Глава 3

— Что-то ты долго добирался. Еще и собак разбудил, — Мовин сидел у камина в огромном мягком кресле. Полыхающий огонь освещал силуэт актера, в то же время делал вполне различимым кожаную обивку под мутноватыми очертаниями устало развалившегося тела.

— Я не ожидал, что собаки кинутся.

— И с переполоху запрыгнул на забор, — Мовин скрипуче засмеялся.

От насмешек собеседника Мосмеру вдруг расхотелось разговаривать, и он стал рассматривать каминный зал. Шикарные ковры с увешаны оружием. Картины, шкафы со статуэтками, несколько шкур животных на полу, тигровая шкура на стене и много чучел зверей и птиц. Все было со вкусом подобрано, развешено и расставлено. Из каминного зала вели четыре двери. Одна, огромная двустворчатая и застекленная витражами ручной работы вела в просторную бильярдную. Напротив, в приоткрытую дверь с узким длинным стеклом были видны ступени, ведущие на верхний этаж. Третья, так же распахнутая вела в неосвещенное помещение кухни. Четвертая была прикрыта, она завершала длинный, ярко освещенный коридор со множеством дверей.

— Как тебе — обстановочка?

— Богато и не налеплено. По всему видно, что у хозяина с эстетическим вкусом все в порядке.

— У хозяина денег прорва. Нифига не работает — лишь пожинает плоды от вложенных его супругой капиталов.

— А где супруга? Ты же говорил, что он сюда девчонок привозит.

— Умерла три месяца назад. Крутилась в доходном бизнесе, куча банковских счетов. Он и при жизни ее бездельничал — беспредельничал, а как ее не стало, так и вовсе с поводка сорвался и в такой блуд ударился … О, слышишь?

Где-то наверху раздались смех и выкрики, затем все утонуло в грохоте музыки. Мосмер подошел к камину и протянул руки к огню.

— Не обожгись, — с ехидцей подколол Мовин и засмеялся.

— Тебе смешно, — Мосмер вдруг вспомнил жену и детей, себя лежащего на диване, и в эту минуту, скорее всего накрытого белой простыней.

— Не суетись, — Мовин, заложив руки за голову, завис над креслом и вытянул ноги к огню, — Завтра твое тело отвезут в морг, в течение дня вскроют. А может и послезавтра — все зависит, сколько жмуриков на очереди. Потом будут похороны. Вот на кладбище тебе стоит побывать, посмотреть в лица тех, кто в этот момент будет думать о тебе. Это пригодится — такого наслушаешься. В морг на вскрытие, тебя самого потянет — тут уж я удерживать тебя не стану. А вот вся эта возня в промежутке между холодным столом в прозекторской и погребением — такая суета. Лучше не видеть и не слышать.

Они долго молчали. Мосмер старался ни о чем не думать, он уже несколько минут держал руки в пламени, периодически поднося их к глазам, убеждаясь, что огонь никак не воздействует на него.

— А если стать в костер? Что будет?

— Не знаю, не было желания.

— А собаки? Они нас видят или чувствуют?

— Об этом у собак спроси. Думаю, чувствуют, хотя … Они ведь прыгают и пролетают сквозь нас.

— А ты как в этот дом попал?

— Я на похоронах хозяйки был. Шлялся по кладбищу. Вижу, женщина невероятной красоты в гробу. Остановился, прислушался. И ты знаешь, народ там кто — о чем думал. Одни ждали и не могли дождаться завершения процедуры. Тем лишь бы поскорее за стол поминальный и водки хлопнуть. Одни вспоминали долги покойной, ссоры с ней. Третьи матом крыли — скорее всего, это были те, кто работал в ее офисе. По-настоящему горевала сестра. У нее в голове, как кадры кинохроники проносились картинки из детства и юности. Красивая женщина, но на сестру не похожа.

— А муж?

— Гад. Она из-за него прежде времени ласты склеила.

— Как? Он убил ее? — Мосмер повернулся к Мовину, уже лежащему на полу.

— Можно и так сказать. Вернее будет сказать — помог. На кладбище, да и после в голове у него часто проносились мысли о каких-то ампулах, беседах с адвокатом и следователем. Такое ассорти, такой мозготрах — лучше не слышать. Вот увидишь его и сам поймешь, что это не святоша.

— Мне бы ее увидеть. Фотография, где-то висит?

— Висела. На второй день после похорон он ее снял и положил стеклом в низ на шкафу в большой комнате.

— А тебе не хотелось его … Ну это … как Женькиного торгаша?

— Мне нравится ход твоих мыслей. С тобой разговариваешь — хочешь или нет, вспоминаешь фразы из кинофильмов. Поначалу было такое желание, а держит меня только эта комната. Здесь уютно. Мысли отдыхают. А еще бывает — хозяин включит телевизор и забывает выключить. Новости, фильмы — мне этого не хватает. С новостей смеюсь, от некоторых фильмов просто тащусь. Тоже, привычки знаешь ли …

— Мне так курить хочется.

— Ой, не смеши … — Мовин вновь залился хохотом, — скажи, что удавиться готов за сигарету.

— Ты жесток.

— Я тебе говорил — ты станешь таким же. Дали бы только срок.

— Срок. Ты что-то знаешь? Сколько в таком состоянии можно находиться?

— Это для меня самая большая непонятка. Но я даже мыслью такой, себя не озадачиваю. Поверь, хуже не будет, — с новым взрывом хохота Мовин переместился к сервировочному столику на блестящих колесиках.

Среди скопления бутылок Мосмер увидел свой любимый Баллантайн. Его собеседник с клоунскими гримасами шарил носом внутри бутылок, пытался зачерпнуть прозрачным языком жидкость.

— И вот этого мне не хватает, — Мовин выпрямился, стоя над выпивкой, — этого, даже больше, чем сигарет. Вот как от этого отказаться? Да, хозяин сволочь. Но помоги я ему отправится к праотцам — неизвестно, кто после него станет владельцем и будут ли здесь топить камин. Прямых наследников у него нет. Может ее сестра? Хотя вряд ли.

— Почему не она?

— А она отказалась от своей доли еще на поминках, — Мовин уже склонился над прогоравшим камином, — где он там лазит? Камин уже прогорает, а этот олух даже газ не открыл для поддержания огня.

Словно прочитав мысли призрака, по ступеням спустился хозяин дома. Это был молодой, но уже давно потерявший спортивную форму мужчина. Полы его распахнутого махрового халата открывали неприличных размеров пивной живот. Неприятно чавкая шлепанцами на кривых волосатых ногах, он подошел к камину и включил газ. Синеватые языки пламени появились из кучки почти прогоревших дров. К великой радости Мовина в камин были подброшены несколько березовых поленьев. По всему было видно, что хозяину нравилось топить камин. Он с удовольствием потер над огнем руки и подошел к столику с выпивкой. Прямо из горлышка сделал несколько глотков, при этом бутылку он схватил наугад, не разбирая надписи на этикетке. Затем громко и смачно почавкивая мясистыми губами, бормоча нечто напоминавшее мелодию, быстро пересек комнату и поднялся по ступенькам.

— Видел везунчика? — Мовин рассматривал колышущийся в бутылке коньяк, — Никаких забот, сплошное наслаждение жизнью. Эх, мне бы так в свое время пожить, хотя бы год — другой.

— Зависть.

— Что? Кто бы говорил? Ты себя вспомни, когда ты «кипятком сцался» при виде хорошего спиннинга у приятеля. Или напомнить тебе, как ты порвал отношения с другом после того, как тот купил новенький автомобиль? А тот случай на рыбалке, когда ты незаметно подбросил к поплавкам мужика кусок ваты смоченной жидкостью от комаров?

— Хотелось — да, но я не завидовал …

— Это и есть зависть, — Мовин кричал, выставив голову вперед и размахивая рукой перед глазами Мосмера, — Завистливы все. Такова сущность человека. Независтлив разве что душевно больной. Зависть движет людьми, побуждает к прогрессивным действиям.

— Не кричи. Мне не хочется тебя слушать.

Мовин отвернулся к камину, какое-то время покачивался из стороны в сторону, затем пройдясь по комнате, остановился перед Мосмером.

— Ладно, проехали … Я всегда был вспыльчив, но и остывал быстро.

— Я понимаю. Кстати, иметь автомобиль мне никогда не хотелось. Я боюсь ездить.

— Я водителем был. Дорога для меня была, как магнит. Помню, день два не за рулем и ходил, как больной.

— Мовин, я спросить хочу …

— Знаю, хочешь знать — когда я умер? Давно, ты еще пацаном был. К чему тебе это?

— Ты столько знаешь обо мне. А еще есть такие, за которыми ты наблюдал?

— Были и есть. Некоторые уже ушли по лучу, другие еще топчут землю.

— А так, как мы сейчас? Есть такие?

— Есть. Увидишь скоро — их в морге и на кладбище полный ассортимент. Каких хочешь — на выбор, все как в жизни. Один вообще примечательный тип. Счастлив он безмерно теперешним своим положением.

— В чем же его счастье то — призраком быть.

— Это для людей мы может и призраки. А так, по сути, мы блуждающе души.

Мосмер хотел еще что-то спросить, но Мовин сделал предупреждающий жест:

— Подожди, потом. Кажется, представление начинается. Слышишь?

На лестнице раздался топот и смех. Гогочущий раскрасневшийся хозяин внес на руках полуобнаженную девицу, держащую в руках недопитую бутылку шампанского и два пузатых бокала. Ее наготу прикрывал лишь легкий, расстегивающийся по бокам, короткий пеньюар. Мужчина опустил подружку на пол. Она была красива, длинные светлые волосы рассыпались по лежащей перед камином медвежьей шкуре. Хозяин запустил под тонкую ткань свои пухлые, волосатые руки и слюнявыми губами начал елозить по ее аккуратному и красивому животику. Мосмер при виде этой сцены развернулся и пошел бродить по дому.