Тень прошлого

8

Кулак с гулким стуком ударился в стену. Звук и боль пришли одновременно, пробуждая, помогая вырваться из цепких сетей воспоминаний, хоть ненадолго.

Рядом порхала красная бабочка, яркая и тревожная как кровь на руке. Кровь? А, да — это он разбил зеркало вчера вечером. Или позавчера. Или сегодня. Дни путаются в голове, он не спит уже дней десять. Он не хочет видеть сны. И отражения в зеркалах. Лицо глупца, искаженное гордыней и потерей. Или ее глаза, кричащие от боли, молящие вернуть все обратно. И сны, сны про тело на красном снегу. Или это был не снег. Нет, не думать, не вспоминать. И кто придумал память, подкрадывающуюся как убийца во сне.

Сказочник обессилено опустился в кресло. Десять дней назад он был счастлив. После разговора с Осбриком он едва не летал. Ведь ему снова начали сниться особые сны, а значит, скоро он снова отправится в путь и может быть, на этот раз ему удастся ее догнать. Он жил в ожидании чуда, и чудо не заставило себя ждать, снова придя во сне. Только после этого чуда хотелось выть, забыться хоть как-нибудь, хоть головой о камни.

Когда-то он услышал одну легенду, в которой первые люди жили в каком-то идеальном для них месте, но нарушили некий запрет и были изгнаны. Тогда это показалось ему полной чушью, ведь каким дураком надо быть, чтобы самим убить свое счастье. Теперь он вполне понимает этих "первых людей".

Он вдруг вспомнил о своей книге. Судя по отдельным моментам, у нее ведь дар помнить все, что было в этой жизни и прошлых. Неужели это и ее боль тоже? Тогда он готов круглые сутки смотреть тот же сон, только бы он не снился ей.

Кровь просилась наружу, но сердце отказывалось биться.

9

Он бродил по городу мрачнее черного всадника. Лето разгоралось на улицах, гуляло по паркам и скверам, раскрашивало дома гроздьями цветов, а вокруг Сказочника была зима. Тонкие черты бледного лица застыли, глаза закрылись, ледяные засовы сковали "окна души", усиливая сходство с каменным ангелом, около которого он проводил много времени. Стены в его доме приобрели металлический блеск, а с потолка тянулись черные шелковые ленты. Белые и красные бабочки тревожно бились в заледеневшие стекла. И в сердце Сказочника с неумолимостью морского прибоя звучали чужие, единственно правильные слова: «Что я без тебя? Что я и зачем?"

Лодинг и Осбрик видели это и удивлялись внезапной душевной муке друга, но сделать ничего не могли.

А что тут сделаешь, если человек ушел в себя, чтобы себя не видеть. Но однажды ночью у ног мраморной статуи среди белоснежных лилий расцвели огненно-красные тюльпаны.

Осбрик пришел в часовню посмотреть на необычные цветы, самовольно выросшие в ней. Заходящее солнце пробиралось в часовню через высоко расположенные стрельчатые окна, алыми сполохами покрывая белизну стен, оживляя неподвижное лицо ангела. В тени напротив статуи застыл Сказочник, в тонких пальцах горели крылья одного из тюльпанов. Тончайший ало-черный шелк и алые отсветы в черных глазах.

— Сказ, чем я могу тебе помочь?

— Спасибо, Осбрик, но я даже не знаю, чем могу себе помочь сам, — тень улыбки на бледном лице.

— Каждая история хочет жить. Хочет быть рассказанной, а еще лучше — написанной и прочитанной. Но бывают такие истории, которые и самому себе рассказывать страшно. А что, если все это правда? Как тогда жить? А если это просто мираж, сон, тень никогда не бывшей и совсем чужой жизни? Тогда откуда эта боль, рвущая грудь? И руки дрожат, и безумие в глазах, закрывшихся от мира.

Оз, я правда не знаю, было это или не было. Но если было, то случилось с нами, со мной. А если нет, то все равно вся ответственность за эту сказку лежит на мне. Хотя нет, думаю этот мрак честно поделен пополам. И от этого мне не легче, знать, что где-то она просыпается от холода и собственного крика. А по утрам избегает встречаться взглядом со своим отражением, потому что видит в нем мой взгляд.

Это случилось очень давно. Так давно, что она вряд ли помнит, как это было, не смотря на дар памяти. Только где-то глубоко в сердце скрыт кусочек, который помнит вечно, который не может забыть, как был частью целого.

Их было двое, они были вместе… Это все только слова, жалкие и беспомощные. Они просто не знали, как это, быть порознь. Как можно разделить неделимое. Они были молоды и, да, наверно, счастливы. Хотя это не то слово. Сейчас я понимаю, что счастлив может быть только тот человек, который изведал горе, прошел путь и достиг своей цели. А этим двоим было не с чем сравнивать. Так было всегда, так будет вечно.

Жизнь пролетала легко, на самой вершине полета. И любая непрошенная тоска мгновенно тонула во взгляде любимых глаз. Ее совершенство, легкое, воздушное, как чудесная песня. И его безграничная мощь, высокая, гордая и благородная, без страха и упрека. (Как оказалось потом, на беду гордая, безумная и бессильная в трудный момент.)

Однако дорога звала его, а молодая жизнь жаждала приключений и подвигов. И заговорив ее слезы и страх красивыми и мудрыми словами, он уехал в дальние края. Оставив любовь узнать значение слов «разлука» и «верность».

Я не могу поручиться за ее жизнь, но думаю, ей пришлось нелегко. В пустом доме, в краю, ставшем без любимого чужим, она жила и ждала, и светилась все так же ярко. Время шло, дни сплетались в месяцы и годы, а его все не было. И все чаще люди замечали растерянность и печаль в ее глазах. И все чаще гости бывали в ее доме, пытаясь развлечь хозяйку.

А герой долго странствовал по свету, повидал много стран и совершил множество подвигов. И, хотя он уже почти свыкся с тоской по оставленной любимой, неясная тревога позвала его домой.

Но было поздно.

Когда он примчался к родному порогу, она была в объятиях другого мужчины. Менестреля, со сладкими речами и пустыми песнями....

Сказочник замолчал. И Осбрик подумал, что вот сейчас, тюльпан в его руках вспыхнет, или он сожмет кулак. Но нет. Сказ оставался неподвижен, и лепестки сияли алым у него в ладонях, а на плечи садились мерцающие рубиновым бабочки.

— И что было дальше? — он просто не мог не разрушить повисшее в часовне мертвое молчание.

— Дальше? — эхом откликнулся Сказочник, и складка пролегла между его бровями, трещиной исказив идеальные черты лица мраморной статуи.

— Этот несчастный вдруг понял, что после такого не может жить в этом доме, не может оставаться рядом. Ах, если бы он просто выгнал за шкирку проходимца-менестреля. Если бы он остался...

Но он вскочил на коня и полетел прочь, сквозь лес, не разбирая дороги. Прочь.

А она бежала следом пока не упала, обессилев. В тот момент она осознала, что произошло, и что без него, жизнь не имеет смысла. А может быть, она думала как-то иначе, но костяной кинжал перечеркнул все мысли и чувства, открыв дорогу красной реке в белом снегу, по которой ее душа отправилась на небо.

Он умер, спустя несколько дней. Загнав коня, и так и не поняв, что натворил. Жизнь для них была возможна только вместе.

Так все и закончилось.

— А если не закончилось?

— Если не закончилось, то она стала ветром, не знающим покоя. Скитающимся по мирам и сердцам, одинаково легко прощаясь и с теми и с другими. А он вынужден ждать. Он ждет попутного ветра, который принесет сны о ней. И отправляется в путь, понимая, что снова не сможет ее догнать, не сумеет докричаться. И будет вынужден опять ждать и мчаться в погоню...

— Так ты пришел к нам?

— Нет. Тогда я ничего не знал. Я бросил все, что имел и отправился в неизвестность за мечтой. После того, как увидел ее во сне. А недавно мне снова приснился сон про нее. И с тех пор я никак не могу успокоиться.

— Ну так иди за ней. Снова.

— А если она помнит? Простит ли она меня? Сможет ли простить себя? Я боюсь найти ее, Оз. Я чувствую, что не сполна еще оплачен давний счет, один на двоих. А это значит, что встреча принесет боль и ей, и мне. И, скорее всего, мы станем причиной боли друг друга. Мне страшно, поэтому я медлю. Да и смогу ли я когда-нибудь догнать ветер?

— Сможешь. Напиши сказку. Со счастливым концом. Сказку о детях, ушедших за ветром. А я подарю хороший конец твоей истории. Вы встретитесь, рано или поздно. И будете вместе, так или иначе.

Сказочник ушел через пятнадцать лет. Он успел обойти весь Скайлен, написать еще сотню сказок и научиться видеть обычные сны. Перед уходом он сказал, что отправляется по ее следам.[1]