Глава 26. Стены из тонкого стекла

Третье октября.

Вопреки обещаниям, Вета собрала немногочисленные вещи и уехала в свою квартиру. Утром, как только туман поднялся с асфальтовых дорог. Она не чувствовала никаких угрызений совести. Обещания? Пусть. Ни одни на свете обещания ещё не удержали ни одну на свете женщину.

Она продрогла в полупустом автобусе. Глаза закрывались сами собой, но сны не приходили. Облетевшие деревья кутались в туман, а окна высоток блестели от солнечного света. Город опустел, и это Вета заметила только сейчас, из окна автобуса.

Она ни с кем не встретилась, пока шла наискосок двора. Лифт одиноко прогудел в гулкой шахте, ключ послушно и легко повернулся в замочной скважине.

В её доме повсюду лежала пыль. Первым делом Вета открыла окно. Отсюда не видно было трассы, ни жёлтых фонарей. Только разноцветная площадка. Отсюда пахло далёким дымом.

Вета прошлась по комнате, скидывая на ходу плащ, и снова замерла у окна. Она быстро продрогла — погода, хоть и солнечная, всё больше напоминала, что осень уже совсем наступила.

А город молчал. Вета походила по комнате, переставляя какие-то вещи, хоть с таким количеством вещей у неё и не могло быть беспорядка, и снова вернулась к окну. На подоконнике громоздились забытые некогда листочки с контрольными работами пятиклашек. Город молчал, как мёртвый, и она различила только далёкие шумы моторов, но ни одной знакомой нотки.

Бросив сумку не разобранной, она с ногами залезла на кровать.

— Это был шум воды в трубах, и ещё так скрипят подъёмные краны, — прошептала Вета сама себе и зажмурилась, что было сил. Холодный ветер из окна осторожно касался её щиколоток. Город молчал.

— Его никогда и не было, — сказала Вета и сама почти поверила.

Она шла в школу, как на эшафот. На светофоре встретила компанию девятиклассников, и с каждым по очереди поздоровалась. На низенькой ограде клумбы, не обращая внимания на дождь, сидели незнакомые ребята, не из её класса, но Вета ради разнообразия кивнула и им. Уродливые голые стебли, которые так и не собралась срезать Алиса, были уже обломаны и валялись на взрыхлённой земле.

Оказалось, Вета совсем забыла, как пахнет свежевымытый паркет. Как он скрипит под каблуками туфель. Она остановилась на втором этаже, чтобы взглянуть на дверь своего кабинета. Даже отсюда виднелись металлические штыри в щели между дверью и косяком. В сумке валялся ключ, который позабыла отобрать у неё Лилия, но заходить туда Вете всё равно не хотелось.

Там же всё по-старому: на подоконниках нагромождение комнатных цветов, выцветший манекен таращится пустыми глазницами, и пахнет кабинетом биологии, а ещё старыми бумагами, которые остались после Жаннетты. Печенье Розы в банках. Рай, да и только.

Вета усмехнулась, снова берясь за перила. Хорошо бы и дальше никого не встретить.

Многие двери классов были заперты, и за ними притаилась тишина. Кое-где шли уроки. Она похолодела от понимания, что не так давно и сама работала тут. Какой же она была идиоткой, не смогла понять всё и сразу.

Вздох облегчения вырвался из груди Веты, когда она увидела свет за приоткрытой дверью музея. Старый паркет выдал её, и Мир, сидящий за столом, обернулся.

— Добрый вечер. Давно тебя не было. Куда пропадала?

Конечно, он ничего не знал о её «отпуске» и поинтересовался только из вежливости. Вета села напротив, сложила руки перед собой, как примерная пятиклассница.

— А там наша черепаха опять чуть из аквариума не вылезла, представляешь? Даже камень не помог, — усмехнулся Мир, листая пыльные документы. — Пришлось сверху ещё старый аквариум поставить, чтобы она стекло не поднимала.

Следы Петербургского вечера стекали у Веты по плащу, на пол и высыхали на паркете и на её туфлях. Зонт она бросила в углу.

— Помнишь, ты говорил, что знаешь про город?

Мир взглянул на неё, затолкав очки поглубже на переносицу.

— Ну да, я вообще-то читаю лекции по истории. — В очках Мира мелькнул блик от жёлтой лампы. Мелькнул и погас.

— Не совсем тот город, — бесцветно перебила его Вета. — Другой. Помнишь, ты ещё говорил, что он не может быть таким сильным. Не поверю, что такое можно скрыть. Ты же знаешь о нём, правда?

Они помолчали. Пыльные шторы комнаты-музея были раздёрнуты, и Вета увидела, как в сером небе чертит линии дождь. Город молчал, только капли скреблись по окнам.

— Мне очень важно, — сказала она, замечая, как дрожит голос, и не стала сдерживаться. Пусть так.

Мир стянул очки и бросил их на бумаги, так что теперь на немытой столешнице красовались два блика от линз.

— Так что именно тебе интересно?

У неё не было сил идти обходными путями.

— Почему он замолчал? Он умер?

Очки стукнулись о поверхность стола, когда Мир столкнул их и захлопнул папку. Он сощурился, и стал совсем беззащитным.

— Замолчал?

Вета в нетерпении тряхнула руками.

— Он говорил. Не знаю, как ещё назвать гул этот. А теперь замолчал. Почему? Он больше никого не заберёт? Он взял передышку? Что случилось?

Мир поднял руки, словно сдаваясь на милость победителя.

— Подожди, давай не так быстро. Существо города вряд ли может говорить. Оно бестелесно. Тот звук, который все называют голосом города, может быть чем угодно, это же просто местная достопримечательность. И что ты имеешь в виду, когда говоришь «заберёт»?

Вета покачнулась вместе с длинной скамейкой, на которой сидела. Одежда уже подсохла, но дрожь начала бить Вету только сейчас. Она натянула рукава плаща по самые кончики пальцев. Скреблись за стеной кролики — она прекрасно это слышала. А город молчал.

— Он забрал двоих детей при мне. И до меня двоих. Он мог забирать только детей, рождённых в нём, в год основания. Как бы ты сказал, он от этого становился сильнее, да?

Вета вспомнила вдруг свою жуткую фантазию: она пойдёт в школу, и на тротуаре столкнётся с высоким сгорбленным стариком-городом. Он обернется и глянет ей вслед.

Мурашки побежали по спине.

— А потом что, когда он стал сильнее? Он теперь может забирать кого угодно? И почему он замолчал?

Она говорила и забывала, что Мир ничего не знал о событиях её последних недель. Он страдал и морщился, а Вета всё говорила, не в силах остановиться. Даже если бы под дверью подслушивала Лилия, она бы высказалась до конца.

Но Мир спросил совсем не о том, о чём ей думалось, он спросит.

— Почему тебя больше всего беспокоит его молчание?

Она хотела бы сказать о затишье перед бурей и о том, как нагнетает тревогу тишина в подворотнях, но только приоткрыла рот. Мир чуть-чуть улыбнулся.

— Это всё очень страшно, что ты рассказываешь о детях. Если так и есть, это очень страшно.

— Он уже давно не забирает детей, — выдала она машинально и опустила глаза. — И я думаю, детей ему скармливали специально. Их даже собрали в один класс, чтобы удобнее было следить. Им даже пригласили нового учителя, из другого города. Чтобы ничего не понимал и не дёргался. Всё ещё страшнее, чем ты думаешь. Намного страшнее.

Мир не шевельнулся. Он либо поверил ей и остолбенел от ужаса, либо посчитал сумасшедшей и теперь старался не разволновать.

— Не знаю, зачем я это тебе рассказываю, — призналась Вета. — Просто меня вчера возили… на другую часть набережной и пытались скормить городу. Он меня не забрал. Не знаю, может, заберёт сегодня или завтра. Не знаю. Я хочу, чтобы хоть кто-то мне поверил. Они знают, что город существует, и хотят сделать его сильнее.

Когда Вета замолчала, он принялся постукивать пальцами по столу. В такт дождю.

— Они хотят получить новое оружие, — сказал он вдруг очень уверенно. — Новое, равного которому не будет. Но это оружие не хочет быть оружием.

У неё похолодело в затылке, как будто кто-то прикоснулся ледяными пальцами. В школе шли уроки, но музей приткнулся в тёмном закоулке на последнем этаже, поэтому до него не долетало звуков обычной жизни. Даже кролики за стенкой притихли. Вета попробовала дыханием согреть ладони.

— Я не знаю, что теперь делать.

— А что ты можешь сделать? — сказал Мир с нажимом и тяжело лёг грудью на край стола. — Если они хотят кормить город детьми и воевать, они будут кормить и воевать. Тебе нужно уехать. Есть хоть какая-то возможность?

Из Веты вышла вся смелость. И снова зашебуршались кролики — так обыденно, привычно. Утром к ним наверняка приходила лаборантка. Положила каждому капусты, каждому сказала: «У-тю-тю, ты пушистик мой!», и как всегда, не промыла глаза рыжему. Вета сто раз напоминала ей, а та боялась слова «антибиотик», хотя кролика давно пора было тащить к ветеринару. «Животная боится!»

— Я не уеду, — горько вздохнула Вета и облизала с губ горечь.

— Почему? Собираешься спасать детей? Поднимать их на восстание? Что же ты будешь делать-то?

Губы опять пересохли.

— Ничего. — Вета прикрыла глаза. — Просто жить. Я хочу здесь жить. Именно в этом городе. А ещё меня уволили из школы. Так что я пойду.

Мир догнал её у дверей и вцепился в локоть. Из коридора тянуло сквозняком, так что пошли мурашками только немного отогревшиеся её руки.

— Мне не нужно никаких ответов, я теперь и сама всё знаю. И знаешь, это хорошо, что я больше никогда не увижу свой класс.

— Боишься пожалеть? — спросил Мир, щурясь, потому что очки оставил на столе.

— Нет. Я не пожалею. Я больше никогда не вернусь в школу. — Она усмехнулась. — Ну, только завтра, за трудовой. И мне всё равно, что я буду делать дальше. Я просто хочу здесь жить. Только бы он снова заговорил.

Вета дёрнула руку и вышла, едва не споткнувшись в кромешной темноте.

Она кое-как пережила тихую ночь — сначала бродила по городу, но быстро устала. Вторую половину провела в кровати, пытаясь заснуть. А утром, чтобы отвлечься хоть чем-то, спустилась в магазин. По пути Вета заглянула в почтовый ящик и вытащила на свет пыльный самодельный конверт, сделанный из тетрадного листа. Она поставила тяжёлую сумку на пол, разорвала заклеенный край и долго не могла понять смысла слов, по которым скользила взглядом — раз, другой, третий.

«Почему вы не вернётесь? Вы всё ещё обижаетесь на нас? Это неправильно, потому что мы не хотели вашего ухода».

Вета усмехнулась и спиной привалилась к зелёной подъездной стене. У детей короткая память, а сегодня она собиралась идти в школу за трудовой. Не хотела бы она столкнуться с кем-нибудь из бывшего восьмого «А». Опять будут расспросы и обиды.

«Теперь, когда вы всё знаете, нам будет проще вместе. Мы поняли, что вы защитили нас. Нужно поговорить об этом! Мы вас ждём».

Подписи не было, но Вета узнала аккуратный почерк Русланы.

— Если бы всё было так просто, — сказала она вслух и, комкая, сунула письмо в сумку. Оставалось только медленно тащиться на свой этаж, снова и снова перебирая в уме слова, нацарапанные на клочке линованной бумаги.

Поняли, простили, забыли? Ничего не изменится. Детская память такая короткая. Сегодня они обещали вести себя лучше, завтра они опять разгромят кабинет биологии. Чтобы быть учителем, нужно не рвать себе душу из-за каждого нового промаха. Вета точно знала, что не вернётся. Абсолютно точно.

«Мы вас ждём». На низенькой изгороди у клумбы. Или они больше не собираются там до уроков?

Дома ей снова стало невыносимо, не помогало даже открытое окно. Вета маялась в душных стенах. От нечего делать она накинула плащ и вышла во двор. До ближайшей телефонной будки дошла, лениво заложив руки в карманы, и простояла так несколько минут, глядя на серый телефонный аппарат сквозь мутное стекло.

Небо над городом хмурилось, собираясь рассыпаться дождём. Она плохо помнила, как добралась до школы. Ноги ныли, и туфли были забрызганы грязью, поэтому Вета решила, что шла пешком. Она специально обернулась, когда шагала по тротуару: но по соседнему никто не шёл, тем более там не было высокого нескладного старика.

С ней опять кто-то поздоровался. Вета обернулась и увидела ярко-красную сумку, какая была у Арта. Владелец сумки успел скрыться за стволами деревьев. Вета прошла мимо пожухших клумб, мимо бумажных голубей в мусорной урне и поднялась по ступенькам в тихую школу.

В приёмной директора тоже пахло дождём, и в окно улыбался антропоморфный динозавр. Вета села на непредложенный ей стул и покорно сложила руки на коленях.

— А Олега Семёновича… — начала было обернувшаяся к ней секретарша.

— Мне уже всё подписали, просто разбирайтесь в документах сами, — перебила её Вета. — Вы не волнуйтесь так. Трудовую вернёте потом. Мне нужна Лилия.

— Она у себя. А что вы…

Вета на прощание подмигнула динозавру. На лестницах не с кем было сталкиваться, и даже в учительской гулял только сквозняк, ерошил страницы брошенной на столе книжки. В своём кабинете, склонившись к столу, сидела Лилия с остро заточенным карандашом в руках.

— Зачем вы пришли? — Она встрепенулась вся, от кончиков пальцев и до кисточек накидки.

Вета вспомнила, что боится её, но как-то слишком поздно. Она подпёрла спиной дверь.

— Я увольняюсь. — Вета опустила взгляд в пол, чтобы переждать бурю завучского гнева. Лилия, наверное, сверкала глазами, целилась карандашом ей в сердце. Судя по звукам, она схватила трубку телефона.

— Зайди ко мне, прямо сейчас!

Вета подняла глаза.

— Не вижу смысла здесь работать. К тому же, я хотела сообщить, что у вас ничего не получится.

В дверь уже осторожно стучались. Вета отошла в сторону, чтобы посмотреть на настороженное сухонькое лицо Розы, которое просунулось в щель между косяком и дверью.

— Так, как я и говорила, — быстро бросила ей Лилия, совсем не глядя на Вету, словно её не существовало.

Роза, мило улыбаясь, повернулась к Вете.

— Вы, наверное, немного расстроены из-за детей. Кто же вас расстроил, скажите нам фамилии?

Та тяжело выдохнула. Откровенного разговора с Лилией не получалось. Вета хотела взять позицию наскоком, ошарашить Лилию, но у той оказались ещё более далеко идущие планы.

— Меня никто не расстраивал, — выдала она, изображая улыбку. Уголки губ бездарно кривились. — Дети прекрасные, совершенно замечательные дети. При чём тут они?

— Но вы же решили уходить не просто так? — напирала Лилия, постукивая своим карандашом по столу, отчего у Веты едва не случился нервный тик.

Роза и Лилия окружили её, отрезав всякий путь к отступлению. Лаборантка негромко вещала из-за спины:

— Ну что же вы их испугались? Они только шутят и ничего плохого не сделают.

Вета хотела припомнить Розе, как та отсиживалась в подсобке, пока восьмиклассники срывали ей уроки, но мужественно промолчала. В конце концов, всё это кончилось.

— Пишите заявление. — Лилия уже подталкивала к самому краю стола листок бумаги. — И обязательно укажите, кто именно помешал вам работать. Мы примем меры.

Вета покосилась на бумагу, поджала губы.

— Ничего я писать не буду, я просто не выйду на работу, вот и всё.

В мусорном ведре засыхали сентябрьские розы. Уже почти истлевшие, они засыпали лепестками пол вокруг ведра, шипы побелели от старости. Вета перевела взгляд на Лилию: та начала медленно подниматься из-за стола.

— Мы уволим вас по статье! Вас после этого на работу нигде не возьмут!

— Да? — безразлично произнесла Вета. — Хотите, чтобы я рассказала безутешным родителям, что вы сделали с детьми? Кому вы их скормили? И что вы, интересно знать, сделали с самими родителями? Они ведь безвольные как куклы.

Лилия опустилась на стул. Её руки, косолапо упёртые в столешницу, задрожали. Она вдруг стала старой, и злая морщина прорезалась у рта.

— Веточка, да что вы такое говорите, разве же мы могли… как вы такое подумали… — Бормотала за её спиной Роза, уже совсем безнадёжно, словно отрабатывая положенную программу. Свободного пространства за спиной вдруг стало больше, и Вета почувствовала, что лаборантка вжалась в стену.

— В общем-то, я пришла только сказать, что у вас ничего не получится. Город… или пугало, как вам удобнее? Я его убрала. Не важно, как. Вы его больше не увидите и не услышите. Вы уже заметили, что он исчез, правда? Потому и торопились выгнать меня из школы.

Она проворонила подходящий момент для ухода и всё ещё смотрела Лилии в глаза. Уже совсем не страшные, просто пустые глаза. Кисточки накидки свисали с её плеч мёртвыми цветами.

— Ну тогда пойду, — сказала Вета, снова опуская взгляд на пустой листок бумаги. Как дико и глупо, как она могла вестись на такую идиотскую манипуляцию! Фокусы Лилии подействовали бы разве что на восьмиклассников. Впрочем, теперь не действовали даже на них. — Надеюсь, больше никогда не увидимся.

Роза шарахнулась в сторону, когда Вера протянулась к дверной ручке. У неё появилось новое хобби — уходить. Патетично и не очень, хлопая дверью или спотыкаясь в тёмном коридоре. Уходить.

Хоть бы он теперь вернулся.