Глава 3

Всё дальнейшее путешествие протекало гладко и однообразно. Погода благоприятствовала, «Ночная птица» шла ходко, чётко выдерживая график. Фавн больше не порывался сойти на берег, да и заслуживающих внимания портов на их пути больше не попадалось.

На исходе седьмого дня «Ночная птица» оставила по правому борту знаменитый Осэнский маяк и величаво вошла в бухту, подковой врезавшуюся в побережье.

Последние дни плавания не выделялись ничем примечательным. У Осокоря с Дурындой установилось некое равновесие по части карточной игры. Брэк подозревал, что тёртый калач — коневод раскусил большинство мухляжных штучек фавна, и даже смог им противостоять. В результате чего все деньги, лежавшие на столе изрядной кучей, к вечеру распределялись почти поровну. Торки вздыхал из-за мизерности прибыли, но не мог не признать, что встретил, наконец, достойного соперника. Морское путешествие, казавшееся в Рие захватывающим и увлекательным, на деле обернулось скучной неделей сидения в четырёх стенах, однообразной едой и надоевшими лицами. Поэтому фавн страстно ожидал, когда борт «Ночной птицы» ткнётся в тюки с соломой на пристани. Он торчал на палубе уже битый час, глазея на медленно наползающий берег. Бухта пестрела парусами, изредка мимо них важно проплывали галеры. Осэна была помимо всего прочего крупным военным портом, жемчужиной в короне Лирийской империи. Вещи фавн упаковал уже давно. Они спокойненько стояли себе на палубе рядом. Брэк коротал время в компании капитана и Осокоря.

— Надеюсь, плавание на нашей «Ночной птице» вам пришлось по душе? — спросил Лойко Сапсан, и весь его вид говорил, что он уверен в положительном ответе.

— Оно достойно самых высочайших похвал, — слегка поклонился эльф. — Не могли бы вы оказать еще одну любезность напоследок: порекомендовать приличную гостиницу.

— Охотно, — капитан кивнул с видом знатока, — на вашем месте я непременно бы устроился в «Жемчужине императора». Очень, знаете ли, модное и шикарное местечко. Одно слово — отель. Дороговато, конечно, но дело того стоит.

— Конечно, только «Жемчужина», — авторитетно поддакнул Осокорь, — любой уважающий себя приезжий останавливается именно там. Во всех отношениях роскошное заведеньице: в комнатах имеются ванны и, даже извиняюсь, туалеты. — Он глупо хохотнул. — И поверьте, я расхваливаю сей отель не потому, что сам там всегда останавливаюсь, и не потому, что управляющий — мой давний приятель. Просто рекомендую от чистого сердца.

— Не смею не принимать в расчёт рекомендации двух столь уважаемых мною людей, — церемонно поклонился Брэк, — думаю, место, где квартировать, я уже выбрал, благодарю.

— Вот и отлично! — обрадовался Осокорь, — совместно отправимся туда прямо из порта. Надеюсь, у вас возражений нет?

— Какие тут могут быть возражения! — Этан Брэк изобразил на лице пресыщенную улыбку.

«Ночная птица» пришвартовывалась к причалу, когда Торки от избытка чувств и удальства вскочил на поручни, выжав эталонную стойку на руках. Эльф, воспользовавшись моментом, незаметно толкнул его, и фавн с отчаянным воплем полетел в замусоренную воду возле причалов. Падение пассажира привлекло куда больше внимания, чем его акробатические экзерсисы. Капитан заорал, боцман свистнул в свою дудку закладывающим уши свистом, матросы замерли, не зная, что им в первую очередь делать: швартоваться или бросаться спасать незадачливого любителя острых ощущений.

Тем временем сам Торки колошматил по воде руками и ногами, вздымая при этом фонтаны брызг, и орал благим матом. Фавн с водой не дружил, и только жестокая необходимость могла побудить его преодолевать водные преграды вплавь.

На пристани падение пассажира с «Ночной птицы» вызвало настоящий ажиотаж: зеваки толпой повисли на ограждении, со смехом и улюлюканьем давали самые противоречивые советы утопающему. Кто-то делал ставки. Наконец, матросы бросили длинную верёвку, и несостоявшийся утопленник был благополучно вытащен на палубу.

— Это должно послужить тебе хорошим уроком, Дурында, — назидательно произнёс эльф, критическим взглядом окидывая мокрого с ног до головы слугу, — впредь будешь думать, прежде, чем козлом скакать по поручням!

Фавн смолчал, ответив красноречивым взглядом, в котором читалось, что у него найдётся пара ласковых слов. Дайте только остаться наедине.

— Вот теперь твоя оплошность не позволит нам отправиться в «Жемчужину императора» вместе с господином Осокорем, — эльф сокрушённо покачал головой, глядя на лужи воды, которые натекли с Торки на палубу. — Из-за тебя придётся подзадержаться.

Он всем своим видом выражал крайнее недовольство.

— Нашего невезучего купальщика надо обсушить и переодеть. Смотрите, как зубами стучит, бедолага.

— Не равен час простынет, — встрял капитан, — я пойду, распоряжусь, пускай кок для него грог сварит. Грог супротив простуды — первое дело. Что ж ты, Дурында, не ко времени вздумал шутки шутить?!

— Не ждите нас, сударь, — обратился Брэк к Осокорю, — вы ведь торопитесь. В гостинице и нам номер закажите, и чтоб непременно с ванной. А мы подсушим этого обормота (шутливый подзатыльник сбил с кудрей Торки целую россыпь капель) и сразу за вами следом.

Коневод, глазевший на толпу зевак на пристани, кивнул, мягко попенял Дурынде на его неосмотрительность и бесшабашность, затем тепло простился с капитаном. Он не поленился даже растолковать господину Меллорну, как быстрее и проще добраться до гостиницы. Затем он махнул на прощание всем и направился к сходням.

Не смотря на обещания немедленно заняться промокшим слугой, Этан Брэк не двинулся с места. Он не сводил внимательного взгляда с пёстрой толпы на пристани. Причиной этого внимания стал молодой человек — обладатель новёшенькой, с иголочки, военной формы и чертовски похожий на адъютанта. Он выделялся среди встречающих, как породистый петушок на простом крестьянском подворье.

Не успели сапоги Осокоря сделать и первых шагов по посеревшим доскам причала, как молодой военный рысью подбежал к нему и залихватски щёлкнул каблуками:

— Господин Марин Туллий? — полувопрос-полуутверждение сопровождалось отточенным жестом военного лирийского приветствия. — Следуйте за мной, сударь. Вас ожидают в кабинете военного коменданта порта. Сопровождать вас большая честь для меня!

— Вы ошиблись! — громко возмутился Осокорь, — у меня нет и не может быть никаких дел с комендантом порта. Наверняка, вам нужен какой-то другой человек. — Перед словами «другой человек» коневод выдержал многозначительную паузу, давая адъютанту возможность правильно сориентироваться в ситуации, но тот его не понял и продолжал настаивать на своём:

— Никак нет, — звонко отчеканил парень, удостоив собеседника повторного щелчка каблуками, — у меня насчёт вас самые подробные инструкции. Прошу вас проследовать за мной.

Осокорь вздохнул, перекинул вещмешок на другое плечо и бросил встречающему:

— Веди, чёрт с тобой!

Парень чеканно развернулся на каблуках и быстро пошёл сквозь толпу, с почтением освобождавшую дорогу человеку в военной форме. Осокорь не отставал.

— Ну, нам тоже пора, — сказал Брэк, как только странная парочка скрылась из виду.

— А переодеться?

Торки стоял голый по пояс. Его только что отжатая рубаха ещё роняла редкие капли воды.

— А грог? — спросил капитан, — вдруг ваш парень захворает?

— На улице, хвала богам, лето. Дурында молод и здоров, он преотличненько обсохнет по дороге.

Эльф повёл слугу в сторону, противоположную той, куда пошли Осокорь с молодцеватым адъютантом.

— С чего это вы, сударь, вздумали пакость надо мной учудить? — вполголоса возмущался Торки, ёжась в мокрой рубахе от прохладного бриза, — и как вам пришло в голову столкнуть меня за борт на глазах стольких людей! А главное знаете ведь: плаваю я так себе, да и вода оставляла желать лучшего. Думаете приятно барахтаться среди мусора и дохлой рыбы?

— Ты видел, кто пришёл встречать твоего милейшего парня Осокоря? — вместо ответа спросил Брэк.

— Делать мне больше нечего, как за партнёром карточным наблюдать, — проворчал фавн, — я, поди, одёжу свою отжимал, да от водицы солёной отплёвывался.

— Вот и напрасно. Знакомец наш не простой птицей оказался. Скажи, как часто за коннозаводчиками присылают адъютантов, да ещё и при полном параде?

— Ага, — издевательски кивнул Торки, считавший, что его друг все ещё продолжает свой дурацкий розыгрыш, — скажите уж сразу за ним императорский портшез прислали, прямо с конного аукциона. Они всегда так делают с особо ценными покупателями.

— Я не шучу, — подавил в себе раздражение эльф, — встречал его штабной офицер, я их породу за милю чую. Представь, и каблуками щёлкнул, приветствовал честь по чести и увёл нашего Осокоря, к которому он обратился Марин Туллий, для не терпящей отлагательств беседы с важной персоной. Персона эта дожидалась нашего рубаху-парня с патрицианским именем в кабинете коменданта порта.

До фавна, наконец, дошло, что Брэк вовсе не шутит, а, напротив, говорит с какой-то мрачной серьёзностью.

— Того адъютантика я издалека заприметил. Вот и пришлось тебя искупать, чтобы посмотреть, по чью душу он пожаловал. Извини, но другого способа задержаться на «Ночной птице» мне тогда в голову не пришло. Зато мы узнали, что Осокорь — совсем не тот, за кого себя выдаёт.

Они шли по людным улицам, над которыми плыли запахи мяса, что пеклось над специальными жаровнями прямо на под открытым небом, и кофе. Почти на каждом перекрёстке громоздились горы арбузов и дынь, стояли двухколёсные повозки с яблоками, виноградом и инжиром. Крикливые продавцы в маленьких вышитых шапочках громко на все лады расхваливали свой товар.

Рассказ эльфа о встречавшем Осокоря военном произвёл на Торки сильное впечатление. Он не только позабыл о сырой одежде, но даже не смотрел на окружавшее его съедобное изобилие. На душе было неопределённо тревожно.

Этан Брэк не был в Осэне лет десять, однако удивительная способность чувствовать направление привела их в небольшой двухэтажный домик, на облупившемся фасаде которого красовалась жестяная рыба с надписью: «Счастливый рыбак». Внутренность этой гостиницы вполне соответствовала её убогой наружности: темноватая общая зала вместила массивные столы и стойку, за которой коротал время хозяин. Один из столов оккупировали матросы с тарелками нехитрого ужина, а возле стойки маячили девицы скверного пошиба, вышедшие на вечерние заработки.

Брэк снял номер и поинтересовался ужином.

— У нас все рыбное, — безо всякого выражения сообщил хозяин в неизменной фетровой сциллийской шапочке, — суп, на второе — жареная рыба и копчёная селёдка. Что прикажете подать?

Торки красноречиво изобразил на физиономии полнейшее отвращение к предложенному меню. Эльф тоже поморщился и, сославшись на несварение желудка, отказался от еды. Комнату им вызвался показать глупейшего вида слуга с неуместной улыбкой на лунообразной рябой физиономии. Он лопотал что-то невнятное всю дорогу, а когда постояльцы вошли в номер, замер в дверях, сосредоточенно ковыряя в носу.

— Чего уставился? — шуганул его Торки, — свободен! Чаевых сегодня не выдают!

Дурачок ещё шире улыбнулся, потоптался на месте и побрёл прочь.

Когда его шаги смолкли, фавн спросил:

— Объясните мне, сударь, за каким рожном мы привёрлись в эту дешёвую дыру. — Он посмотрел на потолок в разводах от протекающей крыши, — и вообще, что происходит? К чему все эти прятки, непредвиденные купания и тайны? Мы ведём себя так, будто за нами кто-то гонится.

— Ты не далёк от истины, — произнёс Брэк, опускаясь на кровать, — и, если уж быть совсем точным, гонятся за мной.

— Бросьте, — фавн бухнулся на вторую кровать, — вы говорите, Осокоря встречал военный? — эльф кивнул. — Очень нужен военным профессор монстрологии, специалист по реликтовым чудовищам!

— Я не всегда учил студентов в Леронском университете, у меня есть и другое прошлое. И вот теперь, кажется, оно догнало меня.

— Никогда не поверю, что в молодости вы были преступником! Даже и не пытайтесь меня убедить.

— Конечно, нет. Я имею в виду своё военное прошлое.

— Вы служили в армии?

— Точнее воевал в Северную войну. Случалось тебе слышать о Ясене?

— Конечно! Эльфийский герой, которого, если бы поймали лирийцы, порезали бы на куски живьём, — Торки улыбнулся, гордясь своей осведомлённостью.

— Я и есть Ясень, — просто сказал Брэк. — Последние пятнадцать лет я спокойно жил в Рие под своей фамилией, и все считали, что Ясень исчез навсегда. Но недавно я встретил одного человека, который знает меня в лицо, и что особенно неприятно, этот человек очень влиятелен, а я как раз выполняю его тайное поручение.

— Получается, мы едем вовсе не за внуком вашего приятеля?

— Я бы сказал, что мы сочетаем приятное с полезным. — Брэк устало потёр виски, — Второй консул знает, кто я и постарается убить при первой же возможности. И наша главная задача — такой возможности ему не дать.

— Бестия? — переспросил фавн, — почему Второй консул должен желать вашей смерти? Война закончилась шестнадцать лет назад, и всем эльфам объявили амнистию.

— Я убил отца Бестии прямо у него на глазах.

— Ему тогда должно было быть лет десять, — задумчиво произнёс Торки, — и вы его пожалели.

Эльф кивнул.

— Я не воевал с детьми.

— Видать, зря пожалели, мало того, сейчас нам спокойнее было бы, вам пол-империи спасибо бы сказала. Второй консул не напрасно зверем прозывается, детишек им пугают, сам слышал.

— Может, и зря, — согласился Брэк, — как говориться, знал бы, где упасть… Сейчас у нас нет времени для долгого разговора, но позднее я объясню тебе всё.

— Ладно, — кивнул фавн, ёрзая на кровати, — удивительно гадкое ложе, просто невозможно спать.

— Напрасно беспокоишься, спать мы тут не будем. Нам нужно незаметно покинуть гостиницу. Осокорь неспроста очутился на «Ночной птице», и теперь, не обнаружив нас в шикарном отеле, который сам нам и порекомендовал, он примется искать нас в других гостиницах и постоялых дворах. Поскольку ничего хорошего эта встреча нам не сулит, нужно испариться отсюда прежде, чем наш знакомец со своими друзьями военными доберётся до «Счастливого рыбака».

***

Осокорь смотрел на стройную спину адъютанта и в его душе закипало раздражение. Надо же было додуматься: притащиться на пристань в парадной форме, да ещё приветствовать так, что лишь одни глухие не слышали. Словно в ответ на мысли гостя парень обернулся и с виноватой улыбкой произнёс:

— Согласно вашей депеше было принято решение встретить ваше превосходительство и из экономии времени препроводить к коменданту порта.

Было совершенно бесполезно интересоваться, почему никто не удосужился обратить внимание, что в срочной и секретной депеше, посланной Осокорем голубиной почтой из Пелен, были слова «под прикрытием». Они-то уж никак не предполагали торжественной встречи и эскортирования. Но откуда адъютантику об этом знать. Его дело выполнять приказы.

— А вдруг в порту по ошибке ты подошёл бы к кому-нибудь другому? — поинтересовался Осокорь, раздражение которого почти улеглось, уступив место спокойной уверенности в позитивном исходе дела, — вот тебе бы досталось, если к коменданту порта ты привёл обыкновенного торговца, крестьянина или путешествующего богатого бездельника.

— У меня были инструкции, — серьёзно ответил парень, распахивая дверь кабинета с начищенной бронзовой табличкой, на которой красовалось имя коменданта порта Осэны.

Осокорь, носивший в миру имя Марин Туллий, перешагнул порог большого неудобного кабинета. Его там ожидали. Ибо трудно подобрать иное слово для описания преисполненного достоинства сидения троих важных господ. За столом с драгоценной наборной столешницей обосновался бритый желчный мужчина с презрительной складкой тонких губ. Он лениво перекатывал в ладонях янтарный шар — модную столичную безделицу, которая предназначалась для «охлаждения от жары рук и всего организма». Слева на стуле с широкой удобной спинкой сидел полный господин, скрестивший руки на необъятном животе. Третьим в тёплой компании оказался высоченный широкоплечий дядька. Его принадлежность к касте военных угадывалась с первого взгляда по выправке и короткому бобрику седых волос.

— Наконец-то, — вместо приветствия недовольно произнёс бритый тоном, каким встречают лакея, припоздавшего с постельной грелкой, — заставляете себя ждать, господин Марин Туллий, занятых людей от важных дел отрываете, депешей своей всех переполошили.

Осокорь про себя усмехнулся, он отлично знал людей подобного сорта: чиновников в провинциях, зарвавшихся и одуревших от чувства собственной значительности и безнаказанности. Но ничего, совсем скоро вы запоёте иначе.

—Тысяча извинений, господа, — лицо вошедшего расплылось в обманчиво-добродушной улыбке, которую все его подчинённые прекрасно знали и опасались как предвестницу бури, — имею честь говорить с господином Миронием, если не ошибаюсь?

— Ошибаетесь, — брюзгливо оборвал его сидящий за столом, даже не удосужившийся подняться навстречу гостю. — Я не являюсь господином Миронием, многоуважаемым комендантом нашего порта. Я — прокуратор вверенной мне провинции Сциллия. Именуюсь я Гернием Транквилом, разрешаю обращаться ко мне просто «иегемон».

Осокорь выслушал высокомерную тираду и кивнул.

— А меня можете звать просто Осокорем, безо всяких там, для удобства и простоты. Где-то тут мои документики затерялись…

Он энергично рылся в своём потёртом вещмешке.

— А, вот и они, не желаете взглянуть?

Прокуратор с нескрываемым небрежением принял из рук гостя пергаменты. Он устало развернул верхний документ, близоруко сощурился и стал читать. При этом Герний Транквил всем своим видом показывал, что лично он не ожидает увидеть в бумагах гостя ровным счётом ничего интересного. Легат Марин Туллий, прозванный Осокорем, с удовольствием наблюдал за изменениями лица прокуратора. Седые брови Герния непроизвольно поползли вверх, а с бледных щёк схлынула последняя краска. Перечитав дважды документ, удостоверяющий личность и полномочия прибывшего, прокуратор утёр вспотевший лоб, и его взгляд, брошенный в сторону Осокоря, стал растеряно-тревожным. Прочтение второго пергамента, к слову сказать, подписанного самим Бестией и скреплённого его личной печатью, нагнало на скулы прокуратора нездоровый румянец, сменившийся нездоровой бледностью, когда его взгляд, скользивший по чётким строчкам, выписанным твёрдой рукой писаря, опёрся в размашистый росчерк Второго консула.

После этого прокуратор поднялся и произнёс:

— Прошу, вас, господин Марин Туллий.

Тот провёл привычным жестом по лысеющей макушке и уселся на освободившееся место.

— Теперь я попрошу представиться остальных.

Толстый мужчина, все время теребивший обширный носовой платок, первым уловил изменения в ситуации. Он с неожиданной прытью поднялся и, отвесив церемонный поклон, отрекомендовался:

— Мироний, комендант Осэнского порта. Ещё за глаза меня часто называют Медузием, это из-за моей полноты. Но на друзей я не обижаюсь. Рад предоставить свой кабинет в ваше полное и безраздельное пользование.

— Благодарю, — чуть наклонил голову столичный визитёр, — думаю, помещение вполне подойдёт мне в качестве, так сказать, полевого штаба. А вы, господа, с этой самой минуты станете беспрекословно выполнять все мои распоряжения.

— Видать, я чего-то недопонял, — громогласно вклинился в разговор третий присутствующий, до сей поры молчавший с самым глубокомысленным видом, — с какой это радости вы взялись тут распоряжаться? Мы вас видим в первый раз, знать вас не знаем, а уж что до поручений, то у меня в своих собственных начальниках недостатка нет. Не знаю, как у вас заведено в столице, не бывал, а у нас, в Сциллии, принято соблюдать субординацию.

— Петрокл, Петрокл, — зашикали на него хором прокуратор и комендант порта, — замолчите немедленно!

— Это наш начальник городской стражи — Петрокл, — торопливо проговорил Медузий, — он пока не владеет ситуацией.

—Так просветите меня, наконец! Какой-то столичный гусь уселся в кресло коменданта, да ещё собирается нами командовать!

—Моё сидение в столь ценном с вашей точки зрения кресле, — заговорил Осокорь тоном, от которого прокуратору показалось, что его несуществующие волосы встают дыбом, — обусловлено серьёзными полномочиями и подтверждено более чем серьёзными документами. Согласно которым лично вы, Петрокл, отныне даже чихать станете с моего разрешения.

— Господин Туллий — легат, — многозначительно вставил прокуратор, — нам стыдно из-за твоей оплошности, Петрокл.

— У него же на лбу не написано, — огрызнулся начальник стражи, — да и одеты они не по форме. Кабы были знаки различия, я бы вёл себя соответственно субординации. А то откуда же мне знать, каким легионом они командуют.

— Да, действительно, — согласился прокуратор, — в бумагах не написано, какой именно легион состоит под вашим началом.

— Не указано? — переспросил Осокорь, — ай, ай, ай, какая оплошность! Но ничего, господа, у меня самого язык не отвалится сказать. Я легат Первого Безымянного, слыхали?

Остатки красок схлынули с лица прокуратора, предпочитавшего чтобы его называли просто иегемоном. Он мысленно трижды проклял секретаря, который положил ему на стол уже распечатанную депешу. Иначе Герний Транквил непременно бы обратил внимание на печать с двумя переплетёнными змеями — символом Первого Безымянного легиона, который подчинялся лично Второму консулу. Если бы прокуратор только знал…

— А что случилось с достопочтенным Тибиусом Арвотом? — сорвался с губ вопрос, положение обязывало знать всех, кто вершил дела в империи.

Глаза новоиспеченного легата нехорошо сощурились.

— Достопочтенный Тибиус Арвот несёт службу на другом месте. А вот где и почему, вам, иегемон, знать не положено.

Дурной знак, — пронеслось в голове жирного Медузия, — ох и дурной знак, что гость так ответил Гернию. Резко отрубил, со значением, да ещё на место поставил. Первый Безымянный — значит, речь идёт о государственной измене, заговорах, шпионах. И именно здесь, в Осэне. И что же было в той проклятой депеше?

Комендант тяжело вздохнул и в очередной раз взялся за платок. Пока кусок первосортного полотна промокал пот с обширного лба и утирал полные щеки, быстрый, в противовес неповоротливому телу, ум Медузия во всех подробностях припоминал содержание послания, доставленного на днях голубиной почтой. В нём говорилось о срочных и скрытных мерах по поимке какого-то мальчика-подростка из деревни, неподалёку от Осэны. Мальчик! Чушь, типичная дымовая завеса. С каких это пор Первый Безымянный стал интересоваться детьми? Тут либо проверка, либо государственная измена. И где?! Прямо в Осэне, да хуже того — в вверенном ему, Медузию, порту.

Прокуратор продолжал хранить неподобающее молчание, Петрокл покачивался с пятки на носок и даже не подозревал, что сидящий за столом улыбчивый кареглазый мужчина может одним движением бровей отправить их всех к палачам. Немедленно надо что-то делать, нельзя сердить обладателя самых широких полномочий.

— По вашей депеше приняты меры, — заговорил комендант, выразительно глянув на прокуратора. Но тот даже не заметил намёка, потому что тупо рассматривал носки своих ботинок с серебряными пряжками.

— Петрокл, — переключился комендант на начальника городской стражи, — у вас лучше получится доложить господину легату.

Петрокл, почувствовав себя в своей стихии, громко щелкнул окованными железом каблуками, отдал честь и начал:

— По личному приказу прокуратора провинции Сциллия господина Герния Транквила в населённый пункт Камышовый плёс был направлен летучий отряд в составе шести бойцов.

Осокорь про себя хмыкнул: Петрокл громко именовал бойцами ночных сторожей.

— Они получили задание разыскать травника, проживающего в вышеозначенной местности, и доставить сюда его внука отроческих годов. Отрока содержать под стражей, но без телесного насилия до вашего личного приезда.

— И что? — подался вперёд легат.

— Что? — не понял Петрокл.

—Нашли мальчика?

— Не могу знать! Бойцы ещё не прибыли с позиций операции «Захват».

— Другими словами, экселенц, — пришёл к нему на выручку Медузий, — до деревеньки миль тридцать с хвостиком будет. К полуночи должны вернуться.

Осокорь потёр лоб. Сейчас он больше ничего сделать не сможет. Остается ждать, пока приедут «бойцы» Петрокла. Если — мальчик будет с ними… Но легат оборвал свои мысли. Он чертовски не любил рассчитывать на благополучный и лёгкий исход дела. Как правило, именно такие расчёты и приводят к провалу. Утром, утром сам съезжу.

— Теперь мне хотелось бы отдохнуть с дороги, — сказал Осокорь, — да и поесть чего-нибудь не помешает.

— Я взял на себя смелость подготовить свой кабинет, — предложил комендант, — у меня тут, конечно, не отель, но кровать и умывальник имеются. Насчёт ужина тоже сообразим.

Осокорь кивнул. Ему страшно не хотелось тащиться куда-то, чтобы устраиваться на ночь.

— Вот, прошу, окажите честь, — Медузий гостеприимно распахнул дверь, прятавшуюся за бархатной портьерой, — я иногда работаю ночами. Порт, сами знаете, он круглосуточного догляда требует. Час-другой сна, и я вновь в строю, готов служить на благо империи и государя принца-регента, да продлятся дни его вечно. А вы проходите, хозяйничайте тут без малейшего стеснения.

Толстый комендант явно поскромничал. Глазам Осокоря открылась уютная комната с варварски-широким ложем, крытым безворсовым сциллийским ковром. На элегантном столике в нише поблёскивали серебром и хрусталём кувшины и графины, содержащие спиртное на любой вкус. Сервировку завершало трёхъярусное блюдо с фруктами и тарелочки со всевозможными бутербродами и сладостями.

Ой, лукавил комендант Осэнского порта на счёт урывочных снов посреди целого моря работы, как есть лукавил. Не нужно служить в разведке, чтобы с одного взгляда угадать истинное предназначение секретной комнатки. Эдакое тайное любовное гнёздышко.

— Пока угоститесь, чем боги послали, — предложил Мироний, — а я побеспокоюсь об ужине. — Он попятился, вышел и демонстративной вежливостью закрыл за собой дверь.

Оставшись один, Осокорь с хрустом потянулся, пристроил свою куртку на вешалке и с удовольствием налил себе полный кубок вина. Вино оказалось дорогим и весьма хорошим. Да, неплохо живётся чиновникам в провинции, очень даже неплохо. Он сжевал что-то печёное с начинкой из орехов, облизал пальцы после медовой глазури и улёгся на кровать.

Ужин, доставленный все тем же красавцем-адъютантом, оказался не по-казарменному вкусным и сытным. Когда поднос и тарелки были убраны, с деликатным стуком опять возник Медузий, посетовал, что посланцы отсутствуют так долго. Он объяснил это ни чем иным, как плачевным состоянием дорог, на ремонт которых провинция уже многие годы не получала ни аса. Затем он поинтересовался, не имеется ли у гостя каких-нибудь особых пожеланий.

— Нет, благодарю вас, я собираюсь просто поспать, — отмахнулся Осокорь, — главное, разбудите меня сразу же, как только объявятся ваши люди.

Комендант закивал, попятился и покинул кабинет. Столичный порученец с самыми широкими полномочиями скинул поношенные дорожные сапоги и завалился спать.

***

Когда короткие сциллийские сумерки уступили место ночи, Этан Брэк сказал: — Пора выбираться отсюда. А для того, чтобы нас не стали искать не в меру любопытный владелец гостиницы, тебе, Торки, придётся разыграть небольшое представление.

Хозяин гостиницы вяло препирался с девками, которые привычно канючили плеснуть по стаканчику в счёт старой дружбы, когда на лестнице показался слуга недавнего постояльца. Такие редко останавливались в «Рыбаке». По манерам и одежде сразу видать — из благородных. Он вполне мог найти себе местечко и побогаче.

— Ну налей, — уныло тянула чернявая востроносая девица, — не будь жмотом, Асан. Я ж с первого клиента расплачусь, не видишь, болею. А могу отработать. — Она игриво дёрнула плечом, с которого сползло яркое, дешёвое платье.

— Иди, иди, — не поддался на уговоры хозяин, — ты мои принципы знаешь: я в долг не даю.

Подошедший парень остановился у стойки, и обвёл взглядом заведение, где уже начали собираться завсегдатаи. Он смешно наморщил конопатый нос, явно дожидаясь внимания.

— Ступай, — Асан многозначительно зыркнул на девицу из-под смоляных бровей, — не видишь, человек ждёт.

— Может этот человек меня и угостит? — девушка попыталась просунуть руку под локоть Торки. — А, красавчик, как насчёт стаканчика для дамы?

Конечно, в другое время фавн не упустил бы возможность поразвлечься, но сейчас над ним довлели строгие инструкции Брэка. Поэтому он не без сожаления отвел от себя грязноватую ручку и сказал задушевно:

— В другой раз, сестрёнка.

— Козёл, — заклеймила его девица. Она надулась и с гордым видом направилась прочь.

— Хозяин, — Торки с развязной фамильярность облокотился на стойку, — позволь полюбопытствовать твоё имя.

— Асан.

— Послушай, Асан, — фавн приглушил голос, шепча с интимной просительностью, — господин мой занемог, крепко его припекло. Лекарства дозарезу надо. Поможешь, а?

Асан продолжал невозмутимо тереть стакан, словно вознамерился протереть в нём дырку.

— Помоги!

— Коли хозяин твой хворает, ступай за лекарем, меня людей врачевать создатель как-то не сподобил.

— Понимаешь, Асанчик, тут какое дело: болезнь моего хозяина безо всяких там лекарей вылечить можно. Сечёшь?

Асан сразу понял, куда клонит рыжий парень, но природная осторожность, граничащая порой с трусоватостью, и разговоры о подсылаемых имперской стражей прознатчиках, заставили его ответить с несвойственной грубостью:

— Нечего тут и понимать! Не по адресу ты обратился, приятель. «Счастливый рыбак» — тебе не притон какой-нибудь. Гадости, которая твоему хозяину надобна, я отродясь в руках не держал.

Конечно, Асан лукавил, если попросту не сказать — врал. В потайном месте у него был припрятан отменный запасец «гадости» на любой вкус. Только продавал он её людям знакомым и, что называется, проверенным. А тут поди, разберись, кто этот богатенький, хорошо одетый патриций: может — засланный на его, Асана, голову, а может и в правду человека припекло так, что мочи нет. Не зря люди сказывают, что и среди важных персон немало тех, кто на зелье крепко подсел. Асан молча наблюдал за слугой. Тот поерошил волосы, залихватски выпил стакан вина и улыбнулся обезоруживающей белозубой улыбкой.

— А моего-то крепко скрутило, — как бы сам себе сказал Торки. — Пять дён пути — и ни трубки. Евойный папаня их благородие в Осэну на службу определили, потому как они сильно куролесить начали в своём родовом гнезде. Теперь вот нам по военной части лямку тянуть. А ему вона как муторно: мечется по номеру и криком кричит: «Где хошь, Дурында, сыщи мне снадобье, любых денег не пожалею!»

Асан прыснул, услышав смешное имя.

— Дурында, — с достоинством представился Торки, — уж, почитай, год при этом шалопуте в услужении состою.

Асан прищурился: чутье на подвох, выработанное годами, молчало. Парень вроде ничего себе, простецкий, на шпика уж никак не похож.

— А ты тоже вместе с господином снадобьем балуешься?

Торки смущённо потупился, переминаясь с ноги на ногу.

— Матушка мне строго настрого наказывала ни под каким видом не пробовать эту дрянь.

— Ну и?

— Человек слаб, — тяжкий вздох должен был соответствовать тяжести осознаваемого греха. — Да с таким супостатом, как мой господин, святой с пути добродетели свернёт. Вы не смотрите, что он с виду тихий и спокойный. Чуть что не по его — враз бешеным делается. Знаете, — Дурында перешёл на доверительный шёпот, — он однажды в буйстве чуть человека не порешил. Хорошо папашины деньги судебное дело замять помогли.

— Ладно, — кивнул Асан, понимая, что в столь плачевном состоянии будущий военный заплатит втрое, — выручу вас, бедолаг. Пошли.

Он кликнул жену, чтобы она подменила его за стойкой, и повёл Торки в подвал, где в тайнике хранил маковое зелье.

— Давай, сыпь, не жадничай, — приговаривал парень, когда Асан напёрстком отмерял порошок, мы не обидим. И трубочки давай, наши-то папаня через колено поломал.

Хозяин удовлетворённо пересчитал монеты, буквально чудом возникшие в мозолистой крестьянской руке.

— Спасибочки, Асанчик, век не забуду, — бормотал слуга, пряча за пазухой своё приобретение. — И ещё вот что: мы теперь денька на два отпадём. Ты не суетись, номер вперёд оплачен, к нам никого не пущай. Но ежели что из вещей пропадёт, пока мы в беспамятстве обретаться будем, не обессудь — побью сильно.

— Обижаешь, Дурында, — хозяин «Счастливого рыбака» дружески хлопнул его по плечу, — неужто я беспонятливый? Порядку не знаю? Отдыхайте себе спокойно, сколь боги на душу положат. А сомневаетесь, дверочку изнутри замкните. Но у меня чисто, я разбоем не грешу. Тут тебе Осэна, брат ты мой, а не заштатный придорожный трактирец.

Когда Торки вернулся в номер, Брэк уже заканчивал сборы. Все необходимое он упаковал в заплечные мешки, а сундуки оставил сиротливо стоять у стены.

— Куда теперь эту дрянь? — поинтересовался фавн, выгружая покупку. — Надо же, сколько денег задаром отвалили. Здесь что ли оставим?

— Нет. Через несколько дней хозяин сунется. Если обнаружит трубки и нетронутое снадобье, удивится или, хуже того, заподозрит неладное. А так подумает, что вышли куда-то обкуренные, да и сгинули. Вещички наши себе возьмёт и помалкивать станет. Жадность — замечательная попутчица скрытности.

— Но как мы теперь выйдем? — спросил Торки, допивая последний глоток пива. — Наш маленький спектакль не позволит выйти ни через общий зал, ни через чёрный ход. Чтобы им воспользоваться, все равно спускаться вниз надо. Это я точно узнал.

— Никто не собирался пользоваться черным ходом.

Брэк отворил ставню из деревянных пластин, затенявших окно от солнца.

— Тут дикий виноград всю стену оплёл. По нему и спустимся.

Фавн высунул голову, глянул в непроглядную чёрную пустоту, из которой раздавались задушевные вопли невидимых котов, и сказал:

— Ни за что! Знаете ведь прекрасно, что лазить по стене наподобие мухи не умею, к тому же высоты боюсь. Навернусь, как пить дать, навернусь. Ногу сломаю или шею. Нет, лучше я в кого-нибудь перекинусь и выйду, как все нормальные люди. А вы лезьте, рискуйте здоровьем, коли охота пришла.

— Это сорвёт весь наш план. Какого черта тогда надо было добывать опиум и трубки? Мы и так могли выйти. Суть в том, чтобы нас на сутки, а то и на двое, оставили в покое.

— Я же не Дурындой выходить собираюсь, — широко улыбнулся фавн, — а морячком или тем сопливым идиотом, который наши вещички наверх волок.

— Представляю себе, как удивится хозяин гостиницы, когда увидит, что по лестнице спускается человек, который по ней никогда не поднимался, — заметил Брэк, — но переполох, вызванный появлением второго сопливого идиота, не идёт ни в какое сравнение с этим удивлением. Меньшее, что грозит нам в таком случае, это обвинение в злонамеренном колдовстве.

Фавн насупился.

— Так что лезь в окно следом за мной. Благо, что мы оба видим в темноте.

Когда спуск, сопровождавшийся приглушенными ругательствами Торки, был благополучно завершён, в переулок скользнули две тени и мгновенно растворились в ночи, лишь кое-где разгоняемой скупым светом масляных фонарей.