* 3 *

Стражи явились в Денерим почти через год после Остагара.

После промозглого холода Диких Земель — они провели там целый месяц, залечивая раны и слушая истории ведьмы пустошей. Ведьма была, как и положено ведьме, стара, предположительно безумна и, по уверениям Алистера, безусловна зла. В последнем Дани сомневалась, но распрощалась со старухой с большим облегчением.

После темноты и тесноты Глубинных Троп. Под землей пришлось провести еще месяц, и весь отряд проникся к Тропам искренним отвращениям. Алистер и Дани пообещали друг другу никогда сюда не возвращаться, а после Призыва просто вызвать друг друга на дуэль.

После путешествия в Тени, которое Дани запомнилось плохо. Лелиана, правда, охотно рассказывала подробности всем желающим, но так путалась в демонах, духах и страшных заклятиях, что верили ей только крестьяне в тавернах, и только те, что слышали эту историю впервые.

И после покушения, устроенного Антиванскими Воронами, после которого к отряду присоединился эльф по имени Зевран. Бесподобная компания подобралась, смеялась Дани: Ворон, бард, принц-храмовник и ведьма-оборотень. На месте Архидемона я бы осталась на Тропах.

Ворон, кстати, оказался бесценным приобретением — умело торговался (даже с гномами!), прекрасно сражался (даже с демонами!), учил Дани метать ножи и скрываться бесследно даже на, казалось бы, видном месте, и Алистера — здоровой практичности на грани цинизма.

И вот после всего этого они явились в Денерим.

Якобы отдохнуть недельку. Хотя у каждого, конечно, были свои дела. Лелиана, к примеру, предвкушала поход на рынок, Алистер сиял и говорил что-то о встрече с сестрой, Винн рвалась поговорить со знаменитым фра Дженитиви, Зевран намекал на жаркий вечер в Жемчужине.

А Дани планировала один крайне важный разговор.

Еле дождавшись, пока банда разойдется по своим делам, она попросила Зеврана раздобыть ей платье «как можно неприметнее, знаешь, как в Ферелдене служанки ходят?» Ворон в ответ на просьбу крайне двусмысленно улыбнулся, послал ей воздушный поцелуй и удалился. Вернулся примерно через час, — Дани как раз успела тщательно выкупаться (к сожалению, весьма прохладной водой) и вымыть из волос дорожную пыль и грязь, — оставил на лавке платье и спросил, не нужна ли компания.

Получил решительный отказ, пожал плечами и ушел.

А Дани оделась, заплела волосы и отправилась во дворец. И ничего сложного в этом не оказалось — к служанкам стража совсем не присматривалась. Найти нужную комнату было проще простого — довольно было прислушаться к разговорам горничных. А уж затаится в углу, за массивным книжным шкафом — и вовсе пара пустяков, после уроков-то Ворона.

Оставалось надеяться, что тот, кого она ждала, явится в спальню один. И согласится поговорить.

***

Королевский дворец. Щелястые серые стены, стыдливо прикрытые гобеленами и стягами, узкие окна и запутанные темные коридоры, трусливые слуги и лицемерные аристократы, древние ржавые доспехи и крысы по углам. Шепотки за спиной и славословия в лицо. Тухлый запах лжи, жадности и орлейских благовоний. Здесь никогда не пахло вишней, яблоками и солнцем, даже ненавистный букет свежих цветов, который Анора велела ставить в отцовскую спальню каждый день, пах кровью и ядом — в точности, как обещания послов непременно помочь Ферелдену в святой борьбе с Мором в обмен на крохотные, совершенно незатруднительные уступки…

Уступки. Это слово Логейн ненавидел. Не для того он гнал орлейцев, чтобы идти на уступки. Не для того позволил сыну Мэрика убиться об гарлочий меч, чтобы самому раздавать Ферелден по кусочкам. Никаких уступок, и пусть катятся вместе со своей помощью в Бездну! И Хоу — туда же. Создатель, какой же он был дурак, когда впервые согласился с Хоу, что Кусланд — не политик, Кусланд заслужил отдых, и Хоу прекрасно справится один.

Логейн шагал по верхней галерее, старательно не глядя по сторонам. Встречные слуги, стражники и придворные так же старательно не глядели на него — те, что не разбежались, заслышав тяжелые гулкие шаги. С некоторых пор Логейн ходил по собственному дворцу исключительно в сопровождении десятка стражи и в латах, словно парадный портрет самого себя.

Хоу выбрал отличный момент, чтобы напомнить: Анора должна выйти замуж и родить наследника, пока банны не договорились между собой, кто из них лучше будет смотреться на троне Каленхада. Конечно же, Хоу, уверял Логейна Хоу. Старший сын, умница, прекрасный воин и галантный кавалер. Ты разве не знал, друг, что мой сын давно влюблен в твою дочь? Он не будет бегать по служанкам, а займется прямым долгом короля… ну да, короля, зачем мы будем усложнять и делать его консортом? Мы же понимаем… Так вот, прямым долгом короля: сделать жену беременной. А потом еще раз. Бедняжке Аноре так не хватает любви, ласки и твердого мужского плеча рядом! И детишек в пеленках, само собой.

Бедняжка Анора, слушая этот бред, зеленела. Года семейного счастья ей хватило — возможно, на всю жизнь. Но послать к демонам Хоу она не могла. И Логейн не мог. Только не сейчас, когда банны затаились в ожидании малейшей его ошибки, когда армия рассеяна по стране — кто-то же должен расчищать скверное дерьмо.

А Хоу продолжал: траур окончен, моя королева. Нужно жить дальше. Родите детишек.

Прошел ровно год с Остагара — год траура по королю, год позиционной гражданской войны. И Мор. Да, все же — Мор. Как бы ни хотелось считать покойного командора Дункана лжецом и пройдохой, в одном он был прав. Мор пожирал Ферелден, пока еще медленно, но кусок за куском откусывая от пока еще живой страны. Остагар, Коркари, Лотеринг. Моровых тварей видели поблизости от Редклифа и на окраине леса Бресилиан. Там же видели и Серых Стражей — рыжее недоразумение и кто-то из рекрутов выжили. С ними не справился Мор, а хваленый Ворон, остроухая сука…

Кажется, последние слова он сказал вслух. Потому что какая-то эльфа всхлипнула и бухнулась перед ним на колени, сбивчиво каясь в разбитой вазе. Только тогда Логейн осознал, что стоит перед дверью собственной спальни. Какого демона он приперся сюда, в то время как в его кабинете ждет человек с Западных Холмов… Дерьмо. Что этому-то нужно?! Денег, людей, гарлока лысого и луну с неба? Создатель, когда же они перестанут грызться!

— Пшла вон, — бросил он эльфе и, дождавшись, пока она убежит, махнул страже: — Все вон.

Все — не относилось к Кэти. Она привычно шагнула следом, так же привычно расстегнула пряжки и помогла ему снять доспех. Припомнив всхлипы служанки, глянул в угол, куда каждый день задвигал вазу с розами. Надежды не оправдались: розовое безобразие так и торчало между старыми латами и сундуком со всяким очень нужным барахлом.

Когда он, стягивая на ходу пропотевший стеганный поддоспешник, направился к широченной, застеленной вышитым на орлейский манер одеялом кровати, — Логейн подозревал, что дочь в своей деликатной манере отплатила ему подарочком за подарочек, — Кэти привычно распахнула дверь в ванную и выразительно кашлянула. Сморщившись, Логейн бросил поддоспешник на гнусное одеяло и пошел в ванную. Кэти, исполнившая свой долг — за дверь, проверять стражу здесь, стражу под окнами, стражу у покоев Аноры…

Он чуть не уснул в ванне. Помешала лишь остывшая вода. Перебрался на кровать, оставляя на каменном полу и медвежьей шкуре мокрые следы. И понял, что сон ушел, зато остались боль в спине и тоска по лету, вишне, яблокам… Кислым зеленым яблокам, таким, как росли в поместье Брайса…

Все же он задремал, потому что запах яблок был слишком отчетлив. И на постель кто-то присел, кто-то легкий и знакомый. Он точно знал, кто. Она приходила часто, почти каждый вечер после Остагара. Желала спокойного сна, улыбалась — и уходила. Всегда уходила.

— Проснитесь, — попросила она на этот раз. — Мне жаль вас будить. Но очень нужно.

Логейн открыл глаза. Она сидела на краю кровати, совсем не похожая на его Дани. Не то, чтобы сильно изменилась — просто вместо беспечного ребенка или милой девушки появилась невесть откуда юная женщина, хмурая и чудовищно усталая. Платье служанки открывало только шею, и на шее сбоку был отчетливо виден уходивший вниз, под ворот, длинный рубец. Наверное, надо было удивиться или не поверить. Целый год он считал ее мертвой, ненавидел Хоу и думал, что отдаст все что угодно, лишь бы она жила. А теперь…

К запаху яблок добавилась вонь скверны, — неощутимая носом, но слишком явственная, чтобы ее не замечать, — словно в наливном плоде завелся червяк. И все сложилось. Неправдоподобная удачливость Стражей, непонятно откуда взявшийся у Эамонова недоразумения дипломатический талант, косые взгляды и шепотки баннов, любовь крестьян и покладистость Орзаммара. Логейну не пришлось гадать, как она выжила. Все было ясно: Дункан принес известие о гибели Кусландов, значит, он был там. И вывел ее в обмен на Посвящение. Ублюдок. Надо было сразу догадаться, что командор не просто так вертелся вокруг Дани. Дочь тейрна в Стражах изрядно прибавила бы веса ордену.

— Здравствуй, Дани. Рад тебя видеть. Не могла бы ты отвернуться, я несколько не одет.

Она покачала головой.

— Простите. Нет. Я не настолько вам доверяю. — Вдохнула глубоко, протянула вперед ладони. — Я пришла поговорить. Только поговорить.

Логейн кивнул. Потом подумал, что уже слишком темно, и сказал:

— Говори.

— Я только хотела спросить, — произнесла она старательно ровно. — Зачем вы объявили на нас охоту?.. Вы же знаете, что Мор не вымысел, знаете, что в Ферелден готовы войти орлейские Стражи — и хотите прикончить единственных Стражей-ферелденцев. Это же...

Голос у нее дрогнул. Сломался.

— Политика, да? Я понимаю. Но мы же и так, скорее всего, не переживем Мора. А если и переживем… Если даже — уйдем на Тропы. Сами, в тот же день. Мое слово. Только дайте нам шанс — победить.

Впервые за много, очень много лет Логейн не знал, что ответить. Нет, не потому что он сомневался в своем решении. Королевский бастард слишком опасен для Ферелдена, его надо уничтожить до того, как он все же попадется в руки Эамону или, упаси Создатель, Хоу. При всем своем уме и удачливости Дани слишком молода и неопытна, чтобы играть с ними на равных, и бастард станет знаменем гражданской войны — а там уже без разницы, войдут сначала орлейские Стражи или сразу оккупационные легионы. Ферелден разорвут на части.

Он не знал, как сказать ей, что он готов оставить ее здесь. Защищать от Хоу, Орлея, Мора, себя самого. Дать ей все, что она захочет, кроме шанса победить и умереть. И кроме жизни второго Стража.

Она — Кусланд, а Кусланды не предают друзей.

Молчание затягивалось. За окном темнело. Дани ждала — пламя камина играло с ней, расчерчивало лицо тенями, как ранами, показывало ее то маленькой девочкой, то старухой.

— Почему ты не подошла там, в Остагаре? — спросил он о неважном, с трудом отрывая взгляд от огненных бликов на рыжих волосах.

— Зачем?.. — Она пожала плечами. — Король обещал вас известить о… — Сглотнула. — О нашей семье. Думаю, он это сделал лучше, чем смогла бы я.

— Он не известил меня о том, что кто-то из Кусландов жив. О тебе.

— Наверное, решил что это вам будет неинтересно. Полагаю, это верно.

Замолчала. Протянула руку, легко тронула его запястье.

Очень захотелось закрыть глаза и поверить, что это сон. Во сне можно было бы поймать ее руку, погладить большим пальцем ладонь и нащупать мозоли от клинка. Можно было бы притянуть ее к себе, обнять. Даже поцеловать… И сказать: нет, не верно. Не может быть ничего важнее, чем ты — живая. Но вместо этого он сделал вид, что ее пальцы не жгут подобно яду. Яду сожаления о несбывшемся.

— Кого ты пытаешься обмануть, Дани, меня или себя?

— Не понимаю. Я не солгала ни словом, — шепнула она.

И убрала руку. Отодвинулась — если закрыть глаза, то по шороху платья и скрипу кровати можно подумать, что она раздевается и ложится рядом.

Логейн вздохнул. Тяжело и устало. Сел, не обращая внимания на сползшее до пояса одеяло.

— Ясно. Себя. А теперь давай подумаем вместе, юная леди. Ты — Кусланд. Дочь моего друга, наследница тейрнира и неплохой стратег. В твоей верности Ферелдену я никогда не сомневался и не усомнился бы. Никогда. И ты — Серый Страж. Не думаешь, что эта информация могла бы быть важна для… — он запнулся, сглотнул. — Для расчета диспозиции? Мне казалось, ты усвоила азы.

— Вы ведь уже тогда все… рассчитали, — возразила она. Тем самым голосом, которым говорила "А я скучала" в день свадьбы Аноры. Таким хрипловатым и нежным. Тихо вздохнула. — Или вы хотите рассчитать что-то… сейчас?

— Ты же за этим и пришла, юная леди. — Логейн протянул руку, погладил теплое плечо. Просто еще раз убедиться, что она настоящая. — Не просить, а… рассчитать.

Он усмехнулся, радуясь, что сидит спиной к камину и она не видит лица старого придурка — он никогда не умел играть лицом, как Мэрик. Или как Хоу.

Дани тихо рассмеялась.

— Рассчитать вас? Невозможно! Вы же любите удивлять… противников, да?..

— Не меня, Дани. Нас. Ты думаешь, мне… — Он еще раз погладил плечо и отдернул руку. — Дерьмо. Ты ведь понимаешь, что теперь для меня нет просто Серых Стражей, а есть ты и твой этот Алистер. И ты знаешь, что убить тебя я не могу. Как и отпустить. Как и позволить тебе убить меня. Дерьмо.

— То есть, я… — у нее дрогнул голос, но нарисованная пламенем и гордостью маска осталась все такой же аристократично-спокойной. — Я напрасно пришла?.. Вы все равно попытаетесь убить Алистера, а я… а что планируете делать со мной, если нельзя убить?

— Да ничего я не планирую, дери… проклятье. — Логейн стукнул кулаком по постели, вспомнил, что раздет, что в постели… — Девочка, ты понимаешь, что будет, если Алистер станет пешкой Хоу или Эамона? Или — Орлея? А ведь ты прекрасно знаешь, что игроком он быть не способен. Ты убедишь его сдаться? Он останется жив, я обещаю. С меня хватило одного мертвого сына Мэрика.

— К Хоу мы не пойдем. — Дани накрыла его руку ладонью, сжала пальцы. Руки у нее были ледяные. — Вы же это понимаете, правда?.. эрлу Эамону папа не верил, и… я тоже не верю. К нему мы тоже не пойдем, если вы дадите нам действовать. Тейрн Логейн, ну неужели мы не сможем договориться, мы же… я же...

— Что ты же, Дани? — он схватил ее за плечи, вгляделся в темные провалы глаз. — Что тебе стоило прийти раньше…

Она дрожала. От холода, страха. От того что он — старый придурок, не предусмотрел, не предугадал. Доверился змею и предателю, а теперь не может признаться ей, что связан по рукам и ногам.

—… Холодно у вас, — сказала она так, как он спрашивал об Остагаре. Чтобы сказать хоть что-то. — Холодно… Сделайте что-нибудь. Пожалуйста.

— Дани? — он прижал ее к себе, бережно, словно ей было восемь лет. Закутал в мерзкое орлейское одеяло, взял на руки. Все это было неправильно, не вовремя и… это был последний шанс. — Ты останешься, Дани?

Он коснулся губами пахнущей яблоками и кровью макушки.

— Прошу тебя, — хрипло, зажмурившись. — Я не могу потерять тебя снова.

Она что-то пробормотала, подняла голову. Поймала губами его губы.

— Сделайте что-нибудь, — выдохнула ему в рот.

Во рту появился привкус вина и яблочного сока.

Он слизнул это «что-нибудь» с ее губ и выдохнул в ответ:

— Останешься? — Запустил пальцы в ее волосы, подвернутые и заплетенные во что-то сложное и правильное, дернул шнурок. Улыбнулся мелькнувшей мысли: не обрезала. — Здесь. Со мной. Вместе мы непременно что-нибудь придумаем…

Он нес чушь. Какое «со мной»? У нее есть этот ее ублюдок, молодой и красивый — на Мэрика женщины вешались табунами, на Кайлана вешались, наверняка и этот такой же кобель недоенный.

Она потерлась щекой о его плечо.

— С тобой… но ты же не хотел, ты меня отослал, помнишь?..

Запрокинула голову, задышала часто.

— Не хотел тебя? — он усмехнулся ей в губы, прикусил нижнюю и тут же лизнул. — Юная леди достигла совершенства в невидении очевидного. Или юная леди до сих пор не?..

А ведь запросто, подумал он и отшатнулся. Что он делает, козел старый? Берет плату вперед? Дерьмо.

— Ну, — кажется, смутилась. — Ну… да. Я ждала… что ты, что… мы. Да.

— Ты с ума сошла.

Он отшвырнул ее, прямо в одеяле, на середину кровати и вскочил. Схватил себя за косичку и метнулся к окну: надо немедленно проветрить остатки мозгов. Пока не стало поздно.

Открыл раму, уперся кулаком в стену рядом с окном.

— Данира, ты соображаешь, сколько мне лет и сколько тебе?

— Но вам же это не мешало, только что! — почти выкрикнула она.

За спиной прошуршало одеяло, так, как будто из него выпутывались.

Он резко развернулся, уставился на шебуршащий сверток. Девчонка! Глупая девчонка, что она себе вообразила!

— Мне ничто не мешает попользоваться вами, юная леди, а потом засадить в форт Драккон и подождать, пока ваши друзья придут вас спасать. Они же придут, да? И составят вам компанию. Каким местом ты думала, являясь сюда?! Идиотка! Сколько раз я тебе говорил: никогда, никогда не подставляйся! Никогда не показывай слабости!

Кулаки сжимались, словно на шее Хоу. Нестерпимо хотелось снова отшлепать дуреху, подхватить на руки, укачать и отругать, и выгнать прочь, чтобы никогда больше… Дерьмо. Никогда больше не увидеть?

Она все таки выпуталась из одеяла. Встала с кровати. Посмотрела на него насмешливо. Как тогда.

— У вас сейчас не получается казаться равнодушным. Опять много эмоций. И… неважно. Я не хочу в Драккон, милорд. Наверное, мне лучше уйти?

— Попробуй.

Пожала плечами.

— Вы только не забудьте, милорд. Я вас… и это не слабость. Наоборот.

И шагнула к двери.

Он смотрел на гордо развернутые плечи, зная: не уйдет, некуда ей идти. Было б куда — не пришла. И от этого знания чувствовал себя старым мерзавцем, чем-то вроде Хоу.

Догнал ее в два длинных шага, обнял и развернул к себе.

— Ты меня? Допустим, я верю, Дани. Почему бы старому одинокому идиоту не поверить. А как насчет последствий?

Дани, кажется, удивилась.

— Последствий?..

Подняла руку, погладила его по щеке. Очень осторожно.

— Именно. — Он так же осторожно повернул голову, прижался губами к ее пальцам. — Дани, я не отпущу тебя. Мне плевать, что ты Страж. На все плевать, Дани.

— Говорите — не отпущу, потом гоните и снова — не пущу, — усмехнулась она. — Не похоже на вас. Не отталкивайте больше, не надо. И еще скажите — почему вы сейчас… так. Если хотите, чтобы я осталась?

— Потому что боюсь, Дани. — Логейн взял ее затылок в ладонь, провел губами по виску, поцеловал маленькое холодное ушко. — Вдруг ты снова мне снишься? Я поверю, что ты настоящая, и потом проснусь, а тебя нет.

Дани чуть отстранилась. Вывернулась из рук.

Потянула платье вверх, отбросила в сторону. Рубашку — следом. Шагнула к нему: твердо, уверенно, а в глазах страх и обреченность.

— Настоящая?.. То есть… так убедительно?

На ощупь она была холодная, как лягушка, вся в мурашках и дрожала. И прижималась, словно в самом деле любила и хотела. То есть — он не очень-то помнил, как оно бывает, когда любят и хотят тебя, а не тейрнир и титул укротительницы диких медведей, но очень хотел верить, что именно так.

— Убедительно будет, когда перестанешь стучать зубами, юная леди.

Подхватив ее на руки, уткнулся лицом в растрепанную гриву и попытался вспомнить, где ж клятое орлейское одеяло. Так и не сообразил, пока об него не споткнулся — и не уронил Дани на кровать. Медведь неуклюжий.

Она повозилась немного, устроилась удобней. Смотрела, как понимает одеяло, как укрывает…

Ждала, пока ляжет рядом. Стоило лечь — прильнула снова. Дотронулась до плеча — робко-любопытно…

На этом медвежье терпение закончилось.

Тихо рыкнув, Логейн поймал ее руку, мгновение подумав, положил себе на загривок и накрыл все еще дрожащую леди собой. Вдумчиво и обстоятельно поцеловал, придерживая за волосы, чтоб не убежала.

— Яблоки, — сказал сам себе и поцеловал снова.

Дани невнятно застонала ему в рот. Потянула за косичку — ближе! Еще!

Задышала часто-часто, зажмурилась, развела колени.

Он тяжело вздохнул, проклял себя, старого дурака, и спросил:

— Юная леди, какого демона вы полезли в мою постель, если собираетесь дрожать, бояться и приносить себя в жертву?

Не дожидаясь ответа, облизал ушко, прикусил нежную кожу на шее и провел губами вниз, вдоль шрама.

Она охнула, дернулась. Вжалась в него вся.

— Я не...

Но глаза открыла. Совершенно безумные глаза. Бедра ее дернулись вверх, кажется, непроизвольно. И пальцы вцепились в плечи, впились почти до боли.

— Ты пахнешь яблоками, знаешь? Зелеными, — шепнул ей в ключицу и потрогал бедро. Легко, чтобы не оставить синяков на нежной коже. — Маленькая моя леди.

Было страшно. Раздавить, сломать. Она такая хрупкая, тонкая. Совсем беззащитная. Совсем его, только не упустить бы больше. А сосок был крупный и острый, как вишневая косточка. Она застонала, когда Логейн сжал его губами. И снова дернулась навстречу, обвила его ногами. Холодными. В пупырышках. Леди Лягушка.

Он тихо засмеялся. Она удивленно завозилась под ним, снова собралась сказать какую-то чушь, но он закрыл ей рот ладонью. Потом, что было совсем понятно, губами. Осторожно перекатился на спину, ближе к краю, сгреб одеяло и поднялся, поддерживая уцепившуюся за его шею Дани под попку. Маленькую, холодную, трогательную… Резко выдохнул, когда она сползла чуть ниже. Если б не подштанники… Дани вздрогнула, сжала ноги, требовательно застонала.

До камина было всего три шага. Целых три шага. Тонкий лен между телами был неудобным и бесполезным, словно парадные латы. А она терлась об него бедрами, текла и дрожала.

— Сейчас, маленькая, — шепнул он, опуская ее вместе с одеялом на пол перед огнем. — Сейчас будет тепло.

Она поднялась на локтях, склонила голову набок. Смотрела во все глаза, как он развязывает подштанники, роняет их на пол. И лицо у нее было совершенно растерянное, немного испуганное, и почти счастливое. Странная, демоническая смесь.

Он опустился на колени рядом, провел ладонью по груди, животу, накрыл рыжие завитки. Шрамов было почти не видно, только едва заметные росчерки теней. По этим теням можно было прочитать ее историю: стрелы, мечи, чьи-то когти и зубы. Создатель, всего год! Год без него — и целая книга шрамов.

Она завозилась под рукой. Дернула плечами, поджала ноги. Сглотнула, потянула к себе угол одеяла.

— Они мерзкие. Уродливые. Рубцы. Не надо… смотреть.

Покачав головой, он вынул из ее руки край одеяла и улыбнулся.

— В тебе нет ничего уродливого, Дани. Ты прекрасна. Ты сама не понимаешь, как ты прекрасна.

Ладонью провел по напряженному бедру, по колену, заставил ее выпрямить ноги и лег рядом, коснулся губами плеча — там, где пересеклись два клинка.

Она недоверчиво фыркнула. Извернулась, убирая плечо, подставляя губы.

Потянулась ближе, заплела пальцы в его волосы, мурлыкнула вопросительно-требовательно. Лизнула угол рта. Получилось сухо, как будто у нее пересохло в горле, и шершаво. Снова в груди защемило, захотелось спрятать ее, укрыть собой и не отпускать, не показывать никому.

Притянув ее ближе, еще ближе, Логейн ответил на неуклюжую ласку — губами, руками, всем телом. Голова кружилась от пьяного запаха, от ее стонов, от ее похожести… эти шрамы, мозоли на ладонях, сделали ее вдруг совсем понятной и близкой. Такой же, как он. Воином.

Он объяснит. Непременно. Потом. А сейчас — сейчас она ластится, царапает спину, ждет…

— Ло… — выдохнула ему в плечо и прикусила кожу, совсем легко, так, что его прошила судорога. — Пожа…

Договорить, — достонать, — он не дал. Захватил ее стон ртом, подмял ее под себя, раздвинул бедра коленом и, зажмурившись до алых кругов перед глазами, рывком втиснулся внутрь.

Вскрик боли, почему-то очень похожий на стон наслаждения, он тоже поймал ртом. Замер, опершись на локти — не раздавить бы, и шепнул в губы:

— Дани?

В ответ она укусила его за губу и дернулась навстречу, словно в атаку.