* 9 *

О приезде Эамона в Денерим Логейну донесли после обеда. Очень, надо сказать, вовремя — если учесть, что до Собрания оставался ровно день. Кэт закончила изыскания в столице, если не считать обыска в поместье Хоу, запланированного на сегодняшний вечер. Сержант уже два дня как вернулся из Хайевера, привез уцелевшего в резне слугу Брайса Кусланда — тот целый год прятался на хуторе у троюродной тетки, не решаясь вернуться в замок, несмотря на обещанное Хоу помилование «всем невольным пособникам предателя», потому и остался в живых. А все банны, не замешанные в махинациях Хоу, получили анонимные письма весьма интересного содержания. Письма эти составляла Анора — ей куда лучше удавались намеки, недоговоренности и прочие дипломатические тонкости. А писал ее же доверенный секретарь, усмиренный маг, к тому же — немой. Усмиренные маги, как оказалось, умеют не только наносить руны, но и чудесно подделывать почерк. Допустим, под эрла Эамона…

От интриги, в которую он ввязался ради Дани, у Логейна шла кругом голова. Зато он чувствовал себя непривычно живым — что не могло укрыться от вездесущего Хоу. Сегодня за обедом он очень подозрительно интересовался, с чего это дорогой друг столь странно себя ведет? Посещает бордели, общается с Воронами… кстати, уже не по поводу ли антиванской принцессы?

«Ах, принцесса», — Логейн сделал мечтательно-придурковатое лицо и ничего толком не ответил. Зато Анора в десятый, наверное, раз за последнюю неделю поинтересовалась, когда же она увидит Натаниэля? Право слово, ей уже начинает казаться, что Нат вовсе не торопится к своей невесте. А то, быть может, Нат вовсе не желает взваливать на себя тяжкую и неудобную корону?

Хоу сделал возмущенные глаза и в десятый же раз посетовал на засилье пиратов у берегов Марки, зачастивших к Ферелдену кунари и ужасную погоду. Иначе бы Нат уже давно, с радостью, и никак иначе!

Анора верила, волновалась и обещалась непременно что-нибудь предпринять в адрес пиратов и погоды. Выглядело очень правдоподобно, если не знать, что лишь позавчера ей доставили копию письма младшего Хоу отцу. В простых солдатских выражениях Нат Хоу предлагал отцу кое-то сделать со своими безумными амбициями, а сына своего оставить в покое.

Молодец мальчик, подумал Логейн и забыл о нем. Он бы с удовольствием сегодня забыл и о Собрании, а главное — о Дани. С каждым часом ему все больше казалось, что делает он все не то и не так, что Данира своим бегством однозначно дала понять, что ей не нужен старый влюбленный индюк иначе, как в качестве подмоги в деле борьбы с Мором и мести Хоу. Ведь будь все не так, она бы нашла способ дать о себе знать?! Ведь она рядом, всего в трех кварталах — в поместье лиса Эамона…

Логейн уже был готов наплевать на все, пойти и выяснить прямо, ясно и без проклятых дипломатических уверток. Но пока Кэт не вернулась, он не мог отпустить Хоу. И они с Анорой попеременно вот уже четыре часа развлекали скользкого хорька беседами о славном прошлом и еще более славном будущем, выдержанными винами, чуть ли не танцами и фейрверками. Хорек делал вид, что ему безумно интересно по третьему разу обсуждать промахи орлейцев в битве при реке Дейн и по десятому — предположительную тактику Эамона на завтрашнем собрании. Собственно, Логейн был уверен, что именно из-за Эамона хорек и торчит во дворце, как гвоздь в подошве, не выпуская дорогого друга из виду более чем на пять минут. А то вдруг договорятся за спиной Хоу?

К исходу пятого часа дружеской беседы Логейн понял, что если Кэт не вернется прямо сейчас, а Хоу скажет еще хоть слово о том, как он сожалеет о предательстве Брайса и собственной глупости, не позволившей предотвратить и удержать — Данира не получит завтра своего подарка. Потому что он убьет Хоу вот прямо здесь, в портретной галерее Тейринов, голыми руками. К счастью, Хоу был слишком увлечен выбором места для семейного портрета: король Натаниэль, королева Анора и отцы-регенты, Хоу и Мак-Тир, за троном, как надежда и опора. Дерьмо.

— Ты что-то сказал, дорогой друг? — обернулся Хоу.

— Э… думаю, этот угол — плохое место. Основатели новой династии должны быть видны народу. И портреты наших внуков, для них надо место посветлее.

— Да, внуков — непременно! — умильная улыбочка на лице хорька выглядела так погано, что чесались кулаки, а Нат, неплохой, в общем-то, мальчишка, уже казался таким же скользким гадом, как папаша. — Рядом с портретом Каленхада будет в самый раз.

Драку с неизвестным исходом, — потому как в дальних концах портретной галереи точили лясы стражники Логейна и стражники Хоу в строго одинаковом количестве, — предотвратила Анора. Добрая, любимая девочка пришла спасти старого отца из болота дипломатических игр.

— Отец! Тейрн Хоу! — Она укоризненно изогнула брови. — Вы же обещали не засиживаться допоздна!

— О, моя милая королева, простите, это я виноват. — Хоу развел руками и поклонился. — Заговорил, наверное, до смерти.

— Ты права, Анора, пора мне отдохнуть. — Логейн привлек дочь к себе, поцеловал в лоб. — Доброй ночи.

— Добрых снов, отец. А мы с тейрном еще немного задержимся.

— Совсем немного, дорогой друг, — кивнул Хоу: ему явно не хотелось отпускать Логейна гулять без присмотра, и, будь его воля, он бы до самого Собрания засадил его в клетку. А может, и не только до Собрания. — Завтра мы все должны быть полны сил.

Наконец, между Логейном и хорьком оказалась дверь. Крепкая, массивная дверь. И вторая. И третья. Только где-то на половине дороги до регентских покоев Логейн смог согнать с лица застывшую улыбку. И то — пришлось ладонями растереть сведенные скулы. Дерьмо. Дерьмо! И где же, наконец, Кэт?!

Коутрен нашлась в его покоях. Сидела в кресле, обмотанная бинтами крест-накрест, и перебирала наваленные на стол бумаги. У стола стоял сундук, наполовину полный свитками, папками, шкатулками. А между креслом и камином, на любимой медвежьей шкуре, валялось тело. Мужское. Навзничь. От двери были видны лишь грязные босые пятки, окровавленные штанины и связанные впереди руки; голову и верхнюю часть тела скрывало кресло.

— Милорд, — Кэт подняла на него красные, обведенные темными кругами глаза, сделала попытку встать.

Логейн махнул ей: сиди. Едва дождался, пока ординарец расстегнет пряжки и поможет выпутаться из лат, упал во второе кресло. Кэт тут же протянула десяток листков.

— Не могла сразу дать знать, что вернулась? — проворчал он, читая подписи на письмах: сэры и банны вперемешку с бандитскими кличками. — Этот Хоу всю душу вынул, хорек.

— Простите, милорд, — раскаяния в ее тоне не было ни на медяк, да Логейн и не ждал. Кэти умница, Кэти понимает, что иногда милорду надо просто поворчать. — Да, я нашла кое-что еще весьма интересное.

— Вот это, что ли? — не отрываясь от писем, Логейн махнул на тело.

— Именно. Остальных узников я выпустила, чтобы походило на общий побег. Среди них, кстати, был брат банна Альфстанны.

Логейн нахмурился.

— Это слишком даже для Хоу.

— Посадить в клетку и пытать собственного сына — тоже слишком, милорд.

Логейн еще несколько мгновений смотрел в донесение о подавлении мятежа против короны на севере Хайевера, — читай, восстания верных Брайсу рыцарей против убийцы и узурпатора, — не понимая, о чем это говорит Кэт. Скользнул взглядом по связанным рукам. Поднялся. Обошел стол и кресло.

Это в самом деле был Нат Хоу. Крючковатый нос, запавшие глаза, обострившиеся скулы, корка грязи и крови на лице и на подранной рубахе, спутанная и мокрая пакля волос.

— Он жив, милорд, — сказала Кэт, когда Логейн хотел уже наклониться и проверить, дышит ли ублюдок. — Целитель его подлатал, обещал, что очнется часа через два.

— Значит, то письмо было для отвода глаз, — пробормотал он, прикидывая, какую еще интригу завертел скользкий хорек, и насколько велики ставки, раз он рискнул собственным сыном. — Сдается мне, лучше бы был мертв.

— Он не хотел даваться живым, милорд. Кричал, что вы с его отцом заодно, губите Ферелден и сами не понимаете, что творите. Что-то еще о Стражах, но мне пришлось его вырубить.

Хмыкнув, Логейн вернулся обратно в кресло.

— Хорошая игра. Только не понимаю, зачем.

— Быть может, не игра, милорд? Здесь записи Серых, какие-то склянки. Похоже, Хоу нашел…

Не дослушав Кэт, Логейн полез в сундук, вытащил сразу три потрепанные книги в кожаных обложках с грифонами, принялся жадно листать самую новую.

Имена, даты, события — вся история возвращения Серых в Ферелден, все по-орлейски. Другим почерком — смерть Женевьевы, назначение нового командора — и снова смена почерка, смена языка. Дункан писал по-ферелденски. Записи закончились за месяц до Остагара. Вверху страницы было, зачеркнутое трижды:

«Он проснулся. Это Мор. Проклятье. Стражи — одни сопляки. Я должен убить его? Я не нанимался подыхать героем!!!»

Дальше — список предполагаемых рекрутов. Вторым из десятка стояло «Д.Кусланд? лучше бы Фергюс, но помрет же», в самом конце было торопливо, в столбик:

«объясниться с Мак-Тиром (зачеркнуто, что-то приписанное рядом замарано дочерна)

найти договоры в Коркари

выдрать мальчишку, вернуть домой вместе с армией

объясниться, гарлок ему в зад, с Мак-Тиром!!!

Проклятье! Как можно быть таким слепым ослом?! Пусть бы сам нажрался скверны и подыхал в обнимку с гребаной ящерицей! Ненавижу!» (криво, дважды зачеркнуто, но разобрать можно)

Половина страниц осталась пустой.

— Слепой осел — это про Кайлана или про меня? Наверное, все же про меня… — хмыкнул Логейн, закрывая дневник командора Серых и отгоняя остро бьющийся в висках вопрос: Дани или Алистер? Алистер или Дани?! Кто их них подохнет в обнимку с гребаной ящерицей?!

Мудрая Кэт не услышала, занятая горой бумаг на столе. А Логейн принялся листать самый старый дневник, написанный по-ферелденски, прицельно выискивая упоминания об Архидемоне и стараясь не думать. Пока не думать.

Нашел. Почти в самом начале:

«…Архидемона это нажье дерьмо?!»

Логейн вернулся к началу страницы, разобрал текст внимательно — мешали завитушки, столь любимые гномами. Речь шла о чуть не сорвавшемся посвящении в Стражи: кто-то напился и перепутал пропорции крови порождений тьмы и крови Архидемона, и потому рекруты чуть не погибли, а запас крови Архидемона сократился на треть. Давно почивший командор возмущался распустившимся молодняком, падением нравов, боевой подготовки и дисциплины, а под конец задавал риторический вопрос: «если начнется Мор, как сукины дети будут убивать Архидемона? Они ж к нему и подойти не смогут!» А заодно приводил правильную пропорцию: «одна капля на склянку, а не одна склянка на каплю, нажье дерьмо!»

Заложив дневник первым попавшимся письмом, Логейн откинулся на спинку кресла и с силой потер лицо. В голове было пусто и гулко, и больно, и тяжело — и совершенно не хотелось признаваться себе, что слепой осел и есть. Надо было выслушать командора Дункана, когда тот хотел поговорить в Остагаре. Просто забыть на четверть часа о том, что погибли Кусланды, что Кайлан с подачи этого шпиона ведет армию на убой — и выслушать. Дерьмо. Нажье. Если б тогда выслушал — быть может, он бы и про Дани сказал. И вместе бы они выпороли клятого упрямого мальчишку, и спасли бы армию, и… проклятье! Никаких если!

— Милорд? — тревожно спросила Кэти. — Что случилось, милорд?

— Мне надо выпить. Немедленно. — Он на миг замер, поняв, что именно так и надо. Да. Немедленно. Лишь бы Хоу спер все необходимое, и не побил… проклятые Хоу! Он кинул Кэти дневник. — На, прочитай.

Пока Кэти разбирала завитушки, он приложился к кувшину с вином, а затем принялся копаться в сундуке. Склянки нашлись быстро — в старинной шкатулке с грифоном, холодной на ощупь: магическая защита. Из девяти склянок восемь были пусты, а в девятой оставалось меньше половины. Кровь была черной с болотно-зеленым отблеском, пахла резко и тошнотворно. Логейн поспешил закрыть пробку и задумался: кровь Архидемона есть, но где в столице взять кровь порождения тьмы? Моровая орда еще не подошла к Денериму, и, даст Создатель, не подойдет еще долго — не зря ж отводил остатки армии от Остагара и целый год набирал рекрутов и ополчение.

Не придумав ничего, он снова приложился к кувшину с вином. Слегка, на пару глотков — этой ночью нужна трезвая голова. А завтра — тем более.