Глава 2

— Я все понимаю. Я даже больше понимаю, чем ты можешь себе представить, — силуэт шел, чуть выдаваясь вперед не резко очерченной головой, — Да, ты пыхтел, из последних сил надрывался, копил в семью все то, что называется благополучием. И вот теперь нет тебя. Твоя оболочка — контейнер для того, что осталось, в сущности, от тебя. Это даже субстанцией не назовешь. Ты что, не можешь раз и навсегда понять, что то, что было с тобой до момента перехода в этот мир, осталось там? Это просто осознается, если трезво сесть и взвесить все «за» и «против». Так ты любил говорить? Но осознай для начала, что для тебя остались лишь эти отрицательные «против». А то, что могло бы уложиться в копилку «за» — осталось в мире из которого ты ушел. И заметь, ты всю свою жизнь сам себе помогал уйти, осознавая это и наплевательски относясь и к своему организму, и к тому положению, в которое ты попал на своей финишной прямой. Разве не так? Себе-то не лги.

Они шли, какое-то время, молча. Он все еще пытался понять и осознать свой статус, роль … черт, как же еще назвать?

— Черта, даже в мыслях не вспоминай, — силуэт сбавил темп, и они двигались, сливаясь локтями.

— Они есть?

— Я не знаю. Но, кто-то же включает тот яркий луч, который торгаша уволок из квартиры твоей соседки.

— А ты раньше видел такое?

— Видел и не раз. Видел и другое. Есть еще тьма. Она тоже поглощает.

— Тьма?

— Да, такой сгусток без оттенков и теней. Я бы назвал это — антисвет. Когда это случается, даже лампы уличных фонарей еле различимы.

— И силуэты исчезают так же, как и в свете?

— Примерно так же. Кричат только, как резаные, — собеседник рассмеялся.

Через некоторое время, он остановился, глядя в сторону железнодорожной насыпи. Где-то там, в лесополосе горел костер. Яркое зарево от разожженного огня освещало стволы деревьев.

— Ну? Чего стал?

— Мне трудно тебе это объяснить, но хочется у огня посидеть.

— Ох уж эти мне, романтики. Посидим. Сейчас придем и посидим. Пошли дальше, я тебя сейчас в такое место приведу, что и уходить не захочешь.

— Там есть огонь?

— Огонь? Не просто огонь. Там камин, — силуэт многозначительно поднял руку, в которой угадывался вздернутый вверх указательный палец, — Его жгут каждый день. Тебе ведь нравится камин. Жаль, только, что не всегда приятно сидеть возле него.

— Почему?

— Хозяин того дома часто привозит подружек на ночь. Они перед камином устраивают такую борьбу нанайских мальчиков, что меня начинает одолевать злость и дикая тоска. И все это в сочетании с разочарованием в теперешнем моем положении.

— Ты много знаешь обо мне. Следил, что ли?

— Не следил, — силуэт остановился и развернулся, — Я наблюдал. Я долго наблюдал. Мне скучно одному шататься в этом мире духов. А ты … Ты был интересен мне еще при жизни.

— А ты знал меня при жизни?

— При твоей жизни я уже давно был мертв.

— Мертв при жизни. Я сейчас живу при своей смерти.

— Ну, узнаю, — силуэт, наклонив голову к плечу, протяжно растягивал согласные, — Понеслась — философствовать. Ты еще поплачь или попроси бумагу — записать мысль.

— Ты злой. Почему ты все время разговариваешь с сарказмом и издевкой?

Силуэт вновь остановился. Он стоял посреди моста, его очертания напоминали человека одетого в длинный плащ с поднятым воротником. Руки были опущены в большие карманы, ноги широко расставлены.

— Пройдет совсем немного времени — ты тут пошастаешь и сам так станешь разговаривать. В том состоянии, в котором ты сейчас находишься, тебе много захочется переосмыслить.

— Не знаю почему, но мне все время кажется, что ты похож на одного актера. И силуэт, и фигура, и голос.

— Я буду для тебя таким, каким ты себе меня представишь. Мне проще — я видел тебя при твоей жизни, — силуэт вынул руку из кармана, провел по тому месту, где должно было находиться лицо, и стал в задумчивости чесать подбородок, — Тебе все время хочется меня назвать по имени. Ты все не решаешься спросить — как обращаться ко мне.

— Да, проскользнуло… Ты читаешь мои мысли?

— Не только твои. Зови меня …

В этот миг на силуэте проступили глаза. Красивые, уставшие глаза старого человека. В них вместе со злобными зелеными огоньками соседствовали какие-то теплые оттенки. Такие видишь в глазах старого учителя, который боится упустить что-то важное. О таких типажах говорят — «Вкладывает душу».

— Зови меня Мовин. Я тоже не стану обращаться к тебе по твоему настоящему имени. Я буду звать тебя Мосмер.

— Чудные какие-то имена.

— Может … Мне так проще, — Мовин ответил резко, повернулся к нему спиной и медленно пошел вдоль ограды моста.

За мостом вышли на автостраду по которой изредка проносились автомобили.

— Сейчас я покажу тебе один финт. Тут не смотреть нужно, это нужно прочувствовать, — Мовин стоял у обочины, обволакивая своим силуэтом бетонный столбик со светоотражателем, — сейчас выйдем на дорогу прямо под колеса автомобиля. Если просто стоять, то он пронесется сквозь тебя. Но ты должен подумать о том, чтобы в доли секунды оказаться в салоне. Если получится, будешь кататься с ветерком.

— А если не получится?

— А тогда ноги или еще, какая часть тебя останутся на месте, а все остальное уедет, — Мовин засмеялся, — шучу. Ты чего боишься? Умереть снова? Давай, становись рядом.

— Может попробовать с автобусом? Он все-таки медленнее едет.

— Да не бзди ты. Вон смотри, несется буржуй. Педаль топит в пол — за полторы сотни точно бу …

— О… — в какой-то миг Мосмер пытался себя разглядеть уже внутри салона обитого черной кожей.

— Ну, как ощущения? — Мовин уже сидел рядом с водителем, — Придает остроты существованию? Располагайся рядом с толстяком.

Мосмер осмотрелся. На заднем сидении спал упитанный мужчина в костюме. От него должно быть несло перегаром — рядом под рукой лежала металлическая фляга, в которой плескалась жидкость. Голова пассажира была запрокинута назад, рядом с подголовником.

— В первый момент мне показалось, что ноги действительно где-то потерялись, — Мосмер наклонился и, пробуя утопить в жидкости нос и язык, пытался определить — какой именно напиток весело плещется в закупоренной металлической посудине.

— Это потому, что ты так подумал. Кстати, а на какого актера я, по твоему мнению похож?

— На Джигарханяна, даже голос такой же — поскрипывающий, но приятный.

— Ххааа… Хотел бы я посмотреть на себя со стороны, — Мовин вдруг воткнул свою руку в голову водителю.

— Что ты делаешь?

— Парня в сон клонит. Не хочу выбираться из обломков и идти пешком, — рука Мовина делала какие-то движения внутри головы и, по-видимому, результативно — водитель несколько раз встряхнул головой, одернул плечи, затем несколько изменил позу в кресле и кинул быстрый взгляд в зеркало заднего вида.

Мосмер поймал взгляд молодого человека. Неожиданно прочел и слова, промелькнувшие в голове молодого человека: «Старый хрыч. Когда ты уже упьешься. Сидел бы дома с женой и детьми. Так нет, сучара — сауна, бабы. Что б у тебя отсох … »

— Ха, Мовин, ты слышал?

— Слышал. При определенных обстоятельствах можно и помочь парню в осуществлении его желания.

— Это как? Ты вообще, как все проделал с тем торгашом у Женьки?

— Я попытаюсь тебе объяснить, но не знаю — поймешь ли? Понять — может, и поймешь, а вот сможешь ли так делать? Посмотрим …

— Скажи, а не ты ли меня … ну сегодня …

— Хочешь получить на дурацкий вопрос дурацкий ответ?

— Нет. Но как-то неожиданно я умер.

— Ну, это не только для тебя неожиданно. Твои тоже думали, что завтра ты снова будешь метаться от одного работодателя к другому и все это с целью, что бы всем семейством спустить заработанное в унитаз сутками позже.

— Ну, такова жизнь.

— Да. Жизнь такая, а вот теперь у тебя ее нет. Не будут нужны тебе больше ни одежда, ни еда. Не нужно ломать себе голову над тем, как заработать. Нет необходимости разрываться между двумя работами, не спать по ночам, теряя зрение за чертежами. Нет надобности больше садить сердце крепкими чаем и кофе, высасывать по две пачки сигарет в сутки.

— Да, сигареты. Курить все же хочется.

— Это привычка. Привычка занять себя чем-то, пока мозг занят поиском решения над проблемой, отчасти тобой же созданной. Скорее это даже ритуал. Рука сама тянется к пачке, ты достаешь тугой, в бумаге утрамбованный столбик сухой травы. Затем огонь…

Мовин вдруг резко обернулся. На Мосмера и впрямь смотрело лицо Армена Борисовича.

— Я вот все не мог понять, — он смотрел в глаза собеседника пристально, будто гипнотизировал, — объясни мне, почему ты почти всегда прикуривал от спичек? Давно уже зажигалки в ходу. Вон их сколько китайцы наштамповали. А ты вместе с сигаретами всегда клал в карман и зажигалку, и коробок спичек. Что это? Поклонение огню или элементарное жлобство?

— Не знаю. Спички — всегда видно, сколько их осталось в коробке. А зажигалка может сломаться, лопнуть … да и потеряться. Наверное, это у меня привычка от увлечения рыбалкой. Рыбачил то я почти всегда один. Остаться без огня на природе — дело невеселое.

— Понятно. Практицизм и рациональность, — Мовин помолчал какое-то время. Сквозь него как раз ударил луч фар встречного автомобиля, — Зря ты тогда в воду вошел.

— Когда?

— Да тогда, когда карпа пытался выудить. Леску рыба за рогулину зацепила, а ты схватил подсак и в воду вошел. Оступился, подсак выронил, а когда рыба вышла на чистую воду, брать ее было уже нечем.

— Да помню. А ты, что все время был рядом и все видел?

— Тогда — да. Тогда был.

— И как долго ты наблюдаешь за мной.

— Давно. Не помню уже …

— Может ты видел того, кто у нас лодку увел?

— Видел. То были такие же рыбаки, как и вы. Они стояли чуть дальше, у дамбы. Ночью один из них вплавь обогнул камышом поросший выступ на берегу, отвязал лодку и оттащил к своей прогалине. А к утру, они сдутую лодку утопили, привязав к ней камни. Вернулись за ней после вашего отъезда.

— Намучились мы тогда. Сеть вынимали — запутались и чуть не утонули.

— Тогда еще не судьба была. А спросить о том, кто тебя бутылкой по голове в баре огрел — не хочешь?

— Ты и про это знаешь? Интересно, конечно, но разве это не Макс был?

— Нет. Ты зря тогда с ним дрался. Бутылку запустила пьяная баба и целилась она не в тебя. Случайно все вышло.

— Подожди, выходит Макс дрался из-за Светланы?

— Точно. Не мог тебе простить вашу поездку в лес, — Мовин наклонился к лобовому стеклу, пытаясь разглядеть что-то, — Знаешь, давай выйдем. Только по нормальному. Мне из машины выпрыгивать никогда не нравилось.

После этих слов рука его вновь проникла под густую шевелюру водителя. Через несколько секунд парень сбросил газ, автомобиль медленно стал сбавлять скорость и плавным пируэтом припарковался у обочины. Они отходили от автомобиля, когда водитель, на ходу расстегивая молнию на брюках, забегал за ближайший куст.

— Я вот еще не понял одной вещи …

— Стоп! Давай договоримся. Вещи — это осталось там. Раз уж мы не можем их ни потрогать ни передвинуть, значит для нас их просто нет.

— Хорошо, но мне не понятно. Мы проходим сквозь стены, взлетаем на антресоли, впрыгиваем в автомобиль на ходу. А летать то мы можем?

— Конечно, но если без особой надобности, то это не очень интересно. Надоедает.

— А шляться ночью не надоедает?

— Ну, сам посуди: тебе ни холодно, ни жарко от того, когда ты идешь или бежишь. Ты не устаешь и тебе некуда спешить. Наслаждайся легкостью и беззаботностью, только не забывай, что глупо в такой ситуации восклицать: «Вот это жизнь! » Хочешь полететь? Я тебе направление задам, а там уж поглядим — кто первый доберется. Вон видишь огни трехэтажного особняка в центре поселка? Представь себе, что ты уже там …