Глава XI

— Не нравится мне это! — недовольно произнес скрипучий голос прямо над его темечком. — Там головы не хуже наших с вами. Догадаются.

— О чем? О том, что мы же и позволим? А пока гадать будут — время-то уйдет! — другой голос хрюкнул и добавил поспешно-поощрительно:

— Давай, голубчик, давай!

Последние слова, видимо, относились к невысоким — с пятилетнего мальчишку ростом — песочным часам, которые тут же с тихим шелестом прошествовали вразвалку слева от Кирилла и стали взбираться по высокой лестнице. Похоже, там, наверху у них был какой-то дом. Разглядеть толком не удавалось — что-то сковывало, мешало поднять голову. Стеклянно прозвенела, открываясь, незримая дверь и запахло неведомыми волшебными травами. Наверное, поэтому скрипучий голос вдруг заговорил на неведомом языке. Песочные часы у себя наверху отозвались струящимся шорохом. «Это уходит время», — догадался Кирилл. Белая птица мягко упала на его лицо, раскинув крылья. Затем ударила острым клювом в правый висок.

***

Крылья птицы приподнялись, слились воедино и превратились в белый свод кельи.

Кирилл окончательно проснулся.

«Я уже дома, — неспешно помыслилось ему. — Дома… Вот странно-то…»

Из памяти тут же выплыла его маленькая светёлка в верхнем ярусе родительского терема. Он помотал головой, отгоняя видение, — картинка послушливо скукожилась и юркнула обратно.

Узкое иноково ложе у входа было пусто, аккуратно застелено. Кирилл оделся, выглянул за дверь:

— А где брат Иов?

Галерейный послушник в углу, не отрываясь от книги, указал в направлении окна:

— Внизу со своими. Тамо же и сам отец настоятель, княже, да. Имей в виду. Ты бы того, на всякий случай постарался бы как-то поосмотрительнее с ним, да.

— Случилось что?

Галерейный с удивлением поднял глаза:

— Так ведь праздник же завтра, Назария Благодатного! А после Божественной Литургии крестный ход с молебном о даровании урожая. Стало быть, готовимся, да. Братия нынче аки птицы быстролетные порхают — туда-сюда, туда-сюда. Отец настоятель от самого рассвету не то, чтобы гневлив, но больше ради вящего порядку… — он понизил голос. — Так что, хоть и князь ты, а это… всё же поглядывай с бережением, мало ли, да.

У входа отец Варнава беседовал с отцом благочинным. Чуть поодаль стоял брат Иов в окружении невысоких и широкоплечих, под стать ему, послушников. Инок что-то негромко говорил, почти не шевеля губами и сложив на груди руки по своему обыкновению. В ответ на его речи послушники один за другим, отдав короткие поклоны, поспешно разбредались в разные стороны.

Увидев Кирилла, отец игумен прервал беседу и поманил к себе.

— Знаю, знаю, — он улыбнулся вскользь, предупреждая возможные речи. — И ты заждался, и тебя заждались — какие тут еще разговоры надобны? Разве что попрошу вернуться к вечерне.

— Спаси Господи, отче. А как же брат Иов? Ведь он должен со мною…

— Не пекись о том. Каким именно образом — явно или неявно — брату Иову охранять тебя, то уже ему решать. В дубраве же никому и ничто не угрожает. Гостинец-то свой не забыл?

— Нет, отче.

— Тогда с Богом.

Кирилл принял благословение и направился к задней калитке, стараясь шагать помедленнее: его так и подмывало помчаться во весь опор. Впрочем, он так и поступил, едва лишь чинно притворил за собою тяжелое полотно внешней двери под безразличным взглядом послушника-привратника.

Брат Иов усмехнулся половиной улыбки, наблюдая сверху, как юный князь с копытным стуком несется вскачь по деревянным торцам тропинки, лихо гикая и поскальзываясь на поворотах.

«А вот и наше место, — подумал Кирилл внизу, приветливо кивая кусту шиповника, как доброму знакомому и остановился. — Наше…»

Это слово вдруг отдалось сладким уколом в левой стороне груди — он вздохнул, на мгновение невольно закрыв глаза. Ему показалось, что он не был здесь очень и очень долго. Ну просто целую вечность.

«Видана! Я вернулся!»

Наверное, это солнечные блики от воды пробивались сквозь закрытые веки и прыгали в темноте, мешая разгореться внутреннему свету. Кирилл рыкнул совсем не сердито, пробормотал:

— Да ладно, все равно я тебя сейчас увижу… — и рысцой потрусил в направлении уже совсем близкого леса.

На опушке он странным образом ощутил себя входящим во храм, поэтому поневоле перешел на неспешный шаг. Из памяти сразу же донеслось голосом Виданы:

«Только в дубраву войдешь да потом вниз к ручью спустишься — тут тебе и Хорево Урочище. А в нем и деревня моя…»

Через поляну пробегали несколько тропинок, исчезая в глубине мягкого зеленого сумрака. Кириллу отчего-то глянулась одна из них, по которой он и побрел вперед, улыбаясь своим мыслям да время от времени прикасаясь к потаенному кармашку на груди.

— Князь Ягдар из рода Вука! — раздалось вдруг совсем рядом. Было только непонятно, откуда именно. Он остановился, огляделся по сторонам.

— Здесь я княже, здесь! — опять прозвучал ясный и звонкий голос. На этот раз — определенно сверху.

Кирилл поднял голову.

Заслоненный ближними деревьями огромный древний дуб был, очевидно, когда-то поражен молнией — в основании его угольно чернела стрельчатая пещерка чуть поменее человеческого роста. В полутора саженях от комля он был спилен и увенчан небольшим срубом, крытым замшелой дранкой. Толстенные отростки корней напоминали когтистую лапу исполинской птицы, хищно ухватившей землю.

— Избушка на курьей ноге… — вырвалось у изумленного Кирилла.

Из распахнутого окошка добродушно покачивал снежно-седой головою длиннобородый старец:

— Она самая, княже. Здравия и долголетия!

— Мира и блага, старче!

— Меня Вороном кличут.

— Вы — Белый Ворон? — потрясенно переспросил Кирилл, подходя поближе.

— Он самый, княже. Слыхал мое имя?

— Да кто же о вас не слыхал-то, Белый Отче! Вот это да…

— Не поднимешься ли ко мне? Давно хотел побеседовать с тобою, князь Ягдар из рода Вука.

Кирилл с радостью закивал и поспешно наклонил голову, собираясь шагнуть в глубокое обгорелое дуплище.

— То не вход, княже. Неужто запамятовал? Надобно промолвить: «Избушко, избушко, повернись к лесу задом, ко мне — передом!»

Кирилл оторопел.

Старец засмеялся беззвучно и показал рукой:

— Сзади, сзади зайди — дверь с другой стороны. Я тебе лествицу сброшу.

Наверху открылась дверь; вниз упал, разворачиваясь в полете, сверток веревочной лестницы. Кирилл подергал перекладину сапогом, примеряясь. Наморщил лоб — что-то похожее уже было.

«Ага, во сне же. Песочные часы-мальчишка, лестница и дом в вышине. Только часы-то тут каким боком? Ну да пес с ними…»

Хозяин протянул ему неожиданно крепкую ладонь. Он перемахнул через порог, оправил одежду и огляделся с неприкрытым интересом.

Приземистая лежанка, покрытая медвежьей шкурой, в изголовье потемневший от времени дощатый стол, по стенам — множество полок. Одни — с книгами, иногда очень дряхлыми на вид, другие — тесно уставленные разновеликими ящичками и горшочками. Ярко и звучно пахло травами (с низкого потолка свисали бесчисленные сухие снопики да пучочки) и еще чем-то совсем незнакомым.

«Даже травами пахнет, как там, во сне», — мысленно отметил Кирилл, а вслух спросил: — Это ваш дом, Белый Отче?

— И здесь тоже.

— Ага. А зимою-то как? Я гляжу: ни печки у вас, ни даже жаровни не имеется.

— Привык я, княже. Давно уж привык. Да ты садись, садись, — Ворон указал на лежанку, придвигая для себя коротконогий столец.

Кирилл с осторожностью присел на краешек.

— Будь добр, сядь поудобнее, спину расслабь, не то вроде как стоишь сидя.

— Ага… А мне, Белый Отче, давеча сон приснился занятный, прямо-таки вещий — и про лестницу наверх, и про запахи почти такие, как у вас…

— Да ну? Вот и расскажешь сейчас, потешишь старика. До чего ж я люблю слушать о диковинах разных!

Согнав улыбку с лица, он спросил совсем другим голосом:

— Разумеешь ли, что не из праздности и любопытства стариковского зазвал тебя?

— Да, Белый Отче.

Ворон кивнул:

— Вы, Вуковичи, всегда смышлены были. Князь Прозор, дед твой, большие надежды на отца твоего возлагал, оттого-то имя Вука, Рода вашего, и дал ему. На нем они сбылись лишь отчасти, а полностью — только на тебе.

— Вы про дар мой, Вороне? Так ведь он всего один, да и тот — с гулькин нос. Как же…

— Не спеши меру прилагать, ибо пока не ведаешь ты о себе ничего.

— Ага… А вы, получается, и деда моего знали?

— И даже прадеда твоего, князя Тримира, знавал — примерно таким еще, — старец опустил ладонь почти вровень с лежанкою.

— Ух ты… Сколько ж вам лет, Белый Отче?

— Много, младший из Вуковичей. А теперь не беги! — добавил он неожиданно строго.

Кирилл изумился:

— Да я же сижу пред вами!

— Нет, бежишь, — Ворон коснулся пальцем его лба. — Здесь. А этого не надобно, не опоздаешь. С Виданою своею увидишься как раз во время должное да урочное — ни ранее, ни позднее.

Кирилл опустил глаза и принялся оправлять под собою медвежью шкуру.

— В жизни нашей все случается именно в свой час, — продолжил старец, не обратив внимания на его смущение, — хотя и не так, как нам того желалось бы. И это мы нередко спешим бедою назвать. Ты же на печаль скор не будь. Над словами моими позже поразмыслишь, сейчас просто запомни их.

— Да, Белый Отче.

— Слыхал я, дядька-пестун был у тебя.

— Ага, Домашем звали, — подтвердил Кирилл, почему-то нисколько не удивившись тому, что Ворон откуда-то слыхал о его дядьке. — Сколько себя помню, столько и его рядом с собою. За день до отъезда моего из Гурова вдруг пропал бесследно, как сквозь землю провалился. Искали, искали, да без толку. Жалко его — хороший он был.

— Хороший, говоришь… Не вспомнишь ли, где в последние дни бывали вместе?

Кирилл подумал.

— Ходили на ярмарку зверей чужестранных посмотреть — в городе как раз переезжий зверинец гостевал. О! Меня тогда еще там огромная такая кошка крапчатая оцарапала… — он мельком коснулся рубца на правом виске. — Правду сказать, я и сам виноват был: хотел поближе разглядеть, да к клетке чересчур близко придвинулся, а она сквозь прутья — лапою. Шрам не от когтей ее, Белый Отче, — это на том же самом месте от меча, когда на нас с дружиною…

— Про то уже мне ведомо, княже. Дорогою заходили куда-нибудь еще?

— Не припоминаю такого.

— Не припоминаешь… Ну ничего, не велика беда. А сны и видения диковинные давно ли тебя посещать начали?

— Где-то о той же поре.

— Вот как… — Ворон перебросил на грудь две из трех белоснежных косиц, оплетенных тонкими ремешками, одернул широкие рукава рубахи. — Теперь посмотри-ка сюда, князь Ягдар из рода Вука.

И он приложил палец к середине своего лба, чуть повыше клочковатых седых бровей.

***

Кирилл смутился под молчаливым неотрывным взглядом, произнес осторожно:

— Белый Отче, вы меня о чем-то расспросить собирались.

— Я на свои вопросы ответы уже получил.

— Разве? А когда же?

Старец с подчеркнуто важным видом поднял ладонь и распевно возгласил:

— Белый Ворон все видит и все знает: что было, что есть и что будет — приходилось ли слыхать обо мне такое?

Улыбнулся, добавив дружелюбно:

— Ты, я вижу, сказать что-то желаешь.

Кирилл неуверенно подвигал плечами и головою, словно прислушиваясь к чему-то внутри:

— Трудно определить… Чувствую себя непривычно.

— Неладно?

— Да нет, наоборот. В голове ясно, а во всем теле как-то так… тепло и утешительно, что ли. Одним словом — славно.

— Славно — так славно. Ну а теперь и на самом деле пора тебе. Как через ручей перейдешь, Ратиборов дом по левую руку четвертым будет. Спасибо, что навестил старика, князь Ягдар из рода Вука.

***

На мостках ниже по течению ручья женщины и девицы, полоскавшие белье, обернулись в его сторону и оживленно защебетали. Пришлось сделать вид, что он вовсе не заметил этого да основательно прибавить шагу.

Крытый серебристою дранкою просторный двухъярусный сруб окружали густые облепиховые кусты. Кирилл положил руку на низенькую калитку, утонувшую в их просвете, крикнул во двор:

— Хозяева! С добрым днем вас!

Потревоженный громкими звуками дрозд-рябинник испуганно выпорхнул из гущи ветей прямо над головой, заставив невольно отшатнуться.

— Ищешь кого, юнак? — спросил голос за спиною.

Светловолосая девушка со странно знакомыми чертами лица оглядела его, перехватив половчее ведра с водою, и указала движением подбородка:

— Отвори-ка, окажи милость.

Кирилл поспешно распахнул калитку, посторонился:

— Ягдар-Кирилл мое имя. Мне бы…

— А-а-а! Так вот, оказывается, каков он, этот самый князь Ягдар, — как бы про себя распевно проговорила девица, опуская ведра на помост крыльца и еще раз окидывая его взглядом. Только в этот раз куда более заинтересованно. — Я так разумею, ты Видану ищешь, княже?

— Э… Да. Дома ли она?

— А где ж еще ей быть? И домовитая-то она у нас, и домолюбивая такая…

Из сеней на голоса выглянула хозяйка.

— Матушка, это князь Ягдар к нам пожаловал. Тот самый!

— Здравия и долголетия! — сказал Кирилл, склоняя голову и начиная чувствовать некоторое неудобство своего тела.

— Мира и блага! Милости просим, княже.

— А Видана твоя на заднем дворе курочек кормит, — медоточивым голоском уточнила дева — следовало полагать, старшая из Ратиборовых дочерей — и прищурила один глаз.

«Как Видана» — промелькнуло в голове Кирилла.

— Уж такая хозяюшка она у нас, уж такая лапушка! То-то женою кому-то будет — суженому на заглядение непрестанное, всем прочим на зависть таковую же.

— Ярена! — сказала мать укоризненно. — Кликнуть ее, княже, или сам подойдешь?

— Э… Сам, да. Спасибо…

— Тогда в ту сторону пожалуй, — она указала вдоль по вымощенной разноцветным речным окатышем дорожке, которая сворачивала за дом. — Там и встретишь.

Он не успел сделать даже двух шагов, как из-за угла появилась, напевая и размахивая берестяной коробочкой-полотухой, Видана. Увидев его, она пискнула, вскинула руки, уронив берестянку.

— Ягдар, ты! Вернулся… Ой, да как же… Я сейчас, Ягдар, я мигом!

Видана заметалась, прошмыгнула мимо Кирилла в дверь и заверещала уже изнутри:

— Матушка, матушка! Мне что лучше надеть: это или вот это?

— А он и вправду хорош собою, сестрица! — пропела ей вослед старшая. — Ни капельки ты не соврала.

— Ярена, а ну-ка в дом! — прикрикнула мать сердито. — Тебе еще тарелки, что на столе, прополоскать, вытереть насухо да на поставец попереносить.

Стараясь отогнать прочь нарастающее смущение, Кирилл негромко и с большим достоинством кашлянул. Поинтересовался:

— А хозяин здесь ли?

— К вечеру будет. Нужду какую к воеводе имеешь, княже? — обратились на него улыбающиеся глаза.

— Да нет… — окончательно смешался Кирилл. — Почтение положенное выразить хотел… Вежества ради.

— Сейчас выйдет уж, — с ободряющим сочувствием кивнула хозяйка, возвращаясь внутрь. — Потерпи маленько.

Голубой сарафан метнулся в дверном проеме. Видана что-то крикнула напоследок в глубину дома, сбежала по ступенькам и ухватила Кирилла за руку:

— Идем-идем-идем!

— Только не до темноты, дочушка! — понеслось им вдогонку. — Тебя же, княже, особицею попрошу.

Он неуклюже закивал на ходу через плечо.

Над соседскими палисадами и кустами стали появляться лица, исполненные внимания и любознательности. Женский щебет на ручье сменился восторженным кудахтаньем.

— Скорей-скорей-скорей! — маленькие пальцы сжались, нетерпеливо задергали Кириллову ладонь, увлекая за собою. В спину прозвучало что-то веселое и неразборчивое, сопровождаемое дружным смехом. Видана не сдержалась, обернулась на бегу и показала язык.

— Ты чего?

— Да ну их всех… А куда пойдем — по дубраве погуляем или к нашему месту на реке?

— Вот это да! Знаешь, когда я шел сюда мимо него, точно теми же словами и подумал: «наше место».

— Правда?

— Правда. А чего мы бежим? Нас ведь уже никто не видит.

— И то верно.

Видана остановилась, запрыгала и захлопала в ладоши:

— Ой, хорошо-то как!

— А что же именно хорошо?

— Да ну просто всё-всё-всё! Ягдар, а ты когда вернулся? Сегодня?

— Вчера к ночи. Так изломался в седле, что еле-еле смог до постели доковылять.

— Ягдар, а я потом каждый вечер опять звала, звала тебя, а увидеть почему-то никак не удавалось.

— И у меня не получалось, хоть и пытался не единожды.

— Я после того первого раза к Белому Ворону побежала радостью поделиться, а он вдруг словно опечалился. Даже в лице переменился. Как думаешь, отчего?

Кирилл дернул плечом:

— Кто знает? А Ворон меня давеча к себе зазвал.

— Бают, дом Белого Отца в какой-то Диевой Котловине. Даже и не ведаю, где это. А как же ты ко мне поспел так скоро?

— Нет, я был не там. В этой… избушке на курьей ноге, — Кирилл помахал рукой. — Вон в той стороне она. Да ты, я мыслю, и сама знать должна.

— Ага, знаю. Вот это да! Он же в нее никого и никогда не зазывал.

— Тогда выходит, я первый.

— Здорово… А что там внутри? А чего Ворон от тебя хотел?

— Избушка как избушка. А чего Ворон хотел — я, правду сказать, так до конца и не понял. Видана, а я стал дни считать, лишь только мы в путь отправились — семь, шесть, пять, четыре…

— Ягдар, а когда ты уехал, после с отцом ли говорю, с матушкою, делаю ли что, — а предо мною ты стоишь. И смотришь так…

— Как?

— Ну так… — Видана быстро отвернулась и защебетала в сторону:

— Ягдар, гляди: а вон там камушек голубоватый, а на нем рядышком две малюсенькие ящерки на солнышке греются! Не иначе как сестрицы друг дружке.

— Камушек голубоватый… О Господи… — пробормотал Кирилл, начиная судорожно отстегивать на груди отворот кафтана. — Да что ж с головою-то у меня нынче?

В сердцах полуоборвав заупрямившийся крючок, сунул руку за пазуху:

— Видана, а это тебе. Вот…

Пальцы разжались — на ладони открылся серебряный перстенек с бирюзовым камушком-глазком.

— Ой, Ягдар…

— Я это… Так задумывал, чтобы и к сарафану твоему лазоревому, и глазам твоим…

Видана завороженно-медленно надела перстенек на палец, опустила веки. Столь же медленно потянулась к Кириллу. Он почувствовал, что его сердце сорвалось вниз и, увлекая за собою разум, стремительно понеслось в бездну.

Видана отпрыгнула, рассмеялась незнакомо. Закружилась-запела, отставив руку да любуясь подарком:

— Мой, мой, мой!

Кирилл осознал, что к нему постепенно возвращаются способности дышать, связно мыслить и владеть собственным лицом.

— Видана…

— Аюшки? Мой, мой, мой!

— А кто именно твой-то? — решился спросить он, несколько вернувшись в себя и поднабравшись храбрости. — Перстенек или я?

— А вот и не скажу. А ты его в дороге купил или там, куда ездил?

— В Белой Кринице, ага. Князь Стерх нас приглашал — как бы это сказать? — суд свой с ним разделить. Ну и еще для некоторых дел своих.

— Суд… Ого. Вон ты какой у меня… И что?

— Да пригодился я, знаешь ли. Можно даже молвить, изрядно пригодился. Там прямо-таки целая история вышла — и со мною, и с перстеньком этим. Хочешь, расскажу?

— А можно, я сама погляжу? — встав на цыпочки, она ухватила Кирилла за плечи, ее глаза приблизились.

— Ну… Да, конечно.

— Ты сам ничего не вспоминай, не надобно, только весь как будто распахнись да растворись предо мною.

— Да знаю я, знаю.

— Голову пониже наклони, а то не дотянуться мне…

Видана опустила веки и коснулась своим лбом чела Кирилла. И тут же рванулась на волю цветастая круговерть, в которой завертелись-замелькали небесная синева, сумрачная зелень леса, белый шатер, звезды в озере, изящные руки и широкополая мягкая шляпа брата Хезекайи, золотые блики на куполах Белой Криницы, ухмыляющийся Держан, хлебосольный стол князя Стерха, райские птицы на богатой ферязи, страх в распахнутых глазах Избора, толстая Малуша, княжна Светава в развилке липовых ветвей, невероятный прыжок брата Иова, маленький голый гильдеец на краю бассейна, пряничный поповский терем, голос в ночи…

Маленькие ладошки внезапно оттолкнули его.

— Ты… Ты держал ее на руках… — прошептала она потрясенно.

— Кого? — пробормотал Кирилл, приходя в себя.

— Ты держал ее на руках! — с отчаянным криком повторила Видана и заколотила кулачками по его груди. — Княжну эту! А она обнимала тебя! Я видела, видела, видела!

— О Боже… Видана, да ты послушай, как получилось-то.

Она спрятала лицо в ладонях, опустилась в траву и заплакала. Кирилл неуклюже затоптался над нею:

— Господи, да что же это… Видана, ну пожалуйста… Видана…

Она заплакала еще горше, судорожно хватая воздух, хлюпая носом и жалобно попискивая.

— Если ты все видела, то и знать должна, как оно на самом деле было.

— А я и знаю! На самом деле ты ей люб и она — княжна! Княжна, княжна, княжна! А кто я такая рядом с нею?

— Видана, да ты…

— Да я-то всего лишь глупая девка-дубравка, уж какая есть! Только вот всё-всё доподлинно разглядела и всё-всё уразумела! Так что отныне ни подарки твои мне не надобны, ни сам ты, князь Ягдар!

Видана вскочила на ноги, сорвала с пальца перстенек. С девичьей неловкостью размахнувшись, изо всех сил забросила его подальше в густые травы поляны. Стремительно развернулась и побежала обратно в деревню.

Кирилл заледенел:

— Видана…

Мягкий сумрак дубравы обратился в ночь.

***

Белый Ворон стоял посреди тропинки, с непривычной строгостью опершись на посох, и молча ждал. Видана шмыгнула носом, одернула сарафан. Перешла на робкий шаг, постепенно замедляя его. Затем и вовсе остановилась.

— Ближе подойди, девонька. Еще ближе — поздно уже робеть-то. Теперь отвечай: зачем сделала это?

— Что, Белый Отче?

— С Вороном говоришь, не с князем Ягдаром. Почто обидела его?

Видана засопела и потупилась.

— Другому рану нанести, а жалеть себя — ой, как сладостно бывает! Так ли? С неких пор на особой примете ты у меня, ведай о том. Долгих речей вести не стану — разум твой вижу. Немалый разум, замечу. Ему повинуйся, а не страстям своим. А обуздать себя не сможешь иль не захочешь — поможем тебе. И я, и отец твой.

Видана переступила с ноги на ногу, опустила голову еще ниже:

— Отцу только не говорите, Вороне.

— Вот как. Ну-ка в глаза мне посмотри. Не деву строптивую да своенравную вопрошаю я сейчас, а ту Видану, которая прячется в ней. Правда ли, что так лучше для всех будет? И для нее самой? То-то. Голову-то опять подними — не предо мною виниться надобно. Теперь пойдем.

— Куда, Белый Отче?

— Каверзы твои поправлять. И не я это делать буду, а ты сама. Куда подарок бросила? Показывай.

— А вдруг он там еще?

— Князь Ягдар? Нет, ушел уже. Правоту твою на себе ярмом несет.

Видана неуверенно ткнула пальцем в сторону одной из полянок, усыпанных яркими солнечными лоскутами:

— Где-то здесь, Белый Отче.

— Где-то… Не видишь, значит. Вот что ты сама с собою творишь — понимаешь ли?

Ворон остановился посреди тропинки, молчаливо и приглашающе повел посохом. Видана побрела в траву, раздвигая стебли да временами будто просительно оглядываясь.

— Ищи, девонька, ищи.

Голубые цветочки то незабудки, то барвинка или жуки с небесным переливом надкрылий наперебой спешили прикинуться бирюзовыми камушками. Пырей всякий раз норовил повернуться к пальцам своими зазубренными лезвиями, а осот — колючками. Где-то рядом трескуче и со злорадным торжеством расхохоталась сорока.

— Нет его, Вороне! Нигде нет — потерялся совсем!

Видане вдруг невыносимо захотелось упасть лицом в траву, зарыдать открыто, во весь голос. Даже завыть при этом — тоненько и очень горестно.

Ворон приблизился к ней. Вздохнул, взял за руку.

— Спасибо, Белый Отче...

Она благодарно улыбнулась. Пройдя вместе с ним несколько уверенных шагов по поляне, охнула, упала на колени:

— Вот он! Нашла, нашла! — Видана схватила перстенек и, не сдержавшись, порывисто поцеловала его: раз, другой, третий. — Вороне, опять спасибо за помощь вашу!

— А я вовсе и не помогал тебе. Просто за руку держал.

— Разве? А вот теперь помириться бы мне еще… — ее глаза влажно блеснули робкой надеждой.

— Повиниться? — переспросил старец, вроде как не расслышав. — А что — славно мыслишь, девонька. Хвалю, хвалю!

— А как? Ну, чтобы все ладно вышло?

— Тут уж я не советчик — на то отец с матерью есть. Отцовские слова в голову возьми, матушкины — в сердце сложи. А напоследок вот что еще скажу: князь Ягдар не тебе одной нужен. Запомни это крепко-накрепко. И перстенек надень — что ж ты его по-прежнему в кулачке-то… — он вдруг прервал себя и завершил торопливо: — Стало быть, теперь возвращайся к отцу-матери, девонька, ко мне же иные заботы грядут.

— А какие, Белый Отче? — не удержалась Видана.

— Да те, что и всегда. Понадоблюсь я вскоре в неком месте. И даже очень вскоре. Всё на том…

Прощально коснувшись ее лба быстрой легкой рукой, Ворон развернулся, заспешил назад. Видана смотрела ему вслед, пока через несколько шагов он не исчез из виду прямо посреди тропинки.