Конские копыта отгремели по дощатому настилу единственной улочки, с мягким цыканьем невысоко подбросили комочки влажного утреннего песка. Дорога отвернула от озера, выбралась из долины и побежала по лугам, огибая рощицы и перелески.
Наклонившись с седла, отец Варнава похлопал Кирилла по плечу:
— Теперь нам никто не помеха. Кое о чем меня уже брат Иов осведомил, кое о чем ты успел упомянуть. Подробнее не расскажешь ли, княже?
— Да как по мне, и не забыл, и не утаил ничего.
— Совсем ничего?
Кирилл почувствовал, что краснеет:
— Ну… это…
— Про «ну это» ни мне, ни братиям не любопытно — все мы в твоих летах были. И еще не монахами. Шучу я, шучу.
— Ага. Да я, отче, правду сказать, и сам не понимаю, как оно получилось. Уговор у нас имелся: думать ввечеру друг о дружке — ну, чтобы вроде как встретиться опять…
Не найдя нужных слов, он попробовал заменить их мало соответствующими движениями рук.
— Догадываюсь, что ты хочешь сказать, догадываюсь, — успокоил его отец Варнава. — И до вас такие уговоры были, и после вас будут. Продолжай.
— Ага. А потом я только позвал по имени — и она откликнулась тут же. А затем я ее увидел, но увидел вовсе не такою, как представлял до этого. И сразу понял, что это я в самом деле вижу. То есть, взаправду, а не просто представляю себе…
Кирилл начал сердиться, осознавая, что опять изъясняется всё нескладнее и хуже.
— Не смущайся, княже, да точных слов не доискивайся — ни к чему они мне. И без них тебя понимаю. Далее.
— Отче, я вдруг вот о чем подумал: вы меня направляете, чтобы дознаться в точности, как я добился этого да что вдруг сделал такое, что и сам проглядел. Так ли?
— Так.
— Тогда сразу скажу честно: заслуга в том не моя, а Виданы. Она все это сотворила — уж не ведаю, как. И поправляла, когда я вначале от радости ту ниточку, что нас вдруг связала, порвал нечаянно, и вела за собою...
— Да уж. Девы да жены это хорошо умеют — вести за собою, — заметил без улыбки брат Илия, который внимательно прислушивался к разговору.
— Вук был одарен по линии бабки своей, княгини Гриды. У дочери же ее не проявилось, в этом поколении под спуд ушло. Ты, княже, — от отца своего… — задумчиво проговорил отец Варнава, глядя куда-то поверх Кириллова плеча. — А вот ни у Ратибора, ни у Званы в роду, насколько мне ведомо, такого не было. Любопытно.
— И Белый Ворон прежде ничего за Виданою не примечал, отче, — добавил брат Иов.
— Пробудилось самочинно? Впрочем, довольно гадать понапрасну: вернемся — и его послушаем, и Яра. И еще кое-кого, когда прибудут наконец.
— Отче, — спросил Кирилл, — а всё то, что я вам сейчас рассказал, надобно ли мне потом такоже на бумаге изложить?
— Если это тебе не будет стоить слишком уж непосильных трудов, княже. Гляньте-ка, что там такое происходит?
Он прищурился и указал рукою.
Далеко впереди посреди дороги показался скособоченный крытый возок, запряженный парой разномастных коней. Вокруг него беспорядочно копошились три маленькие фигурки.
— Княже, держись поближе ко мне, — распорядился брат Иов, тронув поводья и подавая своего чубарого вперед.
— Похоже, там наша помощь нужна будет, — успокаивающе заметил брат Илия.
Брат Иов повел головою вокруг себя, ничего не ответив.
Двое человек безуспешно пытались приподнять просевшую сторону крытой повозки и насадить на ось слетевшее колесо. Третий усердно, но бестолково суетился у них под руками.
— Damn this country and its hellish roads! — услышалось уже совершенно отчетливо.
Один из двоих вдруг ухватился за ногу, зашипел от боли и в сердцах отвесил своему помощнику щедрую затрещину:
— Damn this wheel and you too, sluggard!
— Venerable William, — ввернулся третий, всплеснув ладонями, — instead of these God awful curses, may I propose to appeal to the Lord with graceful words of the seventeenth psalm upon our lips like king David…
— Damn you, brother Hezekiah and your seventeenth psalm!
— Никак, английцы? Однако далековато же их занесло от родимого Альбиона! — отец Варнава усмехнулся, возвысил голос:
— Can we help you out?
Двое при колесе оставили свои бесплодные попытки и обернулись. Фургон опять скособоченно просел. Третий, просияв лицом, грациозно приподнял тонкими пальцами широкополую шляпу с высокой тульей и серебряной пряжкой на ней:
— Вы говорите по-английски? О да, добрый путник, — воистину, вас послало нам само Провидение! Позвольте представиться: брат Хезекайя, недостойный служитель Господа и его нового апостола — праведного Эбселома с острова Арранмор. А это мои спутники: Уильям из Честера, торговый дом «Стоун и Стоун», и его помощник Шеймус.
Отец Варнава ответно назвал себя и прочих. Услышав слова «young lord», брат Хезекайя почтительно вскинул брови на Кирилла и еще раз приподнял свою шляпу. Уильям из Честера оправил зеленую с красным котту; кивнул, изобразив на хмуром лице некое подобие вежливой улыбки.
Иноки между тем спешились. Брат Иов подошел к повозке, одной рукой с аккуратной непреклонностью отстранил Шеймуса, который преданно кинулся ему на помощь, а другой рывком приподнял ось. Брат Илия тут же насадил на нее колесо, после чего внимательно осмотрел землю вокруг.
— Чеку где-то по дороге потеряли, — ответил он на вопросительный взгляд настоятеля и бросил несколько английских слов незадачливому вознице. Немедленно закивав, тот проворно метнулся на козлы. Откинул, как крышку, сиденье, принялся с грохотом, обозначающим великое усердие, рыться в ящике под ним. Не обретя искомого, безутешно взмахнул руками в сторону брата Илии. Для пущей убедительности старательно помотал головой да еще и с невнятным пришепетывающим многословием разъяснил, что дескать, вот беда: не найдено, потому как потребного отнюдь не имеется, то есть нету вовсе, что для него является очень и очень огорчительным, но невзирая на неудачу, он надеется, что преподобный брат проявит великодушие и всё-таки простит его. Спрыгнув на землю, с выражением крайнего отчаянья на лице стал столь же невнятно и многословно повторять доклад о результатах поиска подошедшему хозяину.
Келейник направился к коням. Отыскав в недрах двойной чересседельной сумы большой пяденный гвоздь, кинул в направлении брата Иова. Инок ловко поймал его, сунул в отверстие чеки и загнул коротким ударом ладони:
— Готово.
В это время слуга как раз закончил свои объяснения. Громко прозвучала очередная затрещина. Кирилл фыркнул, спохватился и рьяно закашлялся.
Лучезарно улыбнувшись отцу Варнаве, брат Хезекайя отвесил изящный поклон:
— Благодарю и вас, господин аббат, и ваших добрых послушников!
— Во славу Божию, как у нас обычно отвечают, брат Хезекайя. Куда вы направляетесь?
— Какой замечательный обычай ответа, господин аббат! Я имею бумаги от нашей миссии в Дорограде с августейшим дозволением основать в окрестностях города Грем… Гремис…
— Гремиславль?
— О да, благодарю вас. Основать в окрестностях этого славного города общину Ковчега Спасения под духовным покровительством праведного Эбселома. Подобно праотцу нашему Аврааму, которому Господь повелел выйти вместе с родственниками из Ура Халдейского и поселиться в земле Ханаанской — книга Бытия, глава одиннадцатая, стих тридцать первый. Позволю себе напомнить вашему высокопреподобию слова обетования Господа Аврааму: «Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего и иди в землю, которую Я укажу тебе; и Я произведу от тебя великий народ и благословлю тебя, и благословятся в тебе все племена земные» — книга Бытия, глава двенадцатая, стихи с первого по третий. Все мое естество приходит в восхищение и устремляется в небесные обители подобно огненному вознесению пророка Илии, когда я представляю себе многотысячные сонмы диких туземцев, обращенных в истинную веру пламенным словом праведного Эбселома! Не правда ли, это прекрасно, господин аббат?
— Вне всякого сомнения, брат Хезекайя. Однако не могу обещать вам, что вы найдете в окрестностях Гремиславля многотысячные сонмы диких туземцев.
— Вероятно, я не совсем корректно выразился. Однако сам Господь повелел и мне, и вам, как некогда рыбакам на Геннисаретском озере, быть ловцами человеков — от Матфея, глава четвертая, стих девятнадцатый — не так ли?
— Именно так, брат Хезекайя. Только при этом и мне, и вам следует быть очень внимательными, чтобы невод не оказался заброшенным вместо озера в чужой пруд.
— Можем ехать, — бросил через плечо Уильям из Честера, сворачивая и закрепляя наверху дверной полог. — Я также благодарю вас за помощь, господин аббат.
Щелкнул кнут Шеймуса, повозка тронулась. Отец Варнава держался рядом, продолжая разговор:
— Если пожелаете, мы можем сопровождать вас до Белой Криницы. Гремиславль оттуда в одном неполном дне пути. Хорошо ли вам известна дорога к нему?
— Подробнее мне ее опишут в нашем торговом представительстве, — ответил Уильям. — Меня больше беспокоит состояние дел, которые пока поручены моим помощникам.
— Я припоминаю такую максиму: «Если хочешь, чтобы какое-то дело было сделано хорошо, сделай его сам».
— К моему немалому сожалению, вы весьма точны, господин аббат. Для торговли в колониях характерна своя специфика.
— В колониях?
— Я имею в виду цивилизаторскую составляющую торговли. Нами уже накоплен большой опыт приобщения к культуре неразвитых народов.
— Осведомлен, как же: зеркальца, бусы, «огненная вода»…
— Не только, господин аббат. Торговый дом «Стоун и Стоун» может предложить еще очень и очень многое.
— Не сомневаюсь, господин Уильям.
Лицо брата Хезекайи опять просияло:
— Господин аббат, соображения, высказанные братом Уильямом, натолкнули меня на замечательные мысли. Наша миссия вдруг увиделась мне прекрасным символом двуединого духовного и материального посланничества. Помните ли вы — о, прошу простить мой промах, ваше высокопреподобие! — как после проповеди слова своего в пустынном месте близ Вифсаиды-Юлии Господь чудесным образом умножил пять хлебов ячменных и две печеные рыбы и насытил ими пять тысяч человек, — от Марка, глава шестая, стихи с тридцать второго по сорок четвертый. Я представил себе, как подобно этому вслед за духоносным словом праведного Эбселома на алчущих щедро низливаются блага земные, несомые торговым домом «Стоун и Стоун» — не правда ли, мой добрый Уильям?
Угрюмое лицо доброго Уильяма в глубине повозки исказилось любезной улыбкой.
Отец Варнава вежливо наклонил голову:
— Я уверен, теперь Славену ожидает великое будущее.
— О да, господин аббат! — в полном восторге подтвердил брат Хезекайя.
***
Белая скала и серо-голубые от времени бревенчатые стены старых укреплений на ней покрывали своей огромной тенью гончарные и кожевенные слободы в речной долине. Белокаменные храмы, особняки состоятельных горожан, дома, избы новограда и княжий двор на вершине холма плескались в теплом предвечернем свете. Отец Варнава, щурясь, перекрестился на золотые блестки куполов:
— Ну вот… Можно сказать, что прибыли. Слава Богу!
Широкополая шляпа брата Хезекайи еще раз приподнялась напоследок — и повозка благоносных альбионцев свернула в сторону иноземных торговых подворий.
Ворота в высокой стене белого камня были распахнуты настежь. Двое стражей окинули цепкими взглядами четверку подъезжающих всадников, коснулись неоружными руками своих шеломов. Затем один из них обернулся и махнул ратищем в глубину двора. На сторожевой башне дружины ударили в било.
Из растворенного оконца светлицы в верхнем ярусе выглянуло, тут же спрятавшись, девичье лицо. Вслед за ним показалось другое — более юное, но весьма схожее с прежним.
К вороному отца Варнавы подбежали сразу трое конюхов. Тот, что постарше, — явно конюший тиун — отогнал своих чрезмерно усердных помощников парой надлежащих подзатыльников, степенно поклонился и принял под уздцы настоятельского коня. Кирилл хмыкнул, вспомнив доброго Уильяма из Честера. Иов и Илия покинули седла, сразу же затерявшись среди дворовых.
— Это ты князь Ягдар — верно? — полюбопытствовал подошедший вразвалку широкоплечий подросток примерно его возраста, но чуть более плотного телосложения. Положил руку на морду Кириллова коня, дружелюбно и коротко рассмеялся, когда гнедой самолюбиво мотнул головой и всхрапнул.
— Это я князь Ягдар-Кирилл, верно, — он подвигал плечами, потянулся со сладким хрустом.
— А я — княжич Держан. В дороге все ли ладно было?
— Нет. Беда со мной приключилась, княжиче, беда превеликая.
— О Господи! Какая, княже?
— Задницу отсидел.
— Ага… Вот оно что… И как же ты теперь с этакой бедою жить-то дальше собираешься, княже?
— Ума не приложу. Боюсь, на этом жизнь и окончилась. Да и пёс с нею. А еще заскучал малость — всего-то десятерых положил.
— Кого это — десятерых?
— Разбойничков, вестимо. Нас в лощине за Ракитным ватажка перестрела. Я одного кулаком тюк промеж глаз — он и сомлел. Потом тюк другого, тюк третьего — так всех десятерых и положил. По одному подходили, не толпились.
— Вот это да-а-а! — восхищенно протянул Держан. — Экие ты труды на себя принял-то, княже. Так просто надо было им кинжал или на худой конец засапожник бросить — они бы сами и зарезались.
Кирилл со вздохом сокрушения развел руками:
— Кабы загодя-то знал, сколь радушны да уветливы к гостям в ваших краях!
Оба оценивающе прищурились друг на дружку. Кирилл хмыкнул, несильно толкнул в плечо княжича, который немедленно толкнул в ответ его самого:
— Подойду к игумену Варнаве под благословение — а то отец с матерью и сестрами уже вон…
На ходу он обернулся. Бросил, подмигнув:
— А славно, что ты приехал, княже!
Кирилл наспех охлопал себя от дорожной пыли, расчесал пятерней свалявшиеся на ветру волосы и направился вслед за Держаном.
Князь Стерх в окружении семьи и домашних поджидал его у красного крыльца. Стараясь проделать это столь же ладно и ловко, как когда-то отец в подобных случаях, Кирилл с достоинством положил особый, «княжий» поклон:
— Здравия и долголетия тебе и дому твоему, княже!
Светлые глаза взглянули на него из-под седых бровей вразлёт, длинные висячие усы раздвинулись в улыбке:
— Мира и блага! Так вот ты каков, князь Ягдар… Добро пожаловать! А это жена моя Радимила, младший сын Держан — старшие-то Боривит и Венд в отъезде, лишь заутра прибудут — и дочери: Светава и Славинка, — добавил он, поведя рукой.
Маленькая, по плечо мужу своему, княгиня Радимила ступила вперед; легко наклонив по-девичьи тонкий стан, протянула черненого серебра поднос с чарою вина на нем.
Кирилл растерялся. Отец Варнава поймал его взгляд, кивнул поощрительно. Князь Стерх улыбнулся одними глазами, проговорив негромко:
— Привыкай к чину — князь ты.
Склонив голову, Кирилл непослушными пальцами взялся за короткую серебряную ножку и коснулся вина губами:
— Спасибо за честь, княгиня.
Поставил чарку, едва оплошно не опрокинув ее, обратно на поднос. Коротко поклонился в сторону княжича Держана и княжен. Младшенькая поднялась на цыпочки и, прикрывшись ладошкой, оживленно зашептала что-то на ухо старшей. Та дернула ее за край платья, опустила лицо. Исподлобья метнула взор на гостя.
«Как Видана…» — промелькнуло у него в голове.
— Вот и ладно! — подытожил князь Стерх. — Ну а теперь, гости дорогие, банька вас ожидает — в самый раз с дороги-то. А там и к столу попрошу.
Немного сдвинув в сторону взгляд, позвал куда-то за спину Кирилла:
— Ермолай!
— С полудня все готово, княже, — тут же откликнулся жилистый банщик в длинной белой рубахе с закатанными рукавами. — Каменица — докрасна, отцеженные квасы на леднике — и хлебный, и брусничный.
— Вот и ладно, — удовлетворенно повторил князь Стерх. — Веди дорогих гостей.
***
— Вижу, глянулась утица? — княгиня улыбнулась, придвигая блюдо ближе к Кириллу.
— Очень! — подтвердил он с нескрываемым удовольствием и, поколебавшись, решился отрезать себе еще небольшой кусочек. Ну совсем-совсем небольшой. — Дома у нас точь-в-точь такую же начинку учиняли: из лапши гречневой, яиц, лука да потрошков рубленых. Вся душитым жирком утиным пропитана — ух и хороша же! Сколько себя помню, я первым делом до нее добирался да побыстрее как можно больше выесть норовил. Митяю, брату моему старшему, она тоже по душе была — когда маленькими были, чуть не дрались за столом, кому сколько достанется. А доставалось поровну — это уже от отца…
Кирилл смутился, запоздало осознав, что несколько переборщил с воспоминаниями.
Княгиня Радимила еле слышно вздохнула. Укоризненно качнув головой, князь Стерх обратился к отцу Варнаве:
— К разговору старому вернуться хочу. Младший мой, Держан, давно уж мечтает в обучение к вам попасть. Вел я речи о том и с прежним настоятелем обители. Отказал он мне тогда — мал еще, дескать, пусть подрастет. А потом и умер отец Николай-то.
— Погиб.
— Вот как. Не знал. Да хранят покой его Древние со Христом-Богом, достойнейший был человек… Как же так вышло?
— Все мы воины, княже, и каждому его место определено. Младший-то твой к чему наклонности имеет?
Отец Варнава перевел взгляд на Держана, который во все глаза глядел на него, прислушиваясь к беседе.
— Я, отче… — тут же заговорил княжич, воодушевленно взмахнув позабытой в руке утиной ножкой.
Ладонь князя Стерха ударила по столу. Кирилл поперхнулся.
— Рано я начал разговор этот — расти и расти тебе еще, чадо!
Держан побагровел:
— Прости, отец.
— Меня вини, княже, — вступился за него отец Варнава. — Я взор ко княжичу обратил — он и понял его, как дозволение говорить.
Княгиня долила вина из узкогорлого кувшина восточной работы в кубок мужа, ненароком коснувшись его руки.
— Ладно, ладно, — поморщась, произнес князь Стерх. — И я тоже хорош. Мир да любовь. Сказывай, сыне.
Держан облегченно выдохнул. Быстро скользнул глазами по лицам отца и настоятеля:
— Науки люблю. А более всего те, которые говорят о том, каким образом да из чего мир наш сотворен. Еще по сердцу мне устроения всякие и диковины хитрые, что наши умельцы да иноземные механикусы выделывают.
— У него в наставниках и друзьях задушевных — одни лишь мастера из кузнецов либо столяров-краснодревцев, — с едва приметным неодобрением заметил князь Стерх. — Будто ремесленник какой, а вовсе не княжич.
Держан смолчал, но набычился.
— Не серчай, сыне… Правды ради добавлю, отче, что ремесленник-то у меня, похоже, незаурядный подрастает: о прошлом лете приезжал поглядеть на него даже некий мастер иногородний. При котором, помнится, для чего-то маленький старичок-архимандрит пребывал неотлучно. Внимательный такой, глазастый…
Отец Варнава откинулся на высокую спинку стула:
— В академиях наших многие из ученых мастеров-наставников от самого князя Дора род свой ведут. В духовных чадах у меня — князь Боровицкий Константин, зодчий и резчик по камню искуснейший, да боярин Василий из Полядвицы, большой знаток древностей, которые из земли самолично искапывает. Или возьмем отца Паисия, лекаря обители нашей...
— Как же, как же: отменно знаю его. Не просто лекарь — целитель. А уж сколь осведомлен в науках разных!
— Но ведомо ли тебе, княже, что некогда владетельным Маркусом из Аквилеи новоримской был возведен он в рыцарское достоинство?
— Однако… Не рассказывал о том отец Паисий.
— А он никогда и никому не рассказывает. Но мне не возбранял. Из придумок своих чем похвалиться можешь, княжиче?
Держан смутился:
— Да по мелочам изрядно набежало — не упомнишь всего враз-то.
— Стесняется он, отче, заслугам своим счет пред вами вести, — пояснил князь Стерх.
— Похвально. Скромность — она в добродетели определена. Тогда ты поведай, княже.
— И с охотою. В верхнем граде скоро вовсе перестанут колодези глубокие в скале бить. Уж второе хранилище водное закладывают, куда вода из Змеяны нашей поднимается: тут тебе и трубы, и колеса прехитрые с цепями да рычагами, и всякое иное учинено, чему даже и названия не ведаю. Все то — Держановы задумки. У стрельцов дружины моей ручницы, устроения доселе не виданного — такоже. А уж замков разных да забавок для детворы просто не перечесть… Вижу, сыне, теперь сам порываешься что-то сказать. Добро, говори уж.
— Отче Варнаво, да не я един все то сотворил — там и мастер Байко работал, и мастер Веденя, и дядя Никанор, и Мишата… Во многом же я и вовсе только помощником был.
— И опять помяну добродетель скромности, — добродушно заметил игумен. — А нынче над чем трудишься, княжиче?
— Дом призрения общинный есть у нас. Престарелые ратники одинокие да увечные, иные калеки. Мастер Веденя да я как-то раз для них особливые запоры дверные делали, а потом еще ухищрения разные для нужника теплого…
Он опять смутился.
Отец Варнава одобрительно наклонил голову:
— Доброе дело. И отнюдь не постыдное.
— Ага. У кого руки нет, у кого ноги, а то и обеих…. Я только тогда стал понимать, сколь же тяжелы им в жизни обычные дела. И подумал: вот бы каждому увечному новые руки-ноги сотворить! Чтобы не на деревяшках да с клюками, как допрежь. Когда мы с отцом в начале прошлой осени в Сурожск ездили, там у меня вдруг зуб коренной страсть как разболелся. Отец кинулся доброго лекаря искать, ему присоветовали спросить в иноземной слободе некоего герра Корнелиуса. Помню, вышел он к нам, расспрашивает меня участливо, а я всё на его ноги посматриваю и думаю: а отчего это он в сабатонах? Это, отче, ножные доспехи такие. А уж после того, как он мне питья какого-то дал да зуб вырвал, отец разговорился с ним и выяснилось, что у герра Корнелиуса ниже колен ног-то вовсе нет. Обеих. И то не сабатоны были, а ноги железные, мастерами германскими сработанные.
Кирилл вдруг почувствовал, как сердце заколотилось в его груди и правый висок откликнулся пульсирующей болью.
— Лязгающие Сапоги, — прошептал он еле слышно. — Лязгающие Сапоги…
— Ага, — кивнул ему Держан, — они и вправду лязгали при ходьбе. А мне, отче, тогда же на ум пришло: так ведь можно и руки подобные сделать, ну хоть для простейших действий — дверь открыть, взять что-нибудь. Над этим и думаем сейчас с мастером Веденею. Правду сказать, трудно дело идет. Руку-то саму для первой пробы уже мастерить начали, да проку от нее покамест маловато — еще только пребываем в спорах о том, как заставить ее пальцы сжимать.
Кирилл поднял голову, встретившись с внимательным взглядом отца Варнавы.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.