Берман Евгений - Мы научим "Союз" летать...

Берман Евгений — Мы научим "Союз" летать...

Пролог

— Мама, ну что ты застряла? Идём скорее, — девчушка с голубыми бантиками на подвязанных «дульками» косичках стояла в дверном проёме и с недоумением смотрела на маму, что-то разглядывающую на стене.

Женщина медленно, словно пробудившись от сна, обернулась. Её глаза как-то странно блестели.

— Нет, дочка. Больше мы никуда не пойдём. Наш новый дом будет здесь.

— Но почему? Ты же сама сказала, нам ещё несколько квартир посмотреть надо...

— Подойди сюда. Посмотри, что от прежних жильцов нам досталось, — женщина закрыла лицо руками, не в силах больше сдерживать слёз.

Девочка подошла. Ахнула, обняла маму и заплакала вместе с ней. Со стены, с пожелтевшей фотографии, вырезанной из старой газеты, на неё смотрело лицо отца.

1

… Валя босиком неслась по горячему песку, едва не обжигаясь, подставляя лицо ветру. Солнечные зайчики играли на чуть подёрнутой рябью воде озера, тёплой и манящей. Вот оно, любимое место, куда они часто тайком бегали с деревенскими подругами купаться. Но теперь она одна.

Сарафан упал на песок, вслед за ним — и всё остальное. Один шаг, другой… И вот звенящий хрусталь уже плещется внизу, обнимает колени, влечёт к себе. Плыть, плыть, загребая ладонями чистую озёрную воду, любоваться камешками на дне, пока не устанешь — а потом лечь на спину, как учил дедушка, и отдыхать, глядя в чистое небо с барашками облаков. Хорошо!

— Откуда ты взялась здесь? — Бабочка ничего не ответила, только взлетела и ещё раз уселась девочке на лицо, махнув по носу крылышками. Лёгкое, почти нечувствительное касание… и почему-то запах мимозы. — Перестань сейчас же, мне щекотно!..

— С праздником, любимая! — Володя держал в руке большую ветку, всю в пахучих, цыплячье-жёлтых шариках, и легонько касался ею Валиного лица. — Одно солнышко уже давно взошло, а другое просыпается.

— А-апчхи! Вовка, опять ты со своими шуточками! Посмотри, всю кровать пыльцой уделал! — Валя попыталась натянуть одеяло на лицо, но не тут-то было — перехватив её руку, он стал покрывать лицо жены лёгкими поцелуями. — Перестань сейчас же, дети увидят!

— Ну и пусть увидят. Хорошему не грех поучиться у родителей. А вообще они сейчас очень-очень заняты, так что не зайдут.

— Чем это они заняты?

— Готовят праздничный завтрак. Точнее, Женя готовит, а Иришка стол украшает. Пускай привыкают к самостоятельности, оба большие уже. Женя — тот и вовсе взрослый парень.

Валентина приподнялась на кровати. Неожиданно серьёзно посмотрела мужу в глаза. Его последние слова пробудили в ней смутную тревогу.

— Когда? — она не уточняла, но Владимир понял, о чём речь.

— В середине апреля. Или в конце. В любом случае, скоро летим в Тюра-Там.

— Ты не можешь отказаться? Ты ведь уже летал...

— Могу. Но не хочу. Корабль новый, всякое может быть. Нужен кто-то опытный, вроде меня или… моего дублёра. Но рисковать Юрой… Сама понимаешь...

— А тобой, значит, можно, да?

— Валюшка, милая моя, — он обхватил ее лицо ладонями, притянул к себе. — Даже если бы Юра в 61-м не полетел, даже если бы не было ничего остального… ты же знала, за кого шла. Я лётчик. Лётчик-испытатель. Это моя работа — рисковать.

— Да, знала. Прости.

— Ничего, — он улыбнулся. — Идём открывать твой подарок. Дети уже ждут.

— Что это? И как ты это довёз, оно же даже в багажник нашей «Волги» не влезло бы, — ошеломлённо проговорила Валя, рассматривая огромных размеров коробку.

— Влезло, как видишь. Хотя и с трудом, — улыбаясь, ответил муж. — Открывай, Валюша.

Дети, как по команде, зааплодировали. Столовый сервиз был шикарным, другого слова не подобрать. Валя осторожно взяла фужер за тонкую талию, полюбовалась изящной резьбой.

— Вот тебе пополнение в хозяйство. Пригодится, когда будешь принимать гостей.

«Будем принимать. Мы будем», — хотела исправить его Валя. Но почему-то промолчала.

2

— Слушай, а чего тебе в голову взбрело закатить такое празднество?

— Чего-чего, день рождения у меня. Круглая дата. Можно сказать, юбилей.

— Так вот и я о том же. Дата-то такая… сорок лет. Не делают так обычно. Примета плохая.

— А, вот ты о чём. Да брось, Витя, не верю я в эту чепуху. Вздор и мракобесие. Ладно тебе, пошли обратно в дом. Там Валюха с кухней совсем зашивается, помогу ей хоть немного.

— Дети помогут. Не спеши. Поговорить надо.

— Да что с тобой такое сегодня? Ну ладно, вот он я. Давай, говори.

Виктор помешкал немного, потом махнул рукой.

— Ай, знаешь… не бери в голову. Может, и правда пустое это всё. Пошли к твоим.

Иришка кинулась Владимиру на шею, как только он вошёл в комнату.

— Давно не виделись, — подмигнул он дочке. — Целых полчаса — ого-го!

Она сначала молча прижалась к нему, часто и горячо дыша над самым ухом. Потом приподняла голову и строгим тоном спросила:

— А о чём это вы с дядей Витей секретничали?

«Совсем как Валя» — невольно подумалось ему. Опустив девочку на пол, он чмокнул её в щеку. Улыбнулся и ответил:

— Ну почему сразу секретничали? Просто ходили воздухом подышать.

— Не курили? — голос дочери сделался ещё строже.

— Ну что ты, как можно? — подыгрывая ей, ужаснулся Владимир.

— Вот-вот, и правильно. Космонавтам курить нельзя, — она хитро сощурила глаза.

В соседней комнате зазвучала музыка. Тихая и грустная. Иришкино лицо, ещё мгновение назад озорное, приняло задумчивое выражение.

— А кто такой Экзю-бери? — прислушавшись к словам, вдруг спросила она.

— Экзюпери, доча, — поправил он. — Был такой французский лётчик, Антуан де Сент-Экзюпери. А ещё он писал отличные книги. Помнишь, я тебе его «Маленького принца» читал?

— «Опустела без тебя земля», — вслед за певицей повторила девочка. — А он что, умер?

— Да. Погиб на войне.

— Я так и думала. Потому что песня грустная.

— Грустная. Но хорошая, правда? Дядя Юра её тоже очень любит, — и, обняв ещё раз Иришку, он направился в кухню, откуда уже расходился по всей квартире запах жареных цыплят.

3

— Как спалось, Володя? — Выражение лица генерала было, как обычно, серьёзным и требовательным, но в голосе слышалось беспокойство.

— Нормально, Николай Петрович. Лёг рановато, сначала уснуть не мог. А потом до самого подъёма — как младенец.

— Давай вниз. Все уже там.

Автобус, стоявший у входа, был полон. Нет, у них было принято провожать друг друга на старт, но чтобы столько народу? В полумраке салона его окликнул Валера, командир второго экипажа. Завтра ему предстояло стартовать вслед за Владимиром, чтобы, состыковавшись на орбите, отправить двух человек на борт его корабля через открытый космос. Садиться должны были уже втроём, а вслед за ними — и сам Валера. Неудивительно, что все трое отправились провожать его.

— Как твои орлы? — спросил Владимир, осторожно пробираясь между рядов, чтобы не сорвать ненароком медицинские датчики, уже облепившие его тело со всех сторон. — К полёту готовы?

— Крыльями бьют, в бой рвутся, — откликнулся Валера. Сидящие за ним Алексей и Женя согласно заулыбались. — Ты, главное, лыжню хорошую на орбите нам протопчи.

— По части лыжни — это к Николаю Петровичу, — отшутился Владимир. Страсть генерала к лыжам была известна всему Звёздному. — Но шальные метеориты пошугаю маленько.

Юру он увидел в самом конце салона. Не спеша прошёл дальше и сел рядом с ним.

— Как ты? Волнуешься? — дублёр был как-то странно задумчив.

— Что мне волноваться? Я же второй раз лечу. Можно сказать, как к себе домой.

— Брось. Ты знаешь и я знаю, что корабль сырой. И все это знают. Госкомиссия замечаний накопала под двести штук. Три технических пуска — и все аварийные.

— Автоматика — ненадёжная штука. Правильно Сергей Павлович, вечная ему память, сказал: «Заавтоматизировались». Нельзя в космосе на одни железяки полагаться.

— Что верно, то верно. Американцы, кстати, того же мнения. Николай Петрович как-то поделился со мной, только… ты поменьше об этом, информация сам знаешь откуда, — Владимир понимающе кивнул, и друг продолжил. — Говорит, что их астронавтам здорово пришлось повоевать с тамошними «автоматизаторами» — и ведь добились же своего! На их «Джемини» практически всё можно делать вручную...

— И мы добьёмся, увидишь. Вот слетаем, состыкуемся, приземлимся, и будет у нас с конструкторами очень основательный разговор.

— Хорошо бы, — Юрий помолчал немного. — А всё-таки немного жаль, что сегодня лечу не я.

К лифту подошли вчетвером: генерал, Главный и они с дублёром. Главный конструктор обнял его и пробормотал что-то нечленораздельное. Владимиру показалось, будто у Главного дрожат руки. Все знали, что Василий Павлович время от времени основательно «закладывает за воротник», но перед стартом он себе такого обычно не позволял. Волнуется, подумал Владимир. Генерал был, как всегда, сдержан и немногословен, но и в нём чувствовалось напряжение. Когда они с Главным развернулись и направились к выходу, Юра положил Володе руку на плечо.

— Я с тобой.

— Ты что? — испугался Владимир.

— Не бойся, не в космос, — улыбнулся дублёр. — Поднимусь до корабля в лифте, провожу тебя и вернусь. Руководство в курсе.

4

— Внимание! Минутная готовность!

Самая длинная минута на свете, подумал Юрий. Верно говорят, ожидание хуже всего. От задумчивости его отвлёк голос генерала.

— О чём вы там с ним говорили, Юра?

— Да так, о мелочах всяких. Сказал мне, какую музыку ему включить, пока подготовка идёт. Ну ещё об охоте поговорили. О детях. Он за парня своего переживает, тот в последнее время шебутной немного стал. Вы же знаете: летишь в космос — думаешь о земном.

Тишину снова нарушили команды.

— Ключ на старт!

— Протяжка один!

— Продувка!

— Протяжка два!

— Ключ на дренаж!

— Темнишь, Юрий Алексеевич, — произнёс наконец генерал. — Для всего этого не обязательно к люку подниматься. Ну ладно, дело твоё, ты всё же дублёр.

— Зажигание! Предварительное… промежуточное… главное… Подъём!

Разрывая предутреннюю тьму, из-под ракеты вырвался мощный сноп пламени. Секунду казалось, что она по-прежнему стоит на земле, потом пламя окутало её целиком, и огненный шар начал медленно подниматься.

— Хорошо идёт. Ровно, красиво, — вполголоса произнёс генерал. И добавил ещё тише, так, что услышал только Юрий, который всё ещё стоял рядом. — Слишком уж хорошо.

5

— Вышли на связь? — Председатель госкомиссии не скрывал нетерпения.

— В КВ-диапазоне — молчание, пробуем связаться по УКВ. Должен ответить.

На командном пункте повисла тягучая, молчаливая пауза, нарушаемая только треском радиопомех. И вдруг через шумы прорвался искажённый статикой, но такой долгожданный голос:

— «Заря», «Заря», я «Рубин». Самочувствие хорошее, параметры кабины в норме.

— Ну, слава Богу!— в комнате раздался общий вздох облегчения. — Чего по КВ не отвечал?

— Пробовал, не работает почему-то.

— А всё остальное?

— Левая солнечная батарея не раскрылась. Зарядный ток не больше 14 ампер. Если так будет продолжаться...

— Да. Энергии не хватит. Тогда придётся тебя сажать досрочно. Не хотелось бы, но… Что с закруткой на Солнце?

— На автомате не прошла, пробовал вручную — тоже не получается. Давление в двигателях ориентации упало до 180.

Юрий видел, как заиграли желваки на щеках генерала при этих словах. Видел он и то, как поспешно вышел из комнаты Главный конструктор.

— Что думаешь? — спросил генерал. Вся бессонница прошедших ночей, казалось, отражалась в этот момент на его лице.

— Надо пробовать, Николай Петрович. Другого выхода нет.

— Слышал, Володя? — повысил голос генерал. — Давай ещё раз закрутку на Солнце, вручную, естественно. Рабочее тело только экономь. А ты, Юра, собирайся, полетишь на КП в Евпаторию.

Юрий козырнул и, развернувшись на каблуках, собирался уже выйти, когда генерал придержал его за плечо.

— Как думаешь, справится Володя?

— Не знаю, товарищ генерал-лейтенант. Знаю одно — на его месте никто бы не справился лучше.

— Даже ты?

— Я — тем более. На сегодня он лучший из нас.

— Ладно тебе, не скромничай.

— Я не скромничаю. Это так и есть. Разрешите идти?

6

Третий виток, третья попытка. Сотни раз он отрабатывал на тренажёре самые разные манёвры, всевозможные штатные и нештатные ситуации. Кроме одной: как вывести эту чёртову солнечную батарею, если она не желает выходить. Простой, как грабли, пружинный механизм, никаких сложностей. А стопор, держащий пружину, отчего-то заклинило. И ни в одной инструкции не было ни слова о том, как с этим справиться.

Думай, парень, думай. Если там просто что-то перекосилось от случайного толчка, значит, такой же случайный толчок может вернуть всё на место. А может и не вернуть, это уж как повезёт. Но пробовать надо.

Владимир мягко оттолкнулся и подплыл к месту крепления солнечной батареи. Как можно крепче ухватившись за переборку, согнул ногу в колене и изо всех сил ударил пяткой в пол. Или в потолок, это уж как смотреть. Главное — не оторваться, иначе по инерции отлетишь так, что точно костей не соберёшь.

Удар. Ещё удар. Ему показалось, что под ногой что-то скрежетнуло. Скорее к иллюминатору — проверить, как оно там. Ничего. Батарея сидит, где и сидела. А мы продолжаем полёт. Как там в той песенке? «На честном слове и на одном крыле». На одной батарее и без закрутки на Солнце. Это даже не на одном, а на четверти крыла. С энергией плохо. А будет ещё хуже. И если всё рабочее тело уйдёт на закрутку, то и садиться будет не на чем. Стану первым человеком, похороненным на околоземной орбите.

Волевым усилием Владимир отогнал мутную волну страха. Запаникуешь — конец. Ещё раз попытаться вышибить наружу эту чёртову батарею. Сеанс связи уже скоро...

7

— Мама, а папа сейчас ещё в космосе? — раздался за спиной Иришкин голос. Валя и не заметила, как дочка пришла на кухню.

— Конечно, в космосе. Ему ещё долго летать. Иди уроки делай, не крутись тут под ногами.

— Я уже сделала, — обиженно произнесла девочка. — Давно. Проверишь?

— Некогда мне пока. Видишь, котлеты жарю. Ты же не хочешь, чтоб они сгорели. Сама пока перепроверь, а я потом посмотрю.

— Я уже три раза проверяла! Правильно всё… ну я так думаю.

— И стихотворение выучила?

— Ага. Мамочка, а можно, я Лене Гагариной позвоню? Мы пойдём с ней немного погуляем, а к ужину я вернусь.

Валентина молча кивнула. Ей и самой хотелось остаться одной, слишком уж тревожно было на душе, а дочка своими вопросами, сама того не понимая, ещё больше усиливала эту тревогу, заставляя прокручивать в голове самые жуткие варианты. Она обернулась к плите и стала одну за другой переворачивать котлеты.

Дверь за спиной скрипнула. Ну чего ей снова нужно, этой девчонке?

— Мама, а почему у нас телефон не работает?

— Что значит не работает? Наверное, занято у твоей Лены, может, болтает с кем-то сама.

— Нет, когда занято — там гудки такие вот: «Пип-пип-пип!». А сейчас нет никаких гудков. Просто тихо в трубке, и всё.

Валентина подошла к телефону и сняла трубку сама. Нажала несколько раз на рычаг, потом выдернула из розетки и снова воткнула вилку. Всё было напрасно. Телефон молчал. Володя ей рассказывал, когда и зачем так делают. Когда с лётчиком происходит что-то плохое, у него дома отключают связь. Чтобы друзья и знакомые не звонили. Не нагнетали панику. Как будто для паники обязательно нужны чьи-то звонки.

8

— Что делать будем? На пятнадцатый виток пошли, а воз, в смысле, солнечная батарея, и ныне там. Запуск второго корабля по плану через...

— Отставить. Не будет никакого второго корабля. Госкомиссия уже собиралась, всё решили. Тут бы первый как-то посадить.

— Мне сказать экипажу второго? Ребята в полной готовности, ждут.

— Не надо. Сам сообщу. За Валеру я не волнуюсь, он парень надёжный, а вот Лёша и Женя — ребята горячие, могут накуролесить. Они, конечно, не такие бедокуры, как Герман, но тоже с характером. Я скажу, они поймут. А что будут опять все бочки на меня катить, так мне не привыкать.

— Да бросьте вы, Николай Петрович. Не будут они вас ни в чём винить. Знаете, как вас ребята уважают? Как за глаза называют?

— Я не об этом. Что с космонавтами общий язык найду, я не сомневаюсь. Но моё начальство всё равно выставит виноватым меня. Ты же знаешь, у них большой талант уходить от ответственности. Что у Главного, что у моего непосредственного...

— Кстати, где Главный?

— У себя заперся. Подозреваю, пьёт. Ну и чёрт с ним. Самое важное сейчас — чтобы Володя сел. Давай, готовь следующий сеанс. На шестнадцатом витке опять можно будет связаться...

9

— «Заря-3», я «Рубин». На борту порядок. Параметры кабины: давление 800, температура 17,5.

— Готовьтесь к автоматическому спуску с ионной ориентацией. Все идет нормально, все спокойно...

— «Заря», я «Рубин». Вас понял.

— «Рубин», это «Кедр».Ждем тебя на Земле, дорогой. Товарищи передают горячий привет и желают мягкой, хорошей посадки.

— Большое спасибо. Осталось до встречи немного, скоро увидимся.

«Кедр». Юра. Дублёр. Многое хочется сказать другу, но не время сейчас. Потом, на Земле. Если удастся сесть, конечно. Понимает ли он? Да ясное дело, понимает. Но молчит. И правильно делает.

— «Заря», я «Рубин». Ориентация не прошла.

— «Рубин», отбой спуска! Отбой спуска на 17-м. Ручной спуск на 19-м. Баллистический. Не спеши. Все должно быть нормально.

Значит, баллистический спуск. Будут сильные перегрузки, но это ерунда. Главное — сориентировать корабль.

— Я «Рубин». Через минуту включаю ориентацию. Конец связи.

Последний виток. И последний шанс. Ориентация — вручную, рабочего тела — на один пуск. На тренировках чего только не делали, а такого никто предусмотреть не мог. Премьера без репетиций. Промах — и всё. Ладно, об этом лучше не думать. Как там ты говорил, Юра? Поехали...

10

— «Рубин», я «Заря-10». Вызываю на связь. Что там у вас?

— Все идет нормально! Корабль сориентирован правильно. Сижу в среднем кресле. Привязался ремнями. Самочувствие отличное. Все в порядке.

— Тут товарищи рекомендуют дышать глубже. Ждем на приземлении...

— Спасибо. Передайте всем. Произошло раз...

— «Рубин», я «Заря». Мы вас не слышим. Как слышите нас? Прием… Прием… Прием… Прием...

— Всё, связи не будет. Вошёл в плотные слои атмосферы. Выключайте.

— Что он сказал, я не понял.

— Видимо, отсеки корабля разделились. Теперь ждём. Предполагаемая точка приземления — километров пятьдесят-сто к востоку от Орска.

— А с поисковым «АН-12» связь есть?

— Да, скоро должны выйти в эфир.

В комнате госкомиссии воцарилась долгая напряжённая тишина, нарушаемая только мерным стуком — это Главный нервно барабанил пальцами по столу. Когда в динамике громкой связи раздался треск, все, как по команде, подняли головы и посмотрели друг на друга.

— Вижу «Союз». Рядом люди. К кораблю идут машины, — прозвучал искажённый помехами голос из динамика.

— Сел! Ну наконец-то! — Главный не скрывал своего облегчения. Люди вокруг заулыбались, кто-то предложил бежать за шампанским, «пока Николай Петрович не видит».

И в это время громкая связь включилась снова.

— Сигнал ракетами от спасателей. Расшифровка: «Космонавт требует срочной медицинской помощи в полевых условиях».

— Что за ерунда! Какой медицинской помощи?

— Может, когда он садился, рядом люди оказались и теперь им помощь нужна?

— Да нет же, самому космонавту нужна помощь!

— Что это за сигналы, которые невозможно понять однозначно, чёрт побери! Кто-нибудь понимает, что там происходит?

— А что здесь делает пресса? Немедленно уберите журналистов! Ну и что, что спецкор «Комсомольской правды»! Вам всё равно не было положено находиться в помещении, где работает госкомиссия. Товарищ майор, проводите его на выход!..

11.

Ил-18 тронулся с места и начал набирать скорость. Генерал откинулся в кресле и закрыл глаза. Полёт до Орска недолгий, хоть с часик подремать, всё же двое суток без сна. К счастью, самое опасное уже позади: корабль сошёл с орбиты. Эту новость им сообщили сразу перед вылетом.

Самолёт мягко качнуло, уши слегка заложило от набора высоты. Генерал сглотнул и снова погрузился в дрёму.

— Товарищ генерал-лейтенант, срочное сообщение! С места передают: объект приземлился в шестидесяти пяти километрах восточнее Орска.

Зря я всё же за Володю боялся, подумал генерал. Молодец он, обуздал-таки эту сырую по всем статьям машину. Теперь можно немного и отдохнуть...

Он проснулся, когда самолёт уже снижался над городом. Неприятный городишко этот Орск, даже с высоты птичьего полёта. Серые, тоскливые «панельки», дымы заводских труб. А когда спустишься, к этому добавляется ещё и пыль. Огромные тучи пыли, которая, кажется, не оседает никогда. Ну и ладно, нам здесь недолго быть.

На бетонных плитах взлётной полосы стоял автобус, а возле него — несколько человек в форме ВВС. Генерала, заместителя командующего округа он узнал сразу. Посмотрел в его лицо, на лица других офицеров рядом с ним. И всё понял.

— Что? — только и смог спросить он, совершенно забыв про уставную форму.

— Докладываю: космический корабль «Союз-1» приземлился в 6:24 в 65 километрах восточнее Орска, корабль горит, космонавт не обнаружен.

— На место. Немедленно. По ходу расскажете подробности. Где поисковый вертолёт?

… Корабль ещё догорал, когда они садились. Вокруг стоял кордон оцепления, суетились поисковики и ещё какие-то люди. За кордоном шумела огромная толпа местных жителей.

— Они первыми на место прибежали. Землёй забрасывали. Говорят, снижался очень быстро, практически падал. Видимо, стропы парашюта перекрутило — сказал кто-то из поисковой группы.

— Раскапывайте!

— Товарищ генерал-лейтенант, бесполезно же. Никаких шансов, там перекись, всё выгорело дотла...

— Вы поняли приказ?

— Так точно.

— Ну так исполняйте, а не рассуждайте, чёрт побери!

Копать пришлось долго, не меньше часа — пытаясь затушить землёй горящий корабль, местные постарались на славу. Внутренности корабля превратились в мешанину оплавленных, скрученных, обгоревших деталей. Тела нигде не было видно.

— Товарищ генерал-лейтенант, а это что?

«Нет, это не он… Это не может быть он… Этот чёрный, жуткий, обугленный комок… Что общего у него может быть с Володей?»

Растопыренные остатки кисти руки торчали из чёрной массы. Стоящий рядом молодой лейтенантик-спасатель согнулся в три погибели в приступе неудержимой рвоты.

— Давайте связь, — произнёс наконец генерал. — Буду докладывать Москве...

12.

— 23 апреля 1967 года в Советском Союзе был выведен с целью летных испытаний на орбиту Земли новый космический корабль «Союз-1», пилотируемый лётчиком-космонавтом СССР Героем Советского Союза инженер-полковником...

Радио на кухне было включено, и торжественно-скорбный голос диктора разносился по квартире, летел через открытую форточку на улицу.

— … была полностью выполнена намеченная программа отработки систем нового корабля, а также проведены запланированные научные эксперименты.

Зачем они всё это говорят? Для чего? Кому это теперь нужно? Пелена слёз мешала смотреть, знакомые лица расплывались как в тумане, сливались в один сплошной бессмысленный хоровод. Люди шли и шли, дверь в квартиру не закрывалась. Они обнимали её, что-то говорили. Валя отвечала. Бессвязно, невпопад. Не всё ли теперь равно, что говорить?

— После осуществления всех операций, связанных с переходом на режим посадки, корабль благополучно прошёл наиболее трудный и ответственный участок торможения в плотных слоях атмосферы и полностью погасил первую космическую скорость...

— Валюша...

Она подняла глаза. Рядом стоял Юра. Почти такой же, как обычно, только бледнее. И от его знаменитой улыбки не осталось и следа.

— Мне не дали на него даже взглянуть напоследок, — сказала она.

— … в результате скручивания строп парашюта космический корабль снижался с большой скоростью, что явилось причиной гибели...

— Так надо, Валя. Не нужно тебе смотреть на… то, что от него осталось. Помни его таким, каким он был. И мы… мы тоже будем. Мы научим «Союз» летать. Это будет лучшим памятником Володе.

— … Безвременная гибель выдающегося космонавта инженера-испытателя космических кораблей...

— Ты посмотри, посмотри только, что они мне выдали, — голос Вали сорвался чуть ли не на крик. — Это же издевательство. Кто мне теперь поверит, что я вдова космонавта?

— … является тяжелой утратой для всего советского народа.

Юрий раскрыл свидетельство о смерти.

— Причина смерти: обширные ожоги тела. Место гибели: город Щёлково, — прочёл он.

— Какое, к чертям собачьим, Щёлково? Какие ожоги тела, если от тела ничего не осталось? — казалось, ещё немного, и с Валентиной случится истерика.

Юрий обнял её за плечи, посмотрел в глаза. Помолчал немного, потом протянул руку.

— Давай сюда эту мерзость. Я с ними разберусь. Я им покажу «Щёлково»...

Он повернулся и, не оглядываясь, быстро вышел из квартиры. Почти выбежал. Она не заметила, как в кухню вошла Иришка. Стала позади матери, обняла её, прижавшись носиком к спине.

… Только пусто на земле одной

Без тебя, а ты всё летишь,

Слёзы хлынули у них одновременно. Как будто прорвало плотину. Четыре ручейка. Два маленьких и два побольше.

… И тебе дарят звёзды

свою нежность...

Эпилог

— А я тебе говорю, его последние слова Штаты перехватили по радио! — белобрысый парень яростно размахивал руками в пылу спора. — Он прекрасно знал, что с ним будет и по чьей вине. И перед смертью крыл матом и Политбюро, и коммунистов. Я даже ссылку в инете нашёл на аудио, только не открылась почему-то…

Его собеседник, невысокий крепыш, лишь пожал плечами.

— А знаешь, вот мне совсем неинтересно, кого и чем он там в последнюю минуту крыл. Не это главное. Он погиб, чтобы другие спаслись — вот в чём всё дело.

— Какие ещё другие? — не унимался белобрысый.

— Да экипаж второго «Союза» хотя бы. Пойми ты, они должны были к нему на борт переходить потом. Там специально три кресла стояло. Почему, ты думаешь, он без скафандра был? Места не хватало! А дефект с парашютом был в обоих. И если бы второму дали стартовать, то оба вместе бы и разбились. А то, что с «Союзами» после этого не было ни одной серьёзной аварии — это тебе о чём-то говорит?

— Угу, не было, как же. А экипаж Добровольского?

— Там дело было не в корабле, а в спускаемом аппарате. Не знаешь — так не болтай…

Старик Матвей сидел на ближайшей к памятнику скамейке, глядя в белёсое небо. Мальчишки-спорщики удалялись, и степной ветер заглушал их слова, уносил с собой, рвал, превращал в лохмотья. Всё почти как в тот день. Он тогда вот так же смотрел вверх, жевал травинку и мечтал о том, как уедет в город, поступит в лётное, выучится и станет героем космоса. Коровы разбрелись, ему надоело за ними следить — никуда не денутся. И когда раздался резкий, с завыванием, свист, когда от удара вздрогнула земля, когда в панике шарахнулось стадо, он сначала подумал, что война, бомбёжка, что надо, как учили на гражданской обороне… да нет же, какая война, кого бомбить в этой степи… и он что есть сил побежал к тому месту, где горело… и когда всё понял, стал швырять землю горстями на пылающий остов, а подбежавшие односельчане помогали… а потом сел вертолёт, и выставили оцепление, а их прогнали, а он всё рвался помочь, и капитан его обозвал сопливым щенком… а потом вечером он плакал под одеялом, тихо, чтобы сеструха не услышала, смеяться же будет, и в лётное его не взяли, а теперь и жизнь прожита, и ясно уже, что не будет ему ни неба, ни космоса… вот только внук, с его всегдашним «Хочу туда, где космонавт упал», а сегодня затемпературил, с мамкой сидит, а он снова здесь, будто больше и податься некуда…

— Матвей Степанович, — вывел его из раздумий смущённый голос. Оба мальчика стояли рядом. Он и не заметил, как они вернулись. — А расскажите нам, как на самом деле всё было. Вы же очевидец.