* 12 *

Разговаривать с Алистером оказалось неожиданно приятно. Мальчик, в отличие от Кайлана, не воображал себя великим стратегом и героем, и слово «долг» для него было не пустым звуком. Он задавал дельные вопросы о диспозиции и не требовал, чтобы его утешали и уговаривали, будто дитя. Разве что морщился, когда Логейн называл его величеством. А когда Логейн попытался мягко ему напомнить, что место короля — не на передовой, Алистер перебил:

— Место короля — среди своих солдат. Я не собираюсь лезть на рожон, но и прятаться не намерен. Тем более, что я знаю, как нужно воевать с моровыми тварями.

— Нет, Алистер. Не прятаться. — Логейн остановился напротив мальчика, глянул в слишком уж честные для короля глаза. — Чушь собачья эти все баллады, где король на белом коне рубится вместе с солдатами. С белого коня не хрена не видно, и приказов твоих никто не услышит. И пока ты рубишь одну моровую тварь, орда окружает твое войско. Твое, Алистер! Некому кроме тебя его вести! Или ты забыл, что бывает, когда король воображает себя героем-одиночкой?

— Я помню Остагар, — нахмурился бастард. — Повторения не будет. Но… Я не полководец, видите ли, не умею я командовать войском, и научиться было негде. Только вот нам и не нужно — белых коней. Нам нужно орду задержать, только задржать, пока вы разбираетесь с драконом. Я ваше решение тоже, знаете ли, не одобряю, но спорить не стану. Вам виднее. И вообще поздно уже, а я два дня не спал.

— Ничего, еще полчаса погоды не сделают. А у нас может больше и не быть возможности поговорить, мальчик. Насколько я понимаю, командор Дункан вас не просветил, как останавливают Мор?

— Ну почему же. — Алистер улыбнулся одними губами. — Мне известно. Потому и не одобряю.

— Данире не сказал… — Логейн кивнул сам себе и снова уперся взглядом в Алистера. Тяжелым взглядом, мало кто выдерживал. — А что бы ты одобрил, мальчик? И, раз уж ты срочно учишься быть полководцем, что бы ты сделал при Остагаре?

— Я бы туда вообще не пошел. И не повел армию, — буркнул бастард неохотно. — Невыигрышная позиция, отступать некуда, наступать неудобно. А одобрил бы я, если бы героем стал Хоу. Всем бы было проще и ему тоже.

— А говоришь, не умею, не учили, — хмыкнул Логейн. — Я бы тоже предпочел не оставлять вас с Анорой одних. Сейчас в Фереледене нет ни одного толкового командующего, орлейцы с границы никуда не делись, банны будут пробовать вас на зуб, пока не повесите парочку. Только Хоу может не справиться.

Алистер поднял бровь.

— Я же сказал, что не отговариваю. Вам виднее. А теперь я все-таки отправляюсь спать. Доброй ночи.

Щенок. Упрямый глупый щенок, подумал Логейн. Бедная Анора, ей это вот — дрессировать! Если б не угроза гражданской войны, если б не Дани, которая этого глупого мальчишку считает другом… Дерьмо.

Логейн бросил бастарду дневник командора Серых.

— Это тебе, чтоб спалось лучше.

— Спасибо, — зевнул бастард, поймал брошенное и ушел.

Пожав плечами, Логейн тоже зевнул, потер глаза и пошел к себе. В конце концов, он тоже имеет право немного поспать. А щенка — в болото.

Дорогу к себе он, похоже, проспал. Может, даже шел с зарытыми глазами: после выпитой скверны было мутно, тошно, отчаянно болела голова и совершенно не хотелось ничего, кроме тишины. Но какая, к гарлоками, тишина на Собрании? Слава Создателю, избавился от Хоу, а заодно перепугал баннов до колик, хоть несколько дней можно не опасаться покушения прямо во дворце. А потом это уже будет неважно.

— Милорд, — тихо позвала его Кэти.

Он вынырнул из горького, гнилого тумана — посреди своей спальни. Несколько мгновений недоуменно смотрел на собственную кровать. Пустую. Пытался понять, что не так? Наконец, сообразил: Дани. Не пришла. Проклятье.

Спать тут же расхотелось. А захотелось вот прямо сейчас прирезать всех этих клятых баннов, эрла Эамона и щенка Алистера. Или оставить наедине с Орлеем и Мором, пусть сами, как хотят. Как одобряют. Дери их сворой! Куда делась эта сумасшедшая девчонка? Тоже не одобряет?!

— Кэт, — позвал он.

Та без лишних вопросов помогла ему снять латы, поддоспешник, подала домашний колет без рукавов. Вздохнула, словно хотела сказать: вот так связываться с девчонками, милорд. Не сказала. Вместо того подала кувшин с разбавленным вином, привычно сунув в него нос, мало ли. Яда, наверное, не было — кому теперь нужно травить старого придурка? Вино просто пахло тиной, само по себе. Наверное, теперь все будет пахнуть так же гадостно, Натаниэль же предупреждал: если вместо крови гарлоков использовать кровь Стража, один Создатель знает, что получится. Но что ничего хорошего — точно. Но где, дери вас сворой, в Денериме взять гарлоков?

Выхлебав половину, Логейн с размаху бросил кувшин в камин. Не полегчало. Ни на грош. Только осколки разлетелись по полу, а вино забрызгало медвежью шкуру.

Резко развернувшись, он пошел прочь. Оставаться в пустой комнате не было никаких сил. Напиться, что ли? Кувшин водки, и все как рукой снимет.

Лишь спустившись на второй этаж, Логейн сообразил, что зря идет к кабинету. Нет там водки. И кривой рожи Хоу — нет. Даже напиться не с кем и нечем. Вот же! Ни друзей, ни врагов, никого. Как вовремя, однако, этот Архидемон, а? Но лучше бы прямо сейчас.

Пнув первый попавшийся рыцарский доспех и послушав раскатившееся по пустой галерее эхо, Логейн хрипло засмеялся… и осекся. Жалко это все звучало. Жалко, тошно, мутно. Тоже еще, герой, твою мать. Выпить не с кем. Девушка бросила. Придурок старый. Иди лучше, почитай душеспасительные трактаты и помечтай, чтобы тебе кто принес бульон с гренками.

В библиотеке было тихо. Горел забытый кем-то старинный магический шар, разливал по гранитному полу и темным корешкам книг голубой, как молния, свет. Где-то очень далеко били башенные часы: один, два… десять… Всего десять, подумал он, а кажется — глубокая ночь. Надо, надо почитать душеспасительный трактат. Хоть раз в жизни. Мэрик говорил, нет ничего лучше для спокойного сна.

Подойдя к полкам, помеченным андрастианским солнцем, он провел пальцем по корешкам. Пыльные, затхлые. Ох, не благочестивы ферелденские короли…

Какой-то шорох отвлек от благочестивых дум. Логейн резко развернулся, привычно нащупывая меч у бедра, но рука схватила пустоту. Отступил, упершись лопатками в книжные полки, не желая — или не решаясь? — поверить своим глазам.

Она сидела, поджав ноги и укутав колени одеялом. Сжимала в руке откупоренную бутылку, смотрела на нее отсутствующим взглядом, и кажется, ничего кроме горлышка, не видела.

Резко пахло вином — не орлейским, приторно-сладким, и не ферелденским, резко-пряным. Каким-то цветочным, антиванским, что ли?..

Его она не видела. В упор. Очень захотелось рассмеяться. Слишком много трагедии для одного старого солдата. Прямо роман. Орлейский. С антиванскими принцесами. Но вместо смеха получился какой-то задушенный хрип. В горле пересохло. Скверна, мать ее.

Логейн сжал зубы, чтобы не выругаться вслух.

Дани услышала, подняла взгляд от бутылки. Посмотрела на него в упор — глаза у нее были совершенно трезвые, усталые и несчастные.

Она молча протянула ему вино.

Не водка, конечно, но сойдет, подумал он, забирая бутылку. Приложился к горлышку, хлебнул, закашлялся. Едва не выронил бутылку. Вот дерьмо, совсем одичал — не отличить по запаху антиванский бренди.

Отдышавшись, приложился снова. Пошло лучше. Даже стало как-то теплее. Оторвался, когда оставалось меньше четверти. Подумал — надо и девочке оставить. Она ж у нас взрослая, вон, навоевала сколько. Утерев рот рукавом, сунул бутылку обратно, ей в руки. Буркнул:

— Благодарю, миледи.

— Не стоит благодарности, милорд, — ответила она.

И голос был тоже усталый. И нарочито безразличный. Как будто она собиралась заплакать, но знала — что нельзя. И терпела, стиснув зубы.

Забрала бутылку. Покачала в руке и допила остаток. Залпом.

— Шли бы вы спать, миледи, — сказал он, все так же опираясь на подлокотник и нависая над ней.

Хотелось разглядеть ее, убедиться, что не плачет. Но в голубом призрачном мерцании разобрать было невозможно, она сама казалась призраком. Тогда он осторожно дотронулся до ее щеки. Мокрая?

Данира фыркнула. Скривила губы.

— Я же сказала, что выросла, дядя Ло. Обойдусь без сказки на ночь. А если вы имели в виду что-то еще, то извините. Вы меня, похоже, по прежнему избалованным ребенком считаете, даже не сочли нужным рассказать… новости. — Голос у нее дрогнул и глаза подозрительно заблестели. — А что делать ребенку в вашей спальне.

— Ты права. Ребенку — нечего. — Логейн выпрямился, отступил. Убрал руки за спину, чтоб не видела, как дрожат. — Прошу прощения, миледи. Забылся. Сказки, знаете ли...

Он усмехнулся, отступил еще на шаг.

Надо было уйти. Просто уйти. Но не получалось.

Хотелось схватить ее на руки, целовать, обещать, что все будет хорошо, что он защитит ее, и никаких больше тайн… Но хорошо не будет. Или будет — ей, но не с ним. Дай Создатель, чтобы было.

Еще шаг назад. Словно — от границы, где стоят легионы шевалье. От корабля, на котором уплывает Мэрик. От Остагара.

— Прости, — совсем тихо, голоса нет, сил видеть ее — нет. Надо уйти. Он должен.

Она заглянула в бутылку. Перегнулась через подлокотник, поставила ее на пол. Посмотрела ему в глаза. И усмехнулась. Совсем невесело.

— Нет. Не прощу.

— Ну, значит не простишь. Альс твой вот тоже. Не простил.

Он пожал плечами. Подумал немножко и, выхватив ее из кресла, прижал к себе, впился в рот, грубо, жадно.

На поцелуй она не ответила. Только закрыла глаза и ждала — когда отпустят, очевидно.

Не отпустил. Оторвался от губ, пахнущих бренди и слезами, прижался к виску, погладил спину, запоминая каждый изгиб, каждую тонкую косточку.

— Это тоже не простишь, Дани? Ты… — запнулся, сглотнул подкатившую к горлу горечь скверны. Потерся губами об ушко. — Ладно, обойдусь. Плевать. Мне не привыкать быть злодеем.

Она молчала. Терпела. Как кукла. А он все не мог ее отпустить, и почему-то очень хотел объяснить, рассказать — чтобы никаких тайн…

— Ты просто выслушай, ладно? — Он погладил ее по голове. — Можешь не отвечать, не прощать, как хочешь. Ты только… нельзя тебе умирать, Дани. Мне можно, я старик. А Кэти вчера принесла дневники командоров, там Дункан писал. Про Стражей, про Архидемона. Он не хотел тебя призывать в орден, знаешь? Ему пришлось, потому что некого больше было. Это я виноват, не поговорил с ним, злился, ревновал тебя. Дурак старый. Если б знал… Я сам должен все исправить, Дани. Столько ошибок. Столько смертей. Если еще и ты, это слишком…

— А как я буду? Без тебя?

Она всхлипнула, уперлась ему руку в грудь.

— Ты же мог сказать! Мог сказать сразу! А не так. Я же верила, что ты мне… что мы… Я тебе так и написала, когда мы уехали к Эамону. А ты мне не доверяешь. Пусти, не надо держать. Я так не хочу..

— Написала? — Он поймал ее за руку, прижал к щеке. — Я не мог сразу. Собрание же было. И Хоу. И обед этот клятый. Благородные ушастые сэры, дери их...

— А ты не получил, да? Ты не получил мою записку? — Дани опустила глаза, вздохнула. — Я понимаю. Только… — она запнулась. — А как теперь, мой лорд?

— Теперь… как скажешь, Дани. Только ты сразу скажи, хорошо? Если не хочешь, я не буду держать.

— Я тебя очень люблю, мой лорд. Очень. И… все, что ты захочешь. Правда.

Она прижалась, подставила губы…

И тут кто-то кашлянул и постучал в дверь. Не отпуская Дани, Логейн обернулся, нахмурился.

На него сощурила недобрые желтые глаза молодая женщина. Очень красивая и очень раздетая. Осмотрела его оценивающе — как мабари. Облизнулась. И, наконец, проговорила:

— О, так не нужно опасаться. Не враг я вам, и одного добра желаю.

Дани резко обернулась. Удивленно зашипела.

— Морриган! Что ты здесь делаешь?..

Логейн мог бы сказать, и что она делает, и куда ей пойти, но было бы слишком… э… по-солдатски прямо. Но вот чего он сам делать не собирался, так это отпускать Дани и отвлекаться на ведьму. Даже если это та самая дочь Флемет.

Ведьма покосилась на него насмешливо.

— Вам помешать я не хотела. Но разговор есть очень важный. Мне ведомо, что победитель Страж душою должен за победу расплатиться. Могу помочь я избежать того.

Дани дернулась и замерла. Обернулась к нему, уставилась едва ли не с отчаянием.

Проглотив все, что думает о ведьмах, их предложениях, и особенно о предложениях Ведьмы Пустошей, Логейн кивнул.

— Мы слушаем.

— Ритуал, — протянула ведьма. Осмотрела его еще раз, довольно кивнула сами себе и еще раз облизнула губы. — Под покровом ночи исполнен должен быть. Коль поесу ребенка я от Стража, то Бога Древнего душа войдет в дитя. И уцелеют все.

Ритуал? Дитя?! Кажется, он все же напился. До зеленых гарлоков и бешеных ведьм.

— Э… — выдавил он вместо рвущейся с языка порции мата. — Дани, твоя подруга всегда так шутит?

— Морри… — Дани сглотнула. — Ты… серьезно?..

Ведьма улыбнулась одними губами.

— Тебя я стала другом называть, хоть то и редкость. Лгать тебе не стала б. Спасение ваше в Ритуале древнем. Иль король, иль этот воин пусть со мной возлягут. И живы будут, коль на то решатся.

Таким дураком Логейн не чувствовал себя лет с тринадцати, когда его застукали подглядывающим за девицами в реке. Нет, пожалуй, сейчас все было куда хуже. Потому что он никак не мог поверить, что это всерьез, и что все его метания, страдания и идиотский героизм были зря.

— Нам с Дани надо это обсудить.

Ведьма кивнула.

— Пусть так, я подожду в ее покоях.

Ведьма вышла, прикрыв за собой дверь. А Логейн все стоял дурак дураком, не зная, что сказать. То есть как сказать… то есть… дерьмо!

Данира вывернулась из его рук, отступила на шаг. Забралась обратно в кресло и уставилась настороженно.

— Ты… согласишься, правда?..

Логейн вздохнул. Тоскливо глянул на пустую бутылку. Еще более тоскливо — в окно. Снова — на Дани.

Подошел к ней, опустился рядом на колени, чтобы смотреть в глаза.

— Если это будет мне стоить тебя — нет.

Она моргнула. Взяла его за руку, сжала кисть обеими ладонями.

— Я очень, — сглотнула и продолжила шепотом. — Очень хочу, чтобы ты выжил. Больше ничего не хочу, только это.

Отвернулась.

— Иди к ней, хорошо?..

— Плохо. Очень плохо, Дани. — Он взял ее лицо в ладони, заглянул в глаза. Сказал спокойно и очень серьезно: — Может, тебе покажется это странным, но я предпочту неделю с тобой десятку лет без тебя. Жизнь, знаешь ли, ценна не сама по себе.

Она кивнула, отвела взгляд.

— Я тоже. Поэтому и прошу.

Логейн выругался. Теперь уже — вслух. Стукнул кулаком по подлокотнику кресла. Выдохнул, медленно.

— А теперь посмотри мне в глаза и скажи все, что думаешь на самом деле, Дани. Если, конечно, я достоин твоего доверия.

Она вздохнула. Повернулась к нему.

— Мне неприятно думать, что ты будешь с Морри. Но я правда хочу, чтобы война закончилась, мы уехали в Гварен… или остались здесь, неважно. Важно чтобы вместе. Хочу быть леди Мак-Тир.

— То, что у нее будет ребенок, не будет тебя мучить? У нас, возможно, детей не получится, раз я тоже Страж.

Дани пожала плечами.

— Я знаю. Но это не так важно. То есть… Почти у всех есть внебрачные дети.

— Не нравится мне все это, Да… — внезапно вылезшая мысль заставила его замолкнуть на половине слова и обозвать себя старым дураком. В сотый за сегодня раз. — Дани, она же сказала, Страж? Так у нас есть герой, желающий искупить, смыть кровью и восстановить честь.

Она ойкнула.

— Нат? А вдруг он не согласится?

— С чего бы? — поднял бровь Логейн. — Хотел геройствовать, пусть геройствует. Может хоть на ней жениться, коли надо. Для ритуала.

— Но она не говорила про Ната...

— Дани, я тебя не понимаю. Тебе что, непременно надо подложить меня этой ведьме? Так я не хочу. Она мне нравится не больше, чем Архидемон. Все, хватит. Идем, где там вас разместили.

Логейн вскочил, потянул Дани за собой.

Ведьма нашлась в гостевых покоях, рядом с библиотекой. Стояла у камина и щурилась на огонь.

Обернулась к ним, взглянула довольно.

— О, могучий воин решился, наконец?..

— Сначала пара вопросов, милая леди. — Логейн смерил ведьму оценивающим взглядом, еще раз признал красивой и опасной, как ядовитый паук. — Что вы собираетесь делать с ребенком?

— О нем вы не услышите. И обо мне, — ведьма усмехнулась.

— Хорошо. Вы говорили, нужен Страж, так?

Ведьма чуть кивнула.

— Вот и отлично. Идем, милая леди. Натаниэль Хоу будет рад послужить Ферелдену.

Логейн поклонился, предлагая даме выйти из комнаты.

Ведьма презрительно скривилась. Но спорить не стала. Вышла из комнаты и направилась к комнате Натаниэля.

— Она красивая, — вздохнула Дани еле слышно. — Нату будет хорошо.

— Надеюсь, он любит пауков, — хмыкнул Логейн.

Дани фыркнула.

— Зато теперь никто не умрет. Это главное, так ведь?

Вместо ответа Логейн поцеловал ее и потянул прочь. Главное и не главное надоело ему до зеленых гарлоков. Единственное, о чем он хотел думать сейчас — это о своей леди Мак-Тир. И о том, что привычка относить ее в постель на руках — очень полезная и достойная привычка.

Леди не возражала. Леди ухватилась за его шею, что-то мурлыкнула и поцеловала. Куда дотянулась. И еще. И снова. Так что к тому моменту, как он пинком распахнул дверь в спальню и упал вместе с леди на кровать, он не мог думать ни о чем.

***

Рябиновая наливка, которую каждый год делал король, по три бочонка, — себе, тестю и Натаниэлю Хоу, — пахла летом, росой, травой и немного хвоей, мягко кружила голову и слегка щипала язык. Пить ее полагалось из больших глиняных кружек, непременно сидя у камина и под неспешную беседу о чем-нибудь приятном.

— А вы говорите, дела, — добродушно проворчал в кружку король. — Оставайтесь в столице на недельку-другую, а? Все же годовщина королевской свадьбы, чего вам по поместьям отсиживаться?..

— В прошлый раз неделька затянулась на три месяца, — задумчиво сказал Логейн и снова отхлебнул. Прикрыл глаза, перекатывая наливку на языке.

— За три месяца эта банда разнесет Башню Бдения по камешку, — усмехнулся командор Серых Стражей. — А вот недельки две… отпуск — это хорошо, отпуск — это правильно.

— Конечно, правильно, — одобрил король. — Тут хорошо. Спокойно, тихо...

Дверь хлопнула — как и следовало ожидать, оглушительно громко, и раздался быстрый перестук двух пар ног. Тут же — обиженный детский визг и грохот. И снова топот. И возмущенный вопль:

— Не смей меня толкать! Я тебе не Куська, я тебе тетя, вот!

— А ты не кусай своего принца, вот!

Логейн подмигнул Алистеру; тот беззвучно смеялся, а Нэйт Хоу сокрушенно качал головой, глядя в проход между стеллажей.

— Ладно. Только в этот раз никаких орлейских послов, Альс.

— И никаких орлейских невест, никаких вообще невест! — в тон добавил Нэйт и наморщил длинный нос. — Хватит с меня подвигов.

Логейн и Алистер дружно рассмеялись, припомнив ошалелого, едва держащегося на ногах после «подвига во благо Ферелдена и Серых Стражей» Натаниэля.

— Ура-а! Мы остаемся! Папа, Дункан обещал мне утиную охоту, и пострелять из лука, и еще щенка!.. — заверещало рыжее мелкое чудо, карабкаясь к Логейну на колени. Чуду было восемь, и чудо было все в маму.

Второе чудо, белобрысое, вышло из-за стеллажей спокойно и важно, вот прямо тебе будущий король. Образ портил лишь поцарапанный нос, да растрепанные вихры, в точности как у августейшего папы, и хитрющие глаза — как у деда, который Мэрик.

— А вы, деда Ло, обещали поиграть со мной в шахматы, — сказало чудо степенно и сунуло нос в его кружку.

— Две недели, Альс, — буркнул Логейн, залпом допивая все, что осталось, и потрепал внука по макушке. — И сказку про Архидемона рассказываешь сам.

Оба чуда, рыжее и белобрысое, оставив в покое его кружку, устремились к Алистеру. Влезли к его величеству на колени, пихаясь и сердито выясняя, кто кому тетя, а кто кому король. И приготовились слушать.

Что ж, эту сказку Логейн любил послушать и сам. Особенно — в тихий весенний день, с кружечкой рябиновой наливки, вместе с не такими уж старыми, но — друзьями.