Глава IX

Кирилл обратил внимание, что на улице, по которой они продвигались, многие дома были возведены и благоустроены либо на германский, либо на новоримский лад. Утопавшие в густой зелени белокаменные, кирпичные и фахверковые фасады не прятались за высокими глухими заборами. От проезжей части их отделяли всего лишь разного рода невысокие оградки, оплетенные вьющимися цветами, аккуратно подстриженные полоски кустов самшита или же просто небольшие, со тщанием выкошенные лужайки.

— Красиво тут, — отметил Кирилл не из одной лишь вежливости: ему действительно понравился этот уголок Белой Криницы. — До чего ж уютное местечко!

— Так ведь люди-то какие здесь обитают… — с непонятным значением отозвался князь Стерх. — Скажи-ка, княже, ведомо ли тебе, что есть такое торговая Государева Гильдия?

— Краем уха слыхал, конечно же. Подробнее узнавать как-то не случалось ни нужды, ни интереса, — с некоторым простодушием ответил Кирилл, надеясь получить развернутые пояснения, а через них получше уяснить для себя цель данного визита. Не удержавшись, добавил:

— Если честно, даже мне в таких богатейших лавках, каковые у них, понятное дело, имеются, никогда еще бывать не приходилось.

Висячие усы князя Стерха раздвинулись улыбкой:

— Богатейшие лавки у купцов из Государевой Гильдии действительно имеются, хотя далеко не всем они надобны. Основная торговля прямиком со складов да мест добычи оптом идет. Лес, кожи, меха, хлеб, металлы, земляное масло и прочая, и прочая, и прочая — десятками тысяч единиц, модиев, кантаров, возов да иных крупных мер. А у многих гильдейских еще и Государевы жалованные грамоты на торговлю с иными державами наличествуют. Представляешь теперь, что это за люди такие? И к кое-кому у меня давно уж вопросы накопились. Серьезные вопросы.

— Но если так, то они ведь могут и в бега податься. Как тот купец Игнатий давеча… — Кирилл мотнул головой куда-то назад. — Лови их потом.

— От таких богатств, как у них, в бега подаются крайне редко и неохотно. Это ведь не какие-нибудь Градские или даже Княжьи гильдейцы с их торговыми оборотами да «жировыми запасами». К тому же у некоторых имена родовые уж больно известны да прославленны. Тут ведь и честь Рода — далеко не последнее дело. Мне же особо надобны двое. Они сейчас в домах своих, чему я давеча подтверждение получил.

Кирилл вспомнил человека, встреченного на выезде с торговой площади и кивнул.

— А мы, почитай, прибыли, — добавил князь Стерх, указывая на стоявший боковым фасадом к ним трехъярусный кирпичный дом на перекрестке. Выстроен он был почему-то на манер небольшого замка в неопределенном стиле — отчасти во франкском, отчасти в германском. — Сейчас только за угол ко главному входу свернем…

При этих словах из-за только что упомянугого угла появился короткобородый человек возрастом чуть помоложе самого князя Стерха, пониже ростом и полнее телом. Правое плечо его багряного купеческого кафтана было украшено золотым шитьем; некоторые завитки прихотливого узора спускались на грудь. Кирилл мельком подумал, что это, скорее всего, и есть знак Государевой Гильдии.

С каким-то угрюмым безразличием миновав сотника Василия с его ближниками, человек вразвалку приблизился ко князю Стерху.

— К тебе я, княже… — обронил он пустым голосом.

— Слушаю тебя, Государевой Гильдии торговый человек Дан-Варфоломей из рода Гроха.

— Ишь ты. Прямо-таки титулуешь меня: полным именованием да еще и со званием. Разумею, что не просто так, разумею… Веришь ли, нет ли, княже, а ведь я всегда уверен был, что всё оно рано или поздно окончится.

— Правда твоя. Всё на этом свете имеет окончание свое. Слушаю дальше.

Купец вздохнул. Взгляд из-под тяжелых век переместился на Кирилла, остановился на лице:

— А это, надо полагать, он и есть.

— Да, это он и есть — князь Ягдар-Кирилл, новый владетель Гуровский и Белецкий.

— Прости, юный княже, и в мыслях не было оскорбить тебя непочтением. О другом я…

Кирилл молча склонил голову.

— Мне сейчас куда — на суд княжий, что нынче идет, или сразу в темницу?

— Отчего это ты, добрый человече торговый, столь же сразу о суде да темнице речи завел? Ведь изучил дотошно за многие годы все нравы и обычаи мои. Вначале простая беседа, потом следствие и только в конце всё прочее. И в дом не желаешь зазвать, просто избегаешь того. Поэтому и навстречу нам вышел. За угол. Лицо-то не опускай! — повысил голос князь Стерх. — Я, когда с человеком говорю, люблю глаза его видеть.

Тяжелые веки купца поднялись опять:

— Каковы есть беседы с тобою, княже, мне самому давно известно. А вот каковыми они бывают с ним… — он мотнул головой в сторону Кирилла и поспешил добавить: — Со князем Ягдаром, о том мне серьезнейшие люди успели сообщить. Не желаю я таковых бесед в доме своем, позору не желаю. О всех делах моих, что твоему вéдению подлежат, и расскажу доподлинно, и на бумаге изложу в подробностях малейших. В том даю свое твердое слово купеческое. Но пусть будет так, чтобы дознание происходило лишь при тебе одном, княже. Не при нем… не при князе Ягдаре. Ко мне нынче и дети старшие с женами да мужьями в гости съехались, и младшие такоже все здесь. Мы вот сейчас тут стоим, а изо всех окон, что на эту сторону выходят (он коротко указал рукой), на нас десятки глаз украдкою глядят. Меня среди домашних и приходских почитают человеком достойным, правил самых строгих да честных. И вдруг всем поголовно, вплоть до распоследнего слуги открыто будет, что отец их, муж, хозяин и опора верная… Нет! Еще раз повторю: не желаю я такого позора! Хоть режь меня, а в дом не впущу, костьми лягу!

Речь его, вначале звучавшая вполголоса и довольно сдержанно, постепенно становилась всё более громкой и сумбурной, к концу своему перейдя почти что в крик. А на лице князя Стерха выражение некоторого непонимания столь же постепенно заменялось растущим удивлением. Седые брови сошлись над переносицей:

— Постой-ка, торговый человек Дан-Варфоломей! Пожалуй, я начинаю догадываться кое о чем. Яви милость, поведай мне — только теперь опять, как и вначале, с толком да с расстановкой, — что именно эти твои серьезнейшие люди говорили о способах дознания князя Ягдара. И очень постарайся быть точным при том.

Годы и богатый жизненный опыт Государева гильдейца помогли ему быстро вернуться в прежнее состояние:

— Да, княже. Прости… Точных слов передать не возьмусь, не смог запомнить их, будучи потрясен до самых основ своих. Но за общий смысл ручаюсь… — голос его сделался еще более отстраненным. — Говорено же было, что князь Ягдар-де имеет дар видеть ясно всё соделанное любым человеком: что в настоящем, что в прошлом; все его грехи — явные, тайные и забытые, даже все помыслы потаенные: самые постыдные, самые гнусные. А после являет сего человека, вывернутого наизнанку, на всеобщий глум и поношение. И всё сокровенное знание о нем в готовом виде в разумы окружающих внедряет. Вот так. Теперь сам скажи, княже: кому захочется итог жизни своей видеть таковым?

Он сглотнул, заговорил глуше и с явным трудом:

— Мне проще и легче перед тобою покаяться. Только от всего сердца попрошу: пусть не дойдет ни до кого из домашних моих сказанное сейчас… Слабый я человек… У меня, у доброго семьянина, имеется на тайном содержании одинокая вдова молодая. Скажешь: блуд? И оно горькою правдою будет. Однако тут и нечто иное есть, о чем в жизни моей доселе не ведал я. Вот только теперь, на склоне лет открылось мне, что это такое: душами соединиться. Жена же моя, пред Богом и людьми венчанная…

— И вновь остановись, человече! — оборвал гильдейца князь Стерх. — Ты не на исповеди во храме своем, а я не священник ваш. Нам со князем эта часть жизни твоей без надобности. Первое: слова о таковом бесчестном использовании князем Кириллом своего дивного дара — ложь и клевета. Боле ничего не добавлю. Теперь другое: изложишь всё известное тебе о делах и торговых, и иных, нарушающих законы Доровы да Уложения Государевы, на бумаге. После дознание устное под запись последует, на него же призван будешь в свое время. Пределы Белой Криницы покидать воспрещаю. Передвигаться по самому городу и встречаться с кем пожелаешь волен свободно. Однако ведай, что под неявным надзором людей моих. Домашним, за нами во все глаза глядящим, разговор наш передашь по произволению своему. Эта тайна твоя для них тайною и останется. Особо замечу: в любом случае. Порукою в том и ответом на твое купеческое слово будет мое княжье слово. На сем пока что прощаюсь с тобою, Государевой Гильдии торговый человек Дан-Варфоломей из рода Гроха. Василий! Следуем дальше, распорядись.

Чувствуя себя очень неуютно, Кирилл тоже поклонился с седла — молча и довольно неуклюже. Какое-то время он еще продолжал ощущать спиною неотрывный взгляд Государева гильдейца. Не сдержавшись и обернувшись, сразу встретился с ним глазами. Купец как будто только этого и ждал: медленно положил поясной поклон, столь же медленно направился ко входу в дом.

— Если желаешь что-то сказать — говори без стеснения, — обронил князь Стерх, — не держи в себе.

— Да, княже. Об этой тайне его. Вроде бы эка невидаль, но до чего ж она гадкая и постыдная.

— Говоришь, гадкая и постыдная… Не торопись с судом. До моих лет доживешь — вдруг обнаружишь, что называть что-либо добром или злом следует с осторожностью. С великой осторожностью.

— Как же так, княже? Ведь грех-то в любом случае грехом и останется.

— И это верно, и ты не спеши. Никогда не старайся с наскоку ни понять, ни определение дать. Погоди-ка…

Князь Стерх привстал на стременах; поведя головою окрест, прислушался. Кирилл тоже расслышал нечто вроде отдаленных возгласов с причитаниями.

— Василий! Это у него или где-то рядом?

— Похоже, у него, княже.

Со стороны, откуда доносились крики, навстречу всадникам торопился молодой крестьянин. Князь Стерх подождал, пока он приблизится, наклонился к нему с седла. Внимательно выслушав тихие быстрые речи, хмыкнул и подал знак следовать дальше. Кирилл даже не успел заметить, каким образом и в каком направлении исчез вестник.

Ко входу, который находился в глубине выстроенного покоем особняка из белого мрамора вели два крыла крытой колоннады. Всё благоустройство внутреннего двора также являлось исключительно беломраморным. В самом центре располагался квадратный бассейн с фонтаном: усевшиеся по углам четыре лягушки — каждая размером с упитанную собаку — выпучив от натуги бельмастые глаза, с дружным журчанием извергали в него из разинутых пастей струи воды. У стен периметр был обильно уставлен громадными резными вазами в новоримском стиле, почти скрытыми под спадавшими из них пестрыми прядями вьющихся цветов.

По крыльям колоннады и двору с воинственным уханьем носился совершенно голый человечек, потрясая вислыми бульдожьими щечками, объемистым животиком, тем, что находилось под ним и топором в руках. Визжащая прислуга, преимущественно женского полу, разбегалась на его пути, прячась за колоннами да вазами. Рослая статная матрона, обильно задрапированная верхними и нижними одеждами из дорогих синских тканей, стояла в открытом проеме дверей храмового размера. Всякий раз очередное агрессивное движение голого человечка сопровождалось всплесками ее воплей, перемежаемых довольно однообразными причитаниями.

Частью дружинников сотник Василий перекрыл внутренний двор с улицы, оставшейся части указал на обе стороны от входа в палаты.

— Сейчас, княже, попрошу вас с братом Иовом держаться чуть позади меня, — распорядился князь Стерх. Не обращая ни малейшего внимания на всё происходящее, он подъехал к причитающей женщине почти вплотную, осведомился ровным голосом:

— Убава-Мелания, если память моя не подводит?

Названная закивала, не переставая подвывать и делать малоосмысленные жесты в направлении суеты, которая продолжала хаотично перемещаться по всему внутреннему пространству.

— Вопить перестань, — всё тем же голосом предложил князь Стерх. — Немедля.

Означенная Убава-Мелания мгновенно умолкла; опять закивала, на этот раз еще более усердно.

— Теперь ответствуй по-человечески: что случилось?

— Муж мой…

— Государевой Гильдии торговый человек Татимир, — тут же продолжил князь Стерх, безжалостно давя в зародыше, как и давеча на торжище, изысканную драматическую паузу.

— Да, князюшко. Он это, он самый… — подняв на него глаза, поспешно добавила: — Из ума исступился намедни. Как есть из ума исступился. Да ты сам погляди, князюшко! Сам-то погляди! У-у-у…

Она принялась тыкать пальцем куда-то за спину князя Стерха. Снова горестно завыла, только уже значительно тише и осторожнее, закачалась из стороны в сторону:

— И как жить-то дальше буду-у-у… Горе-горькая я-а-а, сирота горемычная-а-а…

Оказалось, что Государевой Гильдии торговый человек Татимир успел между тем бросить свой топор, взобраться на край бассейна и встать на нем, широко расставив ноги. К четырем весело журчащим струям присоединилась пятая — такая же прозрачная, но желтоватая цветом, с красиво поблескивающими на солнце золотистыми искорками.

Князь Стерх поморщился, отвернулся от увиденного:

— И давно он такой?

— От самого утречка. Ни с того ни с сего началося.

— Говоришь, от утречка и ни с того ни с сего. Понятно. За лекарем посылали?

— Нет, князюшко. Тебя дожидалися.

— Меня? — искренне удивился князь Стерх. — Но откуда ж вам было знать в точности, намеревался я сюда прибыть или нет?

Купчиха испуганно охнула и запоздало прикрыла рот ладошкой.

— И потом: чем же я-то болящему помочь смогу? Никогда прежде за собою лекарских талантов не примечал. Хотя с другой стороны, отчего бы и не попробовать — а вдруг?

Тронув коня, он подъехал сзади к Государеву гильдейцу, продолжавшему наполнять бассейн с прежней сосредоточенностью, но ослабевающим напором. Скользнул рукою за голенище сапога, достал оттуда свернутую плеть. Одним взмахом расправив ее в воздухе, другим взмахом несильно перетянул купца поперек и пониже спины. Тот заверещал, изогнувшись и схватившись руками за мгновенно проступивший темно-розовый росчерк. Потерял равновесие, с шумом обрушился в воду.

— Теперь слушай меня очень внимательно, Государевой Гильдии торговый человек Татимир, — сказал князь Стерх, лениво поигрывая плетью. — Извещен я, что сие скоморошье представление вовсе не от утречка началось, а лишь только после того, как покинул я дом хорошо ведомого тебе Государевой Гильдии торгового человека Дана-Варфоломея. Подтверди либо опровергни: действительно ли ведом тебе таковой? — повысил он голос.

Уже успевший схорониться на корточках за бортом бассейна купец закивал столь же старательно, как и его супруга до этого. Что-то сипло заблеял в ответ, но поперхнувшись словами вкупе с попавшей в рот и теперь угодившей не в то горло смесью жидкостей, зашелся в надсадном кашле, побагровел. Залитые набежавшими слезами выпученные глаза его неотрывно и завороженно следовали за мерными покачиваниями плети в княжьей руке.

— Впрочем, как же тебе-то да не ведать? — рассудительно продолжал князь Стерх. — Как-никак, одноделец твой. Можно сказать, побратим альбо даже молочный братец. Когда из купели сей выберешься, оботрешься да приоденешься, отправляйся к нему. Он тебя обо всём осведомит дотошнейшим образом, ибо я нынче повторять раз за разом одно и то же подустал изрядно. После совет станете держать, как вам обоим жить дальше. Уразумел? Встань, ответствуя князю своему! Поздно стыдиться-то!

Купец поднялся из воды на трясущихся ногах, прикрывая обеими ладонями свой срам. Говоря по правде, это было излишним: нависавший живот надежно скрывал находящееся под ним.

— Уразу… мел… Прости меня, княже, за это… за всё… Убоялся я. Смертным страхом убоялся…

— Кого — меня или князя Ягдара?

— Вас… обоих…

— Лжешь. Никогда доселе я тебя в страх не повергал. А вот некие сведения от неких же людей о князе Ягдаре вполне могли довести до такового состояния. Отчего решил ты спрятаться за выдуманным безумием. Верно говорю?

— Да, княже…

— Вот и ладно. Позволяю опять присесть: пусть пострадавшее место хорошенько отмокнет, всё ж полегче станет, — сказал князь Стерх, сворачивая и возвращая плеть за голенище сапога. — Почтенная Убава-Мелания! А ведь ты права была: лекарское дело мне вполне по плечу оказалось. Не просто излечить удалось, а прямо-таки исцелить чудесным образом. Еще попрошу тебя — ибо супругу твоему сейчас не до прав и обязанностей главы дома, — распорядись, чтобы вынесли сюда малый столик со стольцом да толику листов бумаги с письменными принадлежностями. Мне вдруг на ум пришло несколько посланий составить.

Хозяйка засуетилась, затопталась угодливо:

— Дак как же так-то… Может, для того лучше в дом пожелаешь препожаловать, князюшко?

— Нет. В дом препожаловать не пожелаю. Что-то душно мне сегодня, свежего воздуху, простору вольного хочется… — уже успевший покинуть седло князь Стерх широко обвел рукою красоты внутреннего дворика. — Да и благолепие здешнее к тому располагает. Посему будь добра, почтенная Убава-Мелания: просто исполни в точности просьбу мою. Не будет ли это слишком сложным для тебя? Нет? — она отрицательно и судорожно замотала головой. — Вот и ладно. Поставят же пусть вон туда…

Статная фигура с громким шуршанием дорогих синских тканей и удивительной резвостью исчезла в дверном проеме. Неожиданно ставший властным голос зазвучал изнутри, сопровождался он топотом многих ног и смешанными звуками возни. Заказанное довольно быстро было вынесено наружу, размещено между одной из колонн и мраморной цветочной вазой. После нескольких гримас, взмахов рук да сердитого шиканья купчихи это крыло крытой колоннады вместе с прилегающей частью двора мгновенно обезлюдело.

— Исполнено! Милости просим, князюшко! — пригласила она почему-то громким шепотом. Поклонилась несколько раз подряд и также почему-то на цыпочках поспешила отойти к противоположному крылу. В нем уже испуганно таились согнанные ею же в кучу дворовые и домашние слуги.

Присев к столику, князь Стерх стремительными движениями пера принялся заполнять кудрявыми строчками вначале один лист бумаги, а тут же вслед за ним — другой (народонаселение двора, включая хозяйку и хозяина в бассейне, затаив дыхание, издали во все глаза завороженно наблюдало за этим действом). Помахав последним листом в воздухе, чтобы побыстрее высохли чернила, взглядом и движением головы попросил Кирилла спешиться, подойти поближе.

— Просьба малая будет к тебе, княже, — тихо проговорил он, скручивая потуже послания в два свитка. — Вот этот передашь сыну моему Боривиту, что сейчас именем княжьим суд ведет. А вот этот — ключнику Гордею. Отстегни отворот кафтана, размести за ним оба, но так, чтобы после не перепутать. Справишься?

— Конечно, княже, — удивленно сказал Кирилл, при этом попутно отметив, что если негромкая речь явно не предназначалась для сторонних ушей, то сама передача посланий была отчего-то вовсе не скрываемой и даже подчеркнуто демонстративной.

— Вот и ладно. Теперь опять по коням.

Князь Стерх вскочил в седло. Обводя взглядом двор, возвысил голос:

— Засим достойного продолжения дня тебе, Государевой гильдии торговый человек Татимир, и тебе, почтенная Убава-Мелания, и всем вам, люди добрые!

Потом подал жестом команду сотнику Василию и тронул поводья аргамака, уже начавшего нетерпеливо перебирать своими точеными белыми ногами.

На выезде Кирилл расслышал за спиною шорохи осторожной суеты и вновь зазвучавшие причитания хозяйки, столь же осторожные. Оборачиваться в этот раз ему не захотелось.

У перекрестка улиц князь Стерх придержал коня:

— Дальше, княже, вы с братом Иовом без меня. Коль пожелаете, можете продолжать знакомство с нашей славной Белой Криницей, а нет — так возвращайтесь домой, отдыхайте. Мне же еще кое-какие дела мои завершить надобно. Как оно говорится, по горячим следам. Василий! Отряди двух человек для сопровождения дорогих гостей наших.

— Да вроде как незачем, княже, — проговорил Кирилл с некоторым смущением. — Мы же теперь и сами сможем обратную дорогу найти.

— Во-первых, кратчайшую дорогу назад — это вряд ли. А та, что уже известна вам с братом Иовом, теперь кружною получается. Зачем же так-то? Во-вторых, не вижу резону спорить со мною. Согласен?

— Да, княже, — ответил Кирилл с еще бóльшим смущением.

— И обиды не держи: просто прав я. Княгине передай на словах, чтобы к обеду не ждала, садитесь за стол без меня. Итак: пожелаешь домой или продолжишь прогулку?

— Э… Пожалуй, домой, княже. Если честно, у меня сегодня прямо-таки избыток всяких… э… впечатлений.

— Разумею, согласен. Ну что ж, тогда показывайте обратную дорогу, ребята, — обратился князь Стерх к двум всадникам, успевшим приблизиться с обеих сторон и молчаливо ожидавшим распоряжений. Поднял руку, прощаясь:

— До вечера!

Пятерка ратников Василия стала поворачивать направо.

— А нам, княже, надобно будет прямо, — подал голос один из сопровождающих.

Кирилл кивнул и несильно пристукнул сапожками по конским бокам.

Княжий двор встретил четверку всадников уже ставшим привычным гулом людского скопления да распевными возгласами писаря Избора, которые доносились от красного крыльца. У ворот и приткнувшейся рядом с ними сторожки привратников оставалось небольшое свободное пространство, его наличие старательно обеспечивалось сердитыми окриками и тычками дружинников.

Едва лишь тяжелые вратницы распахнулись, за ними обнаружился княжич Держан. Судя по его виду, он успел основательно истомиться, даже измаяться в этом самом ожидании. Тут же подбежал ко гнедому Кирилла, с угодливостью младшего конюшего помог спешиться. За напускным шутовством отчетливо просматривалось плохо сдерживаемое любопытство. Кирилл молча и широко ухмыльнулся, с подчеркнутой снисходительностью принимая оказываемые услуги.

Держан не утерпел:

— Мне тут кое-кто о твоем походе порассказал украдкою. Кое-что… — заявил он, со значением поджимая губы и прищуриваясь. — А ты что скажешь?

— Пить хочу, — сказал Кирилл, оправляя одежду и волосы.

— Ага, вот как… Ну ладно. Это мы чичас, это мы мигом.

Держан метнулся к сторожке у ворот, через малое время выскочил оттуда с полным ковшиком в руках. Мелко и часто семеня ногами, чтобы не пролить, подбежал, с поклоном поднес его Кириллу:

— Испей, князюшко! Испей, родненький!

— Благодарствуем, княжиче. От всего сердца благодарствуем за добрую службу.

Сделав несколько основательных глотков, он удовлетворенно крякнул, выплеснул остатки на сторону и сунул пустой ковшик в Держанову ладонь. Вздохнул, сказал совсем другим голосом:

— А вот теперь, друже-княжиче, как на духý: не подумал я, что тебе будет настолько любопытно, не взял у отца твоего разрешения на всяческие рассказы. Изъявит к тому свою волю князь Стерх — тогда и речи нет. Обо всём, на что позволение получу, поведаю. Честное слово. Пока же не серчай Бога ради.

— Захочу — стану серчать, не захочу — не стану, — буркнул потускневший Держан. — Это уж мое дело, еще не решил.

В его глазах и лице вдруг что-то переменилось:

— Да ладно. Пёс с ними, с этими тайнами твоими великими, княже. А я вдруг вот что вспомнил: ты же в греческом поосновательнее меня разбираешься?

— Ну… Может и так.

— Так, так. Не прибедняйся. Посему яви милость, просвети темноту мою: что значит слово «ἀφεδρών»?

— Да просто нужник, — Кирилл гыгыкнул. — А еще — задница.

— Во-во-во! — радостно закричал Держан, тыча указательным пальцем в княжью грудь. — Задница! Именно так оно и есть! Я-то раньше в этом не очень уверен был, да слава Богу, ты сейчас сам подтвердил. Сам! Теперь мой черед пришел благодарствовать. За важные сведения.

— Э… А отчего ты спросил именно об этом слове? — удивился Кирилл.

— Как это отчего? — ответно удивился Держан. — Дабы словарный запас пополнить, в греческом усовершенствоваться — зачем же еще-то?

Он выжидательно прищурился на Кирилла, который в свою очередь также прищурил глаза и с большим пониманием согласно покачал головой:

— И то правда, княжиче — зачем же еще-то?

***

Обедали, как и просил князь Стерх, без него. А от ужина в таком же составе отец Варнава с мягкой непреклонностью отказался. Решил дожидаться. Княгиня Радимила еще долго сокрушалась по поводу тяжкой судьбинушки чрезмерно благоучтивых и поэтому смертельно голодных дорогих гостей, но поделать ничего не смогла, вынуждена была просто принять неизбежное.

Князь Стерх появился только поздним вечером. Выглядел, что называется, усталым, но довольным. Расспрашивать его о чем-либо или заводить какие-то разговоры никто не решился — каждый по своим причинам. Так что вечеряли в молчании, если не считать уже привычных застольных предложений радушной хозяйки налить вина, квасу, ягодной воды либо отведать того или иного блюда.

Как только насытившийся хозяин удовлетворенно перевел дух и откинулся на высокую спинку кресла, княгиня поднялась, неслышно направилась к выходу. Стремительно перегнувшись вбок, князь Стерх успел попутно и благодарно коснуться ее руки.

Отец Варнава посмотрел на брата Илию, затем на брата Иова. Иноки немедленно и столь же неслышно встали, последовали за хозяйкою.

Держан завозился на своем месте, искательно поднял глаза на отца.

— Нет, — негромко ответил он. — Тебя, сыне, такоже попрошу. И за собою дверь притвори поплотнее. Не в обиду.

Кирилл начал было подниматься вослед за княжичем, но почти сразу же услышал:

— А ты, княже, останься.

Князь Стерх поудобнее устроился в кресле, улыбнулся с усталым дружелюбием:

— Мне за сегодняшний день очень много сделать удалось. И очень многое прояснилось, чему я, не стану скрывать, рад преизрядно. Так что можете спрашивать свободно — теперь особое право на то имеете, гости дорогие. Тут тебе, отче Варнаво, первенство по сану твоему принадлежит. Милости просим.

Игумен наклонил голову:

— Спаси Господи, княже. Не затруднит ли тебя припомнить прежде всего вот что: когда, от кого и при каких обстоятельствах услыхал ты впервые о князе Кирилле. О даре его.

— Нимало не затруднит, отче. Был приглашен я ко князю Лужанскому Всеволоду на крестины младшего сына. Чему, помнится, тогда же удивился: хоть и в добрых друзьях мы друг у друга, однако ж не христианин я. Особенно же тронуло меня, прямо до глубины души, что даже во храм был зван присутствовать при обряде.

— Таинстве, — мягко уточнил отец Варнава.

— Верно, отче. Уж не впервой меня с этим определением поправляют, никак не привыкну. И ведь осведомлен, что разница существенна. Да, так вот… Окончилась служба, вышли мы из храма. Кто из гостей пешим ходом направился ко двору княжьему — далее ведь застолье намечалось, — кто к возкам, кто к коням верховым, как и я. Стал поправлять путлища на своем верном Ак-Тугане — и вдруг слышу за спиною разговор о неком юном княжиче Ягдаре. К тому ж громкий-то такой разговор! Не удержался, оглянулся мельком: у коновязи при своих конях беседуют весьма оживленно двое молодых людей, вовсе не знакомых мне. Одеждами да повадками — либо князья, либо княжичи старшие. Расспрашивать не решился, но — уже отвернувшись — продолжал слушать со вниманием. Разумеется, сие можно было бы назвать подслушиванием, однако…

— Громкий разговор, который слышишь даже вопреки своему желанию? — возразил отец Варнава. — Вряд ли.

— Пожалуй. А далее подробности последовали: кто таков этот самый князь Ягдар, откуда родом, в какой обители ныне пребывает, описания дивного дара его. И какая-то особая дотошность в тех подробностях, отче, тогда же заставила подумать, что именно для меня затеян был сей рассказ. Впрочем, могло просто показаться.

— Думаю, не просто показалось, княже, — заметил отец Варнава. — Да: и в какой из дней всё это произошло?

— Фу ты… Не обессудь, отче, забыл сразу упомянуть — усталость тому виною. А было оно как раз о первой Медовице.

— Так… Это получается… — игумен помедлил; окончательно определившись во времени, повернулся к Кириллу. — Ну да. Тогда только-только начались твои занятия с отцом Паисием, княже. Но в ту же самую пору кто-то уже вовсю расхваливал твой дивный дар. Причем, как полностью состоявшийся. Значит, знал о тебе нечто намного больше всех нас, вместе взятых. Очень любопытно.

Чувствуя ненужность своего ответа, Кирилл промолчал, ограничился коротким кивком.

— Похоже, этот же самый «кто-то» устроил и мое приглашение ко князю Всеволоду, — добавил князь Стерх.

— Не мешало бы уточнить у князя Всеволода имя сего устроителя.

— Согласен. Завтра же отряжу гонца с письмом к нему. Об узнанном сообщу тебе уже в обитель, отче.

— Спаси Господи, княже. Огромную услугу тем окажешь, поверь.

— Верить либо не верить здесь не требуется. Но зато хорошо разумею, сколь важно для тебя оное. Да уж. Выходит, неспроста мне данное приглашение сразу странноватым показалось. А тут еще все эти… — князь Стерх неопределенно взмахнул рукой, — заботы мои, уже хорошо ведомые вам обоим. Так что и я такоже не мог не пригласить князя Кирилла для помощи. И с тобою, отче Варнаво, познакомиться хотелось, ибо еще со времен покойного ныне игумена Николая дорога мне обитель ваша. Да и время летнего суда княжьего, определенное еще законами Доровыми, как раз подошло. До чего ж удачно всё сложилось! А скорее всего, тот же «кто-то» и помог сложить весьма искусно. Вижу, желаешь что-либо добавить, княже Кирилле?

— Э… Не то чтобы добавить, княже. Малость о другом подумалось. Если можно…

— Отчего ж нет? Слушаю.

— Я же ясно видел, что все гильдейцы купеческие были перепуганы мною до смерти. А на самом-то деле и дар мой вовсе не таков, как они себе понавыдумывали, и насильно я никого не могу… Странно это.

— Ничего странного здесь нет. В рассказах о тебе изрядно приукрашен был твой дар, искажен да перевран. Как я разумею, с умыслом, чтобы довести тех гильдейских, у кого рыльце в пуху, до крайности.

— Зачем?

— Человек в великом страхе, особенно перед неизвестным и таинственным, собою плохо владеет, ошибки совершает. Тут его, что называется, бери голыми руками.

— Ну да… А еще любопытно, зачем понадобилось то самое подметное письмо? Глупо как-то получилось с ним.

— Конечно, глупо. Но тот же загадочный «кто-то» явно убедил всех, что это поможет. И оно действительно помогло. Нам.

— Ну да… Я вот о чем вдруг подумал: и ты, княже, и отец Варнава оба употребляете выражение «кто-то». А ведь всё-всё, о чем здесь говорилось, одному человеку ну никак не под силу!

— Разумеется. Можем в дальнейшем употреблять выражение «совокупный кто-то», будет несколько ближе к истине, разве что длиннее.

Кирилл опустил глаза, принялся теребить бахромчатый краешек скатерти на столе.

— Не держи обиды, княже, сие было всего лишь уточнением… — князь Стерх задумчиво провел пальцами по извивам резьбы на подлокотнике. — Еще выяснилось, что этот самый «совокупный кто-то» — имен ничьих они либо не знают, либо пока не называют — обещал им заступничество и покровительство. Многозначительно намекая на весьма высокий уровень оного. Оттого и страх их смертный смешан был с дерзостью беспримерною. Не уберег заступник-то, обманул коварно. Я, понятное дело, только начинаю, что называется, распутывать клубочек, но первые допросы уже много чего любопытного открыли. Кроме воровства по-крупному, обмана казны и прочего, о чем я давно догадывался, теперь и тайная чеканка поддельных егориев всплывает, и иноземцы какие-то странные замаячили, а иные ниточки ведут… — не договорив, он многозначительно вскинул глаза к потолку и пристукнул ладонями по подлокотникам. — Однако, далее этим не я, а люди Великого Князя Дороградского заниматься должны — то уж не мой уровень. Отписать во стольный град успел, скоро начну ждать вестей да гостей оттуда. И вот какая мысль теперь у меня из головы не идет: ведь получается, что этот «совокупный кто-то» немалую услугу самому Государю оказал. Почему?

— Можно и по-другому вопрос поставить, княже, — отозвался отец Варнава. — Зачем?