Глава 7

Распоротый бок зашили паучьей нитью. Сломанную руку туго зафиксировали самодельной рамой. Измученный Анку спал. Стоянку разбили прямо здесь же, в овраге, между логовом поверженного великана и мрачным паучьим лесом.

С превеликим усилием удалось добраться до мяса зверя сквозь прочнейшую шкуру. Кья долго отказывался притрагиваться к пище, но, в конце концов, разделил с остальным трапезу. Вкушая внутренности врага, очередное поколение потомков Нумэо утверждало своё превосходство над тварями. Так кончилась ночь.

Дневная стоянка выдалась беспокойной. Ткачи почувствовали смерть своего грозного соседа и, осмелев, подходили совсем близко. Не пугал их даже огонь костров, а лишь отражался в многочисленных черных глазках, смотревших с предвкушением вниз в овраг. Уже к середине дня стрекотание стало таким громким, что о сне не могло быть и речи. Лишь боязнь стать обедом своего собрата не давала ткачам плотнее сомкнуть кольцо окружения вокруг незадачливых путников.

— Надо идти. — простонал очнувшийся ото сна Анко.

На этот раз споров не возникло. Необходимо было идти, иначе наступающая ночь мало чем сможет помочь, и все пятеро сгинут в этом проклятом овраге. Погрузив Анко на импровизированные носилки, группа двинулись по бревну, в сторону теперь уже наверняка пустовавших буреломов, куда ткачи пока не рисковали соваться. Но без всяких сомнений, уже очень скоро, самые смелые из них, а затем и все остальные, заполонили бы лес с этой стороны и отрезали группе последний путь к отступлению.

Сложно представить, чего стоило пробираться с раненым, ощущая преследователей по пятам, через эти непроходимые скопления гнили и зарослей. Наконец, измотанные погоней охотники ощутили себя несколько свободней. Появилась ровная земля под ногами и определенное пространство между деревьями. А ещё немного погодя они вышли на дышащую светом поляну, куда уже возвращались от берегов огненной реки светляки. Прямо за ней вытянулся, преграждая путь, черный ручей. Тот самый Смоляной Ручей, который нес свои воды к самому краю света.

Дойдя до берега, они рухнули на землю и какое-то время просто лежали, не в силах пошевелиться. Теперь, вырвавшись из кишащих тварями мест, можно было передохнуть, как следует. Следующую ночь и день за ней охотники отсыпались, сооружали плот, ловили рыбу в ручье. Кья отремонтировал поломанное в битве копье. Из нескольких тоненьких деревец сделали шесты, чтобы править ими плот. И вот, когда все было готово и пришло время плыть, Кья заявил, что он с братом никуда не поплывет, и что пора им идти своим путем.

Плот с тремя джиби, устремлялся с водами Смоляного ручья прочь от места, где горели костры. Братья из рода болотных рыбаков стояли на берегу, провожая друзей взглядом. Анку поднял на прощание здоровую руку и оба вернулись к костру. Соплеменники исчезли из реальностей друг друга, никто не смотрел вслед. Скоро стоянка и в самом деле скрылась из виду за поворотом.

Ручей причудливо вился меж двух берегов. С левого берега иногда напоминал о себе паучий лес, показывая тесные пролески сухих, мохнатых деревьев. Ни одну ночь, ни один день несли черные воды небольшой плот. Иногда берега раздвигались, и ручей впадал в небольшие озерца. Тогда двое могли отдыхать. А порой напротив, сужался, так, что приходилось вдвоем править, чтобы не забило куда-нибудь в прибрежные заросли. В этом случае отдых доставался кому-то одному, но и то, такой, что не сильно-то отдохнешь.

В свой одиночный отдых Уйгве просыпался от тревожного, абсолютно беспамятного сна, бесчисленное число раз. То Охо огреет шестом показавшуюся на поверхности воды квакшу, то приходится стряхивать с себя налипавших, когда на очередной извилине ручья плот заносило в растительность у берега, слизюков и жабушей. В конце концов, он вовсе откинул мысли о сне. Усталость вытеснила собой все ощущения. Голод и даже само желание спать притупились.

Странная тишина наступила в мыслях. Момент чистого и живого переживания, только здесь и сейчас. Он даже не мог сказать, сколько времени провел на плоту. То тут, то там на Уйгве смотрел лес, заполняя его своим шепчущим звучанием. Ни то собственные мысли, ни то птичье пение или свист камышовой дудочки рассказывали ему обо всем. О том, чего раньше не замечал. Имена растений и живности на берегу и в воде. Куда текут воды ручья, разбегающиеся по многочисленным рукавам. О чем поют птицы.

— Правь туда. Нам туда, Уйгве. — Услышал он у очередной излучины. Ойни, стоя в это время на руле, выбрал другой рукав, который в скором времени свернул в сторону паучьего леса.

Несколько раз ручей мельчал, джиби соскакивали в воду и перетаскивали плот на руках дальше. Проведя за этим занятием какое-то время можно было, если внимательно прислушаться, заметить, как усилился зловещий звук — шепот ткачей-охотников, ползущий откуда-то с левого берега. В один прекрасный момент течение уткнулось в плотину из сгнивших стволов необъятной толщины. При виде её Уйгве страдальчески застонал — такую не сдвинешь, оставалось лишь спешиваться и идти искать путь, по которому можно было бы перетащить плот ниже по течению.

Первым делом вытащили плот на берег. Похватав личные вещи, охотники обошли плотину и присмотрели место для стоянки, на правом берегу. Подготовили лагерь и лишь тогда занялись вырубкой тропы вдоль берега. Получилось просека шагов тридцать. Тогда, наконец, взялись за плот. Связки бревен разрезать не стали и тащили его целиком, где волоком, а где ставили на ребро и перекатывали. Героическая транспортировка плота через заросли на берегу отняла последние силы.

— Всё… нужна передышка.

— Дайте дух перевести.

Практически в один голос отчитались Охо с Уйгве, падая на накиданные на плоту тюки.

Ойни активно возражал, не желая ночевать на берегу паучьего леса и вообще продолжать доверять духу ручья. Он был готов бросить плот и продолжить путь по правому берегу, лишь бы подальше от ткачей, но оказался в меньшинстве. Негодуя, даже топнул ногой, пока на него никто не смотрел и рассерженный ушел собирать хворост на правый берег.

Пока Ойни бродил по берегу ненавистного Паучьего Леса, собирая хворост для костров, его посещали тягостные раздумья. Внутренне чувство подсказывало, что не стоит оставаться, что необходимо продолжить путь прямо сейчас, но перебороть свой страх и пойти в одиночку он не мог. Когда охапка хвороста выросла и стала мешать смотреть вперед, внутренняя борьба разрешилась. Он, бросив все, что насобирал, побежал было к лагерю, чтобы забрать вещи и незаметно удалиться. Но внезапно лес кругом зловеще затих, и из воцарившейся кромешной тьмы послышалось все тоже проклятое пощелкивание, выдающие присутствие врага. В десятке шагов от насторожившегося охотника, на высоте достаточной, чтоб в один мах сократить до него расстояние, сидел ткач, держа парой передних лап свою липкую, прочную сеть.

В тот момент, когда Ойни замер, пытаясь оценить, успел ли заметить неприятеля раньше, чем тот заметил его, за спиной, ломая с треском кусты, выскочил второй. В груди все похолодело и провалилось вниз, ноги инстинктивно отбросили тело в сторону. Промахнувшись, второй ткач пронесся мимо на четырех задних лапах, растопырив во все стороны передние. С громким шипением он развернулся в сторону сбитого с ног джиби и продолжил атаку.

Обычный ткач не прочь полакомиться своим собратом. Охотник-одиночка, в своем ремесле, знает много разнообразных приемов. Искусно пускает в ход сети — старательно расставляет их в своих охотничьих угодьях в качестве ловушек, а сам заберется повыше и высматривает момент для прыжка, используя сеть же в качестве аркана. Но нет ничего хуже, никого прожорливее и свирепей, чем пара тварей, объединившаяся для вскармливания потомства. Повинуясь инстинкту, на время они забывают о том, чтобы попытаться съесть друг друга, соревнуются в азарте, загоняют жертву в расставленные ими ловушки, поймав, опутывают тугими нитями и тащат в гнездо.

Ойни осознал себя бегущим прочь. Ветки хлестали по лицу. Очередной раз он обернулся назад, на преследователя, и вдруг почувствовал, что налетел на что-то упругое. Это что-то приподняло его от земли и ноги свободно заболтались в воздухе.

— Сеть! Попался… — промелькнуло в голове.

Первый ткач-ловец ловко заарканил отвлекшуюся на погоню добычу, и теперь спускался следом закрепить успех. За какое-то мгновение свободной рукой джиби наложил стрелу и схватился за тетиву, а ногами уперся в рукоять лука. Ещё мгновение, он резко выгнулся и отпустил тетиву. Ловец подавился стрелой и в замешательстве отступил.

Пока пауки гоняли Ойни по лесу, его спутники уже неслись сломя голову на раздающиеся из чащи крики и звуки погони. Ткач, игравший роль загонщика, уже подкрадывался, смакуя страх своей жертвы, когда получил добрую огненную оплеуху. Встав на дыбы и оборонительно размахивая передними лапами, он попятился назад. Грозное шипение перешло в оглушительный писк, когда Уйгве с размаху ударил копьем. И тварь перешла от отступления к бегству.

Охотники уже бросились освобождать незадачливого товарища из сети, как Уйгве упал на землю, сбитый сетью. Ловко набросив аркан, ткач-ловец бросился на последнего не пойманного джиби. Тот отскочил от сети, в которой болтался Ойни, и бросился прочь, выбирая место, где принять бой.

Времени не было, ткач-загонщик мог вернуться в любое время. А это значит — численное преимущество и верная гибель. Выбрав момент, Охо резко развернулся и в падении выставил своё копье. Жало с хрустом проткнуло лапу и прошло насквозь. Пронзительный придушенный визг. Перед лицом задергались маленькие лапки-челюсти со смертоносными иглами на конце. Охотник, что есть силы, пнул в обломок стрелы, торчащей между желваков, и ткач отпрянул с ещё более противным визгом. Древко копья взметнулось вверх, и паучья лапа полетела прочь. Удар, ещё. Ткач повалился на бок с застрявшим под брюхом жалом. И вот Охо нанес финальные удары подвернувшейся под руку оглоблей — оставшиеся семь лап замерли в судороге.

Чувствуя, что на второго противника сил не осталось, он бросился освобождать спутников. Уйгве замер под сетью, чтобы не замотаться в ней совсем. Мгновение и он уже на свободе, а Охо падает на землю пытаясь унять огонь в груди. Ещё чуть-чуть и сердце бы остановилось.

— Я хворост собирал. А… а тут они…. Говорил же вам, не стоит здесь останавливаться. — Кричал из сети белый, похожий на огромную куколку, сверток. Ойни, отчаянно сопротивляясь неминуемой гибели, без чьей либо помощи замотался в тугой кулёк. Не дожидаясь пока пожалует кто-нибудь ещё, охотники вызволили своего товарища и поспешили назад, к плоту, по дороге подобрав все, что побросали.

Одно яркое кострище освещало небольшой клочек пляжа. Рядом лежало несколько внушительных охапок хвороста. Плот спустили на воду и пришвартовали парой тугих канатов-лиан. В случае опасности достаточно было перерубить их и толкнуться шестом от берега. Все уже спали, когда сидящий на страже охотник поднялся со своего места. Прежде чем уйти и исчезнуть в темноте леса он помедлил мгновение, подошел к куче заготовленных на отдых веток, взял оттуда несколько больших охапок и побросал в костры.