Глава 6, рассказывающая о том, как сэр Генри Морган дурить изволят.

***

Пока Марина выводила Антонио на палубу и командовала спустить на воду шлюпку с «Санта-Маргариты», старалась ни о чем не думать и не видеть любопытных и масленых рож своих матросов. Разумеется, при капитане они не смели скабрезно шутить о причинах несусветной милости к пленному красавчику-дону, но рожи все равно просили сажи.

Даже Нед, единственный на этом свете человек, которому она доверяла, и тот сегодня ухмылялся слишком довольно. Надо бы, конечно, списать это на радость за нее, но не получалось. Может быть потому что радости не было, одна хмарь — словно морские черти унесли «Розу Кардиффа» к туманным берегам родного Уэльса, да сразу в ноябрь.

Причина хмари торчала посреди палубы, глядя сквозь ванты на встающее за Лиссабоном солнце и не замечая суеты вокруг. Истинно испанский индюк. Марина точно знала: если сейчас ему на шею накинуть петлю, каменное лицо не дрогнет.

Кракены бы его подрали, за каким дьяволом он вообще им попался, этот благородный дон? За каким дьяволом смеялся, пел арию и смотрел на нее так… так… словно…

Нет. Об этом думать нельзя.

Она не может тосковать по улыбкам и поцелуям испанского дона.

Не может — и точка.

Dixi.

— Капитан, все готово, — вырос перед ней старпом.

Единственный его глаз светился любопытством. Хорошо. Значит, даже он не видит, что сейчас Марина льет горькие слезы по неслучившейся любви и принцу, не желающему ее спасать.

Надо улыбнуться. Как привык Нед, беспечно и шало. У нее все отлично, испанский дон оказался на высоте...

‎— Спасибо, Нед. Скажи готовиться к развороту. Спустим дона и берем курс на Санта-Крус. — Помедлив два вздоха, она добавила: — Перо, чернила и бумагу. Сейчас же.

Умница Нед гаркнул: "Слушаюсь", — и ушел. Марина смотрела ему вслед — вернее, поверх его головы. Не на солнце же смотреть, южное солнце злое, слепит… и не на дона. Не хотелось видеть надменную индюшиную рожу, так не похожую на того, кто сегодня перед рассветом звал ее: «Иди ко мне, Марина».

Воспоминание было таким сладким и горячим, что она невольно прикрыла глаза.

И тут кто-то сдавленно хихикнул.

Она резко развернулась на каблуках, уставилась на весельчака в упор.

‎— Тебе весело, Джо? Может быть, ты хочешь развеселить своего капитана? — с той лаской, от которой собеседников прошибало холодным потом; этому ее научил не Нед, а прошлый владелец «Розы Кардиффа», уже три года как распивающий эль с Дейви Джонсом.

Опустив глаза и стараясь сделаться поменьше и понезаметнее — что выглядело очень забавно при его росте под шесть футов и морковно-рыжей бородище, — буркнул, что он не смеялся, он поперхнулся, и это, капитан… канат вот, унести надо?..

— Надо. Ты поосторожней, Джо, — так же ласково посоветовала Марина и внимательно присмотрелась к остальным бездельникам. Ну, кто еще?..

Бездельники тут же нашли себе дела и разбежались, недоумевая, что за муха укусила капитана. Остались только Поросенок, принесший бумагу и чернила, и Смолли с рукой в лубке — он подпирал фок и хмуро жевал соломинку.

Надо бы порадовать команду, подумала Марина мельком, обмакивая перо в чернила. Посмотрим, что можно получить с других испанцев.

В несколько штрихов нарисовала карту, миг подумала, черкнуть ли ему пару слов… и вдруг так захотелось прямо поверх карты написать: «Да похить же меня, дубина!»

Махнуть через борт, распустить парус баркаса, поймать ветер и умчаться к Лиссабону, или к Малаге, или куда угодно, лишь бы вместе с ним, с ее фениксом… Мечты. Зряшные, пустые мечты. И команда не даст умыкнуть своего капитана, и паруса у ялика нет. И дон не захочет. Нужно ему это «вместе», как же. Но, может, хотя бы вспомнит? Когда возьмет саблю — он же сказал, что у них похожи голоса. И вот, вот, он же видел четки у нее в руках, пусть вспомнит, хотя бы иногда!..

Хотя… зачем? Она сделала все, как нужно, а с доном они больше не встретятся. И хорошо, что не встретятся. Он — испанец, она — англичанка. Англия с Испанией еще сто лет будут воевать, и если они встретятся, то врагами.

Не стоит.

И помнить не стоит. Ни ему, ни ей.

Все это — сон в летнюю ночь, наваждение.

Фата Моргана.

Она так и подписалась: «Фата Моргана», отгоняя воспоминание о его шепоте, о восторге в его глазах…

— Нед! Где этот одноглазый кальмар?!

Одноглазый кальмар бесшумно возник рядом.

— Слушаю, капитан.

Она сунула ему карту, не обращая внимания на немой вопрос: что с тобой, Марина? В следующие несколько минут она не обращала внимания ни на что вообще. Дона надо было выпроводить в его Испанию и забыть. О самом доне фениксе и об этой ночи. Просто — забыть. Не обращать внимания на его взгляд поверх, играющие на скулах желваки, не дергаться поймать его, когда чуть не соскользнул с веревочной лестницы…

Пусть.

Она сделала, что должно, на все прочее ей плевать.

И она стоит тут, на полуюте, и смотрит в сторону Лиссабона не потому, что он — там. Ей все равно, что он никак не оторвет взгляда от убегающей под всеми парусами «Розы Кардиффа», и что кажется — смотрит прямо ей в глаза… Тоньо?.. помни меня. Просто — помни.

Над плечом кашлянул Нед.

— Капитан, там матросы с «Санта-Маргариты» хотят с вами говорить. Привести или сбросить за борт?

— Привести. Всех испанцев, — бросила она, не оборачиваясь.

Вдох. Выдох. Капитану шлея под хвост попала, капитан будет тоску разгонять. То есть дурить. Может, в самом деле удастся отвлечься. Какая досада, однако, что море от горизонта до горизонта пусто. Сейчас бы хоть какой завалящий фрегат, да хоть фелуку с парой десятков перетрусивших турок.

Слишком жадных и слишком бешеных даже для пиратов.

Проклятье!

Она медленно обернулась, встретилась взглядом с Поросенком: малыш вертелся рядом, делая вид, что страшно занят мытьем палубы. Подмигнула ему. Юнга просиял и завозил шваброй по доскам еще активнее. Скоро дырку протрет.

Не прошло и пяти минут, как на свежевымытую палубу поднялись сначала Нед и Джо, затем капитан «Санта-Маргариты» — дон Хосе Мария Родригес, кажется, — и еще два испанских офицера. Офицеры молчали сами, а капитану уже успели сунуть в пасть какую-то тряпку. Не иначе, чтобы не портил прекрасное утро. Офицеров вели Смолли и еще двое. За ними шли семеро матросов с «Маргариты», все перебинтованные, один даже без глаза, но — на ногах и с решительным лицом. Зачинщик, и к гадалке не ходи. И, разумеется, на палубу высыпала вся команда «Розы» кроме вахтенных. Даже марсовый, и тот свесился из корзины, как гроздь переспевшего винограда. Команда дожевала утренний хлеб и жаждала зрелищ.

А вот Марине так просто разогнать тоску не удалось. Тоска оказалась упрямой, не испугалась вида грязных, смердящих, но по-прежнему спесивых испанцев. Чисто индюки с птичника — ну и что, что перья в помете, зато шея гордая.

Капитану тут же подкатили бочку. Вместо трона.

Рассевшись на ней и держа принесенную заботливым Поросенком фазанью ногу как скипетр, Марина рассматривала испанцев. Капитан — скандальное дерьмо, офицер — медуза, наверняка ему папочка патент купил, чтобы под ногами не мешался. Зато чиф неплох. Был. Вряд ли за этого служаку дадут приличный выкуп, пойдет работать на плантации. Даже жаль.

«Жаль? Еще чего», — подумалось голосом сэра Генри Моргана.

Марина послала сэра искать сундук Дейви Джонса, откусила от птичьей ноги, одобрительно глянула на Поросенка и продолжила рассматривать пленников. Матросы были интереснее. Они так и держались тесной кучкой, кто тверже стоял на ногах, поддерживали раненых. Помнится, вчера их было девять, значит, двое или умерли, или не в состоянии подняться. Не суть. А зачинщик глядит прямо, тоже разглядывает единственным уцелевшим глазом. Прямо как Нед, и тоже прирожденный лидер. Даже жаль, что их нельзя взять в команду.

«Не притворяйся, ничего тебе не жаль», — снова прошелестело над ухом с такими привычными интонациями, что захотелось оглянуться, просто чтобы убедиться: никого тут нет.

Заставив себя не думать о прошлом, Марина проглотила последний кусок фазана и сощурилась.

‎— Слушаю вас, — бросила всей куче испанцев.

Ожидаемо дернулся благородный дон Родригес, бывший капитан «Маргариты».

— Сначала маринерос, — не замечая дона в упор, улыбнулась Марина.

Так же ожидаемо выступил вперед лидер предателей. Лет тридцати с небольшим, поджарый, невысокий, морда не то чтоб хитрая, но себе на уме. Этакий проныра из крестьян. Попросился в команду, начал расписывать достоинства маринерос.

Марина оборвала его взмахом зажатой в руке фазаньей кости.

— Нет. Мы не берем перебежчиков, какие бы причины ими ни двигали. Предавший раз — предаст и второй. — Она резким жестом отмела все возражения, которые уже готов был высказать проныра. — Я знаю, что вас не спрашивали, хотите ли вы служить короне. Знаю, что служба тяжела, а ваш капитан — каналья, каких свет не видел. Я благодарен вам за «Санта-Маргариту», без вас исход боя мог бы быть другим. Потому вы получите с «Маргариты» ту же долю, что мои матросы, дармовую кормежку, койки до Санта-Круса — и свободу. Кто не хочет в Санта-Крус, может остаться с нами до ближайшего не принадлежащего Испании порта. Быть может, Ямайка, быть может, Стамбул, Дейви Джонс мне еще не подсказал верного курса.

Единственный глаз Неда засветился от гордости. Да, одноглазый, ты хорошо меня выучил. Я и сама, без Генри Моргана, отлично справляюсь.

Марина махнула костью: уведите маринерос. Уставилась в упор на капитана Хосе Марию Родригеса, гневно вращающего глазами и пытающегося прожевать свой кляп. В конце концов, развлечение еще не закончено, команда — в ожидании, а случись что, и для дона подобающее место найдется.

Не дожидаясь приказа, Нед вытащил изо рта дона кляп и подтолкнул его в спину. Сегодня — вежливо, прямо галантно, так что дон устоял на ногах, а не ткнулся носом в палубу. И тут же заорал вслед бывшим своим матросам, что их, мол, ждет виселица, а то и что похуже. Один из матросов обернулся с явным намерением хорошенько наподдать дону, но его остановил Джо, что-то шепнул на ухо — и матрос, нехорошо ухмыльнувшись, отошел с остальными к борту, смотреть представление.

Марина несколько минут слушала гневные вопли, выделяя в основном историю поражения «Маргариты». Печальную историю спесивого идиота. Имбесиль, верно его назвал Тоньо.

Не Тоньо.

Дон Антонио Гарсия Альварес де Толедо-и-Бомонт, граф де ла Вега и будущий шестой герцог Альба.

— …Альварес!.. — эхом ее мыслей прозвучало в оре дона Хосе.

— Что вы сказали, благородный дон? — переспросила так ласково, что команда радостно вздохнула в предвкушении.

— Еретик, колдун и предатель, и люди его такие же!

И, видимо, чтоб его лучше поняли, проорал по-английски, а затем на родном испанском, за какие-такие заслуги сначала продажный отец инквизитор, а затем и Морган отпустили проклятого графа. Перечень заслуг впечатлял, Марина бы заслушалась, если б не слишком свежие воспоминания…

…вот Тоньо вылезает из бадьи, распевая арию об ужине…

…на смуглой коже, повыше локтя, браслет-феникс расправил крылья обещанием свободы…

…берет ее руки в свои связанные, и целует каждый пальчик…

…двигается, резко, в такт бортовой качке, глаза прикрыты, видна только полоска белков…

— …грязные содомиты! — ворвался в воспоминания хриплый ор дона Родригеса.

Марина вскипела. Сейчас же забить скандальному дону в глотку его же слова!.. Но… Мелькнула паническая мысль: это не я, нет, леди не может желать кому-то смерти!..

— Довольно! — бросила она не только дону Родригесу, но и себе. Или сэру Генри Моргану, снова так некстати воскресшему?

Дон Родригес не внял, попробовал что-то еще вякнуть, но Нед верно понял ее тон и стукнул непонятливого индюка, чтобы тот заткнулся. Чуть перестарался: дон упал на колени и закашлялся. Подавился своим же ядом.

— Поговорим о вас, дон Родригес. Прогулка на моем корабле стоит дорого, — Марина улыбнулась одними губами. Испанский дон будил в ней ненависть пополам с гадливостью, совершенно не подобающие леди. Но она ничего не могла с этим поделать, язык сам произносил нужные слова, глаза сами щурились, и рука сжимала птичью кость, как нож. А может быть, Марина снова ничего не могла поделать с сэром Генри Морганом? — Есть ли вам, чем ее оплатить?

Сквозь кашель плохо было понятно, как именно королева Изабелла развесит пиратов по реям, когда явится во главе флота за капитаном Родригесом, если подлые пираты немедленно не высадят его на испанский берег.

— Может нам еще самим сковаться попарно, дорогой мой дон, дабы облегчить вам доставку на виселицу? — спросил сэр Генри Морган с ледяной издевательской любезностью, так знакомой Марине.

Вот тут она поняла, что она проиграла. Сэр Генри Морган никуда не делся из ее головы, и снова она может лишь смотреть со стороны, как чудовище легко и с удовольствием расправляется с очередной помехой.

Но ведь феникс был настоящим! Все как обещала ведьма: Альба с фениксом на руке любил ее, она стала его супругой! По-настоящему! Душа брата должна была исчезнуть из ее головы, упокоиться наконец, вернуться на дно морское!.. А вместо того — вот он, усмехается в глаза дону Родригесу, и в голове — его, брата, мысли, его голосом…

Тем временем до дона дошло, что его не воспринимают всерьез. Не настолько, чтобы он от угроз перешел к сумме выкупа. Так что Неду пришлось еще раз стукнуть его по голове. Несильно. Чтобы не вышибить остатки мозгов, и так невеликих. Наверное, дона часто били по голове. С детства. Сэр Генри Морган даже ему посочувствовал. Слегка. Только чтобы утешить сестренку Марину, вечно такую чувствительную и совершенно неприспособленную к суровой моряцкой доле.

— Значит, платить за вас некому. Много шума, да мало орехов, дон Хосе Мария, — сказал сэр Генри Морган по-испански, чтобы до дона точно дошло. — Но мы милосердны. Да и вы сами подсказали отличный способ оплаты, не так ли, благородный дон? Молчать! — отмахнувшись от открывшего рот для возражений испанца, сэр Генри Морган вскочил на бочку. Кость он бросил на палубу и, с ясной улыбкой оглядев замершую команду, закричал на весь бриг, чтобы и марсовый, и вахтенные услышали и порадовались. — Джентльмены, приветствуйте прекрасную донну Хосефу! Донна идет с нами до испанского берега и будет любить вас всех!

Джентльмены аж замерли на вдохе. Маслено заблестели глаза, там, сям начали расплываться улыбки: капитан всерьез? Не шутит?

— А если донна не желает любить благородных джентльменов, — Морган ухмыльнулся хватающему ртом воздух бывшему капитану «Санта-Маргариты», — можем прямо сейчас донну проводить по доске. До берега близко, не больше тридцати миль. Ну, что скажете, донна Хосефа?

Испанец с отчаянием посмотрел на капитана Моргана, потом — на сияющие рожи матросов, потом — на волны за бортом. И покорно опустил голову.

Сэр Генри Морган чуть не плюнул от разочарования. Медуза! Страшно медузе пристойно умереть, значит — будет жить. На радость джентльменам.

— Бородатая донна-то, — проворчал невыносимо довольным голосом Нед, наматывая испанскую шевелюру на кулак.

Морган усмехнулся, больше не глядя на медузу. Теперь пусть команда развлекается.

— Так побрейте. Турки говорят, что девица должна быть во всех местах гладкой, как шелк, и они, канальи, правы! И смотрите, мы обещали доставить донну в Испанию живой и здоровой! — Соскочил с бочки и пошел прочь, бросив Неду: — Маринерос пока в трюм.

‎Восторженные вопли команды и визг медузы, осознавшей, на что согласилась, остались за спиной. Невозможность что-то сделать по-своему — тоже. Только поздно, дело сделано.

Чудовище.

‎Запершись в своей каюте, Марина содрала сапоги и швырнула их в угол вместе с пиратом Морганом. На сей раз он не сопротивлялся — Генри Морган сделал свое дело, Генри Морган может отдохнуть. Чудовище, которое всегда право и всегда делает то, что нужно, без оглядки на всякую чепуху вроде сострадания, милосердия, чести и совести. Марина ненавидела кровожадного ублюдка в своей голове, а вместе с ним — чертову судьбу, постоянно заставляющую ее выбирать, и постоянно — совсем не то, что хочется.

Она давным-давно поняла, что выбирать приходится всегда: или ты, или тебя. И что она никогда не сможет быть настоящей женщиной, потому что женщина подчиняется всегда и всем, женщина слаба и не имеет права ни на что, кроме покорности и молитвы. Отец был прав — она не создана покоряться ни судьбе, ни мужчине. Но она не создана и быть бешеным чудовищем! Она — леди, ей всего девятнадцать лет… Или уже девятнадцать? Дома, в Уэльсе, она бы считалась старой девой. Если бы вообще осталась жива.

Марина вытянулась на смятой постели, еще пахнущей немного сандалом, чуть-чуть потом, и очень отчетливо — мужчиной. Обняла подушку, все еще примятую. Вдохнула терпкий чужой запах. И — закрыла глаза, вспоминая. Горячие объятия, жадные губы. Обещание в огненных очах. Низкий, бархатный голос: «Да, я буду любить тебя».

Ее счастливая случайность, ее феникс, соврал? Нет. Тоньо в эту ночь по-настоящему любил ее и готов был отдать душу. В этом Марина не могла ошибиться. Или обманула Кассандра? Но ведьма никого и никогда не обманывала, все ее предсказания сбывались. Всегда. Так почему? Что я сделала не так и почему чудовище вернулось?

Она потрясла головой и снова уткнулась в подушку.

Завтра, она подумает об этом завтра. А пока… Пока можно немного помечтать о несбыточном. Например, как все могло бы повернуться, если бы…

***