Глава 18

Первый консул Флорестан Озёрный маялся болью в спине уже второй день. Накануне, ближе к вечеру, она пронзила его поясницу подобно предательскому кинжалу, заставив первого после регента человека в империи принять унизительную полусогнутую позу, более приличествующую вышколенному лакею.

Несмотря на то, что камердинер со всевозможной тщательностью растёр больную спину перцовой настойкой и укутал шерстяным пледом, спал консул плохо и проснулся в отменно дурном расположении духа. Сегодня намечалось заседание Государственного совет, а Флорестан вряд ли сумеет высидеть три часа, сохраняя достойную позу.

Поэтому после обычного утреннего брюзжания по поводу и без, было послано за лекарем, который по словам всё того же камердинера самым чудодейственным образом умеет врачевать спинные прострелы.

И вот теперь консул лежал на ложе, а лекарь, невысокий человечек с грустным лицом и сильными не по росту руками, натирал его больную спину пряно пахнущей мазью. Всякий раз, когда лекарь нажимал чересчур энергично, Флорестан морщился, а иногда и крякал от боли. На что следовали неизменные почтительные извинения и уверения, что необходимо лишь чуточку потерпеть, и наступит полное и безоговорочное облегчение.

— Я — не барышня, мне не нужна успокоительная чушь, — взорвался Флорестан после очередной велеречивой сентенции, — могу и потерпеть. Делайте своё дело, главное, чтобы к полудню я обрёл вертикальное положение.

Тем временем из головы не шло Пламенеющее послание от Тита Северуса. Конечно, хорошо, что Бестия пока не заполучил мальчика. Но всё дело в этом проклятом «пока». Лицо Первого консула само собой приняло нахмуренно-кислое выражение. Бестия — вот ещё одна головная боль. Особенно огорчало, что он сам, своими руками способствовал возвышению этого молодого и честолюбивого человека. «Выходит, слишком честолюбивого», — пробормотал себе под нос Флорестан.

Последние несколько лет до неузнаваемости изменили того Марка Луция, которого он заприметил среди других молодых чиновников, жаждавших власти, почестей, славы. Первый консул патронировал многообещающего клирика и сделал ему отличную протекцию. После этого не укладывалось в голове, что тот пошёл на предательство. А художества Бестии в Лероне ничем кроме измены в форме омерзительного заговора не назовёшь. Оставалось лишь гадать, как далеко зашёл Марк, и что ему, Флорестану, в связи со всем этим делать. Как упредить или свести на нет замыслы протеже, ставшего самым натуральным врагом. В том, что Марк Луций прочно обосновался в списке его врагов, Первый консул не сомневался.

Постепенно приятное тепло от притираний начало действовать, и Первый консул расслабился, наслаждаясь облегчением. Вдруг дверь распахнулась. Так, без стука и вежливо испрашиваемого разрешения, имел привычку посещать Флорестана только один человек — его племянник принц-регент Аурон.

Врач и пациент одновременно повернули головы в сторону вошедшего. Это действительно был Аурон в роскошном домашнем туалете и с влажными после утреннего купания волосами.

— Доброго утра вам, дядя, — провозгласил он с порога тем фамильярно-развязным тоном, который ужасно раздражал консула, — ах, не вставайте. Надеюсь, процедура принесёт вам пользу. А вы, милейший, уж постарайтесь, — фраза была обращена к лекарю, всё также трудившемуся над поясницей Первого консула, — ценность спины под вашими руками намного превосходит ценность плешивой головы, что угнездилась у вас на плечах.

Принц громко хохотнул своей шутке.

— От лекарей в наши дни мало толку, — заметил он, прохаживаясь по комнате и распространяя вокруг себя тошнотворный аромат розового масла, — много они мнят о себе, о своей учёности и новомодных снадобьях. Спросите моего совета, — тут Аурон смолк, вероятно ожидая, что его совет будет немедленно испрошен, но Первый консул промолчал, и ему пришлось продолжить: — спроси вы моего совета, так нет ничего лучше и полезнее бани, да-да, старой доброй лирийской бани. Пропарить все косточки, после в бассейн, а на последок пару кубков крепкого серакского с мёдом и перцем. Укутаться пуховым одеялом, и к утру все хворобы выйдут вместе с потом. Поверьте моему слову. Я лично только так и врачуюсь. Но к вам я пришёл совсем по иному поводу. Разговор у меня имеется, причём пресерьёзного свойства.

Флорестан вздохнул. Обыкновенно его племянник подобной преамбулой предварял регулярные просьбы дополнительных денег, которые с момента утверждения Сенатом его регенства стали более настойчивыми и частыми. Оставалось лишь гадать, какой предлог Аурон измыслил на этот раз. Поскольку консулу претило обсуждать финансовые вопросы при посторонних, он поспешил упредить племянника:

— Моё горизонтальное положение не располагает к серьёзному разговору. Присядьте, ваше высочество, очень скоро я окажусь в полном вашем распоряжении.

Он слышал, как Аурон бродит по комнате, бесцельно переставляя статуэтки из коллекции фарфора. Затем жалобно пискнуло кресло: принц, наконец, уселся.

— Напрасно вы держите только одно ложе, дядюшка, — проговорил он, и послышался плеск наливаемого в кубок вина, — варварские стулья и кресла — ужасно нездоровая мебель. Не удивлюсь нисколько, коли ваша боль в спине — результат злоупотребления вредным сидением вместо комфортного и полезного лежания.

Снова раздалось бульканье, это принц-регент воздавал должное винам дяди. Флорестан не одобрял его пристрастия к вину, как и прочих слабостей Аурона, особенно приятеля-гладиатора. Не единожды Первый консул был готов избавиться навсегда от парня, но всякий раз мыль, что племянник может найти замену ещё похуже, останавливала порыв.

Лекарь тем временем закончил со спиной консула, вытер руки полотенцем и с почтением произнёс:

— Я бы советовал вашей светлости поберечь себя в ближайшие несколько дней: скорее лежать, нежели сидеть, лучше ходить, чем стоять.

Консул кивнул, надевая халат. Стеснённость движений почти исчезла, а ноющую боль он уж как-нибудь перетерпит.

— Я оставлю вам мазь, — продолжал лекарь, выставляя непочатую склянку, — ею следует натирать спину по меньшей мере дважды в день. И, ради всех богов, берегитесь простуды. Сквозняки могут оказаться губительными. При малейшем ухудшении посылайте за мной немедленно.

На этих словах он низко поклонился, вышел и почтительно прикрыл за собой дверь.

Дядя и племянник остались вдвоём.

— Так в чём же заключается твоё важное и неотложное дело? — начал Флорестан, ему хотелось побыстрее закончить неприятный разговор.

— Меня сильно беспокоят слухи, которые наводнили нашу столицу в последнее время.

Консул удивился, но виду не подал.

— Слухи о якобы выжившем сыне варвара подрывают наш монарший авторитет и вызывают нездоровое волнение черни.

Флорестан за долгие годы, что он занимался политикой, знал, с какой сверхъестественной скоростью просачивается даже секретная информация из императорского дворца, лишний раз подтверждая истину: «Что знают трое, знает свинья». Но Аурона до недавних пор подобные вещи не интересовали. Модная одежда, дорогие безделушки и украшения, наконец, этот неуместный ремонт личных покоев, на который уже ушла чёртова прорва денег, и ещё боги знают, сколько уйдёт! Государственные дела, политика, финансы — всё это не занимало ум принца-регента, и Флорестана такое положение дел устраивало. В интересах империи необходимо было держать его подальше от реальной власти и реальных дел. Пускай занимается себе интерьерами, пажами и прочей ничего не значащей дребеденью. Поэтому слова Аурона насторожили его дядю, и он сказал:

— Рия вечно бурлит слухами, словно котёл с похлёбкой. И подобно тому, как в котле овощи превращаются в однородное варево, так и большинство слухов переваривается чернью и забывается спустя несколько дней.

Обычно для успокоения души принца-регента подобного объяснения хватило бы с лихвой. В обычное время, но не сейчас. Аурон насупился и упрямо продолжал:

— Мне не нравятся слухи о сыне Барса, и я намерен положить этому конец! — он даже пристукнул ладонью по столу так, что зазвенели бокалы.

— Каким же это образом, интересно? — лицо Первого консула скривилось в иронической усмешке, — собираешься хватать смутьянов и злонамеренных болтунов и устраивать им публичную экзекуцию? Или намереваешься отправлять их прямо в городскую тюрьму?

Аурон отвёл глаза, что недвусмысленно свидетельствовало: он уже обдумывал эти способы.

— Спешу тебя заверить, мой дорогой мальчик, ни первое, ни второе не даст желаемого результата, а напротив, только усилит недовольство.

Флорестан постарался, чтобы в его голосе отеческая сердечность сочеталась с непреклонной уверенностью многоопытного государственного мужа.

Аурон недовольно сморщился, его дядя в который раз проявлял полнейшее непонимание, к тому же покровительственный тон совершенно не подходил для разговора с будущим императором. Императором же он решил стать во что бы то ни стало.

— Не считай меня настолько недалёким, чтобы пытаться заткнуть рот городским сплетням, — губы принца, полные неприятной женской полнотой, сложились в улыбку, которую он полагал тонкой и насмешливой, — у меня есть иной план решения проблемы.

Последовавшая пауза должна была заинтриговать собеседника и вынудить умолять, чтобы Аурон незамедлительно познакомил его со всеми деталями очевидно блестящего плана. Но Флорестан почему-то воздержался, и пауза пропала даром.

— Я намерен короноваться, — несколько разочарованно сообщил принц. А затем, словно опасаясь, что его перебьют, продолжил, — и притом в самое ближайшее время.

— Вот как? — Первый консул смотрел на своего племянника так, будто тот сморозил отменную глупость. — И какие шаги ты собираешься предпринять для осуществления своего намерения?

Аурон поёрзал в кресле, глотнул вина и изрёк, старательно избегая пристального дядиного взгляда:

— Перво-наперво я назначу дату коронации, и мы обсудим список приглашённых.

Губы Флорестана дёрнулись, он едва сдержался, чтобы не хмыкнуть.

— Потом пошить соответствующие костюмы, утрясти меню банкета, заказать побольше цветов. Знаешь, я мечтаю короноваться в зале, сплошь убранном цветами. И собственно, всё. Процедура коронации и помазания на царство по-моему расписана в мельчайших подробностях, тут голову ломать не нужно. Мы просто станем следовать лирийским традициям, наши старинные обычаи и традиции достойны глубочайшего уважения. Уверен, моя коронация, выдержанная по духу и букве вызовет ликование в народе и навсегда положит конец нелепым выдумкам о якобы выжившем сыне Хелвуда Барса.

— Как просто! — усмехнулся Флорестан.

— Да, именно просто, пустые умствования и усложнения погубили не один блестящий план. Излишние раздумья порождают сомнения, которые питают неуверенность, а неуверенность — это прямая дорога к поражению.

Консул не находил слов.

— А Сенат? — спросил он, наконец, — каким образом ты собираешься получить одобрение Сената?

— Решение данного докучливого вопроса я делигирую вам, дорогой дядя, — с лучезарной улыбкой заявил принц, — я знаю, они давно танцуют под вашу дудку. Ведь вы сможете уговорить их проголосовать положительно?

— Предположим, мне это даже удастся, — наклонил седеющую голову Флорестан и болезненно скривился, отступившая было боль в спине снова дала о себе знать. — Однако Сенат — не единственное препятствие между тобой и желанной целью.

— Неужели?

— Должно быть, ты запамятовал, что по закону Лирийской империи тебе придётся короноваться Короной клинков.

— И что из этого? Пускай на коронации я надену на себя этот примитивный варварский обруч, раз уж так требуется по регламенту церемонии. Но носить на голове подобное позорище в дальнейшем я не собираюсь. Перед другими монархами стыдно. В сокровищнице должна сыскаться горсть-другая приличных драгоценных камней, которые я велю оправить в червонное золото, чтобы новая корна выглядела достойно своего нового носителя.

Аурон принял царственную позу, будто корона его мечты уже сидела на его голове. Первый консул вздохнул, поморщился и произнёс:

— На твоём месте я не стал бы волноваться из-за формы короны, проблема гораздо глубже. Небезызвестный тебе шаман Проргол наложил на Корону клинков охранное заклятие, и надеть её может только истинный наследник Лирийского престола.

— Ерунда, — отмахнулся Аурон, — заклятие либо вообще никогда не существовало, либо выветрилось со временем. Тем более что старик умер, а значит и его волшебство потеряло силу.

— Ты когда-нибудь слышал о том, что заклятие само, как ты выразился, выветрилось из заговорённого предмета? — поинтересовался Флорестан, — в нашей сокровищнице полно амулетов, которые гораздо старше этого дворца. И ничего, работают.

Аурон, встретив на пути к заветной цели неожиданное препятствие, заволновался, вскочил с кресла и опять бесцельно заходил по комнате. Флорестану послышались грязные ругательства, которые его племянник в сердцах бормотал себе под нос.

— Какая жалость, что шаман-варвар умер, — прошипел он, останавливаясь перед консулом, — я нашёл бы способ убедить его убрать дурацкое заклятие. Неужто никто не пробовал проверить, как оно действует и действует ли в данный момент?

— Лично я не пробовал, не собираюсь и тебе на советую, — в голосе Флорестана звучала суровая непреклонность. Ему ещё предстояло подготовиться к весьма неприятному заседанию Совета, и он боялся, что племянник по своему обыкновению начнёт ныть и канючить.

Аурон подкрепился хорошей порцией вина, от чего его полные щёки зарделись румянцем, а в глазах блеснула пьяная удаль.

— Я уверен, существует способ безопасно надеть Корону клинков, — заявил он, выливая в свой кубок остатки вина, — какой-нибудь секрет: например, надеть корону задом наперёд, или трижды повернуть. Никто никогда не пытался проверить, потому что слишком сильно боялись шамана и его варварской магии. Но я не боюсь. Пришло время разобраться, где сказка, а где правда.

— Может, стоит выбрать иное время для опасных экспериментов? — Флорестан замялся, — когда ты будешь в более подходящей форме?

Аурон не терпел намёков на пьянство, поэтому мгновенно вспылил:

— Я в отличной форме! А если вы, дядя, не желаете мне содействовать, прекрасно! Я обойдусь без ваших нудных наставлений по поводу и без. Корона клинков, естественно, находится в императорской сокровищнице?

— Нет, она хранится совершенно в другом месте.

Охнув от боли, Флорестен поднялся, и, понимая, что решать проблему придётся прямо сейчас, достал связку ключей из секретера. «Ну, что ж, — пронеслось в голове у Первого консула, — чем раньше мы с этим разделаемся, тем лучше».

Легендарная Корона клинков хранилась в маленьком кабинете, что располагался рядом с Тронным залом. Хелвуд Барс отличался удивительным аскетизмом, когда дело доходило до его личных нужд. Флорестан не без трепета вставил в замок массивный железный ключ. После смерти императора никто так и не входил сюда. Аурон за его спиной разве что на пританцовывал на месте от нетерпения.

В кабинете ничего не изменилось, если не считать тончайшего слоя вездесущей пыли; плотные шторы притеняли дневной свет, книги, карты и пергаменты оставались на тех местах, где их в последний раз касалась рука хозяина. Но Аурона не интересовали книги и рукописи, он алчущим взором буквально ощупывал комнату в поисках вожделенной короны. Наконец, он увидел её. Корона клинков спокойно лежала на бархатной плоской подушечке и тускло отсвечивала старым золотом.

«Ну, конечно, — подумал принц-регент, — никакой фантазии и изящества. Хотя откуда взяться вкусу у малограмотного шамана и немытого варвара, который всю жизнь только и умел делать, что махать секирой»!

Корона клинков его однозначно разочаровала, подумаешь, волшебная корона! Широкий золотой обруч (весьма примитивная и грубая работа), в который вделаны, хотя Аурону так и просилось на язык слова «вляпаны», четыре здоровенных самоцвета безвкусной огранки. И всё! Сколько ни вглядывался принц-регент, он не заметил и следа магии. Не было свечения, потрескивания временами проскакиваемых молний; не было даже предупреждающих огненных букв, не говоря уж о легендарных клинках. Никаких лезвий, клинков или чего-то, хоть отдалённо похожего на них не было и в помине. Корона выглядела самой обыкновенной и мирной старой короной, долгие годы пролежавшей на выцветшем бархате.

— Странно, — произнёс Аурон почему-то приглушённым голосом, — отчего все решили, будто Проргол сотворил эту корону из клинков поверженных врагов, — мне кажется, что изготовил её золотых дел мастер средней руки, да и то, не особо утруждая себя. Я всё крепче уверяюсь, что вымыслов здесь куда больше, чем правды.

Флорестан покачал головой.

— Умный человек, прежде чем действовать, думает, спрашивает других, собирает факты. Глупый же прёт напролом. Дерзай, Аурон, Корона клинков в полном твоём распоряжении.

Принц замер. Теперь, когда его от вожделенной короны отделяло всего лишь несколько шагов, на него обрушилась нерешительность, сковав ставшие вдруг ватными члены. Но это неприятное состояние длилось краткий миг, на смену ему пришла эйфория предвкушения.

Решительным шагом почти стопроцентного монарха он приблизился к столику с короной и властно, по-хозяйски, протянул руки. В голове промелькнула мысль: на картине, которая украсит Тронный зал, надо будет придать большую торжественность моменту, например…

Аурон не успел додумать мысль до конца. Из безобидного варварского обруча с хищным лязгом выдвинулись четыре призрачных клинка, как только пальцы принца-регента коснулись золота короны. Это было так жутко и грозно, что Аурон не только отдёрнул руки, но отскочил в сторону. Он вскрикнул, и подул на пальцы, которые неприятно покалывало. Призрачные клинки совершили плавный оборот и бесшумно втянулись обратно. Корона клинков опять выглядела невинным золотым обручем с четырьмя огромными самоцветами.

— Ты убедился, что магия шамана в полном порядке? — спросил Флорестан.

— Вы знали, знали! — визгливо воскликнул Аурон, потирая руку, — видели это раньше, а меня не предупредили!

— Вольно ж тебе было не слушать моих предостережений. Но, как говориться, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. К тому же слушать-то ты меня и не собирался. «Заклинание давно выветрилось»! — передразнил он племянника.

Принц-регент бросил злобный взгляд сначала на дядю, потом на злосчастную корону.

— Всё равно должен быть способ ослабить колдовство или переадресовать его, — упрямо заявил он, — в конце концов, я такой же сын Барса, как и Аэций. Я старший, Корона клинков по праву рождения должна принадлежать мне. Нужно отыскать хорошего чародея, заплатить щедро, и тогда…

— Вот что, Аурон, — сурово проговорил Первый консул, — выбрось эту дурь из головы. Просто забудь, и всё. Никакой маг не сможет помочь тебе надеть Корону клинков, корону, зачарованную на кровь Барса. Прими это как данность.

— Но я же сын Барса, причём, старший!

— Ты, несомненно, старший сын, да только не Барса.

Аурон от неожиданности сел на стул прямо на книги и скрученные пергаменты.

— Что вы такое говорите, дядя, — вскричал он, когда дар речи снова вернулся к нему, — это невозможно!

— Я говорю то, что знаю, — отрезал Флорестан. — Я хранил тайну более двадцати пяти лет и не стал бы посвящать тебя в неё, если бы ты не был так одержим идеей короноваться Короной клинков. А это, как ты сам мог убедиться, опасно для жизни.

Аурон слушал, приоткрыв рот, отчего его пухлая физиономия приобрела сходство с младенцем-переростком.

— Но я — наполовину варвар, — жалобно произнёс он. — Взгляните на эти белесые волосы. А глаза? Вы когда-нибудь видели у лирийца такие светлые глаза? — принц-регент говорил быстро и сбивчиво, словно пытался не позволить произнести своему дяде нечто ужасное, что окончательно разрушит его представление о мире и о себе. Но остановить Флорестана было не так-то просто.

— Да, ты — варвар-полукровка, — подтвердил он, — а также несмываемый позор твоей матери и всего нашего рода. Думаешь, в Рие было мало варваров? Для моей резвой сестрицы хватило! — годами сдерживаемые негодование, стыд и горечь вырвались наружу. — Красавица, умница, девица королевской крови связалась с конюшим. И злые языки поговаривали, что ни с ним одним. При этом у неё не хватило ума подумать о последствиях! Вот так наша семья получила девицу, забеременевшую от своего конюшего. Отец — твой дед, вообще от огорчения слёг с ударом, положение спас родственник, воевавший рука об руку с Барсом. Тот как раз провозгласил себя императором и поддержка старой знати была для него отнюдь не лишней.

— Выходит, он знал, что я — не его сын? — хрипло спросил Аурон. У него от волнения пересохло в горле.

— Хелвуд Барс никогда не был дураком, — кисло улыбнулся Первый консул, — для него брак являлся лишь сделкой, одним из условий которой был ты.

Аурон не то вздохнул, не то всхлипнул. Он ненавидел Барса, ненавидел свою покойную мать, ненавидел дядю, только спокойно сообщившего ему, что он, принц-регент Аурон, не просто бастард, а сын какого-то конюшего! Не хватало воздуха, в глазах всё плыло, а где-то в груди, в области сердца тоскливо сосало. Принц тяжело поднялся и сделал неуверенный шаг в сторону двери. Скорее прочь из этой ужасной комнаты, где даже сам воздух пропитался его позором.

— Довольствуйся регенством и не высовывайся. Не следует откусывать кусок, который ты не сможешь прожевать, — ему в спину сказал Флорестан.

Аурон не помнил, как добрался до своих покоев, ему казалось, что страшная правда клеймом светится у него на лбу, и каждый встречный кланяется ему со скрытой насмешкой.

— Что с тобой? — спросил Виго, дожидавшийся друга в приятном ничегонеделании, — да на тебе лица нет!

Аурон рухнул на ложе, его полные плечи сотрясались от рыданий. Никогда ещё юный гладиатор не видел своего любовника в подобном состоянии. Он растерялся, не зная, что сказать или сделать.

Наконец, рыдания перешли в судорожные всхлипывания, и неудавшийся император попросил вина.

— Что случилось? — снова спросил Виго, — скажи, кто посмел так обидеть моего друга, и наглецу придётся иметь дело со мной!

От вина принцу полегчало, и теперь он напряжённо размышлял, стоит ли посвящать Виго в свою тайну. С одной стороны Аурон отчаянно нуждался в поддержке и участии, с другой — безумно боялся потерять своё достоинство. Но потребность в поддержке всё-таки взяла верх, и он без утайки рассказал всё о своей попытке прикоснуться к Короне клинков и жутких откровениях дяди.

— Бедный, бедный мой малыш Аури, — ворковал сочувственно Виго, — как много свалилось на тебя за одно злосчастное утро! Такое и титан не выдержал бы.

— Так ты не разлюбишь меня теперь? — жалобно шмыгнул носом принц-регент, — не оставишь одного?

— С чего это вдруг? Я не могу сказать, что Барс хоть в малой степени являлся моим кумиром, и мне вообще нет никакого дела, какой мужик совратил твою матушку и произвёл тебя на свет. Как, собственно, и всем остальным гражданам Лирийской империи тоже. Флорестан молчал об этом больше двадцати лет, значит, — Виго многозначительно поднял идеальную бровь, — будет молчать и впредь. Не в его интересах поступать иначе. Мы тоже не станем болтать об этом досадном недоразумении, и всё будет по-прежнему хорошо.

— Что хорошо? — зло переспросил Аурон, ему вдруг показалось, что Виго над ним издевается.

— Всё, — парень сделал неопределённый жест рукой, словно предлагал полюбоваться прекрасным видом, — ничего ведь не изменилось из-за того, что консул рассказал тебе кое-какие факты, касающиеся далёкого прошлого. Грехи твоей матери умерли вместе с ней. Для всех ты — по-прежнему сын Барса и принц-регент. А с Короной клинков мы что-нибудь придумаем.

Слова Виго подбодрили Аурона, жизнь перестала казаться ему беспросветной. Он выпил ещё вина, плеснул в лицо водой из серебряного кувшина для умывания и сказал:

— Ты говоришь разумно, но меня здорово беспокоит мальчишка. Я не смогу спать спокойно, пока он жив. Да ещё эта гномка! Мне показалось, она видела в гадании гораздо больше, чем сказала нам. Представь себе, что может случиться, шепни пигалица кому надо о принце, короне и перстне. Мне сильно не понравилось, как она пялилась на Орлиный перстень.

— Да уж, — согласился гладиатор, — но и ты хорош, додумался использовать в гадании свою печатку! Я тоже приметил, как жадно она его разглядывала.

— Интересно, что мне оставалось делать? — огрызнулся принц, — где я мог взять личную вещь, пропавшего боги знают когда пацанёнка? Перстень Барса — единственное, что хоть как-то связывает нас. Не тащить же к ней Корону клинков!

— С Орлиным перстнем мы, пожалуй, сплоховали. Но способ заставить чародейку не распускать язык есть.

— Мы найдём другого чародея, и тот наложит на Руду заклятие немоты?

— Сделать её немой, конечно, можно, — согласился Виго, — но немота не помешает ей написать.

— Верно, — расстроился принц, — тогда, может, паралич?

— Найдется выход и получше. С кинжалом в боку не очень-то разговоришься.

— Я лично ни за что не собираюсь резать гномку, да и тебе не позволю! Ещё чего не хватало! Я — принц-регент, а не уличный грабитель.

Лицо Аурона приобрело непреклонное выражение, он насупил брови и для пущей солидности скрестил на груди руки.

— Ни тебе, ни мне не придётся делать этого, — улыбнулся Виго, — в Рие достаточно людей, которые за разумную плату помогают добрым гражданам избавляться от конкурентов, шантажистов или других, мешающих жить субъектов. Сам заказчик, заметь, не имеет к этому ни малейшего отношения, он чист и невинен, как младенец.

Аурон задумался. Возможность вот так, без шума, избавиться от нежелательного человека казалась ему всё привлекательнее и привлекательнее.

— А если проклятый мальчишка всё-таки появится…,

— Его просто убьют неизвестные бандиты, коих, к нашему сожалению, в Рие развелось великое множество, — закончил фразу Виго. — При этом ни я, ни ты не будем иметь к этому абсолютно никакого отношения.

Хорошее расположение духа и уверенность в завтрашнем дне буквально вливались в Аурона вместе с каждым новым глотком вина. Будущее опять стало видеться ему в самых радужных красках. Обидно только, что он сам не додумался использовать наёмных убийц. Вообще-то, неплохо было бы иметь под рукой своих, проверенных профессионалов, чтобы не доверяться случайным людям. Но позднее, когда он станет, наконец, императором, он непременно продумает этот вопрос. Последним, застилающим его умственный горизонт тёмным облачком, оставалась Корона клинков.

— Наверное, её нужно в перчатках брать, — предложил Виго, когда Аурон рассказал о противном покалывании в пальцах, — да и на голову под корону можно специальную шапочку пододеть, из телячьей кожи.

Принц кивнул.

— А с клинками что делать?

— Какие, говоришь, были клинки?

— Большие, призрачные и очень страшные. Они ещё плыли вокруг короны медленно, угрожающе.

— Угрожающе, это ты правильно заметил, — согласился гладиатор, — это, небось, отпугивающее заклинание сработало. Не тронь, мол, а то хуже будет! А на самом-то деле, подумай, какой вред могут принести человеку призрачные клинки? Они же из воздуха, так, видимость одна.

Но Аурон, который видел эти клинки своими глазами, и ощутил предупредительные уколы враждебной магии, придерживался иного мнения. Посему идея надеть Корону клинков, даже хотя бы в кожаной шапочке, не пришлась ему по душе. Он хмурился, что-то недовольно бормотал, словом, вёл себя так же, как и всегда, если кто-то пытался навязать ему свою точку зрения.

Виго, привыкший улавливать настроение принца не то, что с полуслова — с полувзгляда, стал лихорадочно придумывать другой выход из положения. Но в голову ничего не приходило. Аурон же тем временем продолжал накачиваться вином и размышлять в меру сил.

— Слушай, — вдруг воскликнул он, и его лицо осветилось счастливой улыбкой человека, совершившего открытие, — корона-то совсем простецкая, если не сказать примитивная. Нам нужно найти приличного ювелира, который не склонен к излишней болтливости, и заказать ему копию чёртова барсова обруча. Копия эта, заметь, будет совершенно безопасной для одевания на голову.

Аурон бросил полный превосходства взгляд на фаворита, но тот покачал головой и произнёс скептически:

— Не думаю, что авантюра удастся.

— Может, разъяснишь, почему? — принц надулся по своему обыкновению.

— Как ты сохранишь тайну? Дать какому-то ювелиру в руки оружие против нас очень опасно. Слыхал про такое дело, как шантаж?

— Ювелира можно сразу ликвидировать, — принцу страшно пришлась по душе идея наёмных убийц, и ему не терпелось поскорее пустить её в ход. К тому же он видел в этом простой и удобный способ разрешения проблем.

— Не так всё просто. У ювелира наверняка есть жена, дети, родственники и друзья. Убить их всех без шума не получится. Я даже и думать не хочу, что сделает твой дядя, если пронюхает о нашем плане.

— Ничего он не сделает! Он — всего лишь консул, пускай даже Первый, а я — регент, почти что император. Пора показать ему его место.

— Думается мне, ты недостаточно хорошо знаешь собственного дядю, — пробормотал фаворит, — большинство людей в империи считают Флорестана Озёрного жестоким, расчётливым и весьма опасным. Ты сам говорил, что он отрёкся от единственной родной сестры, как только вскрылось её участие в заговоре.

— Хватил! То заговор, а мы всего лишь хотим изготовить копию короны. За это не судят.

— Нас никто и не станет судить. В худшем случае нам подсыпят яду или удавят по-тихому. А наутро с прискорбием сообщат о твоей безвременной кончине от давнишнего скрытого недуга или несчастного случая. Ел, мол, их высочество персик и подавился случайно косточкой насмерть. Меня же и вовсе вспоминать не станут, зароют где-нибудь, и дело с концом.

— Нет, — горячо возразил принц, — дядя не станет меня убивать. Я ему выгоден. Убери он меня, начнётся смута, если не гражданская война, и его консульство окажется под вопросом. Так что за свою жизнь я спокоен.

— Допустим, ты прав, — обдумав возражения друга, согласился Виго, — но есть и другие препятствия: например, каким образом нам удастся заменить одну корону на другую? Первый консул не даст тебе просто так ключ от заветной комнаты.

Аурон закивал, понимая, что получить ключ со связки Флорестана будет нечеловечески сложно, если возможно вообще.

— Даже если мы попадём в комнату, — принц сощурился, прикидывая варианты, — например, воспользуемся отмычкой или сделаем второй ключ, — я не рискну взять Корону клинков в руки. Можно будет подцепить её чем-нибудь, стащить с подушечки и в мешок. После под замок в сундук с толстыми стенками. А там пускай себе клинки вылазят, сколь им угодно.

— Я тут подумал, — фаворит потёр смуглую щёку с аккуратно отращённой щетиной, — магия, она, брат ты мой, — такая штука, что голыми руками не возьмешь. — И видя, что Аурон готов возразить, сказал: — ты слыхал про случай с заговорённым кольцом?

— Нет, — Аурон скептически скривил рот, — не по чину мне городские сплетни собирать.

— Во-первых, это — не сплетни, а во-вторых, в Лероне два года назад все об том заклинании на верность только и говорили. — Он отхлебнул вина, и, истолковав молчание Аурона как интерес, продолжил: — у одного вельможи, и весьма влиятельного, в Лероне был нежный друг, — Виго многозначительно посмотрел на принца, — сладкоголосый красавец-менестрель. Вельможа был от него буквально без ума и жутко ревновал. Случилось так, что ему пришлось по делам отбыть в столицу. Вельможа разрывался между нежеланием расставаться с любимым (взять его он в поездку, естественно не мог, потому, как твой покойный батюшка сильно не любил нашего брата) и долгом. Помучился вельможа, поворочался ночь с боку на бок, а на утро отправился к чародею. Тот по просьбе вельможи изготовил кольцо верности.

Аурон даже рот приоткрыл.

— Сам я, естественно, то кольцо не видел, — небрежно заметил Виго, — но люди сказывали, будто получился у чародея сказочной красоты перстень с львиной мордой. Вместо глаз у зверя сверкали бриллианты. Менестрель пришёл в восторг от драгоценного подарка и обещал никогда не расставаться с ним. Он даже не подозревал, что на изящную безделушку наложено сильное заклятие верности. Вельможа укатил в Рию, а его сердечный друг отправился к бабёнке.

— К бабёнке! — охнул принц-регент, на лице которого отразилось неприкрытое отвращение.

— Да, Аури, бард только из выгоды встречался со своим патроном, а для души и тела посещал девицу на стороне.

— И что? — спросил Аурон.

— А то, что поёт теперь красавец-менестрель в Храме всех богов тонким голосом. Потому что в ответственный момент заколдованное кольцо чудом оказалось в другом месте, и золотой зверь откусил парню сокровенное.

Аурон только тихо ахнул.

— Зная эту историю, я не рискну иметь дело с предметом, на котором лежит заклятие. И не важно кто его наложил: столичный чародей или варвар-шаман. Шаман даже хуже. — Фаворит помолчал, словно прикидывал, какие гадости мог измыслить неотёсанный ум дикаря, — нет, даже не уговаривай меня, ни за какие блага этого мира я не полезу к Короне клинков.

— Что же нам теперь делать? — тяжко вздохнул Аурон, для которого будущее снова стало казаться беспросветным.

— Ждать. Ждать, Аури. Довольствоваться пока тем, что имеешь. А случай изменить твоё положение обязательно представится. Судьба просто обязана сдать нам выигрышную карту.

***

На заседание Государственно совета Первый консул Флорестан шёл с тяжёлым сердцем. Мало того, что спина болела то больше то меньше, виски сжимало словно железным обручем, так ещё этот паршивец-племянничек удумал короноваться. Флорестан не удержался и хмыкнул: императорства ему захотелось! Что ж Корона клинков, надо думать, отбила у Аурона это желание. А расстроился, так это даже неплохо, пускай знает своё место и не зарывается.

В зале заседаний консула ждало кресло председателя с высокой спинкой, оканчивающейся лирийским орлом. Кто-то заботливо положил на сидение пару небольших парчовых подушек. Флорестан устроился с минимальными неудобствами и взглянул на большие механические часы в углу: он терпеть не мог ждать.

Дверь отворилась, и с коротким поклоном в зал вошёл Клавдий — заместитель Бестии. Это был полноватый, непримечательный мужчина с редеющими вьющимися волосами. За ним потянулись остальные члены Совета. Они негромко переговаривались, занимая свои места за большим столом. Когда все расселись, Первый консул традиционно ударил молоточком в серебряный гонг, и заседание началось.

Обычно первым брал слово императорский казначей. Он докладывал о собираемости налогов, о состоянии финансов и материальных проблемах в столице. Но на этот раз Клавдий, выглядевший встревожено, поднял руку и попросил слова. Флорестан, печёнкой чуявший неприятности, кивнул, за что мгновенно поплатился уколом боли в спине. Клавдий встал, в руках у него было несколько пергаментов, и они заметно подрагивали.

— Господа, — неуверенно заговорил заместитель Второго консула, — не далее, как сегодня утром из Лероны с голубиной почтой была доставлена срочная и секретная депеша. Её расшифровали, и сведения, содержащиеся в ней, имеют настолько тревожный и странный характер, что мне…

— Да не мямлите, господин Клавдий, — нетерпеливо перебил его Флорестан, — переходите к делу.

— Дело касается Второго консула Марка Луция.

— Так вот, — Клавдию пришлось повысить голос, и было заметно, что доклад ему даётся нелегко. — Второй консул захватил дворец главы сенатского большинства всеми нами уважаемого Тита Северуса, самого сенатора, всех его слуг и домочадцев подверг домашнему аресту.

Флорестан кивнул, пока в секретном докладе для него не было ничего нового. Про художества Бестии в Лероне ему успел сообщить сам сенатор в пламенеющем послании. Но оказалось, что у Клавдия было ещё кое-что.

— Такое положение дел сохранялось двое суток, — продолжил Клавдий, — затем Марк Луций снял осаду с дворца и в срочном порядке отбыл на своей галере «Горгоне» в неизвестном направлении. Сенатор Тит Северус был найден убитым в своих личных покоях.

— Убитым? — переспросил министр финансов, высокий, желчный старик. Флорестан знал, что он не особенно ладил с покойным, — может Северус умер от естественных причин или же сам наложил на себя руки?

— Нет, — склонил голову Клавдий, — характер раны и сила удара абсолютно исключают как первое, так и второе. Дознаватель нашего ведомства имеет основания полагать, что удар был нанесён лично Вторым консулом.

В зале заседаний стало очень тихо. У Флорестана появилось омерзительное ощущение в области желудка, всегда сопровождавшее серьёзные неприятности и судьбоносные решения. Клавдий продолжал стоять, остальные молчали, благоразумно ожидая реакции председателя.

— Это всё? — спросил Первый консул, — да вы сядьте, наконец. — Сосущее чувство перерождалось в раздражение на всех вокруг. — Так какие будут мнения, господа?

Флорестану хотелось, чтобы неприятное решение предложил кто-то другой.

«Слова государственная измена» не замедлили прозвучать из уст военного коменданта Рии. Гораций Ладун, присланный самим Барсом, не стал разводить церемоний, а чётко и прямо заявил, что ситуация — хуже не бывает.

— Армия на грани бунта, — продолжил он, проведя рукой по коротко остриженным, рано поседевшим волосам, — и причин для этого целых две. Первая — недовольство правлением и личными привычками принца-регента Аурона, — он не отвёл взгляда и не смутился, говоря о племяннике прямо в лицо Первому консулу, — но существует и причина номер два. В последнее время армию будоражат слухи о некоем предсказании, и касается оно законного наследника престола, младшего сына покойного императора — Аэция.

— Что вы нам морочите голову, Гораций, — вскинулся министр финансов, — тут Бестия дел наворотил, а вы взялись пересказывать бабьи сплетни. Стыдитесь! Мало ли что гадалка могла нагадать. Покойного Аэция ещё приплели! Умер мальчик, умер давно, и мир его праху. Вы бы лучше подумали о мерах, чтобы пресекать крамольные умонастроения в своём ведомстве, а не потчевать слухами Государственный совет.

— Возможно, вы не понимаете, один из моих легионов воевал с Барсом. Если выясниться, что Аэций жив, а кто-то не желает позволить ему короноваться, солдаты просто порвут нас на куски. Хотя, меня, возможно, и пожалеют, но вам я в этом случае не завидую. Что же касается гадания, — Гораций Ладун обвёл присутствующих взглядом, словно хотел убедиться, что все его внимательно слушают, — предсказание сделала Руда, женщина гномьей расы, кстати, весьма уважаемый и авторитетный специалист в своём деле, но главное, что для гадания использовался Орлиный перстень. Я думаю, никому не надо напоминать, что сей перстень является символом государственности в Лирийской империи и принадлежал лично Хелвуду Барсу.

— Как столь ценная реликвия могла попасть в руки к немытой гномке? — усомнился казначей, — надеюсь, вы арестовали возмутительницу спокойствия и допросили по всем правилам?

— Будьте добры, помолчите, — обратился к говорящему Флорестан, он уже догадался, что его племянник ходил к Руде пытать судьбу, — мы все взвинчены и устали. Не отвлекайте господина Ладуна пустыми замечаниями и неуместными советами.

— По моим сведениям гномка Руда не только подтвердила, что младший сын Барса и законный наследник престола жив, она предсказала ему восхождение на трон.

Члены Государственного совета заговорили все разом. Кто-то вместе с министром финансов достопочтенным Тарусом Гаем выражал сомнения, кто-то требовал запретить гадание, а всех гадателей изгнать из столицы, и впредь карать сей безбожный промысел смертной казнью. Но были среди государственных мужей и такие, кто преотлично знал репутацию Руды и пока помалкивал, прикидывая в уме возможные плюсы и минусы смены власти. Когда, наконец, поток эмоций иссяк, взоры вновь обратились на Горация Ладуна.

— И что было предпринято лично вами в создавшейся ситуации? — устало спросил Флорестан, которому неожиданный интерес принца-регента к Короне клинков стал ясен и понятен.

— Естественно, как военный комендант столицы, я пытался строго пресекать любые разговоры на эту тему, — Ладун чуть склонил голову, — но это не привело к нужному результату, стало даже хуже. Мне доложили о стихийно образующихся солдатских комитетах для поддержки будущего императора.

— А гадалка? — морщась, поинтересовался Первый консул.

— Я посылал за ней, но Руда бесследно исчезла из своего дома. По словам соседей она вместе с немой девушкой-служанкой отправилась в горы проведать родню. Но куда именно, соседи не знают. Гномка жила замкнуто, и с соседями не особо общалась. Я полагаю, женщина опознала того, из чьих рук получила Орлиный перстень, и сбежала, опасаясь за свою жизнь.

— Как я понимаю, итог у нас выходит неутешительный, — Флорестан мрачнел всё больше и больше.

— Армия поддержит только Аэция, если он коронуется Короной клинков. Все иные варианты я бы рассматривал как приближение к бунту.

В наступившей тишине заговорил адмирал Ксерос, средних лет мужчина, смуглая кожа и отчётливый акцент выдавали в нём уроженца островов.

— Флот тоже полон подобных слухов, — сказал он, хищно усмехнувшись, — мои парни вовсю обсуждают возможность бунта, если им не предъявят наследника Барса.

— Безобразие, — глаза казначея метали молнии из-под седых бровей, — докатились! Бунт они обсуждают. И вы, и Ладун развели у себя демократию, разложили, можно сказать, армию и флот — два основных столпа, на которых зиждется могущество империи. Вешать надо за такие слова. Вешать на столбах, реях, мачтах, да на всём, что только под руку попадёт.

— Хоть я не воевал рука об руку с нашим покойным императором, но, как сказал Гораций, нас запросто могут порвать. И тогда ваше патрицианство не поможет. — Не удостаивая больше вниманием министра финансов, адмирал повернулся в сторону Первого консула и спросил: — мне необходимо знать точно, жив ли младший сын Хелвуда Аэций. Если да, то где он в данный момент.

Флорестан прикрыл глаза и задумался. Лгать и изворачиваться было не время, поэтому он произнёс:

— Я располагаю сведениями, что Аэций жив. Но где он сейчас, нам неизвестно. Думаю, где-то на пути в столицу. Предвижу упрёки в том, что не поделился сведениями раньше. Однако до недавнего времени я имел всего лишь подозрения, кои не были ничем не подкреплены. Совсем недавно покойный Тит Северус сообщил мне в письме об этом. — Он перевёл дух, — от сенатора я также узнал, что и Марк Луций Бестия ищет мальчика. Однако он потерпел неудачу. Уверен, он категорически не желает, чтобы Аэций появился в столице.

— Вы хотите сказать, что Второй консул собирается убить законного наследника престола? — нахмурился Гораций Ладун.

Флорестан развёл руками:

— Это возможно. Убил же он сенатора Северуса. Да, господа, мой ретивый протеже стал весьма опасен. Он действует по одному ему ведомому плану, и я уверен, нас план тот не устроит. Боюсь, он вознамерился совершить государственный переворот. В его руках немаленькие силы Первого безымянного легиона и шанс захватить Рию у него имеемся.

— Флот ни за что не поддержит Бестию, — воскликнул адмирал Ксерос, — да и армия тоже! У нас его вообще не больно-то жаловали, а уж в качестве узурпатора не потерпят вовсе. — И видя согласный кивок военного коменданта, воскликнул: — господа, мы на пороге гражданской войны. Второго консула необходимо остановить. Иначе всем нам придётся горько пожалеть о собственном бездействии и промедлении.

— Как вы смеете предлагать такое, адмирал! — имперский казначей буквально брызгал слюной, — кем вы себя возомнили, чтобы решать столь ответственные вопросы? Замахнуться на Второго консула из-за сомнительной леронской депеши и умонастроения кучки отщепенцев в армии и флоте. Их, кстати, вы с Горацием распустили до безобразия. А что касательно младшего сына Барса, я поверю в эти дурацкие слухи, когда сам увижу мальчишку собственными глазами.

— Африй, вы утомляете меня своими многословными возражениями, — устало проговорил Флорестан, у которого разрасталось чувство неконтролируемой пакостности происходящего, — мы должны в корне пресекать любую попытку спровоцировать гражданскую войну. О государственном перевороте я вообще не говорю. Действия Марка Луция противоречат интересам Лирийской империи и не сочетаются с присягой, принесённой Вторым консулом, и могут быть расценены как государственная измена. Посему я предлагаю лишить его полномочий Второго консула и освободить от личной неприкосновенности, после чего доставить в Рию и провести слушания в Сенате.

— Можно подумать, вы в силах это осуществить! — в сердцах воскликнул казначей.

Но Флорестан просто проигнорировал его, ударив деревянным молоточком в гонг. Это означало, что вопрос поставлен на голосование.

Секретарь Государственного совета, молчаливый лысый как колено человек с вечно озабоченным лицом, поднялся со своего места с бархатным мешочком в руках. Он поочерёдно обходил голосующих, которые по древнему обычаю опускали в мешочек белый или чёрный камешек.

Когда Флорестан вытряхнул камешки на поднос, среди белых, означающих согласие, затесались два чёрных, выражающих протест. Первый консул догадывался, что против проголосовали казначей Африй и министр финансов, заместитель Бестии Клавдий был слишком умён и дальновиден, чтобы выгораживать своего патрона.

— Решение принято! — звонкий удар гонга будто ставил последнюю точку. — Я думаю, адмирал перехватит мятежного Второго консула на море. Позволить ему высадиться в Рие было бы ошибкой.

— Это нам вполне по силам, — довольно замерил адмирал Ксерос, — я только просил бы дать мне нескольких боевых магов для усиления. Не зря ведь болтают, что Бестия гораздо лучший клирик, чем принято думать. Не хочу попусту гробить своих людей. Что скажете, господин Верховный жрец?

Островитянин повернулся в сторону незаметного старичка в скромном светском платье.

— Мои лучшие маги в вашем распоряжении, — проговорил Верховный жрец глубоким и звучным голосом, — хотя я крайне сомневаюсь, что Марк Луций прибегнет к магической защите.

— Вы, Ксерос, получите усиление и соответствующие полномочия, — резюмировал Флорестан, — вплоть до физического уничтожения упомянутого лица в случае необходимости. Подробности операции я целиком и полностью оставляю на ваше усмотрение.

Смоляная бровь адмирала едва заметно дёрнулась, он кивнул, скрыв улыбку удовлетворения в щегольских усах.

— Какие есть ещё вопросы, господа? — устало спросил Первый консул в тайной надежде, что вопросов-то никаких не окажется.

— Меня интересует мальчик, — вопреки его ожиданиям подал голос Верховный жрец, — насколько мне известно, принц-регент Аурон физически не сможет короноваться Короной клинков. По моим сведениям заклятие, наложенное Прорголом, личностное и связано кровью.

— Вы, как всегда прекрасно осведомлены и абсолютно правы, — Флорестан скривил губы в некоем подобии усмешки, — что вы имели в виду, поднимая данный вопрос?

— Я всего лишь подумал, что Корона клинков может стать прекрасным испытанием для объявившегося из небытия наследника и предполагаемого сына покойного императора. — Жрец окинул присутствующих острым взглядом, — в случае положительного исхода мы с вами получим нового императора, в случае же отрицательного, — он развёл руками, — проблема решится сама собой. По крайней мере, от подменыша мы загарантированы.

Речь Верховного жреца произвела на присутствующих благоприятное впечатление, но заместитель, а теперь и исполняющий обязанности Второго консула, Клавдий попросил слова:

— Что мы станем делать, когда этот никому неизвестный подросток наденет легендарную корону?

— Мы опустимся на одно колено и принесём присягу, — раздражённо ответил Флорестан, — а вы что предлагаете?

— Но ведь он — вещь в себе! Неизвестно, умный он или дурачок, вдруг он и ложкой с вилкой есть не умеет? Никто не станет прятать от людей совершенно здорового принца.

— Не стоит преувеличивать, молодой человек, — поморщился Верховный жрец, — не думаю, что покойный император не позаботился о достойном воспитании своего единственного сына. — Он бросил взгляд на Первого консула, и тот отвёл глаза. — Не забывайте, Клавдий, Аэций — всего лишь не огранённый камень, а придать ему форму, заставить нужные грани сверкать предстоит нам, собравшимся в этой комнате.

— Главная неприятность заключается не в мальчике, а в его дяде, — поморщась, от нежелания раскрывать все карты, сказал Флорестан, — я вынужден несколько остудить ваш оптимизм.

— Что ещё за дядя? — брезгливо спросил казначей, которому надоело обсуждать политику, а не финансы, — кто может стать на пути Государственного совета Священной Лирийской империи и помешать нашим планам?

— Принц Меллорн — коротко ответил Первый консул.

— Вы имеете в виду того самого Меллорна, который заключал Северный мир? — нахмурил брови Верховный жрец.

Флорестан утвердительно кивнул.

— Полагаю, в донесениях ваших людей содержатся ошибочные сведения, — адмирал Ксерос, скрестил на груди руки, — или хуже того, кто-то намеренно вводит вас в заблуждение. Великий эльфийский полководец давно погиб. Мне кажется, случилось это сразу после подписания Северного мира.

— Вынужден разочаровать вас, адмирал, но Меллорн жив. И именно благодаря его стараниям Бестия не заполучил мальчика до сих пор. Не думаю, что он позволит нам влиять на ребёнка, как бы не вышло, что мы получим проклятого эльфа во главе империи. Это и есть наша главная проблема.

— Подобно всем присутствующим я не знаком с этим мужем лично, — перекрыл возбужденное обсуждение звучный голос Верховного жреца, — но думаю, нам нечего опасаться.

— Нечего опасаться? — передразнил его казначей Африй, — эльф, разбойник и злодей будет стоять за спиной молодого императора, можно сказать, одной ногой на троне, а вы благостно говорите, что нам нечего опасаться!

— Конечно, я продолжаю оставаться в своей твёрдой уверенности, — старый жрец даже головы не повернул, — если кто-то не умеет делать выводы из имеющийся информации, то я советовал бы ему прислушиваться к мнению тех, кто умеет, и не ставить себя в дурацкое положение неуместными замечаниями. Меллорн дважды отказался от власти. Сначала от Морозного трона. Мои источники докладывали, что на исходе Северной войны он имел основательную поддержку. Затем, после заключения Северного мира, он вторично уклонился от места при дворе, хотя его родная сестра стала женой Барса. Я даже думаю, Барс предлагал ему Морозную корону, императору он был бы более выгоден, чем повёрнутый на чистоте эльфийской крови Эверетт.

— Я не желаю иметь дело с эльфийским отребьем! — буквально прокричал Африй, — вы предлагаете договариваться вместо того, чтобы повесить его или содрать кожу, как только он объявится в столице!

— Сегодня меня мучает вопрос, — нахмурился Флорестан, — как такой ограниченный, если не сказать неумный, человек может быть имперским казначеем? Вы что, купили свою должность, Африй? — тот обиженно засопел, — убейте дядю и вы станете кровным врагом мальчика. Не забывайте, он — сын Барса. А теперь напрягите воображение и представьте, как он поступит с вами, если ему хотя бы в незначительной степени передался нрав отца. Меллорн нам нужен живым, господа, по крайней мере, на первых порах. И мы с ним будем договариваться и торговаться. Ибо каждому человеку что-то нужно, не думаю, что с эльфами по-другому.