Сестра и дочь

Иннаэ не составило труда дважды увидеть мой уход по Зову. Порой меня Звали каждый день всю неделю подряд. Иногда — раз в полгода. Но гости у нас с сыном бывали еще реже.

Ослепительная Мидори пришла как раз когда мы вернулись с очередных переговоров. Только Илька уже успел умчаться в гости к своей подружке, гарпии Халис. Он летал к ней уже с месяц, и я время от времени поддразнивала сына, предлагая пригласить невесту к нам в гости. Илька всякий раз принимал очень серьезный вид, и обещал подумать. За последний месяц Илмай хорошо окреп и подрос. Не знаю, как это объяснить. Я ждала, что он еще год или два будет просто маленьким драконом.

— Можно к вам? — спросила сине-белая драконица, входя в залу моей пещеры. Я валялась в облике черно-белой эльфы на мягкой бежевой шкуре какого-то зверя — Награда за посредничество от оставшегося безымянным агори — и читала "Окна и двери". Ну да, я знаю, что это книга-оракул и по ней гадают, а не читают ее как обычную книгу. Просто нравятся мне короткие стихи — четверостишия и шестистишия. Над каждым из них можно задуматься. Вот это, например…

«Не снимешь веру, как снимают платье,

Сам выбрал путь, так чем ты недоволен?

Подобия искать — твое проклятье,

И повторять пути войны и боли».

Искать подобие — чего или кого? Опыта? Родных и друзей? Чувств? Зачем кому-то надо повторять опыт, свой или чужой, не знаю, разнообразие интереснее. Нет на свете дракона подобного моей маме, и искать не стоит. Чувства… Моя любовь к Ильке сегодня — та же она что вчера или другая? А строчки про войну и боль — самые понятные, совсем не требуют объяснения.

— Конечно можно, — ответила я гостье и хлопнула рукой по шкуре рядом. Вообще-то это была любимая лежка сына, — присядь. Только Иль улетел проведать подружку.

— Если разрешишь и не помешаю тебе здесь, то подожду его, — она изменила облик, обернувшись темноволосой девушкой. Трюк удался! Я нарочно пригласила ее присесть, а ведь взрослому дракону не хватило бы для этого места на шкуре. Мидори не была красавицей в «малом» обличье. Скорее просто мила. Длинные волосы, завязанные в «розу» на затылке, изящная цепочка с подвесками, вплетенная в них, и удивительная одежда — множество разноцветных полотнищ, окутывавших гостью. Я бы запуталась в таком наряде.

На виске у Мидори я заметила россыпь серебряных «веснушек». Ах, вот что… Сине-белая — Дитя Звезд. Два дракона так захотели ребенка, что пошли на то, что у их дочери или сына никогда не будет своих детей. Я не могла осуждать их за решение. Ведь они дали жизнь новому живому существу, жизнь и все возможности, что есть на свете, например — быть счастливой.

Подогнув колени, Мидори села рядом со мной. Мила — это ведь не то же самое, что и красива? Но очарования добавляла ей грусть, которую сейчас нельзя было не заметить.

— Илька спрашивал о тебе, — сказала я, отчего-то волнуясь.

— Правда? — улыбнулась драконица. Она была рада… Не просто так, а глубоко, искренне, хотя даже не видела никогда моего сына. Радость с оттенком грусти. Черный, ты дурак. Из Мидори выйдет прекрасная мать.

— Ага. Я ему рассказала о тебе и показала картинку… Боюсь не очень хорошо вышло, с иллюзиями у меня вечно криво…

Она хихикнула, как девочка:

— Покажу тебе одну штуку… Ты петь умеешь?

— Не особо, — призналась я и подхваченная волной веселья, лучившегося в ее взгляде, напела: — Он был драконом, траллала, принцессою — она. А за окном, а за окном опять цвела весна...

Вот всегда я стеснялась петь. Но не сейчас, не перед Мидори.

— Слух есть, — заметила она, подсаживаясь поближе, и я была благодарна сине-белой за то, что новая знакомая не стала оценивать само пение. Нечего там оценивать. Тем более что-то дернуло меня запеть игривую песенку… — вот, слушай!

Драконица пропела четыре коротких ноты, четыре звука-знака на одарике. Сложила их так, что получилась цельное заклинание, мелодичное само по себе, при этом она наполовину сократила имена знаков… Перед нами повисла картинка-иллюзия — прекрасная женщина с сединой в рыжих волосах, и мужчина, усатый и черноволосый, улыбавшийся с невероятным обаянием, что сидели на берегу реки и негромко разговаривали. На этих двоих хорошо было смотреть, потому что они каждым взглядом давали понять друг другу, что любят.

— Ори, идем купаться! — позвала женщина, прервав разговор. Она встала, превратилась в серебристо-серого дракона, высоко взлетела и почти без брызг, изящной стрелой вошла в воду.

— Юсти, ты дракон или рыбка? — засмеялся мужчина, и я совсем не уловила мгновения, когда он изменил облик. Яркая синяя чешуя — я и не знала, что этот цвет может быть таким… ослепительным.

— Покажем ей, как плавают драконы? — спросил синий, расправляя крылья.

Ух… Его полет был невероятным — стремительным, ясным, красивым. Дракон цвета ночного неба словно прочертил собой безупречную линию, завершившуюся в реке. Он нырнул, не заботясь о том, чтобы не потревожить водную гладь и река расцвела настоящим цветком из брызг, который тоже стал частью безупречной гармонии движения.

Потом река приблизилась и я увидела в ней отражение того кто, кажется, и наблюдал это — маленькой сине-белой драконочки.

— Дракон может быть, кем хочет, и рыбкой тоже! — произнес веселый детский голосок.

Плюх!

Это был такой смачный «плюх», что я почти ощутила на себе все поднятые малышкой брызги… Иллюзия растаяла.

— Мама и папа, — сказала Мидори — это мое воспоминание. Ты сможешь показать кому-то часть своей памяти с помощью такого заклинания. Но боюсь только один раз. Я могу улучшать заклятья, но улучшение работает единожды, редко дважды. Это мой дар Звездного дитя.

Я кивнула. Мидори не скрывала, что она звездный дракон, но оттого не менее неприятны слова Иннаэ, без раздумий сообщившего мне об этом. Надо же иметь хоть какую-то деликатность!

— Мои родители не были старыми, когда нашли друг друга, просто черту возраста материнства и отцовства уже переступили. Но они очень хотели ребенка. Меня. Они поднялись так высоко, как только смогли и танцевали и любили среди звезд, и пели о жизни. Звездный свет пронизывал их насквозь… А потом у мамы родилась я… — сине-белая повторила свое заклинание-песню. — Запомнила звуки и мелодию?

— Запомнила, — кивнула я. — послушай… Будь мне сестрой!

— Хорошо, — улыбнулась она, и взяла меня за руку, — а зовут тебя как, сестренка?

Я чуть не вспылила. Черный ухитрился рассказать Мидори обо мне, не назвав имени?

— Верна, — сказала я, справившись с собой. В самом деле — с какой стати гневаться? Черный, ведь ты мне никто. А острую иглу из сердца я вытащу потом, чем бы ни была эта игла. — Можно называть тебя Ори?

— Если тебе так больше нравится.

— А как нравится тебе?

Девушка-драконица засмеялась, смех ее был наполнен какой-то удивительной легкостью, так мог бы смеяться Мир, например — Эсфай:

— Так же, как зовет меня мама. Потом, если захочешь, познакомлю тебя с ней.

— А я тебя с моей, — усмехнулась я, предвкушая выражение, которое появится на мордочке моей мамы, — надо же ей знать, что у нее появился еще один ребенок… Илька прилетел!

Сына я почуяла давно, но почему-то он просто топтался перед пещерой. Он и Халис.

— Мама, у нас гостья… — заявил он, войдя, наконец, увидел Мидори и вежливо поклонился, чуть растопырив крылья и вытянув хвост. Хулиган, сколько раз просила не делать этого, не превращать церемонный поклон в немного неуклюжую шутку, которую половина взрослых примет за невоспитанность.

— Здравствуй, племянник, — Мидори встала и сменила форму на драконью и я последовала ее примеру.

Илька чуть склонил голову, посмотрел на нее, на меня, и задорно встряхнулся.

— Здравствуй, тетя, — сказал он и, подойдя, потерся об нее боком, выражая приязнь и любопытство. Люди обнимаются, драконы касаются друг друга, чтобы показать, что им приятно видеть другого...

А я подошла к Халис и, почти как тогда, обняла ее крылом.

— Кто хочет медового торта? — спросила я.

Торта хотели все.

* * *

— Почему ты так любишь сладкое? — Илька уже давно косился в сторону кухни, и я подтолкнула: — да сбегай уже… Не помню, что там у нас есть… По-моему еще пирожные остались.

— Я люблю сладкое потому же, почему его любишь ты. Просто ты большая сладкоежка, пробовала уже много всего и тебя ничем не удивишь. А мне вкусно все, потому что ново.

Закончив с объяснением, он скатился с моего живота, встал на лапы, и утопал на кухню.

А вот Джэна сладкое не любила, совсем. Но она любила правду.

— Ты думала, что я не узнаю об этом? — хмуро и в то же время, словно с надеждой, спросила Джэна. Пирожные не вызвали у нее восторга. А вот возможность поговорить, кажется, вдохновляла.

Иннаэ попросил за ней присмотреть (алая встопорщила гребень, услышав его просьбу ко мне) когда утром яркого весеннего дня привел дочь в мою пещеру. Илька улетел с Мидори — она была в этом мире своей и знала его так же хорошо, как я — всевозможные способы умиротворения спорщиков; моя новоприобретенная сестренка обещала мальчишке показать уникальные места, овеянные то ли славой, то ли легендами, а может и тем и другим.

За Джэной я согласилась присмотреть, но предупредила, что если меня вызовут, девочку придется взять с собой.

— Конечно, бери, — легко согласился черный.

И вот сейчас алая, принявшая вид темноволосой синеглазой девочки, сидела у меня за столом и предъявляла мне претензии:

— Ты не думала, что папуля скажет мне, что вы разговаривали, и что у тебя есть сестра?

Я чего-то сильно не понимала. Ревность? Вкус засловного ужасен. Взрослому я сказала бы прямо. Но Джэна ребенок… Ладно!

— Почему ты боишься? — спросила я. — Не уверена в своем отце? В себе?

— Я не боюсь, — сказала она. — Это ты боишься, потому что не отвечаешь.

— Я отвечу, как только мы разберемся, что в моем поступке так тебе неприятно, что ты решилась об этом сказать. Я услышала страх, возможно, ревность. И то и другое плохо.

Все-таки не удержалась и заговорила с ней, как со взрослой. Но вопросы эта девочка задавала вполне взрослые и если захочет понять, то я ей помогу.

— Ревность — это тоже страх? — спросила она.

Я кивнула. Умница! Умеет думать и отходить в сторону от собственных слов и чувств.

— Давай повторим. Что ты спросила у меня?

— Почему ты тайно встречаешься с папулей, — она тронула лежавшее перед ней пирожное так, точно хотела проверить, не живое ли оно, не кусается ли. — Я про это не знала, пока он не сказал.

— Представь все иначе, по-своему, — предложила я, — в какой-то день я и твой отец случайно встретились там, где не было тебя, вспомнили, что ты не давала нам разрешения на встречу и отправились спрашивать его. Или поговорили и немедленно или позже сообщили тебе о том, что встречались. Так правильно?

— Ну не обязательно… это же глупо, — сконфузилась девочка.

— Тогда как нам поступить по твоей правде? — спросила я без настойчивости и нахрапа.

— Как хотите. Но не надо тайно за моей спиной...

— Иннаэ рассказал тебе. Где тут тайно и где за спиной? Только в том, что тебя там не было?

— Да! — выкрикнула девочка, злясь, я надеялась, что теперь — на себя. Злость пройдет, и она снова начнет думать.

— Вывод прежний — ты боишься потерять папулю и не доверяешь ему. Потому он не может сделать что-то и не сказать об этом тебе.

— Я не знаю тебя, — она снова насупилась, потом шмыгнула носом совсем по-человечески, — но если ты будешь моей мамой, то все правильно, вы и должны встречаться. Просто тогда ты и моя тоже, а не только моего папули.

Я немного оторопела. Дети...

— А Иннаэ знает, что ты прочишь меня в матери? — поинтересовалась я. — И может надо спросить меня?

— Он потом сделает тебе предложение, — неожиданно легко отмахнулась девочка. — Мне нужна мама.

— Стоп. А давай не будем об этом сейчас говорить?

— Почему? — кажется, она обиделась.

— Потому что, как и в случае с ревностью или страхом, я не смогу ответить, пока мы не разберемся. Но разбираться не с чем, ведь предложения еще не было.

— Будет, — пообещала она уверенно и повторила, — мне нужна мама. Правильная мама. Илька будет правильным братиком. А мой папуля лучше всех.

Мне вдруг стало интересно, чья это вообще идея, Иннаэ или алой малышки с, видимо, железным характером. И что значит быть правильными мамой или братиком.

Но пока я размышляла над проблемой — как объяснить ребенку, что ревновать плохо, она забыла о проблеме.

— Почему Илька не похож на тебя?

Мне очень не хотелось произносить «потому что он вообще-то мне не родной» или что-то в этом роде.

— Почему тебя не зеркалит? — добавила Джэна.

— Как это? — спросила я.

Девочка встала из-за стола, приняла драконью форму и с гордостью продемонстрировала мне черную полоску на гребне.

— Как у папули. Его цвета станут моими. Я его зеркалю.

— А зачем зеркалить? — мне что-то сильно не нравилось, да — я не так давно заметила белые пятна на лапах Ильки. Мне почему-то очень не хотелось, чтобы он кого-то зеркалил, пусть даже меня.

— Он мой отец, — объяснила, ничего не объясняя, алая.

— Я знаю, что он твой отец. Но тебе не обязательно повторять его, копировать цвет или еще что-то.

— Это само получается, — кажется, девчушка поняла, что мне не понравилась идея, что не тому дракону она открыла свою тайну.

Само не само — я все равно не видела смысла. Зеркалить — способ изменить расстояние между близкими? Если расстояние вообще есть, его не убавишь, перекрасившись в чужой цвет или сделав прическу как у другого.

Но обдумать эту мысль я не успела — Иннаэ вернулся за дочерью.

И он просто забрал ее безо всяких предложений. Я вздохнула с облегчением и посчитала вопрос исчерпанным.