Глава 6. Мультиверс

Видел ли кто-нибудь, как смеется атом?

Можно ли представить себе, что энтропия способна осмыслить игру слов?

А что вы скажите о пространстве и времени,

сыгравших космическую шутку, чтобы окружить себя сонмом звезд?

Однако наши ожидания бесплодны: космос слишком недосягаем.

Эммануэль Арсан. «Эммануэль с головы до пят» [4]

1

Одним из удивительных явлений, наблюдаемых на микроуровне, является такое поведение частиц, когда они проявляют себя то в виде материальных корпускул, то в виде энергетических волн. Бор предлагал рассматривать оба описания как «дополнительные». Гейзенберг считал, что наблюдатель сам определяет, как он хочет, чтобы микрочастица проявила себя. Эти принципы, как было сказано, легли в основу Копенгагенской интерпретации квантовой теории.

С одной стороны, такой взгляд позволил разрешить множество парадоксов, возникающих на микроуровне, но, с другой, не очень согласовывался с представлением о единственной Вселенной, существующей независимо от наших представлений о ней. (По крайней мере, с точки зрения физиков-материалистов.)

Ряд ученых отвергли копенгагенизм, настаивая, что в конце концов будет найден способ давать утверждения относительно «реальности», даже в квантовом мире.

Альберт Эйнштейн, мягко говоря, не до конца признавал квантовую теорию. По крайней мере, в том виде, в каком она существовала в то время, он считал ее незаконченной и неполной. Возражая против вывода нет мира без наблюдателя, он приводил пример, когда любое живое существо, например, мышь, способное взглянуть на Мир, изменило бы его. Такая зверушка вошла в фольклор современной физики как мышь Эйнштейна.

2

Дальнейшее развитие квантовой механики, описывающей законы движения и взаимодействия микрочастиц с учетом их волновых свойств, столкнулось с рядом принципиальных проблем. В частности, с проблемой физической природы волн де Бройля.

В 1923 году французский физик Луи де Бройль в своей докторской диссертации выдвинул гипотезу об универсальности корпускулярно-волнового дуализма для любых частиц материи. Уже через четыре года американские физики К. Дэвиссон и Л. Джермер экспериментально подтвердили это предположение, обнаружив дифракцию электронов.

Таким образом, движение всякой частицы связано с распространением плоской волны. Эти волны получили название волны де Бройля (В 1926 году Макс Борн предположил, что по волновому закону меняется не сама вероятность, а величина, названная амплитудой вероятности. Эта пси-функция определяет положение микрочастицы в пространстве и является основной характеристикой состояния микрообъектов. Квадрат модуля пси-функции имеет смысл плотности вероятности и характеризует интенсивность волн де Бройля.)

Гейзенберг отмечает: «С введением волны вероятности в теоретическую физику было введено совершенно новое понятие. В математике или статистической механике волна вероятности означает суждение о степени нашего знания фактической ситуации. Бросая кость, мы не можем проследить детали движения руки, определяющие выпадение кости, и поэтому говорим, что вероятность выпадения отдельного номера равно одной шестой, поскольку кость имеет шесть граней. Но волна вероятности, по Бору, Крамерсу и Слэтеру, была чем-то гораздо большим. Она означала нечто подобное стремлению к определенному протеканию событий. Она означала количественное выражение старого понятия “потенция” аристотелевской философии. Она ввела странный вид физической реальности, который находится, приблизительно посредине между возможностью и действительностью.

Функция вероятности связывается с действительностью только при выполнении одного существенного условия: для выявления определенного свойства системы необходимо произвести новые наблюдения или измерения. Только в этом случае функция вероятности позволяет рассчитать вероятный результат нового измерения. При этом снова результат измерения дается в понятиях классической физики. Поэтому теоретическое истолкование включает в себя три различные стадии. Во-первых, исходная экспериментальная ситуация переводится в функцию вероятности. Во-вторых, устанавливается изменение этой функции с течением времени. В-третьих, делается новое измерение, а ожидаемый результат его затем определяется из функции вероятности. Для первой стадии необходимым условием является выполнимость соотношения неопределенностей. Вторая стадия не может быть описана в понятиях классической физики; нельзя указать, что происходит с системой между начальным измерением и последующими. Только третья стадия позволяет перейти от возможного к фактически осуществляющемуся» ([15], с. 20).

В классической статистической механике вероятностные представления имеют смысл лишь для больших совокупностей элементарных объектов. Совсем новый смысл понятие вероятности получило в квантовой физике, где классическая абстракция «материальной точки» и динамическое уравнение Ньютона оказались неприменимыми для представления микросостояний и движения атомов и молекул. Здесь это понятие приходится использовать уже не только статистически (т.е. не только для формулировки законов систем, состоящей из огромного числа элементов), но и, что имеет решающее значение для изменения взглядов на природу вероятности, для представления состояний и поведения отдельных элементов системы. Квантовые объекты, в отличие от классических «материальных точек», могут находиться одновременно в различных микросостояниях (принцип суперпозиции квантовых состояний).

Но даже если точно известно, что какой-либо квантовый объект находится в каком-нибудь определенном состоянии, то это не означает, что в этом состоянии он обладает точными значениями положения и импульса. Отдельные квантовые состояния точно определяются наборами квантовых чисел (как правило, дискретными значениями энергии, момента импульса, спина и др.). Однако, что касается таких классических характеристик состояния, как положение и импульс, то эти характеристики существуют лишь в возможности. Точнее говоря, эти характеристики, разумеется, можно измерить, но, во-первых, точное измерение, например, положения квантового объекта исключает в данный момент точное измерение его импульса (и наоборот) и, во-вторых, не существует динамических законов, на основании которых мы могли бы, исходя из точного знания положения данного объекта в данный момент, предсказать с достоверностью его положение в любой другой (даже сколь угодно близкий к первому) момент времени.

То есть в нестатистической классической механике состояние «материальной точки» полностью определяется значениями ее положения и импульса, которые являются измеримыми величинами. В статистической классической физике, объекты которой представляют собой огромные системы таких «точек», состояние системы задается измеримыми макроскопическими параметрами, которые определяют вероятности возможных микросостояний, причем предполагается, что «в принципе» от вероятностей можно и избавиться. В квантовой физике состояния изначально вероятностны и описываются распределениями амплитуд вероятностей (по значениям положения или импульса), причем сам вид распределения однозначно определяется набором квантовых чисел, которые обычно изменяются дискретно.

3

В 1952 году Хью Эверетт из Принстонского университета, вместе с Уилером и Грэхемом, предложил новую теорию в попытке описать «реальность» и ответить на загадку Кота Шредингера.

В техническом языке вероятностная волна, описывающая возможные исходы квантового процесса, называется вектором состояния. В проблеме Кота вектор состояния по определению может «коллапсировать» двумя способами – уступив «мертвому коту» или «живому коту».

Эверетт, Уилер и Грэхем предлагают иную модель, сокращенно называемую по начальным буквамих фамилий – EWG([62], сс. 174-175).

В этой модели вектор состояния никогда не «коллапсирует». Каждый возможный исход проявляется в различных собственных состояниях. Так как эти собственные состояния должны где-то существовать и не могут сосуществовать в пределах одного и того же пространства-времени, они существуют в различных вселенных.

Таким образом, в суперпространстве – это понятие, впрочем, было предложено Уилером для решения совершенно других задач – наш мир не одинок. В том же суперпространстве, которое содержит четырехмерную вселенную Эйнштейна, существует и неизвестное число других вселенных. В одной вселенной собственное состояние в конце опыта содержит мертвого кота. В другой вселенной собственное состояние содержит живого кота.

Это происходит каждый раз, когда возникает вероятность наступления события – вектор состояния «расщепляется»на два вектора в двух вселенных.

Никто еще не вычислил точного числа параллельных миров, существующих согласно этой модели. Если предположить, что все возможные вселенные должны были возникнуть из одного Большого Взрыва, то это число является очень большим, но не бесконечным. Доктор Брайс де Витт оценил его как превышающее 10 в сотой степени ([62], с. 176).

Основной аргумент в поддержку модели EWG заключается в ее предполагаемой экономичности. Принцип лезвия Оккама гласит, что в науке мы должны всегда выбирать наиболее экономичную модель, такую, в которой будет содержаться меньше всего предположений и допущений. И хотя модель, в которой утверждается наличие более 10 в сотой степени параллельных вселенных, не выглядит очень экономичной, сторонники EWG настаивают, что все прочие интерпретации имеют еще менее «экономичные» следствия.

Рассматривая Копенгагенские воззрения с такой позиции, что мы в буквальном смысле создаем физическую вселенную, наблюдая ее, приверженцы модели EWG полагают, что копенгагенизм нарушает оккамовский принцип экономии, постулируя вселенную, которая магически создается человеческой мыслью ([62], c. 177).

4

Физик-теоретик Дэвид Дойч, известный своими работами в области квантовых вычислений, объясняя явление интерференции световых лучей, постулирует наличие «двойников» у фотонов, а далее – вообще у любых частиц. Все это множество теневой материи он помещает в параллельные с нашей вселенные (universe), которые все вместе образуют суперпространство – мультиверс (multiverse).

Он пишет: «…мы могли бы назвать совокупность теневых частиц параллельной Вселенной, ибо теневые частицы оказываются под воздействием реальных частиц только через явление интерференции. Но мы можем сделать еще лучше. Оказывается, что теневые частицы разделяются между собой точно так же, как отделяется от них вселенная реальных частиц. Другими словами, они образуют не одну однородную параллельную вселенную, гораздо большую чем реальная, а огромное количество параллельных вселенных, каждая из которых по составу похожа на реальную и подчиняется тем же законам физики, но отличается от других расположением частиц» ([22], с. 50).

Хью Эверетт в 1957 году, через тридцать лет после того, как квантовая теория стала основой физики дробноатомных частиц, первым ясно осознал, что эта теория описывает мультиверс.

Тем не менее, открытие Эверетта не получило широкого признания. К сожалению, большинство физиков поколения между Копенгагенской интерпретацией и Эвереттом отказались от идеи объяснения в квантовой теории.

5

Следующий вопрос, который хотелось бы кратко здесь рассмотреть, – это представление о времени. Как будет показано далее, время может быть связано с только что введенным понятием мультиверс.

Анализируя категорию «время», Петр Успенский писал ([66], с. 34):

• Время – это самая большая и самая трудная загадка, которая стоит перед человечеством.
  Кант считает время такой же субъективной формой нашего восприятия, как пространство, т.е. он говорит, что мы сами создаем время для удобства восприятия внешнего мира в зависимости от свойств нашего воспринимательного аппарата. Действительность непрерывна и постоянна. Но мы для того, чтобы иметь возможность воспринимать ее, должны расчленять ее на отдельные моменты, т.е. представлять ее себе в виде бесконечного ряда отдельных моментов, из которых для нас всегда существует только один. Иначе говоря, мы воспринимаем действительность как бы через узкую щель. И то, что мы видим в эту щель, мы называем настоящим, то, что видели, а теперь не видим, – прошедшим, а чего совсем не видим, но ожидаем, – будущим. 

Позиция Дойча заключается в следующем ([22], сс. 266-267): «Даже субъективно “сейчас” не движется во времени. Часто говорят, что кажется, словно настоящее движется вперед во времени, потому что настоящее определяется только по отношению к нашему сознанию, а наше сознание движется вперед через моменты. Однако наше сознание не делает, да и не могло бы делать, этого. Говоря, что наше сознание, “кажется”, переходит от одного момента к следующему, мы попросту пересказываем теорию потока времени. Но думать о том, что единственный “момент, который мы осознаем” движется от одного момента к другому, не более осмысленно, чем думать об одном настоящем моменте или о чем-либо еще, что ведет себя точно так же. Ничто не может двигаться от одного момента к другому. Существовать в каком-то конкретном моменте значит существовать там вечно. Наше сознание существует во всех моментах, когда мы бодрствуем.

Вероятно, различные снимки наблюдателя воспринимают различные моменты, как “сейчас”. Но это не значит, что сознание наблюдателя – или любая другая движущаяся или изменяющаяся категория – движется во времени, как должен двигаться настоящий момент. Различные снимки наблюдателя не находятся в настоящем по очереди. Они не становятся осознающими свое настоящее по очереди. Они все являются осознающими, и субъективно они все находятся в настоящем. Объективно, настоящего не существует.

Мы не ощущаем, что время течет или проходит. Мы чувствуем различия между нашими настоящими ощущениями и нашими настоящими воспоминаниями о прошлых ощущениях. Мы правильно интерпретируем эти различия как свидетельство того, что со временем вселенная меняется. Но кроме того, мы неправильно интерпретируем их как свидетельство того, что наше сознание, или настоящее, или что-либо еще, движется во времени.

Если бы движущееся настоящее по своей прихоти остановилось на день или два, а затем снова начало бы двигаться в десять раз быстрее, чем до остановки, что мы стали бы осознавать? Ничего особенного – или, скорее, этот вопрос не имеет смысла. Не существует ничего, что могло бы двигаться, останавливаться или течь, не существует ничего, что осмысленно можно было бы назвать “скоростью” времени. Все, что существует во времени, должно принимать форму неизменных снимков, расположенных вдоль временной линии. Это включает сознательный опыт всех наблюдателей с их ошибочной интуицией, связанной с тем, что время “течет”. Они могут представлять, как “движущееся настоящее” перемещается вдоль линии, останавливается и снова начинает двигаться, или даже возвращается назад, или совсем прекращает свое существование. Но даже если это вообразить, этого все равно не произойдет. Ничто не может двигаться вдоль этой линии. Время не может течь».

Об этом говорит и героиня рассказа Ричарда Баха «Единственная» ([6], сс. 38-39):

• Любое событие, которое может произойти в пространстве-времени, происходит сейчас, сразу, – все одновременно. Нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее, хотя, чтобы общаться, мы говорим на пространственно-временном языке.
  Это как… – она умолкла, подыскивая сравнение, – …как в арифметике. Как только ее поймешь, становится ясно, что все задачки уже решены. Кубический корень из 6 известен, но нам потребуется то, что мы называем временем, несколько секунд, чтобы узнать, каким он всегда был и остается.

Дойч резюмирует: «Другие времена – это всего лишь особые представители других вселенных» ([22], c. 283).

Это понимание, как считает сам Дойч, впервые появилось из ранних исследований квантовой гравитации в 1960-х годах, в частности, из работы Брайса Де Витта. В общем случае оно было сформулировано в 1983 году Доном Пейджем и Вильямом Вутерсом.

Ричард Бах был, несомненно, знаком хотя бы с основами квантовой теории. Удивительно поэтому, что Петр Успенский еще в 1911 году, т.е. когда квантовая теория только-только формировалась, рассуждал в своей книге «Ключ к загадкам мира» ([66], сс. 35-36):

• Наше представление о нашем «бытии во времени» у нас до невероятия спутанное и неясное.
  Прежде всего разберем наше отношение к прошедшему, настоящему и будущему. Обыкновенно мы считаем, что прошедшего теперь уже нет. Оно прошло, исчезло, изменилось, превратилось в другое. Будущего тоже нет. Его еще нет. Оно еще не пришло, не образовалось. – Настоящим мы называем момент перехода будущего в прошедшее, т.е. момент перехода явления из одного небытия в другое. Только этот короткий момент явление для нас существует в действительности, раньше оно существовало в возможности, теперь будет существовать в воспоминании. Но этот короткий момент, в сущности, фикция. Он не имеет измерения. Мы с полным правом можем сказать, что настоящего не существует. Мы никогда не можем уловить его. То, что мы уловили, всегда уже прошедшее!
  Если мы остановимся на этом, то мы должны признать, что мира не существует. Существует только какая-то фантасмагория иллюзий, вспыхивающих и гаснущих.
  Обыкновенно мы не отдаем себе в этом отчета и не замечаем, что наш обычный взгляд на время приводит нас к полному абсурду.

Успенский приводит следующий пример ([66], сс. 35-36):

• Представим себе глупого путешественника, едущего из одного города в другой и находящегося на полпути между этими двумя городами. Глупый путешественник думает, что город, из которого он выехал на прошлой неделе, теперь уже не существует, от него осталось одно воспоминание: стены разрушены, башни упали, жители вымерли или разбежались. – А тот город, куда он должен приехать через несколько дней, тоже теперь еще не существует, но спешно строится к его приезду и в день его приезда будет готов, населен и устроен, на другой день после его отъезда так же, как и первый, будет разрушен.
  Мы думаем о вещах во времени именно таким образом. – Все проходит, ничто не возвращается? Весна прошла, ее уже нет.
  Таким образом, строго говоря, для нас не существует ни прошедшего, ни будущего, ни настоящего. Ничего не существует! А между тем мы живем, чувствуем, думаем – что-то окружает нас. Следовательно, в обычном отношении к времени есть какая-то ошибка…
  То представление о мире, которое мы вывели из обычного взгляда на время, делает мир похожим на непрерывно бьющий огненным фонтаном блестящий фейерверк, каждая искра которого вспыхивает на мгновение и гаснет, чтобы больше уже никогда не явиться. Вспышки идут непрерывно одна за другой, искр бесконечное множество, и все вместе производит впечатление пламени, хотя в действительности не существует.
  Осень еще не наступила. – Она будет, но сейчас ее нет. И мы не отдаем себе отчета, как это может появиться то, него нет.
  Мы движемся по плоскости и признаем реально существующим только небольшой круг, освещенный нашим сознанием. Все остальное за этим кругом, чего мы не видим, мы отрицаем, не хотим признать, что оно существует. Мы движемся по плос­кости в одном направлении. Это направление мы считаем веч­ным и бесконечным. Но направления, перпендикулярного ему, тех линий, которые мы пересекаем, мы не хотим признать вечными и бесконечными. Мы думаем, что они уходят в небытие сейчас же, как мы прошли через них, а линии впереди нас еще не воз­никли из небытия. Если предположить, что мы движемся по сфере, по ее экватору или по одной из параллелей, то окажется, что мы всегда признаем реально существующим только один меридиан, те, которые сзади нас, уже исчезли, те, которые впереди, еще не возникли.
  Мы идем, как слепой, который ощупывает своей палкой плиты тротуара, и фонари, и стены домов и верит в реальное существование только того, до чего сейчас дотрагивается, что сей­час ощупывает. То, что прошло, уже исчезло и никогда больше не вернется! Чего еще не было, того сейчас нет. Он помнит дорогу, которую прошел. Ожидает, что и впереди будет такая же до­рога, но он не видит ни вперед, ни назад, потому что он ничего не видит; потому, что орудие его познания – палка с крючком – имеет определенную, очень небольшую длину, и за этой палкой для него начинается небытие.

Но ([66], сс. 36-37):

• …наша мысль не связана условиями чувственного восприятия. Она может подняться над плоскостью, по которой мы дви­жемся; может увидать далеко за пределами круга, освещенного нашим обычным сознанием; может увидать, что существует не только та линия, по которой мы движемся, а все линии, перпен­дикулярные ей, которые мы пересекаем, которые мы когда-либо пересекали и которые будем пересекать. Поднявшись над плос­костью, наша мысль может увидать плоскость, убедиться, что это действительно плоскость, а не одна линия. Тогда наша мысль может увидать прошедшее, настоящее и будущее лежащими на одной плоскости.
  Она может опередить глупого путешественника, подняться на гору, увидать вдали город, в котором он едет, и убедиться, что этот город не строится заново к его приезду, а существует сам по себе совершенно независимо от глупого путешественника. И он может посмотреть назад и увидать на горизонте башни того города, где путешественник был, и убедиться, что башни не упали, что город продолжает стоять и жить, как стоял и жил до путешественника.
  Она может подняться над плоскостью времени и увидать сзади весну и впереди осень, увидать одновременно распускающиеся цветы и созревающие плоды.
  Может заставить слепого прозреть и увидать дорогу, которую он прошел и которая лежит перед ним.

Ведь ([66], с. 37):

• Прошедшее и будущее не могут не существовать, потому что если они не существуют, то не существует и настоящее. Непременно они где-то существуют, только мы их не видим.
  Настоящее, если его противопоставлять прошедшему и будущему, – это самая нереальная из всех нереальностей.
  Мы должны признать, что прошедшее, настоящее и будущее ничем не отличаются друг от друга, что есть только одно настоящее, но мы не видим этого, потому что в каждый данный момент ощущаем только маленький кусочек этого настоящего, который и считаем реально существующим, отрицая реальное существование за всем остальным.

Мне это напоминает древнюю ведическую картину, изображающую масштабно пульсирующий процесс – многократное перерождение человека ([58], с. 272).

Подобную попытку примирить детерминизм со свободой выбора находим в работах по синергетике российских ученых из РАН Князевой Е. И. и Курдюмова С. П. «Даже системы, описываемые странными аттракторами, т.е. хаотизированные, неустойчивые системы, нельзя считать абсолютно неустойчивыми. Ведь для таких систем возможно отнюдь не любое состояние, а лишь состояние, попадающие в ограниченную, детерминированную область фазового пространства. Неустойчивость означает случайные движения внутри вполне определенной области параметров. Стало быть, здесь имеет место не отсутствие детерминизма, а иная, более сложная, даже парадоксальная закономерность, иной тип детерминизма» ([29], c. 14). И далее: «Поле путей развития иллюстрирует особого рода детерминизм. Нелинейная система не жестко следует “предписанным” ей путями, а совершает блуждания по полю возможного, актуализирует, выводит на поверхность (всякий раз случайно) лишь один из этих путей. То есть в реальной картине бытия присутствует и момент противоположный детерминизму – случайность, неустойчивость. С нашей точки зрения, неустойчивость не заменяет и не отменяет детерминизм, а дополняет и, быть может, видоизменяет его» ([29], c. 18).

Иными словами, мы соглашаемся с дискретностью путей развития системы, однако, при этом, оставляя случайности право выбора конкретного пути. «Нелинейность порождает своего рода квантовый эффект – дискретность путей эволюции нелинейных систем (сред). То есть на данной нелинейной среде возможен отнюдь не любой путь эволюции, а лишь определенный спектр этих путей» ([29], c. 10).

И далее очень красивое сравнение: «Случайность, малые флуктуации действительно могут сбить, отбросить с выбранного пути, приводят, вообще говоря, к сложным блужданиям по полю путей развития. Но в некотором смысле – по крайней мере, на упрощенных математических моделях – можно видеть все поле возможных путей развития. Все возможные пути – пути Дао – открываются как бы с птичьего полета. Тогда становится ясным, что ветвящиеся дороги эволюции ограничены. Конечно, если работает случайность, то имеют место блуждания, но не какие угодно, а в рамках вполне определенного, детерминированного поля возможностей» ([29], c. 20).

6

В предыдущей главе я уже коснулся спора между сторонниками детерминизма и сторонниками свободы воли.

Посмотрим, как это связано с различными теориями будущего.

Успенский дает следующее описание ([66], сc. 38-39):

• Существуют две главные теории – предопределенного будущего и свободного будущего.
  Предопределенность доказывается следующим образом: го­ворят, что всякое будущее событие является результатом прежде бывших и создается именно таким, а не другим, вследствие из­вестного направления сил, заключающегося в предшествующих событиях. Иначе говоря, это значит, что будущие события цели­ком заключаются в предшествующих, и если бы мы знали силу и направление всех событий, бывших до настоящего момента, т.е. знали бы все прошедшее, то мы этим самым знали бы все будущее. И иногда, зная хорошо настоящий момент во всех его дета­лях, мы действительно можем предсказывать будущее. Если пред­сказание не оправдывается, мы говорим, что мы не все знали, что было, и действительно мы видим в прошедшем какую-нибудь причину, ускользнувшую от нашего наблюдения.
  Идея свободы будущего основывается на возможности произ­вольных поступков и случайных новых комбинаций причин. Будущее считается или совсем неопределенным, или определенным только отчасти, потому что в каждый момент рождаются новые силы, новые события, новые явления, лежавшие в скрытом состоянии, не беспричинные, но настолько несоизмеримые с причинами, – как, напр., пожар большого города от одной искры, – что их ни учесть, ни соразмерить нельзя.
  Эта теория говорит, что одно и то же действие может иметь разные результаты, одна и та же причина – разные следствия; и она приводит еще гипотезу совершенно произвольных волевых актов человека, вносящих полное изменение в дальнейшие события его собственной жизни и жизни других людей.
  Сторонники предопределенности возражают, что волевые, не произвольные акты тоже зависят от каких-нибудь причин, делающих их необходимыми и неизбежными в данный момент; что ничего «случайного» нет и быть не может; что мы называем случайным только то, причины чего не видим, благодаря нашей ограниченности – и что различные следствия у причин, кажущих­ся одинаковыми, бывают от того, что причины на самом деле различны и только кажутся одинаковыми, потому что мы их недостаточно хорошо знаем и недостаточно хорошо видим.
  Спор теории предопределенного будущего с теорией свободного будущего – это спор бесконечный. Ничего решающего ни та, ни другая теория сказать не может.
  И обе теории одинаково кошмарны.
  И при том, и при другом взгляде на жизнь человека охватывает ужас. – С одной стороны полная холодная предопределен­ность: – будет то, что будет. Если человек глубоко проникнет­ся этой идеей, то у него опускаются руки, он видит тщету, беспо­лезность, ненужность всех усилий, ничего изменить нельзя – то, что будет завтра, предопределено десятки тысяч лет тому назад. – С другой стороны жизнь на каком-то острие иголки, именуемом настоящим, которое со всех сторон окружено бездной небытия, путешествие в страну, которая еще не существуем; жизнь в мире, который каждый миг рождается и умирает, в котором никогда ничто не возвращается.
  Раньше было указано, что разница мнений существует только относительно будущего; относительно прошедшего все согласны, что оно прошло, что его теперь нет – и что оно было таким, каким было.
  В последнем лежит ключ к пониманию неправильностей взгляда на будущее. Дело в том, что на самом деле наше отношение к прошедшему и будущему гораздо сложнее, чем нам кажется. В прошедшем, сзади нас, лежит не только то, что было (и что мы видели), но и то, что могло быть (или то, чего мы не видели). Точно так же и в будущем лежит не только то, что будет (т.е. что мы увидим), но и все то, что может быть (т.е. то, чего мы не увидим).
  Прошедшее и будущее одинаково неопределенны, одинаково существуют во всех возможностях и одинаково существуют одновременно.

7

Не будучи физиком, Успенский, скорее всего, был знаком с теорией относительности Эйнштейна и с попыткой Германа Минковского построения пространственно-временного континуума. Тем не менее, его рассуждения о многомерности Мира отличаются необыкновенной оригинальностью. Процитирую ([66], с. 91):

• …трехмерная протяженность мира для нас зависят от свойств нашего психического аппарата… трехмерность мира не есть его свойство, а только свойство нашего восприятия мира.
  Иначе говоря, трехмерность мира есть свойство его отражения в нашем сознании.

И далее ([66], с. 97):

• Таким образом, мы видим, как при расширении сознания отодвигается идея времени.
  Видим ее полную условность.
  Видим, что временем обозначаются характеристики высшего пространства сравнительно с данным, – т.е. характеристики представления высшего сознания сравнительно с данным.
  Для одномерного существа все признаки двумерного, трехмерного, четырехмерного пространства и дальше лежат во времени, это все время. Для двумерного существа время включает в себя признаки трехмерного, четырехмерного и пр. пространств. Для человека, для трехмерного существа, время включает в себя признаки четырехмерного пространства и дальше.
  Таким образом, по мере расширения и повышения сознания и форм восприятия увеличиваются признаки пространства и уменьшаются признаки времени.
  Иначе говоря, рост чувства пространства идет за счет уменьшения чувства времени. Или можно сказать так, что чувство времени есть несовершенное чувство пространства (т.е. способность несовершенного представления) и, совершенствуясь, оно переходит в чувство пространства, т.е. в способность представления в формах.