Весы

Переход к месту вызова — дело простое. В какой-то миг в воздухе возникает… Порталом это не назовешь. Частица другого мира, куда тянет. Значит, кому-то понадобился Посредник, и ближайшим оказалась я. Хватаю Ильку в охапку и разрешаю нас утянуть: только что были тут, а уже там, как в поговорке. Возвращение происходит так же просто, но можно и остаться, если мир вызова понравился.

В этот раз меня и сына перенесло к лесной хижине — плоская крыша, очень большие окна, дверь с обрамлявшей ее по краям мозаикой из кусочков стекла, пестрые стены…

Хозяин — огромный, поросший бело-голубым мехом агори, занимался тем, что разрисовывал одну из них; на стене из песчаника контуры нечеловеческих фигур складывались в узор, а тот превращался в новую фигуру, странную и прекрасную. Мастер использовал цвета в удивительных, спокойных сочетаниях, а шершавое несовершенство песчаника придавало картине какое-то особое обаяние.

Я терпеливо ждала, пока художник, стоявший спиной, закончит свой труд и обернется. Нас с Илькой окружал прилагавшийся к дому маленький сад — отдельно стоящие цветущие деревья, пестрые клумбы и очень красивая живая изгородь. Сделав неловкое движение я могла повредить эту красоту. Сменила облик с дракона на стриженную эльфийку с черно-белыми волосами — питаю детское восхищение по отношению к этой расе. Илька перекинулся в растрепанного кареглазого мальчишку, на вид лет восьми.

Агори наконец-то повернулся, чтобы вымыть кисти в стоявшей на стуле чашке с водой, и заметил нас. На нем был кожаный передник, лишь немного заляпанный синей и желтой краской.

— Здравствуйте, — сказал он на общем языке, шайне. Я мало видела существ, не знавших шайн. Большинство слов общего интуитивно понятны, язык дополняется жестами, которые можно исполнить любой конечностью, и я мало беспокоилась о том, что не пойму очередного вызвавшего меня. На крайний случай оставалась мыслеречь. — Вы Посредники?

Агори — с лицом ребенка и жалобными, очень темными глазами без зрачков — имел гулкий как колокол голос. Мне подумалось — а как прозвучали бы те же слова на языке его расы?

— Здравствуй, — ответила я. — Меня зовут Верна и я Посредник, а Илька мой сын. Чем тебе помочь?

— Умираю, — лаконично сказал агори.

Никакого удивления. Было уже — звали, чтобы я послужила Посредником между человеком и смертью.

— Позвать целителя поздно? — спросила без особой надежды, но мало ли…

— Не надо, это просто мое время. Но прошлое — сил нет моих больше… — он опустил кисть в чашку с водой, полил себе на руки — не могу назвать руки художника лапами! — из стоявшего на земле кувшина и вытер мохнатые пальцы тряпицей из кармана передника.

Илька, чтобы мне не мешать, отошел к живой изгороди и сел на скамейку.

— Посредник не умеет поворачивать время вспять, — я подошла, невежливо казалось говорить с позвавшим меня через расстояние в тридцать шагов.

— Ну что ты, — хозяин всплеснул руками совсем по-человечески. — Счастье не дает покоя. Я был счастлив всегда. Понимаешь? Нет трудностей, нет испытаний. Я давно не спал.

Вспомнилось, что агори засыпают, когда несчастны, а во сне просто так совсем не нуждаются.

— Я не знаю чего стою. Буду мучиться, пока не узнаю. Даже смерть задерживается. Научи, как себя оценить. Может быть, я ошибаюсь. Ничего не могу рассказать. Стыжусь. Никаких испытаний...

— Погоди. Вот ты сейчас рисовал. Зачем, если ты умираешь, и не будешь тут жить? — перебила я — за словами его стояла близкая потеря равновесия, а это не то, что нужно ему или мне.

— Но кто-то другой будет, — ответил агори.

Я кивнула. Ждала примерно такого ответа. Он умирал, но не замкнулся на своем «завтра меня может не стать», видел еще что-то вокруг и заботился о других.

— Этот поступок достоин уважения. Все что делаешь не ради себя — это испытание.

— Разве? — хозяин лесного дома не пытался спорить, просто интересовался. И уже намного спокойнее.

— Конечно. Подумай, сколько раз ты делал что-то для других. Вспомни. Оцени это.

— Или положи на весы, — сказал Илька, он рисовал что-то прутиком на земле.

— Да? А какие весы нужны для поступков?

Вообще-то я имела в виду другую оценку, а не попытку взвесить поступки. Но агори, кажется, ухватился за илькину мысль. Что же из этого выйдет?

Сын отбросил прутик, встал и подошел к нам.

— Вроде аптекарских, или как в лавке алхимика...

Из чащи потянуло магией. Кажется, кто-то открыл «быстрый» портал, не сильно интересуясь тем, что это — как рана в ткани мира, и ему придется потом заращивать ее. Вот за это я и не люблю порталы. Они почти всегда ранят.

Илька не обратил внимания на магию, а может просто не почуял, он рисовал что-то обмакнутым в краску пальцем на стене дома агори и объяснял про свои весы. Я присмотрелась и поняла, что ничего не понимаю. Ни конструкции весов, ни того, почему на них вообще можно взвесить поступки и как… Голова кругом…

Пока я пыталась разобраться, у нас появилась компания — черноволосый мужчина и девочка с пушистыми волосами чуть ниже плеч. Они вышли из леса, принеся с собой запах портальной магии и тот, индивидуальный, который не меняется в любом обличье. По нему я узнала гостей — Иннаэ и Джэну. На девочке было золотисто алое платье, дракон предпочел черную рубашку и брюки, алую безрукавку и широкий пояс.

— Приветствую, — сказал он

Джэна здороваться не стала, просто кивнула мне, и подошла к Ильке.

Агори выглядел растерянным. Кажется, нас четверых для него было слишком много.

«Работа?» — спросил черный мысленно.

«Она. И я не знаю, как с ней справиться» — призналась я зачем-то.

«Но, кажется, наши дети знают».

В самом деле — за эти несколько минут Джэна включилась в разговор. Хозяин перестал выглядеть растерянным

«Может быть, оставим все им? Ведь по твоим словам, дети почти что боги и могут все».

Поймал он меня, поймал.

— Нет! — воскликнула Джэна в ответ на какую-то фразу агори. — Нужны весы живые. Как мы. Да! Мы будем твоими весами.

— Но как? — снова растерялся художник.

— Придумаем, — беспечно махнула рукой девочка.

Агори жалобно посмотрел на меня.

— Все хорошо, — сказала я, — им можно доверять.

Черный улыбнулся, кивнул на тропинку, ведущую в лес. Приглашал на прогулку.

— Второй раз? — усмехнулась я.

— Земля не небо, прогулка выйдет другой. А в следующий приглашу тебя поплавать.

Я фыркнула, но отвечать не стала.

По дороге я рассматривала Иннаэ и заметила странное. В нем было что-то хищное и в то же время жалкое. Непонятно. Красивый мужчина, его стиль одежды только подчеркивал прекрасную фигуру. Но толку от красоты и гармоничности его человеческого облика не было никакого. Словно внутри он был… Совсем не таким, и не мог этого спрятать, а может — не хотел.

Кажется, я смотрела слишком долго.

— Что ты видишь? — спросил Иннаэ.

— Тебя, — без сомнения ответила я.

Он помолчал и стал рассматривать меня так же пристально.

— Почему эльфийка?

— Потому что красивая, — сказала я. — Красота на многих действует умиротворяюще.

— Это если ваши понятия о красоте совпадают, — хмыкнул Иннаэ.

Пришлось согласиться.

— Но именно эльфийская красота признается, как некий эталон, — заметила я, словно оправдываясь.

— Эталон — это стандарт. Получается, что красота эльфов не оригинальна…

— Стоп! — перебила я. — Еще немного и мы подеремся, потому что мне очень нравятся эльфы!

— Ну, это твое дело, — мирно сказал черный. — Смотри, ягода!

Я посмотрела. Тропинка вывела нас на поляну, которую со всех сторон взяли в кольцо заросли — высокие кусты, покрытые едва ли не сплошь темно-фиолетовыми, чуть продолговатыми ягодами. Цвет казался зловещим, но запах завораживал. Густой, сладкий, медовый…

Иннаэ не церемонился, сорвал и раздавил в пальцах одну ягоду, понюхал стекающий сок, потом сотворил «проверялку». Красный огонек, повисший над его испачканной соком ладонью, помигал и сменился на зеленый. Ягоды оказались съедобны для нас.

Я скромно угостилась парой горстей с куста и этим насытилась. Люблю сладкое, но не так много. Свернув кулек из большого золотисто-коричневого листа, я нарвала ягод для Ильки, моего сладкоежки-сына. Иннаэ в это время обходил поляну по кругу, пробуя ягоды от других кустов.

— Вкусы разные, — сказал он, останавливаясь примерно посредине. — Чем дальше, тем меньше сладости и появляется легкая кислинка.

Я не заметила разницы вкусов, а повторять не хотелось. Иннаэ заметил, что я больше не ем, и тоже оставил это.

— Присядем? — он кивнул на пятачок короткой, словно постриженной травы.

Превращаться снова было лениво, и потому на землю села, обняв колени руками, та же коротко стриженая эльфа. Белый костюм конечно запачкаю, но стирать не придется. Все пятна останутся на моей драконьей шкуре, а речку найти легко.

Черный сел рядом, вытер руки о траву.

— Джэне не хватает матери, — заметил он. Смотрел на мой пакетик с ягодой — наверное, понимая, для кого он, но сам не спешил озаботиться угощением для дочери. Мне показалось, что за словами его стоит желание, чтобы я спросила, а где, собственно, мать Джэны.

— Ты всегда можешь заключить Тёплый союз, — заметила я. — Или найти себе настоящую жену, мать для малышки. Может быть, Мидори? Она показалась мне доброй.

— У Мидори не будет детей, — сказал он. Мне не понравилось, что Иннаэ выдал чужую тайну так бесцеремонно. — И я не уверен в том, что из нее выйдет удачная мать даже в Тёплом союзе. А доброта — вовсе не самое главное для воспитания ребенка.

Я пожала плечами. Не в свое дело лезть не стоит. Если Иннаэ захочет заключить с какой-то драконицей союз ради воспитания детей или ребенка, но без иных обязательств, то он сделает это. Тёплые союзы были вещью распространенной и нередко заканчивались нормальным браком.

— А ты вообще-то чем занимаешься? — спросила я.

— Вовсе не обязательно чем-то заниматься. Можно просто жить.

Это необыкновенно понравилось мне, но я настаивала:

— Но все-таки?

— Я тенётник.

— Плетун??

Черный фыркнул:

— Не повторяй чужих слов, пожалуйста.

— Не чужое, раз прижилось, — поддразнила я. — Просто не люблю насилия. Никакого. А связывать миры против их воли, пробивать собой путь от одного до другого, путь, который потом еще и не закроешь — это насилие.

— Насилие… Ну, вот смотри. Допустим, твой друг ранен и рана воспалилась. Надо вычистить ее и перевязать. Это больно. И друг против того, чтобы ему причиняли боль. Но если не сделать этого, то начнется заражение крови и он умрет. Тогда ты усыпляешь его или обездвиживаешь, чтобы обработать рану. Это насилие, но оно необходимо, чтобы не дать ему умереть. Да, и я не люблю насилие, но понимаю его необходимость.

Слова показались мне неискренними, словно он притянул за уши какую-то свою личную правду, чтобы она стала звучать так — «я не люблю насилие».

— Пример хорош. Но обособленный по своей воле или по случайности мир — это не раненый друг с загнивающей раной.

— Речь шла лишь о том, что насилие бывает нужным, — заметил он.

— Для тебя и меня это слово означает разное. Как две воды, принявшие разную форму, — я вспомнила сравнение гарпии Халис.

— Две воды? — не понял он.

— Ну да. Вода принимает форму любого сосуда. Она может утопить или напоить в жажду. Мы с тобой — два сосуда, и все понятия наполняют нас, как вода — сосуды разной формы. Все зависит от того, какие мы. Насилие — тоже как вода. Принимает разные формы, может утопить или спасти. Ты не сможешь точно сказать, чем обернется твое доброе слово, добрый по твоим да и по общим меркам поступок. Общество — тоже сосуд, наполненный водой понятий… Тем более ты не скажешь, чем станет насилие и кто, как и когда за него заплатит.

Черный молчал долго.

— Ты много говоришь… — я вскинулась, и он добавил: — слишком много важного, чтобы я мог принять все сразу.

— Я Посредник, а ты Плетун, — я взяла ягодку из собранных для сына. И правда, другой вкус, уже не такой сладкий. — И если все твои порталы такие же, как сегодняшний… Для мира это шок.

— Ты что-то почувствовала?

— Только запах. Запах насилия.

Он фыркнул:

— Ты Посредник, а я Плетун. У каждого свои пути.

— А разве не важно, чтобы твои пути не умножали насилия? — спросила я, нарушая одно из своих правил. Никогда никого ни в чем не упрекать.

— Просто хотел попробовать твой способ. Переход Посредника.

Я посмотрела на него с удивлением:

— Переход по Зову? Но зачем? Ты хочешь стать Посредником?

— Не хочу, да и не получится. Я дважды наблюдал, как ты уходишь. Каждый раз иначе. Это интересно и можно использовать. Для пробивания пути в новый мир нужно много времени и сил. Для тебя все легко. Если смогу, как ты — буду открывать по миру в день или больше. Скорее больше.

— Зачем тебе это «больше»?

Он гордо вскинул мужественный подбородок:

— Это честь. И для меня и для миров.

— Насилие не может быть честью, Иннаэ, — кажется я впервые назвала его по имени, — и оно никому не делает чести. Как бы легко я не переходила из мира в мир — это потому что меня зовут на помощь. Понимаешь? Ты проложишь дорогу в запертый мир, но не заставишь его просить тебя о помощи, если она ему не нужна. Не заставишь отпереть дверь, хотя можешь взломать ее.

— Я попробую — сказал он. — Мы и правда понимаем все по-разному.

Вернувшись, мы застали чудесную картину — мой малыш и девочка черного сидели на коленях у агори. Как на двух чашках весов. Похоже, он сам стал весами для себя, а они, наши дети, уравновесили эти весы.

И я так и не узнала, как они это сделали. Дети — как боги.