Глава XV

— Еще малость сальца кабаньего прирежь, — попросил Ратибор, протягивая к корзинке руку за новым хлебным ломтем. — Ага, благодарствуй, женушко… А давеча на полуденном конце Хорева Урочища какие-то подорожние люди на привал остановились, два шатра ставят. Присмотреться надобно, разобраться, так что сегодня вернусь…

Он не договорил, потому что Видана вдруг вскрикнула, затрясла ладошкой. Наполовину очищенная луковица, попрыгав по полу, закатилась ему под ноги.

— Порезалась, что ли? — с сердитым испугом спросила Звана, торопливо отставляя исходящий грибным паром большой медный горшок. — Ну-ка покажи, что там у тебя!

Наспех и как-то странно оглядев растопыренные пальцы, Видана прижала руку к груди:

— Нет, это не у меня. У Ягдара.

Ратибор наклонился, поднял луковицу. Тщательно обирая от соринок, спросил:

— То есть, князь Ягдар сейчас руку повредил?

— Да… Кажется… Плохо ему. Больно.

Звана непонимающе посмотрела на мужа. Никак не отвечая на ее взгляд, он прищурился и уточнил:

— Больно было тебе самой, но ты поняла, что это боль князя — так?

— Да… Батюшка, матушка, мне в обитель сбегать надобно. Можно ли? — поспешила поправиться Видана.

— Можно. Если надобно.

Ратибор со значением вложил луковицу в ладонь жены, которая явно намеревалась что-то сказать, но передумала.

— Отобедаем — да вместе и отправимся. Я как раз к отцу Варнаве заглянуть собирался.

Звана удивленно взмахнула руками и вновь открыла рот.

— Собирался… — повторил Ратибор чуть помедленнее и потише. У него это получилось так, будто он повысил голос.

Звана опять благоразумно решила промолчать.

***

Не переставая причитать о «бедной белой рученьке», брат Лука упорхнул на поиски отца Никиты. Незадолго до того успел исчезнуть брат Иов. Кирилл устроился у открытого окошка, с хмурой рассеянностью наблюдая за редкими прохожими. Раздражение и злость на себя начали постепенно остывать в знакомой прохладе больничной келии. Он перевел взгляд на полочку с книгами, вспомнил: «Рачительный Огородник. Как надлежит сушить…» и тихонько рассмеялся. Внутри разом посветлело.

— Да это, никак, сам князюшка наш! — произнес удивленно чей-то голос со двора. — А я всё гляжу: то ли он, то ли не он в окошке… Ну значится, здравствовать тебе многая лета, княже!

Кирилл обернулся к говорившему, кивнул:

— И тебе, человече добрый.

— Мы тут по дороге домой надумали в обитель завернуть, а братия сказывают, что ты, князюшко, такоже на днях в Гуров намерился! — шумно и радостно продолжал румяный толстяк в просторных портах и распахнутой свите. — Вот милость-то какая к нам грядет! Ты уж прости, что дождаться тебя не смогу — наши-то все уж в путь собираются, — а не то бы вместе и отправились.

Руки его широко раскинулись, выражая великое изумление:

— Да ты всё не узнаёшь меня, что ли? Афанасий я, Афанасий! Двор мой от княжьего через старое торжище седьмым будет. Ну? Вспомнил?

Напористое, но дружелюбное простодушие немного смутило Кирилла:

— Уж ты прости, Афанасий…

— Не помнишь… А я вот помню хорошо, как ты с братцем своим, когда совсем мальцами еще были, любили в сад ко мне за яблоками… Ох, не обессудь, княже: сам себя заговорил и чуть было не забыл на радостях-то. Ты вот какую милость окажи: отпиши-ка весточку невеликую либо ко старосте ближайшего к вам посада, либо ко ключнику вашему, которого все дядюшкой Титом кличут — я уж передам, — что да как приготовить до прибытия твоего. Загодя-то оно вон как ладно будет, а мы уж все расстараемся на славу…

— Опять прости: видишь? — Кирилл поднял с колен и опять стесненно убрал руку в лопуховой обмотке. — Давеча пальцы сильно повредил, на мечах упражняясь. Лекаря вот дожидаюсь. Ты на словах передай, что нужным сочтешь.

Шумный и жизнерадостный Афанасий внезапно сильно опечалился. Кириллу мельком показалось, что даже растерялся.

— Ох… Да как же это… Что: ижно и строчки одной-единой не сможешь?

— Ну, левою рукою смогу, пожалуй. Оно, правда, дольше выйдет да корявее.

— Левою… Да нет, так не подойдет. Никак не подойдет…

Остатки веселости и добродушия исчезли с румяного лица, заменились беспокойным отчуждением:

— Ладно. Что уж тут поделаешь. Тогда… Тогда это… прощевай, княже, — пора мне.

Скованно поклонившись, Афанасий заспешил прочь.

— Немедля за ним, — прозвучал из-за полуприкрытой двери негромкий голос брата Иова. — Тенью!

Тут же прошуршали, удаляясь, торопливые шаги.

— Ты что — так там и стоял все это время? — поразился Кирилл.

— Да. Теперь можно, отец Никита, — входи.

Лекарь с ловкой осторожностью освободил пальцы от зеленых увядших лохмотьев, сокрушенно покачал головой и зазвенел стеклом в принесенном с собою ларчике.

Кирилл покривился. Отец Никита приостановил пеленание кисти:

— Беспокоит, княже?

— Нет. Мазь воняет.

Инок с одобрением кивнул:

— Воин должен любую рану царапиной именовать.

— Ага. Даже если с поля брани голову под мышкой несет.

— Добрый воин — да.

— Знаешь, брат Иов: вот хоть убей, но никак не могу вспомнить этого Афанасия.

— И не старайся — не сможешь. Лучше попробуй догадаться, что ему от тебя нужно было.

— Чего тут догадываться — грамотка с моей рукою. Да только зачем?

— Узнаю — тут же извещу.

— А как ты-то сразу понял?

— Сразу? Я не Белый Ворон, не Яр и не отец Власий. Подошел к двери — разговор услышал. Решил не мешать. Вот и всё.

— Стыдно признаться, но ведь я написал бы, ничуть не усомнившись. Если бы ничего… э-э-э… всего этого не случилось.

— На то и рассчитывали.

— Получается, не повезло бедному Афанасию?

— Думаю, не только ему одному. Готово, отец Никита? Тогда мы пойдем.

Снаружи маялся в ожидании угрюмый Залата. Увидев выходящего Кирилла, он прямо-таки вскинулся:

— Ну как? Пальцы-то как, княже?

— Что с тобою, мастер-наставник? — удивился Кирилл. — Ерунда-ерундою, а на тебе просто лица нет.

— Да вот не ерунда… — десятник тяжело вздохнул. — Нешто не приметил я, как отцы на меня тогда глядели. А теперь еще и это… Что ни делаю — всё наперекосяк выходит, княже. Эх, зря выжил я в той сече.

— Зря или нет — не тебе судить, — отозвался брат Иов. — Твое дело, воин, стоять там, где назначено. И голову лишним не отягощать.

Залата прочистил горло, но в ответ только угукнул и опять вздохнул. Кирилл толкнул его локтем; приложив ладонь ко рту, сказал громким фальшивым шепотом:

— Ты, мастер-наставник, за горестями своими не забудь и брата Иова пожалеть заодно.

— За что? — не понял десятник.

— За то… — он грозно свел брови и довольно похоже рявкнул раскатистым баритоном отца Варнавы: «А ты куда смотрел, брат Иов?» Да посохом его, сердешного, посохом.

— Правда, что ль? — растерянно спросил Залата. — Воители-Хранители…

— Чистая правда, — невозмутимо подтвердил инок. — Посохом меня, посохом. Сердешного.

— Я как-то и не подумал о том. Вот беда-то… Так что ж теперь делать?

— Можно попробовать посох выкрасть, — предложил Кирилл. — А еще можно…

Внизу из-за поворота показались Видана с Ратибором. Не договорив, он спрятал поврежденную руку за спину, обрадованно устремился им навстречу.

— Далеко не отходи, княже, — окликнул его Иов. — Нам к отцу Варнаве поторопиться следует.

Кирилл закивал, не оборачиваясь и ускоряя шаг.

— Ягдар! — Видана строптиво дернула головой в ответ на какие-то отцовские слова, вырвалась вперед.

— Видана!

— А я все знаю, Ягдар, я почуяла! Не прячь от меня ничего. Ну-ка показывай!

Кирилл неохотно вытащил из-за спины и повертел перед собою обернутой в полотняные ленты кистью.

— Что там у тебя?

— Пальцы. С пяток точно будет… — он оглянулся по сторонам, понизил голос:

— Только о том — никому. Обещаешь?

Видана всхлипнула, сердито замахнулась маленьким кулачком:

— Я испугалась за тебя, дурака, а ты тут скоморошничаешь — вот как стукну сейчас прямо по голове твоей глупой!

— Здравия и долголетия, Ратиборе! — поклонился Кирилл поверх ее макушки. — А она обзывается да вдобавок поколотить грозится.

— Мира и блага, княже. То теперь такоже твои заботы будут, привыкай помаленьку.

Из-за высоких кустов голубой жимолости с топотом вылетел мальчишка-послушник. Шумно ухватил воздуху, выпалил в одно слово:

— Отецварнаваблагословилвасвсехкнемупожаловать!

— Всех нас? — непонимающе переспросил Залата. — А как же он проведал обо всех-то?

— Это, пожалуй, отец Власий проведал, — сказал Кирилл. — Он умеет, он у нас такой. Давайте-ка двигаться поживее.

— Я знаю, что сейчас тебе уже не так больно, — быстрым шепотом проговорила Видана, стараясь приладиться к его шагу. — Пальцы вправду целы?

— Вправду. А откуда ты знаешь, каково мне сейчас?

— Да вот знаю. Ягдар, ну-ка пообещай, что отныне станешь беречь себя!

— Ну и как ты это мыслишь? — спросил Кирилл серьезно. — Или хочешь, чтобы я соврал?

— Попробуй только! Тогда сама этим займусь. И не ухмыляйся, всерьез говорю.

Ратибор подтвердил через плечо:

— Ты, княже, впредь не сомневайся — если она что пообещала, то так и будет.

***

— …Брат Савва этого Афанасия «повел» на отдалении, а кто от врат к нему присоединился — еще не извещали.

Коротко поклонившись, брат Иов умолк. Отец Варнава взглянул на отца Власия — архимандрит сердито дернул бородою:

— Ведаешь ведь — чем меньше знаю человека, тем хуже вижу. От незнакомцев же только опасность могу почуять, да и то не всякий раз. И на том поблагодари.

— Я и благодарю. Брат Иов, первые же вести объявятся — немедленно ко мне. Даже среди ночи. Теперь к этому поединку вернемся. Рана князя случайной была или все же преднамеренной?

— Случайной, отец игумен. Ручаюсь.

— Добро… Ратиборе, ты что добавишь?

— Те люди, которые разбили лагерь на полуденном краю Хорева Урочища, — два шатра, восемь человек — никаких подозрительных действий по-прежнему не предпринимают. Описание Афанасия братом Иовом ни к кому из них не подходит. И пока непонятно, это обычные подорожные люди или нет. Мы наблюдаем. О новом даре Виданы завтра же извещу Ворона, как только он возвратится. Я еще понадоблюсь сегодня, отче Варнаво?

— Разве что у себя в дубраве. Спасибо тебе, Ратиборе. С Богом, брат Иов…

Оставшись наедине с отцом Власием, настоятель высвободился из кресла и зашагал по келии:

— Что ни день — то новое. Ворон вернется — вот удивится-то!

— Ворон для нас с тобою удивление изображает, батюшка игумен, — отозвался маленький архимандрит. — Да сядь ты наконец, Бога ради, — у меня уже шея от твоих хождений скрипит да голова кругом идет.

— А ты не гляди.

— А я не могу — давно привычку такую выработал: во все глаза глядеть. Весьма полезную привычку, заметь.

— У меня самого который день голова кругом идет. Еще и князю в Гуров съездить вздумалось.

— Ты и помыслить не мог, что вздумается — так, что ли? Теперь мети пред ним дорожку веничком да коврами устилай. Хе-хе…

— Где на все эти заботы мне людей сыскать?

— Сыщешь — куда ты денешься. Планида у тебя такая. В Гурове-то как дела обстоят?

— Да там всё в порядке… — с каким-то недовольством ответил отец Варнава.

— Брат Иов пусть начеку пребывает неусыпно.

— Он по-иному и не умеет. Как мыслишь: зачем кому-то мог понадобиться образец письма князя?

— Давай погадаем, хорошее дело. А на чем гадать будем: на воске, костях или по Псалтири? И кто первым начнет — ты или я?

— Ладно, ладно. Разошелся…

— О! Гости к тебе грядут, — проговорил отец Власий, уставясь в потолок. — У врат послушники Андрей и Нифонт чьих-то коней принимают — вижу плохо. Ратников каких-то, что ли… А с ними княжич молодой, лицо знакомое. Седло покинул, приседает да прыгает — либо отсидел что-то, либо в пляс пуститься наладился. Ишь ты, ишь ты!

Отец Варнава досадливо дернул головой:

— Погоди резвиться, отец архимандрит. Похоже, то князь Стерх княжича Держана прислал — что же всё, Господи помилуй, не ко времени-то так. Ведь договаривались… Постой, постой! А ты, коль живописуешь столь подробно, стало быть, видел его прежде?

— Ну… Были мы с мастером Георгием прошлым летом в Белой Кринице. До него слухи дошли об отроке с золотыми руками — заинтересовался. Я такоже решил поглядеть: а вдруг и по нашей части дары сыщутся?

— Сыскались?

— Нет.

Отец Варнава остановился напротив кресла отца Власия, хлопнул себя по лбу:

— Вспомнил! Рассказывал князь Стерх о приезде некоего иногороднего мастера со внимательным архимандритом при нем. Так то, оказывается, были вы, соратнички мои дорогие!

И он стремительно положил глубокий поясной поклон:

— Спаси тебя Господи, что хоть сейчас надумал известить меня об этом!

Отец Власий заерзал, замахал руками и неожиданно зашелся в долгом приступе кашля.

***

На выходе Видана потеребила Кирилла за рукав, спросила озабоченно:

— Ну что? Досталось от отца Варнавы или как?

— Ага, огрёб маленько. А после меня он с тобою о чем говорил?

— Да сам-то он больше слушал. Это отец Власий расспрашивал: как я боль почувствовала, да как поняла, что твоя она. Да глазами всё то так, то эдак в меня, будто…

— Княже-е-е! — перебил ее радостный вопль со стороны.

Наперерез по дорожке, раскинув руки, бежал княжич Держан. За ним вразвалку поспешал огромный Василий, сотник князя Стерха.

— Держа-а-ан! — заорал Кирилл, срываясь ему навстречу и ответно раскидывая руки. — Ух ты! До чего же я рад снова видеть тебя!

— А я-то!

Они порывисто приобнялись и захлопали друг дружку по спине. Каждый последующий хлопок был и звучнее, и сильнее предыдущего.

— Отчего вдруг ты здесь — уже на обучение прибыл? Вроде как рановато еще.

— Отец так решил. Мне не пояснял ничего, а отцу Варнаве письмо передать велел… — Держан постучал указательным пальцем по правой стороне груди и добавил, спохватившись:

— Помнишь, я отдариться обещал? Привез с собою, привез! Потом покажу.

Он оглянулся на брата Иова с Ратибором, почтительно поклонился им. Понизив голос, предложил:

— Давай-ка отойдем в сторонку. Я ничему не помешал, а?

— Нет.

— С рукою-то что случилось?

Кирилл поморщился и отмахнулся, поленившись в который раз рассказывать одно и то же.

— Какой огнебой для тебя сладил — залюбуешься! — сообщил с восторгом Держан. — Другого такого пока на свете нет!

Кирилл наладился было ответить что-то вроде: «Эка невидаль — огнебой!», но рассмотрев нечто в радостном блеске глаз друга, передумал.

— У отца Варнавы только побываем, вещи разберем — и сразу к тебе. О! Ты глянь, княже, как эта дубравка конопатая на меня косится — по нраву, что ли, я ей пришелся? Забавная девка, но ладненькая: всё при ней… Ты чего?

— Да ничего.

Под кожей лица вдруг засуетились, забегали колкие мурашки, а руки стали тяжелы и неуклюжи. Кирилл постарался, чтобы голос звучал ровно:

— Ты просто слегка узду на язык накинь — так, на всякий случай.

Держан отстранился, бросил еще один короткий взгляд на Видану, зато внимательно пригляделся к его лицу.

— Ага… — негромко произнес он как бы про себя. — Кажись, понимаю. Повину прими, княже: как ведать-то мог? Мы по-прежнему — друзья-товарищи?

— По-прежнему.

Кирилл сжал пальцы, прикидывая, куда бы ткнуть — в плечо или под ребра. Решил, что под ребра будет лучше. Кулак его натолкнулся на ладонь Держана, а взгляд — на ухмылку.

— Ягдар! — напомнила о себе Видана. — Так ты идешь или остаешься?

Вопрос был задан каким-то по-особому кротким голосом. Кирилл мельком удивился: Видана не говорила так никогда.

— Да! Пора нам, княже, — спохватился Держан. — Вечером свидимся. Дядька Василий!

***

Едва Кирилл поднялся наверх и зашагал по галерее, как дверь напротив его с Иовом келии приоткрылась, а из-за нее высунулся Держан.

— Чего поздно-то так? — спросил он сердито. — Я уж просто все гляделки проглядел! На каждый шорох выскакиваю да опять сажусь, выскакиваю да сажусь.

— Уж не серчай Христа ради, милостивец ты наш! — запричитал Кирилл, горестно разводя руками и низко кланяясь. — Что наскакался — то не беда, а польза выходит: ножки у тебя крепче станут. А на дела свои, отец родной, как не испрашивал я дозволения твоего, так и впредь не буду, ага.

— Да я просто ждал тебя, а ты чего-то юродствовать принялся. Еще и неискусно-то как — бэ-э-э! — Держан скорчил брезгливую гримасу. — Разучился что ль, пока мы не виделись?

— Если дождался, то радоваться должен, а ты гневаться изволишь.

— Да хватит уже, прекращай. Вот черт...

В дальнем углу, демонстрируя прекрасный слух, со значением прокашлялся галерейный послушник. Держан пристыженно втянул голову в плечи. Дернул Кирилла за рукав, увлекая за собой.

— А Светава тебе поклон передавала — во какой низкий! — сказал он без перехода, притворяя дверь и касаясь кончиками пальцев пола у княжьих ног. В голосе его Кириллу почудился то ли вызов, то ли упрек.

— И ей — от меня, — ответил он дружелюбно, в точности воспроизводя княжичев поклон.

Держан прищурился, как бы ожидая чего-то еще. Не дождавшись, хмыкнул и пророкотал (очень похоже) голосом князя Стерха:

— Вот и ладно.

— Ага, — всё с тем же дружелюбием согласился Кирилл, осматриваясь. — Ты тут один, как я вижу, а дядька твой где?

Княжич плюхнулся на кровать; перегнувшись за изголовье, с усилием вытащил оттуда дорожную суму в серебряных бляшках оберегов и принялся рыться в ней:

— Пожелал при десятке своем быть. То есть, десяток-то не его, ежели дотошно, а десятника Егозы… Да где же ты… Куда их определили — не ведаю еще, здесь сидел безотлучно, тебя дожидался… А! Ну голова моя! — он затолкал суму обратно и добыл оттуда же другую. — Вот ты где.

Держан с торжеством извлек продолговатый полотняный сверток и, подмигнув, принялся медленно, растягивая наслаждение, разматывать его.

— Ровно младенца распеленываешь, — проворчал Кирилл, наливаясь нетерпением. — Ух ты! Вот это да!

Последний взмах полотна открыл тусклый блеск стали и вощеного дерева. Лихо отбросив в сторону ткань, княжич на кончиках пальцев протянул другу непривычно короткую ручницу с кривой рукоятью — хищную, смертоносную, красивую… Кирилл немедленно ухватил ее — вертя, любуясь да примеряясь к ней на разные лады:

— Уж уважил — так уважил! Хороша...

Держан крякнул удовлетворенно и на манер князя Стерха согнутым пальцем оправил едва зарождающиеся усы.

— Не снаряжена?

— Нет, конечно.

Не выпуская ручницы, Кирилл сгреб его в охапку:

— Спасибо, друже.

— Владей, чего уж там.

— Гляжу, вроде не фитильная, кремневая. Тогда колесцо где? А завод?

— А нетути. Кремешок вот сюда бьет и, высекая искру, заодно эту крышечку приотворяет. Ты глянь, как полочка устроена: пороху нипочем не высыпаться, как ни размахивай.

— Хитрó, хитро! А рукоять-то до чего ухватиста — прямо сама собою в ладонь укладывается.

— Ага. А мастер Веденя все спорил со мною, что, мол, неловка будет, пока в свою руку не взял.

— Слушай, княжиче, так ведь ее и под одеждами легко схоронить можно, и даже в рукаве.

Держан усмехнулся:

— Сколь умом-то своим ты быстр, князюшко наш, — так именно в том и была задумка моя.

— И задумка, и исполнение — всё на диво. Честь тебе, мастер Держан!

— Да ладно… — княжич смутился польщенно, подхватил с кровати кусок полотна и стал со тщанием, уголок к уголку, складывать его:

— Теперь опробовать бы. Тебе, княже. Мы-то с мастером Веденею уже испытали, вестимо. Знатный огнебой получился — на двух десятков шагов…

Кирилл спохватился, перебил его:

— Эй, друже мой дорогой! В обители любое оружие может пребывать лишь в закромах у отца ризничего да к тому же только под замком. Если бы отец Варнава застал нас сейчас, — он прищелкнул языком и покачал головой:

— Вот бы мы опробовали — ух-х-х!

— Так это… Значит, с бережением следует, — ответил Держан, набычившись. — У меня и зелья огненного с собою малость имеется, и пуль с десяток найдется. Завтра раненько выйдем с тобою из обители — вроде погулять на просторе, — а там в лесок да подалее… Что скажешь?

Кирилл поколебался, махнул рукой:

— Ладно. Утро вечера мудренее — там видно будет.

Вздохнув, с нескрываемым сожалением отложил ручницу в сторону.

— Так ведь она теперь твоя, княже! — удивился Держан. Подумал и протянул понимающе:

— А, ну да. А ты за пазуху ее, чтобы галерейный не углядел.

— Друже мой смышленый, — сказал Кирилл очень терпеливо, — ты в келии один, а я — с братом Иовом. С братом! Иовом!

— А, ну да… — повторил Держан. На этот раз сочувственно.

***

— Остановись, отец казначей, — попросил отец Варнава. — Не то сейчас ты договоришься до того, что погорельцы эти на беде своей нажиться замыслили.

Он дал знак подождать подошедшему брату Иову и проговорил сухо:

— Последует ли княжья либо общинная помощь — мне до того дела нет. Каково общее число пострадавших?

— Семь дворов дотла выгорело да сколько-то огонь в той или иной мере задел.

— Что значит «сколько-то»?

— То самих вестников слова, отче, — они не считали со тщанием, сразу к нам…

— Понятно. Добрую избу срубить — в десяток серебряных встанет, верно ли помню?

— И осьми за глаза будет, отец настоятель.

— Значит, десять — в самый раз. Да еще по два положим на каждую душу в семье! — отец Варнава едва заметно возвысил голос на последних словах, отчего отец казначей передумал возражать, захлопнул рот и быстро сложил ладони для принятия благословения. — Да гляди, не просчитайся, радея о казне монастырской. Помоги, Господи… Брат Иов!

Инок дождался, чтобы печальные вздохи отца казначея окончательно смолкли за поворотом галереи, доложил:

— На постоялом дворе у Шульги этот Афанасий встретился с неким безбородым человеком высокого роста и крепкого телосложения. Сидели за столом в углу, беседовали тихо. Братия ближе подобраться не могли, слов не разобрали. Затем собеседник Афанасия подозвал самого Шульгу и уже громко стал расспрашивать о дороге на Свенегу. Брату Арефе услышался в голосе его то ли тарконский, то ли новоримский выговор. Затем оба начали устраиваться на отдых — в разных светлицах. Брат Арефа остался, брат Савва в обитель воротился доложить. Сейчас назад собирается. Ждет.

— Так… С ним вместе еще двоих отряди. Деньги, одежды переменные — ну, сам знаешь. Всё, с Богом.

***

Под нетерпеливой рукою задергалась закрытая дверь, за нею прозвучало сердитое Кириллово:

— Эй, затворниче! Как это там: «Молитвами святых отец наших…» Просыпайся, отворяй!

Держан откинул засов, тут же получив от входа приветственный княжий тычок в грудь:

— Ты чего это запираешься? Кроме самого настоятеля никому в обители не позволяется. Да и он этим правом почти не пользуется.

— А почто на запор не затворяться, раз уж он есть?

— А пото! По-твоему, например, брат Иов непременно должен всякую встречную рожу набок своротить, раз уж он — мастер неозброя? Так, что ли?

— Вестимо, нет. Это только князь должен на друга своего орать вместо вежества утреннего.

Кирилл сбавил в голосе:

— Да ты и сам на меня орешь.

— Как ты запел — так я и подхватил. Ну что: мы идем или нет?

— Идем, конечно. Давай собираться пошустрее, пока брат Иов не объявился.

— Я-то уже… — Держан со значением похлопал себя по левому боку. Кирилл придирчиво пригляделся: под кафтаном выпирало почти незаметно. Княжич подмигнул ему, толкнул дверь и затараторил увлеченно, показывая что-то на пальцах:

— Вот я мастеру Байко и говорю: не выдержит такой свод не то что гнета на него, а даже и веса собственного. Рухнет да всех под собою и похоронит. А он мне говорит: да ну? Так-таки рухнет? Ты, братец, возьми яйцо куриное, меж ладонями по высоте поровнее приладь да начинай сдавливать помаленьку. Сам ощутишь, какая сила будет потребна, чтобы раздавить его.

Кирилл внимал с преувеличенным интересом, изредка громко поддакивая и кивая согласно. Галерейный из своего угла проводил их безразличным взглядом. Не уступая друг дружке, они одновременно протиснулись в дверь и скатились по лестнице.

— Эй, ну-ка осади малость! — раздраженно зашипел Держан в Кириллову спину, прижимая левый локоть к телу. — Не ровён час, вывалится.

— А ты не трясись так уж. Не то, не ровён час, из тебя от страха еще что-нибудь вывалится.

За воротами они облегченно перевели дух. Ухмыльнувшись, переглянулись:

— Ну что: вперед, княже?

— Угадал. Именно туда, княжиче.

На луговых травах медленно просыхала утренняя роса. Со стороны надвигающегося ельника все сильнее тянуло хвоей и грибной прелью.

— Вон на ту облезлую елку правь — раньше из виду пропадем, — посоветовал Кирилл. — Да не оглядывайся без конца, мы же вроде как просто гуляем. Свежим воздухом дышим, природными красотами любуемся.

— Гуляют по тропинкам, а ты меня в самые заросли травяные тащишь. Этак всю одёжу выходную изгадишь с тобою.

— Ага. Пропалин на твою выходную одёжу тоже я понаставил.

Зачем-то пригибаясь, они нырнули в лес.

— А теперь куда, княже?

— Куда-куда — не все ли едино? Лишь бы в чащу да поглубже. Сам знаешь, как далеко пальбу слыхать-то…

Еловый молодняк вскоре сменился старыми елями, а те в свою очередь постепенно уступили место соснам. Колючие ветви перестали надоедливо лезть в глаза, вознеслись на недосягаемую высоту и лес будто бы раздвинулся. После очередного спуска и подъема Кириллу вдалеке между стволами приметилось нечто светлое и массивное — то ли скалы, то ли руины.

— Гляди, княжиче, что это там впереди?

— Ну, вроде как поляна большая намечается. Либо просека. Ты о чем говоришь, княже?

— Да об этом же, об этом! — сердито сказал Кирилл, тыкая пальцем. — Ослеп, что ли?

Самую малость не достигая крон корабельных сосен, собравшихся в кружок, посреди ровной обширной поляны возвышался толстенный столб голубого гранита, похожий на исполинскую свечу. Его окружали около дюжины идеально круглых и плоских собратий такого же диаметра, но вылезших из-под земли всего лишь на несколько вершков.

— Ух ты… Прямо тебе государь-камень… — прошептал Держан, подходя ближе и запрокидывая голову. — И как же это я его не разглядел за деревьями? Честное слово, только просветы пустые и видел, пока ты пальцем не ткнул. Вот дивно-то… Как думаешь, что это за место такое?

— Думаю, именно то, что нам с тобою подходит в самый раз.

— И то верно.

Держан обмахнул ладонью краешек одного из камней, уселся на него. Откинув полу кафтана, отвязал от пояса плоскую кожаную фляжку и мешочек, аккуратно расположил рядышком. Из-за пазухи осторожно извлек ручницу, неспешно принялся заряжать ее.

— Экий ты плавный временами бываешь, княжиче! — с недовольством сказал Кирилл, глядя на тоненькую темную струйку пороха, медленно стекающую в ствол. — Будто два человека разных в тебе сидят.

— Ну так помоги пока, чтобы времени не терять, — проговорил Держан, не поднимая глаз. — Какой-нибудь пруток подыщи — поровнее да покрепче.

Кирилл пошарил в траве, предложил:

— Этот сгодится?

Княжич тщательно заткнул фляжку. Повертел в руке обломок ветки, равнодушно бросил им в князя и протянул ручницу дулом кверху:

— Вот так и держи, не наклоняй. Помощник из тебя…

Поднявшись, направился в сторону молодой поросли в основании государь-камня, отломил один из побегов.

— А ручницы-то всегда толкачом снаряжаются, — сказал Кирилл, наблюдая за тем, как торец прутка трется о шершавую гранитную поверхность.

— Да я просто забыл о нем — догадываешься, что промахи даже у меня могут быть? — Держан крякнул и досадливо дернул головой. — Насечкой серебряной чересчур увлекся: хотел, чтобы покрасивше вышло. Для тебя ведь… Вспомнил только, как пришла пора в дорогу собираться, поздно уже было. Позже доделаю, не обидишься?

Он скатал кусочек мягкой замши, старательно затолкал в ствол. Добыл из мешочка тусклый серый шарик пули, зачем-то подышал на него, потер о рукав и препроводил следом. Отведя кресало, насыпал на полку пороху; потыкал пальцем там и тут, что-то проверяя напоследок. Убедившись в надлежащем порядке, протянул огнебой Кириллу:

— Ну, с Богом, пожалуй.

Кривая рукоять уютно легла в ладонь.

— Эх, хорошо! Только с левой руки целиться как-то несподручно, княжиче.

— Для первого раза и так сойдет, княже. Давай уже, не выкомаривайся.

Кирилл навел ручницу на ствол ближайшей сосны, по привычке прикрыл левый глаз. Рыкнул раздраженно, прижмурил правый. Сжал рукоять покрепче и потянул за скобу.

Грохот выстрела запрыгал, заметался окрест. К сосне рванулась, выворачиваясь наизнанку, длинная упругая струя сизого дыма. Держан кинулся вслед за нею и стал нетерпеливо оглядывать толстый, почти в два обхвата, ствол.

— Попал-таки! Попал! — закричал он, ковыряя кору чуть повыше своей макушки. — Ух и зоркий же глаз у тебя, княже!

— А то! — покровительственно отозвался Кирилл. — Веришь, я отродясь с десяти шагов по лесу не промахивался.

— И стрелку честь, и мастеру величание! — густым басом прибавил кто-то со стороны.

Они оглянулись на голос — у подножия государь-камня стояли сотник Василий и брат Иов.

— Ой-ой… — сказал тихонько Держан.

У Кирилла внизу живота что-то всхлипнуло и рывком опустилось еще ниже.

Сотник вразвалку приблизился к нему, протянул руку. Кирилл послушно вложил в нее огнебой. Иов тем временем выломал там же, где давеча княжич, два длинных прута и начал очищать их от мелких веточек и листьев.

— Знатная ручница! — восхищенно прогудел Василий, оглядывая ее. — А каков бой?

— При пальбе в руке прыгает сильно, дуло кверху задирает. Приноровиться надо.

— Дома с мастером Веденею испытывали — на двух десятках шагов райтерскую кирасу пробивает, — осторожно вставил Держан.

Сотник вскинул косматые брови и удивленно поцокал языком.

— Знатная, что и сказать, — повторил он с завистью, засовывая ее за пояс. — Мне б такую. А теперь ложитесь — и ты, княжиче, и ты, княже.

— Как это — ложитесь? — спросил Держан упавшим голосом.

— На вон тот камушек, — пояснил подошедший брат Иов, указывая на ближайший из полуторасаженных кругляшей. — На живот. Ты, княжиче, — с той стороны, а ты, княже, — с этой.

Он передал один прут Василию, а другим резко взмахнул в воздухе и кивнул одобрительно.

Кирилл вздохнул.

— Портки скидывать? — с запоздалой догадливостью опять спросил Держан.

— А как же! — радостно ответил сотник и тоже взмахнул прутом.

***

Маленькая Ивица строптиво топнула ножкой, запыхтела с обидой:

— Я только что совою была и опять мне выходит! А я не хочу совою быть, я мышкою хочу. Ты, Видана, всегда считаешь лукаво.

— Так ведь в прошлый раз Ярена считала.

— И Ярена тоже лукава.

— Это я-то лукава? Я матушкины просьбы уважила, с подружками не пошла ради тебя, сестрица, а ты…

— А я вот сейчас матушке всё-всё расскажу — пусть она сама рассудит. Матушка-а-а! — заголосила Ивица. — А сестрицы меня обижа…

Видана тоже топнула в сердцах:

— Ладно, будь по-твоему — я сова! Утешилась? У, ябеда-корябеда…

Она сердито плюхнулась на бревно. Закрыв глаза ладошками, завела с напевной протяжностью:

— Белым днем слепым-слепа совушка-сова… Ой!

Видана вскочила на ноги и в растерянности потерла себя пониже спины, продолжая приговаривать:

— Ой! Ой-ой!

Сестры, которые, подхватив подолы, уже наладились бежать и прятаться среди облепиховых кустов, остановились.

— Что это с тобою? — удивленно спросила Ярена.

— А матушка-то ведь строго-настрого воспрещала прилюдно в заднице чесаться, — ехидно засмеялась Ивица и опять заголосила: — Матушка-а-а! А Видана в задни…

— Да нишкни ты наконец! Ну просто какое-то наказание Перуново, а не дитя. Укололась что ли, сестрица?

Видана снова дернулась, болезненно поморщилась, но вовремя сдержала руку:

— Укололась, укололась. Наверное, на сучок острый села. Ничего, сейчас пройдет.

Она очень постаралась над равнодушием в голосе.

Ярена молча прищурилась на нее и с большим сомнением покачала головой.

***

Белый Ворон выпрямился, взглянул поверх сидящего перед ним человека.

— Да всё, пожалуй, — ответил отец Варнава на его немой вопрос. — Димитрие, отче Власие, а вы как мыслите?

Димитрий согласно кивнул, маленький архимандрит дернул плечом.

Сидящий продолжал смотреть прямо перед собою невидящими глазами. Ворон легко коснулся его лба:

— Возвращайся!

Взор человека изменился. Он исподлобья зыркнул на Белого Ворона, покосился через плечо на Димитрия и молчаливых отцов. Буркнул настороженно:

— Ну спрашивайте…

— А не надобно, — откликнулся отец Власий.

— Как так?

— Да вот так. Мы на тебя поглядели: человек ты ничтожный — не в обиду будь сказано, — о чем-то важном вряд ли можешь ведать. Мечник?

— Нет. Я больше это… ножами работаю.

— Вот видишь. А мы тут почти все старенькие, не интересно нам о ножах слушать. Да и по сану не приличествует. Хе-хе… Стало быть, ступай себе с Богом, бедолага. Брат Илия, проводи-ка гостя.

— Так-так-так… — проговорил отец Варнава, поднимаясь. — Сурожск! Все расслышали?

— Чать, не глухие.

— Вроде бы и случайно он его упомянул, но мне отчего-то сразу вспомнился герр Корнелиус.

— Может и не случайно. Поживем — увидим, — не согласился отец Власий, прибавив язвительно: — А батюшка игумен опять перед глазами мельтешит, не сидится ему никак. Ну хоть ради меня ты креслица не покидай. А я тебе за то медку пришлю.

— У меня и своего вдоволь… В любом случае — мастерски над ними потрудились. Все пустые. Слава Богу, от последнего хоть какой-то толк. Да и толк ли это.

— В следующий раз умнее будем — с последнего и начнем. Хе-хе...

— Ну что ж — итог таков, каков есть, а мы движемся дальше. Сурожск так Сурожск, всё равно ведь собирались рано или поздно. Но тебя, отец архимандрит, попрошу задержаться в обители. Мне еще на какое-то время будет надобен твой дар тайного надзора. Присоединишься к остальным через несколько дней.

— Выходит, не можешь без меня? Хе-хе…

— Выходит, не могу.

— В который раз слышу сие, и в который раз прямо-таки масло вкупе с мёдом на сердце низливаются! — отец Власий с крайне довольным видом откинулся на спинку кресла.

— Рад за тебя. Да, други мои, вот что еще: получил я намедни весточку от мастера Зенона.

— Мгм! — сказал Димитрий, поднимая брови.

— Именно так, как любит говаривать он сам.

— И что же мастер Зенон — крепко ли осерчал на твое своеволие, отец игумен?

— Вот любопытно, Димитрие: некогда отец Паисий использовал почти те же слова. Осерчал, не скрою. О прочем пока умолчу, однако упомяну в утешение всем, что нынче имеем от него дозволение работать дальше под его рукою. Как и в былые времена.

— Мгм… Слава Богу. Но сказать по правде, я был почти уверен в том.

— Я тоже. Еще он выразил желание личной встречи с нашим дивным витязем. Оная будет устроена во время его поездки в Гуров.

— Мгм, — с непонятным значением опять заметил Димитрий.

— Как и всегда, это решать мастеру Зенону. Теперь вернемся к Сурожску.

— Долго ли, коротко ли, но наконец-то наступила пора заняться вплотную таинственным герром лекарем… — голосом сказителя распевно возгласил отец Власий. — Что скажешь, старче Димитрие?

— Вплотную Ворон будет заниматься, а не я.

— Верно. Но именно ты должен удумать, чтобы все ладно да складно получилось.

— Тут и думать-то нечего — мне давно уж основательно подлечиться следовало бы, да все недосуг было. А прочие мелочи — что да как — по ходу дела сами собою сочинятся.

— Ну, тебе виднее.

— Я ведь и без того собирался с отцом Паисием поговорить душевно. Значит, теперь обращусь с этим к герру Корнелиусу. Вот здесь, прямо под ребрами, за последний год такая тягота учинилась — иной раз просто ни есть, ни спать не дает. А на левой ноге вены так повыпятились, что того и гляди…

— Ты бы отцу Никите показался, Димитрие, — участливо перебил его отец Варнава. — Знаниями он и отцу Паисию почти не уступит. Разве что опыта малость поменее.

— Э-э-э! Да не опыта, годов у него поменее. И не малость, а намного. Ведь только старик старика и выслушать толком сумеет, и понять все тонкости, и помочь надлежащим образом.

— Эк тебя понесло-то… — пробормотал отец Власий. — Вороне, а скажи-ка ты и старцу Димитрию это свое «возвращайся», сделай милость. Ну всё, всё! Не пыхти, старче, — тебе пыхтеть вредно. Хе-хе… Вот что, Белый Отче, давай-ка прикинем: дорога туда да еще и там какое-то время провести придется (уже всем нам), да обратный путь… Не меньше месяца получается, как ни крути. Сможешь на такой срок детей своих оставить?

— Смогу. Подрастают помощники.

— Вот и ладненько. Да, батюшко игумен: коль уж о детях — не слишком ли круто ты со своими обошелся-то, а? Жалко ведь, пусть и задним числом.

— Скажем так: со своим. Княжичем сотник Василий озаботился — он же его дядька все-таки. Нет, не слишком. В самую меру и пользу.

Отец Власий хлопнул себя по колену и захихикал:

— А помнишь ли, княжий юнак Вирий, как ты и Вук у князя Турянского из двух пищалей корову наповал уложили?

Приподняв плечи, отец Варнава с большим сомнением покачал головой:

— Что-то не припоминаю такого. Да и темно тогда было.

Он не сдержался и хохотнул коротко.

— Ладно хоть по Синь-Камню палить не удумали, — неодобрительно пробурчал Димитрий. — Нашли же место, шкодливцы эдакие.

— А и то не было бы ни беды, ни вины на них, — мягко возразил Ворон. — Синь-Камень — не святилище, а всего лишь оставленное былыми хозяевами место силы земной.

— Не было бы… Когда поодиночке — ведь достойнейшие юнаки. А когда сойдутся — ничем иным заниматься не могут, кроме как шалберничать. И к слову, где они сейчас?

— В книжнице оба, — ответил отец Варнава. — Я их для пущего вразумления обязал «Назидательное слово ко благонравным юнакам и юницам» архиепископа Феофилакта с греческого языка на славенский переложить да уставным письмом набело переписать. За ту седмицу, что до княжьего отъезда осталась, успеют управиться. Брат Мартирий надзирает.

Отец Власий завел глаза к потолку, пожевал бороду и сообщил злорадно:

— Брат Мартирий в уголке похрапывает, а наши Орест и Пилад втихомолочку во «сверчка» играют. Отправил бы ты к ним, батюшка игумен, хоть брата Илию, что ли.

Отец Варнава вздохнул:

— Пожалуй, лучше мне самому сходить.