

(Продолжение следует)