Пролог

Что может стать паролем к нашей встрече?

Такого слова даже не найду,

И, если ты придешь, тебя замечу,

А после отвернусь и вновь уйду...

Нет толка в том, чтоб прошлое тревожить

Забыть нам то мгновенье суждено

Когда меня увидел ты. Поможет

Сама нам жизнь. Судьбы веретено

Прядет опять запутанную пряжу —

Ты только не моги ее порвать,

А потому сердечную пропажу

Не стоит вновь и вновь переживать.

В тот год, когда родилась Ната, вышло много замечательных фильмов, один из которых стал знаменитым на все века. Сейчас вспоминалась песенка из его финальных титров: «Не смоют любовь ни ссоры, ни версты…», причем песня эта имела прямое отношение к тому, что она сейчас собиралась сделать.

Подготовка сновидцев включает в себя не только и не столько запоминание ярких, цветных, сюжетных снов, помимо этого любой сновидец должен уметь контролировать собственные сны — входить в них по собственному желанию, подстраивать картинку под себя и многое другое. Наталия Стреленко была не только большим любителем собирать и анализировать информацию, она была профессиональным сновидцем, таковым и осталась по сей день…

…Босые ноги мягко приминали покрытую росой глянцево-зеленую траву, чуть потяжелевшая от влажного воздуха юбка крепко обнимала колени, но движению не мешала. Судя по рукам, кисти которых снова сделались костлявым как в пору такого далекого теперь отрочества, во сне она была такой, какой ее привык видеть Мэтт: закрытая блузка, длинная юбка, золотые кудри (хотя прическа в стиле Мирей Матье), и, самое главное, не столь женственная, чем сейчас, фигура. Во что тут можно влюбиться? А Ястреб даже не влюбился, он полюбил, словно был ангелом уже тогда и увидел душу сквозь оболочку… увы, душу она уже успела замарать, при долгой и не очень долгой жизни сие неизбежно.

Жалко, что подавляющее большинство песен о любви времен бабушкиной молодости пели мужчины, иначе как она даст знать, что это именно она и что она здесь. Надо вспомнить кого-то вроде Клавдии Шульженко, у нее были прекрасные песни и чудесный глубокий голос, поэтому, когда дома была бабушка, молодые люби ставили ее пластинку и танцевали.

От воспоминаний остро захотелось плакать, но это несерьезно, все же ничего этого не вернешь, а нырять в прошлое чтобы на это посмотреть ужасно глупо… но не в царстве снов. Ната сосредоточилась, прикрыв глаза.

Из небытия соткалась ее комната ХХ века: шкаф с красивым названием хельга, в серванте которого стояли, помимо прочего, фотографии великих артистов; проигрыватель, выпущенный в год ее рождения и павший в год семнадцатилетия от неумелого ремонта (Мэтт тогда утешал ее и сказал, что новый подарит, лучше, но, увы, не успел); видавший виды письменный стол, что сейчас в «Меггидо», диван, кресло и зеркало на стене. На ней самой было любимое платье цвета морской волны и уже со «взрослым» декольте, светлые кудри чуть касались ключиц.

Сверкнув отполированными ноготками с бесцветным, но сияющим золотыми блестками лаком, девушка запустила проигрыватель.

Я вчера нашла совсем случайно

У себя в шкафу, где Моцарт и Григ,

То, что много лет хранила тайно

В тёмных корешках пожелтевших книг...

Глаза отчетливо защипало, хотя сама девушка и не смогла бы сказать, чего его жалко на самом деле — дружбы с бабушкой, любви Мэтти или просто себя. Но сейчас не время и не место, есть дело… и все же она не удержалась от искушения и тихо подхватила своим мелодичным, богатым обертонами голосом:

— Вашу записку в несколько строчек,

Ту, что я прочла в тиши,

Ветку сирени,

Смятый платочек —

Мир моих надежд, моей души...

Наивный мир наивных лет,

Забытых дней забавный след, —

Всё, что волновать меня могло

В семнадцать лет...

Ваша записка в несколько строчек...

Где Вы, мой далёкий друг, теперь?

Плеч коснулись знакомые руки, перед ней стояла фигура в красном, но маски уже не было, и они снова могли смотреть друг другу в глаза, а так как тут больше никого нет, то и без опаски. Рама ставшего неожиданно большим и вроде бы французским окна распахнулась, в маленькую комнатку хрущевки ворвался свежий ветер, напоенный ароматом сирени, и оба они через окно очутились в саду.

«А ведь тот, кто носит сирень, никогда не наденет обручального кольца… красивый, но глупый бред»

Проигрыватель все еще работал.

Помню первый студенческий бал, —

В светлом празднике актовый зал.

Помню голос такой молодой:

"Первый вальс я прошу вас со мной!"

Забыв обо всем на свете, они понеслись в этом легком вальсе. Капюшон Мэтта упал с его головы, солнце заиграло в светлых волосах, и Нате пришлось сморгнуть слезы: он был и остался невыразимо прекрасен, ее Ястреб, ее единственная любовь…

— Откуда ты взялась? Неужели смогла сама меня найти?

Ната приостановилась и вытерла слезу:

— Смогла… у нас беда, Мэтти.

Он встревожился:

— Беда? Какая?

Она пожалела, что не является телепатом, как дядя или Стаси, тогда объяснить было бы проще. Увы, осталось только уповать на собственное красноречие (которое, кстати говоря, открылось благодаря ему и со временем переросло в ораторский дар).

Не так давно — если брать масштабы Вселенной — принц Гиацинт, дабы спасти убитую сестру, сошел с оси времени, которая породила его и вышеупомянутой сестры двойников. Оба Странника стали кем-то вроде вечных изгоев, а изгнанные из клана Странники долго не живут — повезло, что им удалось замкнуть телепатическую связь накоротко, друг с другом, плюс еще некоторое количество смертных друзей. Да уж, совершенная раса порой тоже бывает уязвима.

В данным момент Гиацинт пришел к выводу, что мир, в котором появился Спецтайм, коий в реестре Пространственно-Временного Патруля значится как Крипто (от слова «криптогноза»), порожден энергией оси времени и его же собственного разума. По сравнению с прочими измерениями этот мир достаточно хрупок и уязвим, что, увы, также на совести принца.

Измерение, конечно, не одиноко, и все бы ничего — укрепить его структуру со временем можно, особенно усилиями кланов, — но, увы, с Гиацинтом что-то творится, причем настолько неладное, что его сестра с испугу ускорила свою инициацию жрицы Абсолюта. Сейчас Гиацинт находится в состоянии, близком к критическому, поскольку что-то повлияло на его разум, и Анна держит его в статио, а Козыри призваны найти Повелителя магии, способного помочь несчастному Страннику.

— Мы отправимся в разные миры, вот только чем это поможет и как — я просидела над книгами пять часов и ни малейшей привязки к возможности решения проблемы не обнаружила. Мэтти, ты — моя надежда, ты можешь знать то, чего не знаем мы.

Ястреб покачал головой:

— Прости, любимая, но только не я.

— Но и Ленька тут бесполезен, — выдала в отчаянии девушка.

Мэттью погладил ее по щеке:

— Обещаешь подождать меня? Я вырвусь к тебе.

— Не смей! — ужаснулась она. — Это же очень опасно, тебя сотрут…

Он мягко коснулся кончиками пальцем мягких пухлых губ девушки:

— В противном случае погибнет несколько измерений, а я Страж Ночных границ, я не должен допускать такого.

Ната опустила голову.

— Я буду ждать тебя, пока заканчиваю поиск информации.

— Вот и отлично, — он улыбнулся.

«Проклятие, Мэтт, я все еще люблю тебя…»

— А сейчас тебе пора идти.

Картинка тотчас начала таять, девушка почувствовала уголок подушки возле виска, сползшее на талию одеяло и, из не физических ощущений, глухую тоску, от которой захотелось выть. Выглядело бы это до крайности глупо, даже Ленньер себе такого не позволяет, хотя в полнолуние все же не спит, бесшумной тенью носясь в палисаднике.

Высвободив руку, девушка нашарила на тумбочке пульт управления — в чем преимущество гостиничного номера, так это, несомненно, в том, что никого не разбудишь. Все равно почти пять часов, а слет начнется в восемь, есть время привести себя в порядок. Только вот надежды Неизвестных Отцов на то, что общими усилиями аналитики найдут ответы, она не разделяла.

Телевизор включился, шел старый-престарый фильм о Великой Отечественной войне, и на экране она увидела одного из своих любимых советских актеров, там он играл летчика, и, кажется, зовут этого персонажа Сергей Скворцов. В данный момент звучала песня.

Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная!

Видно, хоч голки збирай.

Вийди ж, коханая, працею зморена,

Хоч на хвилиночку в гай.

Сядемо вкупочцi тут пiд калиною —

I над панами я пан!

Глянь, моя рибонько, — срiбною хвилею

Стелеться в поле туман.

Все-таки выть и вправду расхотелось, а вот плакать — нет. Ну и ладно, кто сейчас увидит ее женскую слабость?

Бесстрашный капитан упоенно всхлипывала в подушку, и ей в итоге действительно стало легче. Что бы где бы не случилось, опускать руки последнее дело, нужно бороться до конца. В ушах эхом отдалось отчаянное: «Будем жить!»