Глава 26, в которой говорится о проклятиях, благословениях и перевернутой лодке.

***

Мальчик словно бросил камень в озеро.

От его слов пошли круги, в толпе зашелестело: "госпожа Морвенна… морское дитя… дивный народ… Сгорела же, говорят? Ну и что? Вернулась! Мстить!"

Узнали. Все-таки узнали!

Вон, отец Клод опять зашептал свои экзорцизмы. Напрасно, у вас едва ли получится изгнать меня снова!

А леди Элейн? Леди Элейн молчит, даже губы не дрожат. Леди Элейн, о леди Элейн, да есть ли у вас сердце? Неужели вы не умеете даже бояться?! Нет, я достучусь до него, до вашего сердца, если не любовью, так ненавистью!

— Морвенна Лавиния Торвайн. Дочь герцога Джеффри. Госпожа Торвайна по законам людским и законам холмов.

Марина уставилась на сэра Валентина в упор. Надо поторопиться, а то как бы сэр кровью не истек. Вон как посинели губы! Или это он от страха?

— Знаете ли вы, сэр Валентин, что хозяин земель может и обязан вершить суд?

Сэр Валентин буркнул что-то невнятно-злобное, но Марина не стала слушать.

— Вы совершили несколько проступков, которые требуют наказания, сэр Валентин. Первое: вы пытались избавиться от законной наследницы Торвайна, что свидетельствую я, Морвенна Лавиния Торвайн. Второе: вы приказали уничтожить священный кромлех, чему свидетели… — Марина оглядела внимающую ей толпу, отметила бегающие глаза одного из раненых дворян. — Народ холмов, отец Клод и вот этот человек.

Дворянин позеленел и попытался отступить за своих товарищей по несчастью, отец Клод упрямо выпятил подбородок, а сэр Валентин ожег Марину ненавидящим взглядом и впервые сумел произнести что-то внятное:

— Суеверия противны Господу!

Марина лишь покачала головой: такая приверженность заблуждениям достойна уважения. Но не прощения.

— И третье. Вы держали в темнице целителей, а ведь всем известно: прорицатели и целители неприкосновенны в Торвайне! Древний народ покарал бы за это смертью! И я не присвою себе их право — решать вашу судьбу.

Марина помолчала два удара сердца, оглядывая толпу поверх головы сэра Валентина и отгоняя прочь сомнения: то, что они молчат и не поддерживают свою госпожу, ничего не значит. Они просто перепуганы и еще не поняли, что она вернулась лишь для того, чтобы заботиться о них. Так, как завещал их любимый герцог Джеффри.

Отец бы не сомневался ни секунды, прежде чем огласить справедливый приговор. Она тоже не будет сомневаться.

Марина повысила голос, обращаясь к толпе поверх головы приговоренного:

— Пусть море решит, жить ему или умереть! Протащить его под килем! — и опустила взгляд на сэра Валентина. — Если выживете, значит, древний народ простил вас. Тогда, клянусь душой, я отпущу вас, и никто из моих людей не причинит вам зла! — Марина вскинула руку. — Смолли! Вайн! Сопроводите сэра…

Ее прервал властный, звучный голос отца Клода:

— Стойте! — сутана взметнулась вороньими крыльями, отец Клод растолкал толпу и загородил сэра Валентина собой. Поднял распятие…

Марина едва удержалась, чтобы не вздрогнуть. Слишком свеж в памяти был этот голос, слишком она привыкла, слыша его, сбегать и прятаться.

Но не сейчас. Той девочки, что боялась костра и проклятий, больше нет.

Она нарочито спокойно перевела взгляд на отца Клода. Мельком подумалось: родиться бы вам на несколько веков раньше! Стать рыцарем Храма, биться с сарацинами и зваться Амрой за безумную отвагу. Вот тогда бы вы прославились в веках. Но вы выбрали не того врага, отец Клод.

— Отойди! — велела ему Марина.

Ах, какая ненависть полыхнула в этих глазах! Где же ваше смирение, святой отец?

— Ты не посмеешь погубить душу герцога! — «дьявольское отродье» на этот раз не прозвучало вслух, но слышалось так же ясно, как всегда. Смирению отец Клод так и не научился. — Ты должна позволить мне исповедовать…

— Нет. Ты поздно вспомнил о долге. Мне ты не дал последнего утешения!

Смолли с Вайном, очухавшись, схватили отца Клода за руки и потянули назад; еще несколько матросов начали приготовления к казни — потянули веревки через рею. Валлийцы и англичане на них не смотрели, все взгляды были прикованы к Марине и отцу Клоду.

— Господь покарает вас, безбожники! — голос священника зазвенел праведным негодованием.

Проклятый фанатик! Ты никогда так не заступался за меня! Почему эта жаба угоднее господу, чем невинная девочка?! Да провались ты!..

— Не слишком ли много ты на себя берешь, указывая господу, кого карать? — голос Марины тоже звенел, но от ненависти и обиды.

Отец Клод, как всегда, пропустил ее вопрос мимо ушей.

— Справедливости! — заорал он, перекрикивая шум волн. — Именем господа нашего требую, дай мне исполнить мой долг перед герцогом!..

— Исполняй! — рявкнула Марина и, воспользовавшись мгновением его замешательства, приказала: — Под киль обоих! Пусть святой отец проводит своего герцога в ад самолично!

На миг повисло мертвое молчание: ни отец Клод, ни слуги герцога, ни даже команда «Розы Кардиффа» не могли вот так поверить, что Марина приказала казнить священника. Она и сама не совсем верила. Даже совсем не верила, и все это казалось уже не триумфальным возвращением домой и торжеством справедливости, а кошмарным сном. Может быть, она сейчас проснется?..

Но вместо того, чтобы проснуться, она рявкнула на матросов:

— Что встали? К делу!

— Ты не посмеешь… — неверяще прошептал священник. Но, стоило Вайну и Смолли накинуть на него канат и потащить к рее, поверил и заорал: — Ты — чудовище! Будь ты проклята! Тебе не обрести покоя и прощения! Только кровь и ненависть! Навсегда, для всех — чудовище! Проклина…

Вопль священника оборвал Нед. Простой валлийской зуботычиной. Но его подхватила рыжая девица в побрякушках:

— Чудовищем быть тебе до тех пор, пока не станешь супругой феникса! Да будет свидетелем море! — прокричала она, сорвала с шеи какую-то побрякушку и с размаху кинула за борт.

По толпе прокатился вздох, и за спиной Марины кто-то сдавленно ахнул.

«Кажется, ведьма вмешалась вовремя, так что проклятие можно будет снять, — отстраненно подумала Марина. — Вот только сон становится слишком кошмарным. Казнь священника, проклятие, ведьма… все это на самом деле? Со мной?! Господи, дай же мне проснуться!»

Проснуться снова не получилось.

Марина рывком повернулась — словно не сама, словно ее кто-то дернул за веревочку. Толпа испуганно подалась назад, кроме рыжей ведьмы, прямо встретившей ее взгляд. И… леди Элейн!

— Ты… — начала леди, делая полшага вперед и уже не глядя, как ее супруга и ее духовника привязывают к веревке, протянутой под килем.

«О, леди Элейн, вы хотите отправиться за мужем, как примерная жена? Прекрасно! Море примет и вас, море принимает всех!» — уже готова была ответить Марина так, как ответил бы на ее месте брат Генри. И что-то, наверное, было в ее лице такое, от чего леди замешкалась. Но только на мгновение.

— Ты, — повторила леди негромко, но услышали ее все. — Ты, что когда-то была моей дочерью… молю и заклинаю, пощади людей Торвайна и благослови моих детей!

Марина едва не отшатнулась.

Гадина, лицемерная сука!

Благословить?! Хочешь, чтобы твоих детей благословило чудовище? Видно же, ты согласна с отцом Клодом, ты всегда была с ним согласна, что твоя дочь — отродье нечистой силы! А теперь решила откупиться? Как раньше оставляли детей древнему народу, чтобы задобрить?

А вот не будет по-твоему, леди!

Криво усмехнулась.

— Непременно благословлю, леди Элейн.

И отвернулась к своим матросам: те уже подвесили сэра Валентина и отца Клода вниз головами над бортом и готовы были тянуть канаты.

— Начинайте, и да решит море их судьбу!

Матросы с хеканьем дернули за канат, два дергающихся тела ухнули в воду… Что было за бортом, Марина не смотрела. Она и так знала. И почему, едва тела скрылись в волнах, тянущие за канат матросы повалились на палубу, а мокрый обрывок каната вылетел из воды и шлепнулся на них… Не обрывок. Обкусок. Можно было ставить грош против сундука Дейви Джонса, что канат перекушен острыми зубами селки.

Зато она смотрела на пленных. Больше она не хотела называть из своими людьми. Ее люди — команда «Розы Кардиффа», остальные — чужаки. В широко раскрытых глазах плескалось любопытство пополам с ужасом и благоговением. Ужас перед ней, благоговение перед морем. И ни капли сочувствия бывшему господину. Люди Торвайна отвернулись от нее, как и от сэра Валентина. А до того — от отца. Что ж, она запомнит, что никогда нельзя доверять предавшим однажды.

Мстить она не станет. Но и заботиться об этих людях — тоже.

— Воля моря свершилась, — негромко сказала она и кивнула Неду: — Приведи детей.

С удовольствием полюбовалась на подрагивающие губы леди Элейн. Значит, вас все же можно задеть, герцогиня. Прекрасно. Просто прекрасно. Но не думайте, что на этом все. Вы хотели благословения своим детям, вы его получите. Только не так, как хотите.

Дети оказались… совсем дети. В светлых нарядных одежках, голубоглазые, с рыжеватыми кудряшками и тонкой нежной кожей. Почему-то Марине казалось, что они должны быть непременно похожи на сэра Валентина, или на леди Элейн, но они были похожи только сами на себя. И вовсе не боялись ни толпы, ни страшного одноглазого Неда, который нес их непонятно куда, ни грозного пиратского капитана. Впрочем, капитана особенно. Наоборот, на Марину они таращились, как на первый в жизни рождественский пудинг. Или на единорога из сказки

А Марина смотрела на них.

Такие маленькие. Совершенно обыкновенные, без капли древнего волшебства в крови.

Совсем-совсем беззащитные.

Их отец был мерзавцем. Их мать — бессердечная кукла. Старшие брат с сестрой… если верить покойному отцу Клоду и взглядам торвайнцев — нелюди, чудовища. Что же будет с этими малышами среди людей? Не лучше ли прямо сейчас отдать их морю, как когда-то отдали морю Генри? Они прожили бы долгую жизнь, были бы счастливы и свободны…

Нет. Нельзя лишать их выбора.

И нельзя лишать их памяти, как когда-то поступил отец с ней самой. Из лучших побуждений, он всего лишь хотел, чтобы ей было легче жить среди людей и считать себя саму человеком. Но ничего хорошего из этого не вышло.

Марина сглотнула вязкую слюну и под испуганно-любопытными взглядами торвайнцев поманила Неда к борту. Взяла на руки девочку. Подняла повыше.

— Ты будешь жить среди людей, маленькая моя сестренка. Я не могу подарить тебе ни долгой жизни, ни счастья, ни верности подданных, — шепнула Марина так, чтобы ее слышала только девочка. — Но кое-что я все же могу сделать для тебя и для твоего брата. Смотри!

Селки не услышали, им не были нужны слова. Они просто знали, что Марина их зовет. И вынырнули на поверхность — усатые морды, лоснящиеся тела. Задрали головы и уставились на девочку.

— Это моя сестра, — сказала Марина тихо, зная, что ее услышат. Даже если она промолчит. — Запомните ее. Она не одна из нас, но я прошу море о милости для нее. И для ее брата.

Селки закричали. Громко, радостно, словно приветствовали малышей — а те засмеялись, и потянули ручонки вперед. Наверное, тоже хотели играть.

Марина помедлила еще минуту, позволяя сестре и брату наглядеться на волшебных морских жителей, потом повернула сестру лицом к себе.

— Какое бы имя ни дали тебе при рождении, отныне ты — Мерерид, Морская Дева. Да пребудет с тобой навеки благословение моря и память обо мне и дивном народе. Да будет так!

Сняв с себя цепочку с подвеской-раковиной, повесила ее на шею сестре. Поцеловала малышку в лоб, поставила на палубу, рядом с собой. Малышка тут же уцепилась одной ручкой за ее штанину, а второй потянула подвеску в рот. Наверное, приняла за леденец. А Марина забрала у Неда мальчика.

— Какое бы имя ни дали тебе при рождении, отныне и навеки ты — Мередидд, Морской Лорд. Да пребудет с тобой благословение моря и память обо мне и чуде.

Поцеловав его и подарив красивый турецкий кинжал в ножнах, Марина повернулась к леди Элейн.

Ярость в ней словно умерла. Даже при виде смертельно бледной леди, шепчущей молитвы, глядящей на малышей, словно на чужих, она ничего не почувствовала. Совсем ничего.

— Возьмите детей, — сказала она. — И продолжайте путь спокойно, куда бы вы ни направлялись. Я забираю с собой тех, кого сэр Валентин приказал бросить в темницу.

Обвела взглядом своих людей.

— Мы уходим. Забирайте пленных.

— Госпожа Морвенна!

Голос показался Марине знакомым. Кто бы это… Ах да, белокурый мальчик, похожий на Элюнед. И что же тебе нужно, малыш?

Мальчишка — растрепанный, щеки горячечно полыхают, глаза горят — шагнул вперед. Опустился перед ней на одно колено.

— Госпожа, примите мою жизнь и мою верность! Если Торвайн отвернулся от древнего народа, тем хуже для Торвайна; но я помню, кому присягал мой отец, а до него — дед. Позвольте мне пойти с вами, куда бы ни вела ваша дорога!

Марина вздрогнула. Не моргнула, споря с отцом Клодом, выдержала, когда от нее отреклась леди Элейн, но этот парнишка… он действительно стыдился. И действительно верил в нее.

— Как тебя зовут? — спросила Марина резко, чтобы не показать волнения.

— Придери, госпожа!

Она медленно кивнула.

— Мне нужен юнга, Придери. Ты можешь пойти со мной. Но домой ты не вернешься никогда.

— Мой дом там, где будет моя госпожа!

Мальчишка склонил голову и смешно засопел от волнения. В точности так посапывают маленькие поросята, подумала Марина. Наверняка юнгу прозовут Поросенком.

***

Марина встряхнула головой, выныривая из воспоминаний трехлетней давности. Возвращаться в здесь и сейчас было сложно, слишком все было живо. До сих пор.

Посмотрела на норвежца, сидящего напротив. Очень хотелось рассказать ему все, но она слишком хорошо знала, к чему приводит излишняя и несвоевременная откровенность. Быть может, когда-нибудь капитан Харальдсон и узнает, кто такой сэр Генри Морган. Когда-нибудь, не сегодня.

— Да, мы встретились с Кассандрой между Кардиффом и Портсмутом. Ее везли в Англию и собирались отдать церкви как ведьму. Я отбил ее у англичан, привез на Тортугу и купил ей дом, а она в благодарность сделала мне одно предсказание. Вот, жду когда исполнится. — Марина посмотрела на Торвальда, чуть склонив голову набок, и хмыкнула. — Да, ты ей нравишься. А она любит шотландские пледы, плодовые деревья и розы. Если привезешь ей саженцы роз, у тебя будет шанс увидеть, как она улыбается. Тебе.

Глаза у Торвальда загорелись, и он вознамерился задать Марине еще сотню или две вопросов о прекрасной валькирии, но она махнула на него рукой:

— Хватит с тебя. Кстати, мы приплыли.

Утес торчал из воды, как акулий плавник. Или как морда морского чудища. И тут, за утесом, никто не увидел бы, что именно делает грозный капитан Морган. Впрочем, матросы «Розы Кардиффа» уже сочинили о своем капитане и шкурах котиков столько сказок, что хватило бы на целый фолиант, и лишать их удовольствия сочинять еще более увлекательные байки стало бы лишь совершенно бессердечное чудовище. Которым, что бы ни орал перед смертью отец Клод, Марина не была. По крайней мере, не всегда.

А делала она, если смотреть со стороны, очень странную, но в то же время очень простую и несказочную вещь. Развязала полученный от Кассандры тючок, вынула верхнюю шкуру. Провела по ней ладонью, разглаживая мех. И бережно опустила за борт, словно дитя в колыбель. И так же поступила со второй шкурой. Шкуры миг покачались на воде и начали погружаться. Слишком быстро, как будто кто-то тянул их вниз.

А когда шкуры утонули, возле лодки вынырнула знакомая усатая морда. Пихнула лодку в борт. Вскрикнула, заурчала. Марина, рассмеявшись, опустила руку вниз, в гладкий, прохладный мех, почесала котику голову и подмигнула Торвальду, во все глаза глядящему на нее:

— Познакомься, капитан Харальдсон, это мой брат-селки.

Торвальд не поверил и не понял, что похрюкивание селки — это смех. Брат Генри любил вот такие простые и понятные шутки: сказать правду так, чтобы все приняли ее за сказку.

Впрочем, если Торвальд останется с ней, то рано или поздно все поймет. И, по крайней мере, уж он-то точно не считает ее чудовищем, хотя о капитане Генри Моргане знает куда больше, чем покойный отец Клод.

Селки под рукой Марины недовольно фыркнул, мол, ты пришла поиграть с братом или повспоминать всякую гадость?

Марина виновато ему улыбнулась.

— Я пришла к тебе, малыш.

Генри встопорщил усы, фыркнул еще громче и пихнул лодку так, что та чуть не перевернулась. Он был рад видеть сестру и хотел играть. Совсем как в детстве.

«Хоть что-то осталось прежним», — подумала Марина, а потом думать было некогда: к Генри присоединились еще несколько селки, вместе они перевернули-таки лодку и утянули Марину и Торвальда в воду. Играть.

А через час с лишним, когда насквозь мокрые капитаны вернулись на «Розу Кардиффа», Марина еще раз убедилась, что рассказывать матросам правду совершенно не нужно. Никто из них даже не удивился, зато на рожах была написана такая неподдельная гордость за своего капитана и такое предвкушение очередных баек в очередной таверне, где они уж как понарасскажут! На миг Марина им даже позавидовала и поймала себя на странной мысли: в свои девятнадцать она иногда чувствует себя старше, чем все ее матросы, а иногда даже старше Неда.

Странно…

Но пройдет.

— Что уставились? Мокрого капитана не видели? Поднять якорь! Курс на Малагу!

***