Награда

Меньше всего мне хотелось связывать себя ребенком, который даже еще не родился. Но яйцо было частью Награды за работу.

— Пойми, я никогда не подпущу к себе близко ни одного чешуйчатого, — сказал Эсфай, — потому что не верю им. Может быть, кроме тебя.

Я сердито дернула хвостом. Никто никогда не спрашивал, а нужна ли мне их вера. Но без нее каким бы я была Посредником? Даже если начну вести себя как обычный дракон — не очень-то следить за переменами настроения и доводить любое чувство до накала — все равно ко мне будут обращаться за помощью в переговорах.

В этот раз я вела их с соплеменникамидля мира. И сейчас этот мир, Эсфай, предложил мне Награду.

— Что еще я могу тебе дать? — спросил он, малой своей частью принявший вид высокого смуглого мужчины с темно-ореховыми глазами. Облик, цвет кожи и волос, одежда — постоянно менялось, словно мир-человек перетекал из одного облика в другой, а глаза — нет. Наверное, Эсфай слишком устал от всего, потому и не мог удерживать одну форму, но глаза — это душа, и они оставались неизменными.

— Эс, я не знаю, что мне с ним делать, — призналась я.

— Как что? — иронично усмехнулся мир, — дождаться, пока родится, и воспитывать, как своего ребенка.

— Из меня выйдет плохая мать.

— Почему?

Я снова ударила по земле хвостом, кажется, раскрошив какой-то камень. Хорошо еще, что пустошь, а не дворец какой-нибудь. Правда — красивая пустошь, с сиреневыми камнями-колоннами, словно нарочно расставленными в порядке, помогающем созерцательному сосредоточению.

— Потому что чужие проблемы мне ближе, чем свои, — ответила я. — И потом — чье оно? Ты уверен, что родители...

— Уверен, Верна. Это было в самый разгар Войны. Хочешь, чтобы я показал?

Я кивнула. Надеялась, что он поймет и не обидится. Я верю всем, но не доверяю никому. Даже себе.

— Это не будет приятно видеть, — предупредил Эсфай.

— Понимаю. Но мне нужно...

Он не дослушал, безо всяких эффектов и лишних слов передав мне частицу своих воспоминаний.

Я застала итог драмы. И сейчас поняла, что мне повезло. Драконы, решившие изменить мир, в котором жили не только они, не спросили мнения других. И самого мира тоже. Они были фанатиками своей веры — в то, что лишь они знают, как надо.

— Достаточно, — попросила я, так и не досмотрев до конца страшную драку одного алого и двух синих драконов. Они желали изменить мир из соображения «так будет лучше для всех». В итоге передрались друг с другом. И мир позвал Посредника; ближайшим оказалась я.

— Почему они бросили свое дитя? — спросила я.

— Просто не видели, что бросают. Большее всегда заслоняет меньшее. Большая цель — победа, заслонила меньшую — заботу о нерожденном. Тем более, что немедленной заботы он не требовал, — Эсфай кивнул на стоявшее у колонны сине-голубое яйцо.

Я бы поспорила с этим. Для Посредника нет меньшего и большего, лучшего и худшего. Есть слова, которые надо найти. Хорошо, что я не философ: углубилась бы однажды в дебри рассуждений о мироощущении Посредников и отличии его от нормального и забыла о своей работе и своем Таланте. А так — я просто живу.

— Ты заберешь его? — снова спросил Эс.

— Заберу.

— И не останешься?

Я покачала головой, подошла ближе к яйцу. Большое… Сколько же тебе осталось, малыш? Успею ли найти тебе опекунов или новых родителей?

А Эсфаю надо было побыть одному, насколько это возможно для мира. Зарастить раны, нанесенные драконами, и позаботиться об остальных обитателях.

— Если пригласишь в гости, то приду, — пообещала я. Последний взгляд на Эсфая. Последняя возможность отказаться от ответственности за нерожденного малыша.

— Приходи, — неожиданно улыбнулся мир. Меня поддержала и ободрила эта улыбка. Словно нежданный подарок после многих лет, когда тебе вообще никто ничего не дарил. Или кусочек ярко-синего неба после целого года хмурых небес. — Я буду рад тебе. Ведь это, — он кивнул на яйцо, — не совсем подарок. Им будет мое гостеприимство.

— Спасибо, — сказала я и взяла в лапы — нежно, как захотелось вдруг, оказавшееся совсем не тяжелым яйцо. — Может быть, однажды я приду.

* * *

— И он отдал тебя мне, а я взяла. Хотела сначала найти тебе приемных родителей, но…

— Но поняла, что никому не отдашь, ведь я твой сын? — Илмай хихикнул, — мама, так бывает только в сказках.

— А я и рассказываю сказку, Иль, — улыбнулась я, — для несказки ты еще маленький.

— Мне четыре года, — возразил он. — А это много. А сколько моей сестре?

Я повернулась на бок, осторожно, чтобы не сильно потревожить пригревшегося малыша. У него было такое — мерзнуть в любое время. И оказывалось легче согреть его своим теплом, чем теплом огня или магией.

— Джэне пять. Она на год старше тебя.

— Рассказывай дальше, — попросил Иль-иль.