Аллан Рик - Закоулок для наивных мечтаний

Внеконкурс

Проза

Она всегда чихала слишком громко и за обедом утиралась рукавом старого, еще несколько лет назад выращенного свитера. На нее смотрели с неприязнью и недоумением, а она стремилась во время гиперпрыжков сесть поближе к иллюминаторам, чтобы в самый разгар путешествия тайком снять защитные очки и уставиться за борт, рискуя ослепнуть от пролетающей кометы…

Да, она не была похожа на привычную, земную принцессу, предания о которых еще жили в людских сердцах. Их так и не смогли полностью вытеснить сказания о космонавтах, первых покорителях космоса, и даже страшилки о дефективных роботах. Поэтому от Дианы ждали тактичности, деликатности и ответственности. Все-таки наследница королевского рода Англии, хоть и в бог знает каком поколении.

А Диана с легким сердцем ставила все с ног на голову: отлынивала от работы, на всю столовую заявляла, что еда на вкус хуже копченого кроссовка и раз в несколько месяцев нехотя запихивала выращенный в копировальной машине свитер в химчистку, не желая менять его на новые модели.

Марку нравилось за ней наблюдать. Живая и непредсказуемая, молодая учительница неизменно привлекала внимание. И ее смелость, ее нежелание быть стандартной и соответствующей ожиданиям не могла не нравиться.

Она преподавала историю. Предмет, официально признанный совершенно ненужным, но по странному стечению обстоятельств не упраздненный. В самом деле, зачем зародышам новой цивилизации оборачиваться к прошлому? Вперед, только вперед, сквозь тернии к звездам!.. Но шестое поколение — это не так уж много, и, из уважения к героическим предкам, решившимся отправиться в космические просторы, детей раз в неделю пригоняли в класс истории, где они получали внеплановую дозу сна.

Все было хорошо и повседневно. А потом Диана исчезла.

Сколько Марк ни вглядывался в толпу около столовой, сколько ни дежурил около дверей воспитательного центра, где она работала — ни следа. Правдами и неправдами выпытал у знакомого в системе психоконтроля номер ее бокса — оказалось, и там она не появлялась вот уже неделю. Перерыл смертную доску — ни одной Дианы. Той, что нужно — тем более. Марк выдохнул то ли с облегчением, то ли с сожалением.

И лишь случайно, проходя во время обеда мимо дверей младшего корпуса, вдруг заметил объявление:

«С сегодняшнего дня на борту номер четыре функционирует музей Земли...».

Даже не дочитав объявление, Марк понял: это она. Просто не мог быть кто-то другой. Он рванул, забыв про обещание помочь другу с его гравитроном, забыв обо все — кроме адреса. Самый дальний бокс. Самый ближний к обшивке и удаленный от школы.

О чем вообще думали организаторы, давая для социальной достопримечательности такое помещение? Разумеется, на то, что дети поленятся туда добираться. Даже Марка, хорошо разбирающегося в планировке борта, запутанные переходы от подъемника к подъемнику вскоре утомили. И каково же было его облегчение, когда наконец показалась заветная дверь… С заляпанным жженым пластиком номером.

Дверь оказалась открыта. Она тихо отъехала в сторону, и изнутри на Марка пахнуло тьмой.

А еще — пылью и затхлостью.

Марк отшатнулся было, но из этой жуткой пучины вдруг вынырнула рыжая сирена. Сирена в своем любимом, бессменном свитере. Вынырнула — и звонким голосом, мягким касанием руки увлекла, затащила…

Заманила.

Как только по велению хозяйки включился свет, Марк убедился, что ему и впрямь не нравится эта захламленная комнатушка: по сравнению с боксами она была лишь чуть больше, а вещей в нее напихали… По уставу Четвертого Спасательного борта, на одну живую душу, помимо вещей первой необходимости, должно приходиться не более трех комплектов верхней одежды, трех единиц крупногабаритной техники и десяти — прочих предметов.

Тут же царил настоящий хаос. В углу, на кривом гвоздике, висели гроздьями разнокалиберные наушники. Стены чуть ли не целиком скрылись под картинами, плакатами и даже обрезками ковров. Кровать была погребена под ворохом симпатичных, хотя и немного выцветших, подушек и пледов. Тут и там высились небоскребами кучи безделушек, кнопочных клавиатур и книг. Казалось, здесь было все, что предки прихватили с Земли — даже диковинный граммофон, растопырившийся на всю прикроватную тумбочку, как хищный паук.

В первый раз Марк ушел очень быстро: ему начало казаться, будто давит голый потолок. Диана, как ни в чем ни бывало попивая дистиллят, проводила его недоуменным взглядом.

Должно быть, она думала, что Марк уже не вернется. Но он вернулся — и ее карие глаза вспыхнули радостью.

Марку здесь не нравилось. Его пугала теснота. Но он все равно приходил, каждый день надеясь вытащить Диану, спасти от замкнутости, вернуть в стройные ряды…

— Почему ты так хочешь вернуться? — однажды спросила она, когда Марк уже стоял одной ногой за порогом.

Тишина.

— Это странно: быть одиноким, — наконец ответил он. — Эти вещи… Они как забор. Они будто отгораживают от мира снаружи…

В ответ на эти слова Диана лишь фыркнула:

— Я рассчитывала, что ты будешь более оригинален.

Марк неприязненно пожал плечами и уже взялся за ручку двери, но слова вновь остановили его:

— Если хочешь сюда возвращаться — значит, в глубине души понимаешь. Ты чувствуешь себя оторванным не потому, что тут нет привычного тебе мира, а потому, что есть другой, — Диана усмехнулась, показывая ряд неидеальных, слегка пожелтевших от кофе зубов. — И это тебя бесит, не так ли?

В тот день Марк уйти не смог. Потому что сразу после этой фразы ему в лицо врезалась подушка. И он расчихался от галлонов пыли, что сразу взмыли в воздух. Диана смеялась, а он стоял и чихал. Едва успокоился — поднял подушку и кинул обратно, целясь в рыжую кудрявую голову…

Подушки скатывались на пол, вокруг кружились посеревшие перья, медленно опускаясь на пушистый, уютный плед. Марк тяжело дышал, и каждый вздох раздувал тлеющий в каждом человеке огонь. Огонь, который на корабле требовали сдерживать для экономии кислорода.

От древней пыли, земной, с привкусом войн и чужих жизней, першило в горле. Мир перед глазами слегка кружился, а нетренированные мышцы сладко сводило.

Музей Земли стал для них вторым домом. Марк наконец понял, почему Диана так долго не появлялась дома: она нашла свой настоящий дом. Нет, не так: она его создала. Создала из типовой комнаты с белыми стенами и проектором звездной карты на потолке.

Собрала его по кусочкам: уголок для странных мечтаний.

Уголок для настоящей жизни. Малость хаотичной и несистематизированной, как компакт-диски, разбросанные по полу и сияющие крестовыми радугами.

Спутанные черные волосы лезли в глаза и липли к вспотевшему лбу. А рядом так же тяжело дышала Диана, разглядывая начерченный на потолке маршрут четвертого борта.

— Триста двенадцать лет, — вдруг проговорила она. — Триста двенадцать… Это десять поколений, Марк. Представь себе: те, кто доберутся до нового дома, уже не будут нас помнить. И ее тоже забудут…

— Кого — ее?

— Землю, Марк. Землю. И ошибки, на ней сделанные.

Через тридцать лет бокс, оставшийся без хозяев, вновь перешел в общественное владение. А все обнаруженные внутри вещи — цитата из протокола, «беспринципно награбленные в обход всех правил» — подлежали переработке. Обитатели четвертого борта радовались: появилось долгожданное сырье для новых вещей. Наконец выплавят нужные детали для ломающихся проекторов, наконец компенсируют потерянные за века ключ-карты…

И никто не заметил, как кареглазая девочка, смущенно заправляя за ухо черные волосы, тихонько заменила свои небогатые пожитки на несколько подушек, стопку книг и земной граммофон. И никто не видел, как, сидя в одиночестве в подростковом боксе, она подолгу гладила пальцем рассохшуюся пластинку, как шуршала страницами, близоруко шурясь и хрипло проговаривая слоги.

Она ждала, когда появится тот, с кем сможет снова создать Дом.

Ждала, как и ее мать.