Глава 4. Резонанс

Мы обнаружили странные следы на берегу Неизвестного…

Одну за другой мы разрабатывали сложные теории,

которые могли объяснить их происхождение.

Наконец нам удалось воспроизвести облик существа,

которое оставило эти следы… И, о Боже! Им оказались мы сами.

Артур Эддингтон. «Философия физической науки»

1

Известный мистик, основатель духовного учения «Четвертый Путь» Георгий Гурджиев любил повторять: «Можно изучать Солнце и Луну. Но человек внутри себя имеет все. Внутри меня есть Солнце, Луна, Бог. Я – это вся жизнь в ее полноте. Для того, чтобы понимать, необходимо знать самого себя» ([20], с. 9).

Объем данных, получаемых нами из внешней среды после обработки и фильтрации, на самом деле весьма невелик. Но если внутренний Мир богат, то даже элементарный сигнал способен вызвать бурю чувств и эмоций. Причем этот сигнал не обязательно должен быть сигналом извне. Запустить процесс «развертывания» накопленного запаса можно и «чистым» внутренним созерцанием. При этом толчком к подобной активизации может стать все что угодно. Ценность сигнала не в его содержании, а в способности «включить» тот или иной фрагмент программы тезауруса (конечно, если она есть).

Примеров можно привести множество.

Так, иезуит Афанасий Кирхер, живший в Риме в 1601–1680гг., упоминает в своей книге Arithmologia о некой энеаграмме – девятиконечной фигуре, вписанной в окружность и состоящей из трех треугольников. Он предлагал рассматривать ее как символическую схему чудесного интеллектуального развития ([54], с. 377).

Петр Успенский, ученик и сподвижник Георгия Гурджиева, так описывал энеаграмму: «Вообще говоря, нужно понять, что энеаграмма – это универсальный символ. В энеаграмму можно заключить все знание, и с ее помощью можно его истолковать. В этой связи правильно утверждать, что человек по настоящему знает, то есть понимает, только то, что он способен заключить в энеаграмму. То, что он не в состоянии включить в энеаграмму, он не понимает. Для человека, способного ею пользоваться, энеаграмма делает совершенно ненужными книги и библиотеки. Все можно заключить в энеаграмму и прочесть в ней. Человек может оказаться в пустыне в полном одиночестве и, начертив на песке энеаграмму, сумеет прочесть в ней вечные законы вселенной, причем всякий раз узнает нечто новое, ранее ему не известное» ([67], с. 393). И далее, «Энеаграмма – это вечное движение, то самое вечное движение, которое люди искали с глубочайшей древности и никак не могли найти. Ясно, почему им не удавалось, найти вечное движение. Они искали вне себя то, что находится внутри; пытались построить вечное движение, как строят машину, тогда как подлинное вечное движение является частью другого вечного движения, а его невозможно обнаружить отдельно от него. Энеаграмма представляет собой схематическую диаграмму постоянного движения, то есть, машины, вечного двигателя. Но, конечно, необходимо уметь читать эту диаграмму. Понимание этого символа и умение им пользоваться дает человеку очень большую силу. Это и есть вечное движение, а также философский камень алхимиков» ([67], с. 394).

Здесь очень уместно вспомнить краеугольный пункт учения алхимиков: «чтобы делать золото, надо иметь золото» (цит. по: [75], с. 217).

Весьма часто в оккульной литературе можно найти упоминание о Таро – колоде карт, которая, согласно легенде, представляет собой чудесным образом дошедшую до нас египетскую книгу, состоявшую из 78 таблиц. Считается, что это «книга» философского и психологического содержания, читать которую можно самыми разными способами ([68], с. 217).

Мистик Элифас Леви так характеризовал символы Таро: «Одинокий узник, лишенный книг, в течение нескольких лет имея одно лишь Таро, которым бы он умел пользоваться, мог бы достигнуть Вселенского Ведения, мог бы говорить обо всякой проблеме с несравненной эрудицией и с неиссякаемым красноречием» (цит. по: [75], с. 60).

Некоторые ученики Будды советовали, наблюдая за тем, что происходит вокруг, просто повторять себе: «Все проходит». Существует предание, согласно которому этот способ помог одному монаху обрести просветление, находясь даже в облике попугая и слона ([64], сс. 143–145).

Или вспомним, как Дональд Шимода из «Иллюзий» Ричарда Баха рекомендовал будущим Мастерам читать «Справочник мессии – напоминания для продвинутой души» ([7], с. 122):

• Я заметил, что книжка была какая-то необычная.
  – Дон, на страницах нет номеров.
  – Нет, – подтвердил он. – Ты просто открываешь ее и попадаешь на то, что тебе необходимо больше всего.
  – Волшебная книга!
  – Нет. Для этого подходит любая книга. Подойдет даже старая газета, если ее очень внимательно читать. А разве ты не делал так раньше? Думал о чем-нибудь, а затем открывал первую попавшуюся книгу, чтобы посмотреть, что она тебе подскажет?

2

Успенский вспоминает, что однажды показал Гурджиеву снимок «факира на гвоздях», который сделал в Варанаси. Факир этот, несомненно, был профессионалом и за рупию продемонстрировал свое искусство. Он улегся почти нагим на ложе, усеянное длинными и довольно острыми гвоздями. Хотя он явно старался не производить быстрых движений, он все же поворачивался на гвоздях, когда ложился на них спиной, боками и животом. Удивительно, но было очевидно, что они не кололи и не царапали его.

Гурджиев так объяснил подобный феномен: «Он сам не знает, как он это делает. Если бы вы подкупили его и заставили рассказать все, что он знает, он, вероятно, сообщил бы вам, что знает некоторое слово и должен повторять его про себя, после чего ему можно лечь на гвозди. Возможно, он даже согласился бы сообщить вам это слово. Однако оно нисколько не помогло бы вам, потому что оказалось бы самым обычным словом, не оказывающим на вас никакого воздействия… Это слово погружает его в гипнотическое состояние… Но, разумеется, такой человек не знает и не понимает, что и как он делает» ([67], сc. 84-85).

Сам факир не знал, как он совершает свое «чудо», и, конечно, не мог его объяснить.

В этом заключается ценность тезауруса: тайну его невозможно раскрыть – приобрести этот запас можно, лишь заново его построив.

Сиддхартха из одноименной индийской поэмы Германа Гессе говорит как раз об этом своему брату Говинде – ученику Будды ([16], cc. 932-933):

• Говинда сказал:
  – Я верю тебе и знаю, что никому из учителей ты не следуешь. Но нет ли у тебя самого если не учения, то хотя бы каких-то мыслей, каких-то найденных тобой правил, которые – твои собственные и которые помогают тебе жить? Если бы ты мог сказать мне о них что-нибудь, ты согрел бы мне сердце.
  Сказал Сиддхартха:
  – У меня бывали мысли, и правила тоже – временами. Нередко в продолжение часа – или дня – я чувствовал в себе знание так, как чувствуют жизнь в сердце. Много было мыслей, но мне нелегко было бы передатьих тебе… Смотри же, мой Говинда, вот одна из тех мыслей, вот что я нашел: мудрость нельзя передать. Мудрость, которую мудрец пытается кому-то сообщить, всегда звучит как глупость.
  – Ты шутишь? – спросил Говинда.
  – Я не шучу. Я высказываю то, что я нашел. Знание можно передать, мудрость – нельзя. Ее можно найти, можно ее нажить, можно от нее жить, можно творить с нейчудеса, но высказать ее и научить ей – нельзя. Вот то, что я часто подозревал еще юношей, в чем меня убеждали потом учителя. Я нашел одну мысль, Говинда, которая тебе опять покажется шуткой или глупостью, но это моя лучшая мысль. Вот она: для всякой истины противоположное ей так же истинно! Другими словами, истину можно высказать и заключить в слова, только если она односторонняя. Односторонне все, что может быть выражено в мыслях и высказано в словах, все однобоко, все половинчато, все лишено целостности, округлости, единства. Когда возвышенный Готама произносил учение о мире, ему приходилось делить мир на сансару и нирвану, на видимость и истину, на страдание и спасение. Иначе нельзя, другого пути нет для того, кто хочет учить. Но сам мир, сущее вокруг нас и внутри нас, никогда не бывает односторонним. Никогда никакой человек и никакое деяние не погружены целиком в сансару или целиком в нирвану, никогда человек не бывает безупречно святым или беспросветно грешным. Да, нам кажется – из-за того, что мы верим видимости – нам кажется, что время являет собой нечто действительное. Время не действительно, Говинда, я много раз убеждался в этом. И если время не действительно, то пропасть, как будто лежащая между миром и вечностью, между страданием и блаженством, между добром и злом, тоже лишь видимость.

Успенский пишет: «…видимый, феноменальный мир мы с полным основанием можем рассматривать как разрез какого-то другого, бесконечно более сложного мира, в данный момент для нас проявляющегося в первом. И этот мир нуменов бесконечен и непостижим для нас, как непостижим для двумерного существа трехмерный мир во всем разнообразии его функций. Самое большое приближение к “истине”, какое только возможно для человека, заключается в положении: всякая вещь имеет бесконечное разнообразие значений, и всех этих значений знать невозможно. Иначе говоря, “истина”, как мы ее понимаем, т.е. конечное определение, возможна только в конечном ряду явлений. В бесконечном ряду она где-нибудь непременно станет своей собственной противоположностью. Последнюю мысль выразил Гегель: “всякая идея, продолженная до бесконечности, становится своей собственной противоположностью”» ([66], сс. 116-117).

Красивую сказку приводит Шри Раджниш ([42], сс. 355-356):

• Когда Бог сотворил мир, он жил в этом мире. Но он устал, потому что с утра все обычно шли с жалобами… миллионы проблем. И всего один несчастный Бог! А те, кому не удавалось добраться до него днем, обычно мучили его ночью – он не мог даже поспать.
  В конце концов он спросил своего советника: «Что же мне делать? Эти люди убьют меня! Они не дают мне отдохнуть и приносят тысячу и одну проблему. Те проблемы должны решать они. Я дал каждому из них способности и разум для решения всех их проблем, но они хотят сбросить всю ответственность на меня: “Чего нам беспокоиться? Во-первых, зачем ты создавал нас? И во-вторых, если уж ты создал нас, тогда позаботься о наших проблемах”».
  Советник прошептал ему на ухо: «Есть место, куда эти люди никогда не придут… ты скройся внутри самих этих людей. Они будут ходить и разыскивать тебя по всему свету, но никогда не пойдут внутрь. Ты сможешь отдохнуть, расслабиться».
  И вот теперь он отдыхает и расслабляется там.
  Если хотите узнать, подлинная это история или сказка, – войдите!

3

Итак, тезаурус – этот бесценный для каждого из нас индивидуальный запас знаний – является важной частью механизма интерпретации внешнего Мира. В течение, пожалуй, трети своей жизни мы интенсивно наполняем его образами тех объектов и явлений, с которыми нам приходится постоянно сталкиваться. И ничего лишнего! Благодаря этому мы способны быстро реагировать на знакомые ситуации, используя приобретенный опыт. Тогда как совершенно незнакомая новая задача требует кропотливой аналитической работы ума.

В повседневной жизни обычно задействованы оба типа принятия решения: автоматический – для узкого круга специфических задач, и эвристический – для новых, еще неизвестных проблем.

Скажем, ходьба или чтение – являлись для нас на каком-то этапе новыми процедурами. Формирование тезауруса для каждой из них заняло немало времени, зато теперь выполняется нами быстро и безошибочно.

Игра в шахматы, когда задействован только один аналитический ум, вообще говоря, крайне сложная задача. Компьютер давно показал бы здесь свое неоспоримое преимущество. Это и неудивительно – ведь никого давно не смущает превосходство обычного калькулятора над человеческим гением при вычислении логарифмов. Однако, накопив внушительный тезаурус для игры в шахматы, человек получает способность чудесным образом уменьшить вычислительную нагрузку на свой относительно медленный аналитический ум. Оперируя более абстрактными понятиями, он способен за единицу времени произвести гораздо более глубокий анализ партии.

Но не стоит обольщаться. Подобное преимущество далось нелегко. Человек побеждает лишь в тех точечных единичных ситуациях, где его потенциал расходуется максимально эффективно. И как раз эти задачи он затем навязывает компьютеру, называя их истинно человеческими. Именно здесь должно проявиться преимущество естественного интеллекта над искусственным.

В том же примере с шахматами, человек на самом деле затратил уйму времени на весьма узкую и частную задачу (игра на поле в 64 клетки с 32 фигурами по фиксированным правилам и т.д.). Зато в итоге он достигает здесь определенного совершенства. Компьютер же (точнее, специальная компьютерная программа), напротив, решает эту задачу как частную. Совсем несложно несколько изменить правила игры в алгоритме, поменять размер доски или добавить новые фигуры – компьютер тут же примется играть в эти «новые» шахматы с прежней силой. Человеку же (и человечеству) придется отдать на это многие годы…

4

Говоря о преимуществе естественного интеллекта над искусственным, человечество несколько лукавит. Если сравнивать силу естественного интеллекта с напором мощной струи, бьющей из шланга в одну точку, то искусственный интеллект – это пока мелкий моросящий дождик, орошающий сравнительно большую площадь. Причем, благодаря развитию технологий, этот дождик понемногу усиливается.

Но ощутимого роста эффективности искусственного интеллекта можно ожидать лишь при условии концентрации на узкоспециализированных задачах. Эффективность в ущерб универсальности.

Интересно, что развитие компьютерной техники идет приблизительно как раз по этому пути. Большинство современных технологий направлены на снижение трафика сигналов между отдельными вычислительными машинами за счет помещения процедур обработки схожих специфических задач внутрь отдельных серверов.

Характерно высказывание Капра: «Последние достижения когнитивной науки принесли ясность: человеческий интеллект совершенно отличается от машинного, искусственного интеллекта. Наше мышление всегда сопровождается телесными ощущениями и процессами. Мы, правда, нередко стараемся подавить их, но всегда думаем вместе со своим телом; а поскольку компьютеры не обладают подобными телами, сугубо человеческие проблемы всегда будут чужды их “разуму”» ([27], с. 85).

Юрий Романов предполагает в скорейшем времени появление машинных тезаурусов ([55], c. 52):

• От сжатия информации, от алгоритмов информационной компрессии [следует] сделать следующий шаг – к компрессии «смысловой», когда большинство передаваемых слов, образов, аудио- и видеообъектов будет генерироваться (воссоздаваться) тезаурусами серверов «прямо на дому», а сами эти тезаурусы станут, вероятно, самыми массовыми из коммерческих продуктов для Сети [Internet]. Фактически, серверы, оснащенные идентичными или близкими по свойствам тезаурусами, начнут понимать друг друга «с полуслова».
  Не исключено, что такого рода тезаурусы станут универсальными генераторами приложений и даже целых виртуальных миров, характеристики и процесс создания которых будут задаваться буквально одним ключевым словом, приходящим по Сети.
  Вдумайтесь: на одно лишь брошенное слово в недрах вашего компьютера взрывоподобно возникает Мир – порождение тезауруса, являющегося хранителем знаний и опыта прежних актов творения, но Миру созданному – незримого.

И, пожалуй, на сегодняшний день человек опережает в решении ряда задач самый быстродействующий компьютер, как раз за счет обладания более богатым тезаурусом способным быстро справиться с их спецификой.

5

Пытливый ум, пытаясь понять устройство Мироздания, сталкивается с массой трудностей и противоречий. Но куда более сложным оказывается процесс изучения самого себя!

К двум полярным представлениям о природе человеческого разума можно отнести, с одной стороны, взгляд на человека, как на строго детерминированную машину, а с другой – признание у него некой неосязаемой «духовной» силы, познать которую невозможно.

Сторонники первого воззрения в свое время серьезно дискредитировали себя, когда сразу же вслед за успехами термодинамики принялись рассматривать функционирование всего человеческого организма по аналогии с тепловой машиной. Неудивительно, что человеческая сущность не вписалась в такую примитивную модель.

Последователи второго подхода отрицают возможность предсказания поведения человека, наделяя его свободой выбора. И последние научные открытия, указывающие на то, что организм человека состоит пусть и из громадного, но все же конечного (и дискретного) набора элементарных «кусочков», не уменьшило число таких сторонников.

На мой взгляд, это обусловлено двумя причинами.

Первая заключается в том, что ученые так и не продемонстрировали устройство, обладающее искусственным интеллектом, способное сравниться с естественным.

Вторая причина более «эмоциональная», но, пожалуй, более существенная. Человечеству по-прежнему неприятно думать о себе, как о простом автомате. Типичная критика редукционизма и детерминизма сводится приблизительно к следующему ([39], сс. 239-241):

• Мир, в котором все строго предопределено, не оставляет возможности для человеческой воли. Идея такого мира всегда смущала своими следствиями из нее, затрагивающими человеческое существование. Каждый из нас осознает себя свободным в своих желаниях, в своих поступках. Несмотря на то, что жизненные ситуации вынуждают подчиниться внешней необходимости. Чувство свободного выбора изначально присуще нам. Интуитивное ощущение свойственной нам возможности свободного выбора, возможности свободных поступков, ощущение, идущее от нашего внутреннего мира, нашей самости, невозможно согласовать с идеей неумолимой судьбы…
  Если бы мир, в котором мы живем, был таким, что все наше поведение было бы предопределено, то не оставалось бы места для нашего свободного выбора. И не было бы лишних трагедий, не было бы никаких оснований для ответственности за наши поступки, за наши деяния. Именно потому, что мы свободны им наша свобода, абстрактно говоря, не имеет границ, возникают особого рода социальные структуры, связанные с необходимостью обеспечить разумное действие свободного выбора, свойственного каждому человеку.

Многие философы и естествознатели ведут неустанный поиск в человеке «вместилища» свободной воли.

Если Декарт считал, что душа воздействует на тело в шишковидной железе у основания мозга, то современные ученые ищут «пристанище» духа на более глубоком – квантовом – уровне.

Английский физик Роджер Пенроуз, опираясь на теорему Геделя о неполноте, пытается доказать, что человеческое мышление не может быть просчитано алгоритмически и, как следствие, явления природы неисчислимы в принципе ([10], сс. 52-57). Согласно его теории, человеческий интеллект использует квантовую гравитацию в качестве базиса для интуитивных озарений, проверяемых или не проверяемых аристотелевой (детерминистской) логикой [45]. Доказательства неисчислимости мышления он ищет на сверхмолекулярном уровне нейронов, в микротубулинах и протеиновых структурах, обнаруженных сравнительно недавно, в первую очередь, благодаря работам основателя нанобиологии Стюарта Хамероффа. В своей работе «Ultimate Computing: Biomolecular Consciosness and NanoTechnology», выпущенной в 1987 году, Хамерофф рассматривает нейроны состоящими из субъединиц – тубулинов (молекул-димеров). Внутри этих полых цилиндрических трубочек диаметром около 25 нм возникают последовательные перестройки конфигурации этих тубулинов. Это, в свою очередь, оказывает влияние на передачу сигналов между нейронами. Большая совокупность тубулинов может некоторое время жить своей внутренней квантовой жизнью, а затем переходить в классическое состояние с помощью невычислимой процедуры объективной редукции. В результате такого совместного «схлопывания» множества структур нейронов в мозге происходит некий «момент сознания». Или, говоря словами английского философа Уайтхеда, наступает «элементарный фактор чувственного опыта» (occasion of experience). По грубым подсчетам С. Хамероффа в человеческом мозге, богатом нейронами, может происходить приблизительно около 100 миллионов таких «моментов сознания» каждую секунду. А, например, в организме обычного дождевого червя всего лишь два «схлопывания» в секунду [32].

Другой ученый, английский невролог Джон Эклз также обращается к квантовой механике при объяснении свойств разума. Именно разум, по его мнению, осуществляет свое влияние на сознание, «решая», какие нейроны сработают, а какие – нет. Пока вероятность сохраняется в мозге, это осуществление свободной воли не нарушает сохранение энергии. Проводимость нервной системы обязана высвобождению энергии нейронов мозга, когда на синапсе накапливаются заряженные молекулы или ионы. Однако наличие определенного количества ионов на синапсе не всегда переключает нейрон. Эклз и его коллега Фридрих Беком видят причину этого эффекта в том, что ионы в какие-то моменты находятся в квантовой суперпозиции состояний; причем в одних состояниях нейрон разряжается, а в других – нет ([72], сс. 280-282).

6

Однако, произведя расчленение человеческой сущности на дух и материю, мы встаем перед другой проблемой: как может разум, если он не существует физически, вести к физическим изменениям в мозге? В этом заключалась основная критика дуальности Декарта.

Физиолог Чарльз Шеррингтон писал: «Физическая наука… ставит нас в тупик, утверждая, что разум сам по себе не может играть на фортепиано – разум сам по себе не может пошевелить и пальцем руки. И мы оказываемся в тупике. Полное отсутствие представления о том, каким образом разум оказывает действие на материю. Эта непоследовательность поражает» (цит. по: [77], с. 43).

Об этом затруднении знал и философ Спиноза: «Ни тело не может побуждать душу к мышлению, ни душа не может побуждать тело ни к движению, ни к покою, ни к чему-либо другому (если только есть что-нибудь такое)» (цит. по: [77], с. 43).

Шредингер, будучи основателем квантовой теории, считал, что сама эта теория не имеет ничего общего с проблемой свободы воли. Оппонируя Нильсу Бору, он писал: «Таким образом, может показаться, что соображения Бора приводят к физической непредсказуемости поведения живого тела в силу отсутствия строгой причинной связи, которое утверждает квантовая теория. Независимо от того, играет эта физическая неопределенность релевантную роль в органической жизни или нет, мы должны, я думаю, категорически отказаться от предложения сделать ее физическим двойником добровольных действий живых существ… Чистым результатом является то, что квантовая теория не имеет ничего общего с проблемой свободы воли. Если такая проблема и существует, последние открытия в физике нисколько не способствуют ее решению» ([76], с. 62). Ибо «возможные изменения физической концепции причинности не могут иметь непосредственного отношения к этике» (цит. по: [76], с. 62).

Сам Шредингер придерживался следующей позиции: «Протекающие в теле живого существа пространственно-временные процессы, которые соответствуют его мышлению, самосознанию или любой другой деятельности (даже если учесть их сложность и современное статистическое объяснение физико-химии), если не вполне строго детерминированы, то во всяком случае статистически детерминированы. Для физика я хочу подчеркнуть, что вопреки мнению некоторых других ученых квантовая неопределенность, по моему мнению, не имеет принципиального значения для биологических процессов… Разрешите считать это доказанным. Так, по моему убеждению, поступил бы каждый непредубежденный биолог, если бы как это нередко бывает, ему не было неприятно утверждение, что “сам он в сущности только чистый механизм”. Это неприятное чувство возникает потому, что принято думать, будто такое представление находится в противоречии со свободой воли, существование которой подтверждается прямым самонаблюдением» ([78], с. 88).

Шредингер выдвигает две предпосылки нашего существования:

1. Мое тело функционирует как чистый механизм, подчиняясь всеобщим законам природы.

2. Однако из неопровержимого, непосредственного опыта я знаю, что я управляю действиями своего тела и предвижу результаты этих действий. Эти результаты могут иметь огромное значение в определении моей судьбы, и в таком случае я чувствую и сознательно беру на себя полную ответственность за свои действия.

Отсюда он делает свой основной вывод: «Мне думается, что из этих двух предпосылок можно вывести только одно заключение, а именно, что “я”, взятое в самом широком значении этого слова – то есть каждый сознательный разум, когда либо говоривший или чувствующий “я”, – представляет собой не что иное, как субъект, могущий управлять “движением атомов” согласно законам природы» ([78], с. 89).

7

Ранее я уже высказал свое мнение по поводу бесперспективности выяснения, какая из теорий – редукционизм или холизм – верна. Как детерминизм и индетерминизм, – это суть взаимодополняющие подходы к попытке понять структуру реальности. Это описание одной и той же действительности, но на разных уровнях.

Рассмотрим, к примеру, баллон с газом. На микроскопическом уровне мы имеем множество молекул, положение и скорость каждой из которой, постоянно меняются. На макроскопическом же уровне мы рассматриваем эту среду как единое целое, игнорируя ее составляющие части. В этом случае мы вводим новые характеристики состояния газа, а именно: давление, температуру, объем. Все эти три «холистические» величины связаны между собой точными детерминистическими законами. Важно отметить, что при этом эти характеристики не могут быть выражены на низшем «редукционистическом» уровне (скажем, у молекулы нет температуры). Это означает лишь одно: макроскопическое состояние – суть статистическое описание множества микроскопических состояний.

По аналогии, интеллект можно рассматривать как статистическое проявление взаимодействия отдельных «неинтеллектуальных» субъединиц. Его нельзя обнаружить на клеточном уровне организма, так как он проявляется лишь после превышения некоторой критической массы количества таких элементов системы. При этом отдельный элемент может быть полностью детерминированным.

Философ Броуд К.Д. в начале XX века ввел специальный термин внезапные свойства – для тех свойств, которые проявляются лишь на определенном уровне сложности, но не существуют на более низких уровнях ([27], с. 44).

8

Так как человеческое восприятие по своей природе дуалистично, то мысленное разделение Мира на категории всегда присуще нашему мышлению. Пока есть холизм, будет и редукционизм. Сочтя на данный момент это лучшим разрешением кажущегося противоречия, позволю себе кратко вернуться к вопросу о создании искусственного интеллекта.

Напомню обозначенные мною ранее две проблемы, стоящие перед его создателями.

1. До сих пор не продемонстрирован ни один удовлетворительно функционирующий образец работы искусственного интеллекта.

2. Человеческая природа по сути своей претендует на исключительность. С такой позиции искусственный интеллект всегда останется аналогом, бледной тенью нашего разума.

Первое, что не может не броситься в глаза – это весьма расплывчатый критерий определения искусственной «разумности». Понятно, что способность быстро вычислять логарифмы всерьез не рассматривается в этом качестве. Игра в шахматы для этой цели подходит гораздо лучше.

Английский математик Алан Тьюринг предложил в 1950 году свой критерий для определения степени «разумности» компьютерных программ. В статье «Вычислительные машины и интеллект» он представил следующее практическое решение этой проблемы – так называемую «игру в имитацию». Сегодня подобная методика известна под названием тест Тьюринга.

При его проведении необходимо абстрагироваться от физической реализации компьютера и оценивать лишь результат его «общения» с нами. В середине XX века для этой цели удовлетворительно подходил текстовый обмен информацией. Если компьютерная программа способна настолько точно сымитировать человека при проведении диалога, что группа экспертов не сможет распознать ее «искусственность», то, как полагал Тьюринг, справедливо признать у нее наличие интеллекта. Как говорил (правда, по другому поводу) американский сенатор Джозеф Маккарти: «Если нечто выглядит, как утка, двигается, как утка, и крякает, как утка, то это нечто и есть утка».

Так или иначе, но к настоящему времени именно люди создают методику выявления наличия искусственного интеллекта у машин. А раз так, то эта методика полностью зависит от сложившегося субъективного мнения в обществе. То есть, как это ни странно прозвучит, проблема искусственного интеллекта носит не столько технологический, сколько юридический характер. В истории человечества легко найти периоды, когда одна раса признавала свое исключительное превосходство над другими. И если рабов считали ниже некоторых животных, то можно представить гипотетическую ситуацию, когда компьютеры будут считать выше людей из определенной группы. Инженеры могут долго совершенствовать вычислительные машины, а математики придумывать новые тесты на проверку их «разумности». Но именно выработанное общественное мнение окончательно разрешит эту проблему.

Сам Тьюринг писал: «Я считаю, что первоначальный вопрос – могут ли машины думать бессмысленным и не заслуживающим обсуждения. Тем не менее я верю, что к концу столетия использование слов и общий настрой умов настолько изменится, что станет возможным говорить о мышлении машин, не ожидая немедленных возражений» (цит. по: [73], с. 535).

9

Отличие естественного интеллекта от искусственного заключается не только в количестве элементов, составляющих живой организм или вычислительную машину. Еще Кант в «Критике практического разума», рассматривая природу живых организмов, отмечал, что они, в отличие от машин, представляют собой самовоспроизводящиеся и саморегулирующие целостности ([27], с. 37).

Компьютеры создают по заданной схеме, а живые организмы проходят многократный цикл видоизменения за счет эволюции. В частности, это вызвано мутацией – изменением наследственных свойств организмов в результате перестроек и нарушений генов. Одним из факторов возникновения мутаций служит случайное воздействие природной радиации.

Здесь интересна взаимосвязь двух уровней описания жизни. Если на низшем генном уровне это малоизменчивые гены, передающиеся при наследовании, то на высшем – это гораздо более изменчивая (устная, письменная или какая-то еще) информация, созданная белковыми организмами, но не передающаяся на уровне генов.

Неодарвинист Ричард Докинз считает фундаментальным законом то, что все живое эволюционирует в результате дифференциального выживания реплецирующих (самовоспроизводящихся) единиц. Одной из таких единиц на нашей планете, как известно, является ген – молекула ДНК. Наряду с ним, Докинз вводит еще один репликатор, связанный с передачей нашей культуры – мим: «Точно так же, как гены распространяются в генофонде, переходя из одного тела в другое с помощью сперматозоидов или яйцеклеток, мимы распространяются в том же смысле, переходя из одного мозга в другой с помощью процесса, который в широком смысле можно назвать имитацией» ([23], гл. 11).

Первоначально именно гены обуславливают структуру будущего организма, кодируя его белковую конфигурацию. Однако, на определенном уровне развития возможна ситуация, когда уже «построенный» организм, в свою очередь, начинает влиять на свой генетический код. Например, сейчас это влияние обусловлено искусственно созданными источниками радиации, такими как рентгеновские аппараты, атомные электростанции, радиоактивное и химическое оружие и т.п. Недалеко то время, когда развитие технологий генной инженерии приведет к гораздо более ощутимому вмешательству в генетический код. Дальнейшая эволюция при этом пойдет непредсказуемым путем.

Подобная непредсказуемость, этот удивительно сложный ход нашего развития, вызван, не в последнюю очередь, временным фактором. При этом указанное влияние организма на собственный генетический код можно рассматривать как положительную обратную связь, приводящую к еще большей непредсказуемости пути развития. Искусственное его изменение приведет к модификации следующих поколений. Это, в свою очередь, каким-то образом изменит их возможности и желания вновь влиять на код своих будущих потомков, и так далее.

Одним из интересных направлений кибернетических исследований конца 80-х годов XX века явилось развитие исследований искусственной жизни (ArtificialLife). К основным эволюционным алгоритмам относятся так называемые генетические алгоритмы, хорошо предназначенные для оптимизации функций дискретных переменных [56]. Такие алгоритмы решают задачи, работая с популяцией из некоторого числа наугад взятых решений. В процессе итераций, эти алгоритмы постепенно, шаг за шагом, применяя принцип выживания сильнейшего, «культивируют» достаточно хорошие решения. В итоге, изолированный и полностью детерминированный компьютер, обрабатывая достаточно простой алгоритм, на основе начальных «сырых» начальных данных получает новые и, главное, практически ценные результаты.

Вообще говоря, понятие обратной связи является краеугольным в теории управления и, в частности, в кибернетике [12].

Биологические системы, равно как и любые системы автоматического регулирования, не просто реагируют на внешние воздействия, но постоянно оказывают воздействие сами на себя. Формально, обратная связь – это подача выходного сигнала объекта на его вход. Если такое воздействие стремится стабилизировать возникающие возмущения, то говорят об отрицательной обратной связи; в противном случае мы имеем дело с положительной обратной связью.

Можно привести ряд систем с сильной положительной обратной связью, решение математической модели которой существует только до некоторого момента времени, называемого временем обострения. Поведение решений, при которых одна или несколько изучаемых величин за конечное время возрастают до бесконечности, получили название режимов с обострением (with blow up) [29]. Примечательно, что вплоть до момента обострения выполнены условия теоремы существования и единственности. Однако существование решения в небольшой области фазового пространства совсем не означает его глобального существования (существования в целом). Режимы с обострением характерны для ряда моделей физики плазмы и газовой динамики (см. [34], с. 85). В данном случае попытка прогнозировать ход процесса на основе линейной или даже более сложной интерполяции обычно оказывается обречена на провал.

10

Единицей наследственного материала, ответственной за формирование какого-либо элементарного признака, является ген. Структурно он представляет собой последовательность нуклеотидных пар в молекуле дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК), которая кодирует производство рибонуклеиновой кислоты (РНК).

Цепочка ДНК имеет несколько уровней значения. На низшем уровне каждая цепочка ДНК содержит код эквивалентной цепочки РНК. Разделив ДНК на триплеты и пользуясь генетической расшифровкой, можно прочитать ДНК как последовательность аминокислот. Наконец, на следующем уровне иерархии ДНК читается уже как набор белков ([73], с. 498).

С одной стороны, в ДНК содержится информация для построения белков. Но, с другой стороны, сама ДНК – пассивная молекула, которая претерпевает различные изменения под воздействием специальных белков – энзимов.

Для энзимного воздействия на цепочку ДНК совершенно неважно, что информация для этого процесса хранится в самой ДНК. Энзимам все равно, что в какой-то момент они копируют те самые гены, в которых закодированы они сами. ДНК в этом случае является для них эталоном, лишенным собственного значения и интереса.

Подобный пример «странной петли» (по выражению Хофштадтера [73]) можно привести из области работы вычислительных устройств. Типичная компьютерная программа представляет собой набор инструкций, на основании которых микропроцессор выполняет закодированные операции над массивом данных.

Хранимая программа (stored program) – программа, запомненная в памяти вычислительной машины. Для хранения программы может использоваться либо та же память, что и для хранения данных, либо другая. Использование одной и той же оперативной памяти дает определенные выгоды, заключающиеся в том, что программу можно модифицировать по ходу ее выполнения.

Концепция хранения программы и данных в одной и той же памяти является фундаментальной применительно к тому, что обычно называют фоннеймановской вычислительной машиной, или архитектурой фон Неймана (несмотря на некоторые расхождения в вопросе о том, была ли концепция хранимой программы впервые выдвинута американским ученым Джоном фон Нейманом, или же она была выдвинута Дж. Претером Эккером и Дж. В. Молли, первая публикация была сделана именно фон Нейманом ([60], с. 414) в 1945 году).

Таким образом, и «пассивные» данные, и «активная» программа представлены в памяти компьютера одинаковым образом – в виде двоичных единиц информации (бит). В результате специального или ошибочного смешения возможна ситуация, когда программа модифицирует часть самой себя или передает управление микропроцессора для исполнения последовательности данных как инструкций. В результате возникает своеобразная обратная связь, и непредсказуемость исполнения программы колоссально возрастает.

11

Удивительность нашего сознания – это способность помыслить о самом себе. Во внутреннем Мире может содержаться образ самого этого мира. По-видимому, именно это рекурсивное свойство так выделяет живые существа на фоне неживого. Способность многократно отразить внутри себя свой же внутренний Мир служит источником появления резонанса. При этом, казалось бы, незначительные исходные процессы приводят в итоге к поразительным непредсказуемым эффектам.

Психолог Леонтьев не считал психику вторичным и побочным эффектом протекающих в мозгу материальных процессов. «Психические отражения – это вовсе не побочный продукт или просто тень, отбрасываемая идущим человеком, которая никак не влияет на его шаги», – отмечал он ([33], с. 10).

Но что, если рассмотреть психическое отражение действительно просто как тень, отбрасываемую идущим человеком; но тень, которую он постоянно видит и согласовывает с ней свое движение путем наличия обратной связи?