Глава XII

Кирилл шел, с механической размеренностью переставляя ноги — одну за другой… Одну за другой… Одну за другой… Вернее, не шел, а просто двигался вперед. Перемещался в пространстве неизвестно куда. На самом деле идти вовсе не хотелось, но стоять на месте — тем более. Слезы и крик от непривычной, доселе не ведомой боли притаились где-то на подходе в ожидании малейшего повода, чтобы вырваться наружу. Жалкие остатки оцепенелого разума пока что защищали от этого, время от времени старательно отвлекая и подсказывая: «Вон муравейник под кустом, большущий-то какой… Это ж сколько сил положено трудолюбивыми крохотульками, чтобы соорудить таковую горушку… Жук-рогач за пенек юркнул… Красавец… Я их с самых малых лет всегда любил, причем как-то очень почтительно и даже с капелькою страха… Улитка-то просто под ноги ползет, не наступить бы ненароком на глупую… Гляди-ка: а вон впереди и та самая избушка на курьей ноге. Как же я к ней вышел-то? Вроде бы совсем в другую сторону направлялся…»

Кириллу вдруг страстно захотелось, чтобы Белый Ворон опять оказался дома, чтобы опять перебросил на грудь две белоснежные косицы из трех, заглянул сквозь глаза в душу — глубоко-глубоко! — и оставил там теплый свет утешения. Давеча у него это просто здорово получилось и еще раз получиться должно. Конечно же, должно!

— Белый Отче! — закричал он, задрав голову к маленькому оконцу наверху. — Это снова я, князь Ягдар из рода Вука! Белый Отче!

Еще завершая свой зов, Кирилл уже понял, почувствовал, что Воронов приют пуст. Постепенно затихшие отголоски эха и живая тишина дубравы только подтвердили это. Крохотная искорка надежды погасла, даже не успев толком разгореться.

Стрельчатая пещерка у основания спиленного дуба-опоры еще по пути сюда показалась ему входом. И сейчас, бессмысленно вглядываясь в черное обгорелое нутро, Кирилл вновь подумал:

«Вот если бы и в самом деле это был вход, врата, ведущие в иной, лучший мир! Сделаешь шаг вперед — и вся твоя боль, все твои потери останутся здесь, за порогом. А ты войдешь туда прежним, неповрежденным. Как же это было бы хорошо…»

Начиная осознавать, что ожидание чуда постепенно тускнеет и скоро совсем исчезнет, Кирилл заставил себя оторваться от мечтательного созерцания обугленных внутренностей дерева:

«Ну ладно. А дальше-то мне куда — возвращаться домой, в обитель? Нет. Нет, только не теперь. Как-нибудь потом. Всё-всё-всё — как-нибудь потом…»

Его блуждающий взгляд остановился на зарослях орешника поодаль. По непредсказуемой прихоти сознания из памяти почему-то всплыл тот орешник, в котором прятался, наблюдая за ночным боем при полной луне, тайный всадник-соглядатай в темном плаще.

«Именно так. Тот самый соглядатай за тем самым ночным боем. Значит, и мне туда. А почему именно туда? Да вот просто потому, что я сейчас так хочу! Хотя бы сейчас всё будет только по моим желаниям! Только по моим!»

Со внезапно нахлынувшим злобным упорством Кирилл принялся протискиваться-продираться сквозь густое плетение ветвей. Это получалось медленно, отнимало много сил, но взамен приносило такое же злобное удовлетворение.

Напоследок он намертво застрял подошвой сапога в развилке побегов у самой земли, задергался с рычанием. Потеряв равновесие, сам сапог и больно подвернув ногу по пути, просто вывалился кулём в травы маленькой полянки в глубине кустов. С ее противоположного края за происходящим весьма заинтересованно наблюдали трое подростков-дубравцев в охристо-зеленых рубахах и таковых же портках.

Кирилл поднялся, кое-как оправил одежду. Особо охорашиваться не было ни малейшего желания. Морщась, осторожно подвигал вывихнутой ступней разутой ноги, подтянул сползшую вязаную ноговицу.

— С прибытием, гость нежданный да незванный! — приветливо сказал один из дубравцев, дождавшись завершения. — Сапожок-то свой там не забудь. Или то будет таковое подношение Бору? Ну что ж, деяние доброе!

Двое прочих дружно засмеялись.

Кирилл полез обратно в куст, яростным рывком высвободил из его цепких лап добычу и обулся полностью.

— А мы тебя знаем, — продолжал подросток. — Ты — князь Ягдар, верно?

— Ежели знаешь, то чего ж переспрашиваешь? Ну я это, я. А сами вы кто такие?

— О «неусыпающих» хоть что-нибудь слыхал ли? То-то. Мы же тут юнаки дозорные, хранители дубравы, во как!

Двое прочих дубравцев переглянулись с довольными ухмылками, приосанились.

— Ага, ага… Слышь, юнак дозорный, отчего это ты один говоришь, а прочие молчат — немые, что ли? И имен своих никто из вас не назвал ответно.

— Сам ты немой! — не удержался другой из дозорных. — «Неусыпающие» особливыми знаками говорят, тебе сей язык неведом. Словами только старшóму дозволяется, да и то в крайнем разе. Имена же дозорных вызнавать всякому стороннему не можно.

— А вот и еще к одному речь вернулась… — буркнул Кирилл. — Мне до ваших обычаев дела нет. Разговоров никаких и ни с кем я заводить не собирался. Так что дальше пойду своею дорогою, а вы — своею.

Дозорные оживились. Обменявшись быстрыми жестами, придвинулись короткой цепочкой на пару-тройку шажков.

— Ведомо ли тебе, княже, что просто так, по прихоти своей разгуливать по дубраве никому не вольно. Никому из чужаков! — чтобы подчеркнуть последнее уточнение, старшой слегка приподнял брови и округлил глаза. — Во как! А коли всё-таки желается беспременно, то за сие положено мыто уплатить.

— Я отчего-то так и подумал, — проговорил Кирилл. — И сколько ж?

Очевидно, сумма налога на беспрепятственное перемещение по дубраве не являлась фиксированной, потому что дозорные торопливо сблизились головами и зашептались.

— Ну? Ну? — поторопил Кирилл принятие решения, которое вскорости и прозвучало из уст всё того же старшого:

— Э-э-э… Пожалуй, по лиске каждому из нас вполне довольно будет. И заради знакомства, и от великодушия нашего. Да, вот так. Что скажешь, княже?

— Кое-что скажу. Первое… — он оттопырил указательный палец и обвел им всех присутствующих. — К вашей печали, мне хорошо известно, что юнаки в дозоры не поставляются. Не ожидали, да? Но отсюда вытекает второе: вопрос по поводу мыта. Это я сейчас, сейчас…

Его ладонь скользнула под полу кафтана к кошелю на поясе, порылась там и появилась наружу уже в виде кукиша, каковым Кирилл повторно обвел опешивших мытарей-неудачников:

— Каждому из вас, как просили. Заради знакомства и от возвратного великодушия моего.

Старшому удалось овладеть собою быстрее прочих:

— Во как! Ну что ж, княже: хоть ты нас и не просил, за нами добрый ответ не замешкается. Расступись, ребята…

Он врастяжку сплюнул перед собою и принялся обстоятельно засучивать рукава охристо-зеленой рубахи.

Кирилл криво ухмыльнулся, перенес основную тяжесть тела на здоровую ногу и подвигал согнутыми руками, прикидывая, не лучше ли было бы скинуть верхнюю одежду. Ничего больше сделать не успел.

— На сем и завершили, — остановил всё это негромкий голос. Все головы слаженно обернулись в его сторону. У края поляны стоял Ратибор. Кирилл так и не понял, каким образом он появился там столь незаметно и неслышно. Самозваный дозор мгновенно обрел вид самый удручающий изо всех возможных. Впрочем, старшой с робкой надеждой приподнял ладонь и набрал воздуху в грудь, явно намереваясь сказать что-то в общее оправдание.

— Бокша… Вячко… Сиян… — не обратив на это никакого внимания, неспешно и раздельно огласил Ратибор. Головы понуро опускались в соответствии со звучащими именами, будто бы представляясь при знакомстве. — Поскольку вы по младости своей еще не пребываете под моею рукою, то и никакого наказания от меня пока что не последует. То уже будут хлопоты отцов ваших, каковых обо всём известите самостоятельно. Оное после непременно проверю, а на будущее же запомню вас особо. Княже, яви милость, следуй за мной.

Кириллу вдруг увиделось, что ветви смежных кустов предупредительно раздвигаются на пути идущего впереди Ратибора, образуя узкий зеленый коридор. Впрочем, в действительности могло просто померещиться — в такой-то несуразный и сумасбродный день, как нынешний. Он старался не отставать, не хромать и не морщиться от боли. Ратибор, конечно же, не мог видеть всего этого спиною, но как только заросли орешника остались позади и они вышли на простор дубравы, обернулся и спросил:

— Ногу повредил, княже?

— Да, вывихнул маленько. А откуда же…

— Разувайся. Полностью.

Его сложенные дощечками ладони ладони расположились по обе стороны босой щиколотки Кирилла, не касаясь ее:

— Больно не будет, не бойся.

— Да я и не боюсь, с чего бы это мне…

— Яви милость, сейчас немного помолчи, княже.

Кирилл почувствовал прилив сильного холода, причем шел он не от Ратиборовых рук. Источник находился внутри самой ступни. Всё окончилось, едва успев начаться.

— Можешь обуваться.

Кирилл потопал ногою — вначале осторожно, а затем смелее и сильнее:

— Ух ты… Здорово…

Оглянулся на кустарник, из которого они только что выбрались. Густая зеленая стена, никаких следов никакого прохода.

— Ага! Значит, мне не показалось, — вначале подумал, а затем и повторил это вслух Кирилл. — Ратиборе, но ведь тогда выходит, что…

— Тогда выходит, что просто мы тут в дубраве кое-какими умениями обладаем, княже. А теперь я о другом речь поведу — и то недолгую. Ты же постарайся услышать меня по-настоящему. Прежде всего, осведомлен я об этой беде твоей. Научись вначале вот чему: ранки свои не расковыривать, не копаться в былом и не жалеть себя с упоением. Всем нам нужны слова утешения, но не в моих обычаях их произносить — на то и другие люди есть. Чрез многое в жизни этой надлежит пройти самостоятельно, уповая только лишь на свои силы. Иначе не возмужаешь, княже. Это всё. Теперь погляди-ка туда — к нам Ворон направляется. Он отведет тебя в обитель.

— Сам Белый Отец — меня? — оторопело переспросил Кирилл.

— Да. Сам Белый Отец. Тебя, — терпеливо повторил Ратибор. — Так надобно. Еще свидимся, княже!

Кирилл не сразу осознал, что его уже нет рядом.

Ворон приблизился. Заглянув в глаза, отметил с мягкой и какой-то многозначительной укоризной:

— Ты заблудился, княже.

Кириллу стало стыдно:

— Да, Белый Отче. Можно так сказать. Но все-таки я уже сам начал…

— Что ты уже сам начал — это похвально. Позже и я помогу, князь Ягдар из рода Вука. А теперь — домой.

***

Кирилл шел, с механической размеренностью переставляя ноги — одну за другой… Одну за другой… Одну за другой… Вернее, не шел, а просто двигался вперед. Перемещался в пространстве неизвестно куда. На самом деле идти вовсе не хотелось, но стоять на месте — тем более. Слезы и крик от непривычной, доселе не ведомой боли притаились где-то на подходе в ожидании малейшего повода, чтобы вырваться наружу. Жалкие остатки оцепенелого разума пока что защищали от этого, время от времени старательно отвлекая и подсказывая: «Вон муравейник под кустом, большущий-то какой… Это ж сколько сил положено трудолюбивыми крохотульками, чтобы соорудить таковую горушку… Жук-рогач за пенек юркнул… Красавец… Я их с самых малых лет всегда любил, причем как-то очень почтительно и даже с капелькою страха… Улитка-то просто под ноги ползет, не наступить бы ненароком на глупую… Гляди-ка: а вон впереди и та самая избушка на курьей ноге. Как же я к ней вышел-то? Вроде бы совсем в другую сторону направлялся…»

Кириллу вдруг страстно захотелось, чтобы Белый Ворон опять оказался дома, чтобы опять перебросил на грудь две белоснежные косицы из трех, заглянул сквозь глаза в душу — глубоко-глубоко! — и оставил там теплый свет утешения. Давеча у него это просто здорово получилось и еще раз получиться должно. Конечно же, должно!

— Белый Отче! — закричал он, задрав голову к маленькому оконцу наверху. — Это снова я, князь Ягдар из рода Вука! Белый Отче!

Еще завершая свой зов, Кирилл уже понял, почувствовал, что Воронов приют пуст. Постепенно затихшие отголоски эха и живая тишина дубравы только подтвердили это. Крохотная искорка надежды погасла, даже не успев толком разгореться.

Стрельчатая пещерка у основания спиленного дуба-опоры еще по пути сюда показалась ему входом. И сейчас, бессмысленно вглядываясь в черное обгорелое нутро, Кирилл вновь подумал:

«Вот если бы и в самом деле это был вход, врата, ведущие в иной, лучший мир! Сделаешь шаг вперед — и вся твоя боль, все твои потери останутся здесь, за порогом. А ты войдешь туда прежним, неповрежденным. Как же это было бы хорошо…»

Он очнулся (или ему показалось, что очнулся от чего-то), встряхнул головой. Повел плечами, отмечая некие смутные изменения в себе.

«Да, пора трогаться в путь. Главное, не выйти в сторону обители. Но тогда лучше направиться хотя бы вон туда…»

Дубрава постепенно перешла в смешанный лес, который в свой черед сменился соснами. Местность стала более холмистой, при очередном спуске среди папоротников низины отыскался ручей. На его противоположном берегу рядом с маленькой девочкой лет семи-восьми сидел опрятный старичок, по виду то ли крестьянин, то ли сельский ремесленник. Между ними был расстелен кусок холстины с разложенной на ней нехитрой снедью.

Не желая заговаривать с кем бы то ни было, Кирилл намерился молча свернуть в сторону и пройти мимо, но старичок приветливо окликнул его:

— Доброго дня тебе, путник! Может, пожелаешь присоединиться к нам?

Девочка с застенчивой вежливостью улыбнулась. Закивала, подтверждая приглашение.

Такое простое и незатейливое радушие вызвало легкий укор совести:

— Э… Да, люди добрые. Спасибо!

Рядом очень кстати обнаружилось перекинутое с одного берега на другой сосновое бревно со стесанным верхом. Перебираясь по нему, Кирилл подумал, что наверное, это тот же ручей, который течет поблизости Хореи, и он уже переходил через него.

— А у нас тут, молодой человек, своего рода поминальная трапеза, — словоохотливо продолжал старичок. — Сегодня исполнилось ровно девять дней, как ее мать (он мотнул бородой в сторону девочки) отошла ко Господу. По этому случаю мы еще утром в монастырском храме отстояли заупокойную службу, теперь возвращаемся домой. А поскольку сейчас подошло время обеда, то по традиции и трапезничаем в память о покойнице. Хорошей женщиной была моя невестка.

— Да, мама была очень хорошей, — с немного непривычной раскованностью тут же подтвердила девочка. — Доброй и ласковой. Теперь у меня остался только дедушка. Он утверждает, что со временем мое горе пройдет. Возможно, так и будет — ему виднее. Но сегодня мне ее очень не хватает.

Совесть отозвалась повторным укором, на этот раз более внятным. Кириллу даже показалось, что его боль вдруг ослабела весьма ощутимо.

— Угощайтесь, молодой человек! — поощрил дедушка. — Яйца вкрутую, сало — очень вкусное, с чесноком и кое-какими специями, огурцы свежие, хлеб… Прошу: без стеснения.

— Как звали покойницу? — спросил Кирилл, ради приличия отламывая кусочек хлеба и одновременно высматривая кусочек сала поменьше.

Старичок отчего-то немного помедлил с ответом:

— Мария.

Поскольку вслед за этим он не назвал ни своего имени, ни имени внучки, Кирилл решил, что и ему представляться не стóит. Он перекрестился, пробормотал вполголоса короткую поминальную молитву и принялся за еду.

Ели в молчании. Девочка время от времени поглядывала на него и наконец заявила:

— У тебя грустные глаза. Хоть я и маленькая, но уже знаю, отчего у юношей бывают такие глаза. Сейчас виною тому твоя возлюбленная, верно?

— Да, — дожевав и проглотив, односложно ответил Кирилл. Ему опять очень захотелось побыть одному, поэтому поспешно добавил: — Спасибо, за угощение, люди добрые. Благополучного вам возвращения домой.

С этими словами поднялся на ноги. Старичок последовал его примеру, отвесил низкий поклон:

— И тебе спасибо, молодой человек, за то, что не побрезговал нашим обществом. Ты прав, это очень важно — в должное время вернуться домой. Но для того необходимо точно знать, кто ты на самом деле и где твой настоящий дом.

Кирилу показалась странноватой последняя фраза, но он кивнул из вежливости и спросил:

— Не знаете ли случаем, куда меня приведет этот ручей?

— К неширокой реке. Она откроется сразу же за вон тем холмом. Ты по какой-то причине предпочел именно данное направление?

— Да, — опять коротко ответил Кирилл, повторно отмечая странноватость уточнения и окончательно теряя интерес к любым дальнейшим разговорам. Быстро поклонился, заспешил вдоль берега прочь.

— Желаю тебе поскорее вернуться также и к добрым отношениям со своей возлюбленной! — прозвучал за спиной голос девочки.

Он ответил еще одним кивком через плечо, прощально взмахнул рукой.

Резкая и частая смена собственных настроений уже начала утомлять его, но эта же усталость одновременно притупляла боль, отодвигала ее куда-то поглубже.

Ручей действительно вывел к неширокой реке, как выразился старичок. Впрочем, с чего бы это он стал обманывать? При этой мысли Кирилл машинально пожал плечами.

Чуть ниже по течению река преграждалась плотиной. Из узкого лотка при вершине на плицы огромного мельничного колеса извергался с грохотом поток воды. Сама мельница — старая, сложенная из дикого камня — располагалась у берега. Окружал ее широкий помост на сваях. Вдоль прибрежной стороны стороны он переходил в длинную пристань со множеством приткнувшихся к ней разновеликих лодок. Под лесом, на отвоеванном у него же участке, теснились возки с телегами. Муравьиные цепочки грузчиков сноровисто растаскивали с них мешки с зерном либо наоборот загружали, но уже с мукой.

Здесь было шумно от падающей воды, людских голосов, конского ржания, тележного скрипа; здесь было хлопотливо, отчасти бестолково, но вместе с тем как-то очень хорошо и очень по-человечески.

Кирил походил среди этой толчеи (на него поглядывали ответно), засмотрелся на радугу в водяной пыли у мельничного колеса, вспомнил:

«Кто-то из мудрых заметил, что человек может до бесконечности смотреть на горящий огонь и бегущую воду. А ведь оно на самом деле так: и то, и другое душу каким-то тихим благом покрывает...»

Его настроение в очередной раз переменилось. Теперь захотелось поскорее вернуться в обитель.

«Ну и дурак же я! Надо было просто выговориться отцу Варнаве, потом отстоять службу, попить горячего травнику с медом и завалиться спать. А назавтра всё-всё-всё стало бы другим. И вообще незачем было затевать эту дурацкую прогулку!»

Он еще несколько раз обругал себя на всякие лады и почувствовал, что на душе изрядно посветлело. Наклонился с мостков, умылся, испытывая от того какие-то новые, непривычные ощущения.

Мимо него с усталой развальцей проследовал человек в багряном купеческом кафтане (Кириллу сразу вспомнились гильдейцы Белой Криницы). Остановился неподалеку, сел на краешек мостков. Разулся и с протяжным «о-о-о!» погрузил ноги в воду.

— Здравия и долголетия! — сказал Кирилл, подойдя к нему поближе и глядя в прищуренные от наслаждения глаза.

— Отличное пожелание, благородный юноша! — одобрительно отозвался купец. — Однако истинную значимость данных слов можно оценить должным образом только в зрелом возрасте. Похоже, ты собирался задать мне какой-то вопрос? Прошу: без стеснения.

— Да… Эта же речушка течет мимо Преображенской обители, верно?

— Верно. Названный тобою монастырь расположен ниже по течению в часе или двух отсюда. Время пути зависит от скорости передвижения.

— Ага, спасибо. И вот что еще: не возьмется ли кто-нибудь из лодочников отвезти меня туда?

— И это, и стоимость самой услуги ты сможешь узнать у них.

— А, ну да… Еще раз спасибо.

Кирилл смущенно поклонился и заспешил вдоль пристани.

— Пожалуйста, благородный юноша! — прозвучало ему вослед.

Неважно какой по счету хозяин лодки ответил утвердительно на вопрос Кирилла:

— Разумеется, молодой человек. И в одну сторону направляемся, и как раз сейчас я намеревался отчаливать. Так что прошу: без стеснения. Садись так, чтобы не испачкать одежду о мешки с мукой. На цене в три лиски сойдемся?

— Запросто.

— Это хорошо.

Лодочник оттолкнулся багром от причала, занял свое место. Подрабатывая веслами, чтобы развернуться носом по течению, спросил:

— На воде не укачивает?

— Нет.

— Это также хорошо.

Речка наконец выбралась из дубравы на простор, изогнулась. В просветах прибрежных ракит постепенно показалась, стала приближаться гора со стенами обители на ней. Кирилл еще издалека заметил светлую фигуру на берегу и сразу понял, что это Белый Ворон. Который ждет его, именно его.

— Причаливай, причаливай! — нетерпеливо закричал Кирилл.

— Собственно, в данный момент я этим и занимаюсь. Удивительная невыдержанность, юноша! Ну зачем же прямо воду прыгать? Эх, молодость, молодость…

Ворон приблизился. Заглянув в глаза, отметил с мягкой и какой-то многозначительной укоризной:

— Ты заблудился, княже.

Кириллу стало стыдно:

— Да, Белый Отче. Можно так сказать. Но все-таки я уже сам начал…

— Что ты уже сам начал — это похвально. Позже и я помогу, князь Ягдар из рода Вука. А теперь — домой.

***

— Аминь, отче Власие, аминь! Спаси Господи, и тебе желаю того же. С прибытием. Добрался-то как?

— Слава Богу за всё. Годы наши, как и грехи, немалые — к любому путешествию теперь, как к подвигу сугубому приуготовляешься. Послушай, батюшко игумен: а благослови-ка ты нам либо чайку, либо травничку. Да погорячее, да с медком. Самое оно будет — с дороги-то…

Опускаясь в кресло, маленький архимандрит шумно и радостно потянул носом:

— И коржики с калачиками — или что там у тебя нынче пекут — чую, поспели уж: даже сюда духом заносит.

Отец Варнава обернулся к келейнику, который уже успел подхватиться на ноги и направиться к двери. Удовлетворенно кивнул.

— Мыслю, первый я? — не то спросил, не то утвердил отец Власий.

— Тебе ли не знать, отче?

— Да уж, да уж. Как там у Екклесиаста: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь». Хе-хе… Перед вечернею Димитрий объявится — он сейчас в возке своем всё пытается ноги поудобнее пристроить да, как всегда, бубнит недовольно, — а мастер Георгий лишь в сумерках прибудет, никак не ранее. Вижу, утробою мается бедолага, раз за разом с коня поспешно сходит — а не надобно было ту белорыбицу малосольную в харчевне вкушать, ох не надобно! Хе-хе… Ему бы по прибытии снадобья какого-нибудь укрепительного у отца Паисия испросить… Ах вот оно что! Оказывается, нет больше с нами лекаря нашего благородного — услал его злобный отчим Варнава с глаз долой. За тридевять земель да еще и во тридесятое царство.

Отец Варнава усмехнулся:

— Как говорит мастер Зенон, «ты все такой же, отец архимандрит».

— Верно говорит, — охотно согласился отец Власий. — Но приметь: при этом частенько добавляет свое излюбленное «одобряю». Стало быть, одобряет — смекаешь? Хе-хе…

— А прозорливость свою ты бы лучше обратил в день завтрашний — хоть для начала. Очень бы тем меня утешил.

— А вот этого не могу, сам знаешь.

— Да знаю, знаю. Уж и помечтать нельзя. Я надеюсь, выезжали поодиночке и не сразу один за другим?

— Как ты и просил. Просьбы же твои для нас по-прежнему как наказ строгий. Мы ведь ничего не забыли. Хе-хе… Что ж там наш батюшка игумен задумал-то такое, коль ему вдруг занадобилось старую дружину вновь собирать — страсть до чего любопытно! Только-только, понимаешь, я во скиту своем в самый смак покоя от тебя, отец настоятель, войти успел. Да и старец Димитрий наш во Лемеше своем благодатном. А тут нам вдруг нате на лопате: извольте-ка, соратнички дорогие, воротиться на прежнюю службу! Хе-хе… Али ты новыми подчиненными недоволен, аль они тобою? Ведь упреждал я тебя тогда: а не ходил бы ты во игумены. Упреждал? То-то. Хе-хе… Или, как говорят германцы, старые пферды борозды не портят и понадежнее новых будут, а?

— Да не говорят так германцы! — отец Варнава коротко хохотнул.

— Ну и дураки: такой ядреной мудрости себя лишают.

— Кстати, мастер Георгий с его-то молодыми летами давно ли принят во «старые пферды»?

— Да это я так, дабы складности слога не нарушать. Не можешь без нас, значит. Отрадно осознавать сие, зело отрадно и утешительно! Хе-хе…

— Верно осознаёшь, отец архимандрит. Только это далеко не всё. Окажи милость, подай-ка мне вон тот ларчик — тебе дотянуться сподручнее будет.

Напускное любопытство на лице отца Власия тут же заменилось настороженностью, едва из ларца появился убористо исписанный с обеих сторон листок тонкой, но плотной бумаги:

— Это что такое?

— Донесение от князя Гуровского и Белецкого Вука-Иоанна, переданное с младшим сыном его, княжичем Ягдаром-Кириллом. Нынче — князем.

— Как это — князем? Что еще стряслось, пока я в дороге пребывал? И сам-то он где сейчас?

— Эк тебя с вопросами понесло! Давай-ка не всё вдруг. Он сейчас во своей келии, уже отдыхает. У него нынче, скажем так, трудный день выдался. Теперь письмо прочитай. После этого я тебе кое-что расскажу. Потом еще с одной бумагой озакомишься и опять мой рассказ послушаешь. Раз уж Димитрий с мастером Георгием прибудут поздно, то подробно и совместно обсудим всё уже завтра, после праздничной службы да крестного хода.

Дверь приоткрылась. Грамотка тут же исчезла из рук архимандрита неведомо куда.

— А вот и чай! — покосившись в сторону отца Власия, брат Илия добавил осторожно:

— Важное, отец игумен.

— Сюда поставь. Благодарю. Можешь говорить свободно.

— Да, отче. Похоже, началось. Брат Авель деньги взял — только что мне доложил. Наказано ему завтра заднюю калитку отпереть, как только крестный ход обитель покинет да станет к полям сворачивать.

Отец Варнава выпрямился в кресле:

— Так. В дубраву к Ратибору — гонца, а ко мне — брата Иова. Немедля.

Старенький архимандрит Власий безмятежно прихлебывал горячий чаёк, жмурился и покряхтывал от удовольствия.