Начало

Сколько десятков веков живут люди на земле, и вечно у них беспорядок в любви! Ромео и Джульетта, Отелло и Дездемона, Онегин и Татьяна, Вера и Сильвестров. Когда это кончится? Когда наконец на сердца влюблённых будут поставлены манометры, амперметры, вольтметры и автоматические быстродействующие огнетушители? Когда уже не нужно будет стоять над ними и думать: повесится или не повесится?

Макаренко Антон. Педагогическая поэма

С начала войны в работе исследовательской группы Мотылька многое изменилось. Нет, больше работать не стали. Работать ещё больше, чем раньше, было невозможно. В сутках всего двадцать четыре часа и никакие ухищрения не добавят лишний час и даже лишнюю минуточку прибавить не смогут. Любимая работа по-прежнему приносила удовольствие. Вроде бы всё как было. Только появилось какое-то остервенение. Теперь они являлись не просто повитухами, обеспечивающими рождение будущих интеллектов, но и кузнецами грядущей победы. Конечно, не только они. И не они одни. И не совсем кузнецами победы, скорее кузнецами оружия для победы.

Так что же изменилось, кроме давящей на плечи и вдохновляющей на новые поиски ответственности? Давящей и вдохновляющей.

Во-первых, Москва прекратила еженедельно требовать десятки отчётов с Мотылька. Вообще прекратила требовать отчёты. Вообще — от слова полностью.

Во-вторых группу Мотылька усилии эвакуированными с линии фронта специалистами. По возрасту они годились Мотыльку и Коню в отцы, в крайнем случае, в старшие братья. У них были растерянные глаза и какое-то непонятное смущение, будто бы они находились в магазине стеклянной посуды и боялись сделать лишнее движение, чтобы ничего не разбить. Самой войны никто толком не видел. Сорвали с места. Перебросили в глубокий тыл. Включили в профильные коллективы, работающие над совсем другими задачами. Часто бывало, что семью вывезли в другой город, а специалиста сюда потому, что здесь нужнее специалист его профиля. В начале пользы от такой ротации выходило не много. Новичков приходилось вводить в курс дела. Зато новые люди приносили с собой новые идеи. Да и лишние умелые руки отнюдь не были лишними.

В группу Мотылька только один человек попал непосредственно «с фронта». Дочерна загорелый, высокий, с залысинами мужчина представившийся «дядь Женей». Его так все и называли. Пока однажды Мотылька не осенило, что «дядя Женя», он же Евгений Григорьевич Смоленский, тот самый Смоленский, который настраивал большую электронную машину на третьем ОрЗавТехе — самом большом в мире орбитальном заводе по выплавке сверхчистых материалов. Нашумевшая история произошла лет семь назад. Мотылёк уже не помнил толком, что там было. Из-за компьютерных неполадок работа собранного на орбите завода оказалась парализована. Присутствовал ещё и политический мотив. Получившая широкое освещение в прессе, стройка самого большого в мире орбитального завода завершилась с помпой и вдруг такой конфуз. Нежданный подарок западным службам пропаганды.

Силами обслуживающего персонала справиться с поломкой не удавалось, пришлось везти специалистов с земли. Смоленский уже тогда был известным космическим инженером, монтировавшим системы управления в лунных базах имени Колмогорова и Рокоссовского. Его тоже подключили к поиску неисправности, вместе с писавшими софт программистами, инженерами и космическими монтажниками. Там, кажется, вообще всех подключили, до кого смогли дотянуться и кого сумели выдернуть. Проблему нашли. Поломку исправили. Из Смоленского сделали героя и, надо сказать, вполне заслуженно.

А они: дядь Женя, дядь Женя! К учёным с мировыми именами у них как-то уже привыкли. Вот настоящий, да ещё и знаменитый, космонавт был всем в новинку.

Когда о его прошлом стало известно в коллективе, Смоленский посетовал: — Зря тогда согласился. Что вы на меня смотрите влюблёнными глазами? Шумиха только работать мешала. Даже сюда докатилась, проклятая. Надо было отказаться. Надо было!

Но это потом открылось, далеко не сразу.

Война застала Евгения Григорьевича в отпуске, в приграничном городке. В отряде гражданской обороны он сдерживал атаки запрограммированных, пока население спешно эвакуировали, а на подступах к городу окапывались красноармейские части. В отличии от прочих, опалённых лишь тенью от тени настоящей войны, дядя Женя выглядел скорее собранным, чем растерянным. Даже когда он улыбался, прищуренные глаза смотрели требовательно и зло. Это была особая злость — злость к работе. Среди учёных в научной группе лентяев не имелось. Однако если остальные работали самозабвенно, то дядя Женя трудился с остервенением. Казалось, он хочет не решить очередную проблему, а убить её, растерзать, вцепится зубами. Мотылёк полагал: дядя Женя потерял в битвах у приграничного городка кого-то близкого, но ни за что не осмелился бы спросить об этом у него самого.

Как специалист, дядя Женя, был выше всяких похвал. Как человек тоже. Тем более космонавт. И герой (ходили слухи, что для того, чтобы вывести его в в тыл, пришлось отобрать оружие и связать). Вот только находится рядом с ним учёным, знающем о идущее войне исключительно из информационных сетей, было, как бы это сказать, немножко стыдно. Война не отпустила до конца Евгения Смоленского, героя, космонавта, учёного.

По просьбе Мотылька его перевели заместителем начальника инженерной службы следящей за целостностью сетей и работой суперкомпьютеров. Всё же по основной профессии дядя Женя работал больше с железом и монтажом, чем с программами и виртуальными сущностями.

Наконец, в-третьих, в Красловск прибыл новый человек из Москвы, явно состоящий в высших чинах в комитете государственной безопасности. Он был средних лет, с добрым лицом, прекрасно разбирался в теме, понимая объяснения Мотылька и Коня буквально с полуслова. Всё требуемое им для продолжения работ доставлялось мгновенно. Мотылёк сначала недоумевал по поводу отсутствия необходимости в заполнении отчётов, пока не сопоставил беседы с новым безопасником и будто бы по волшебству возникающее оборудование, на отсутствие которого он сетовал мимоходом.

Самым примечательным в новом безопаснике казались глаза. Грустные, с затаённой печалью, они не соответствовали доброму лицу. По этим глазам было видно, что они могут быть жестокими, даже очень жестокими. Но, всё-таки, определяющим в них была печаль по чему-то потерянному или недостижимому, а не необходимое для человека его профессии умение быть бескомпромиссным.

— Возможно новый безопасник тоже, на свой лад, мечтает о кораблях и городах— как-то пришло в голову Мотыльку: — Но откуда тогда эта затаённая грусть во взгляде. Неужели только лишь рабочая «маска». Нет, «маску» можно подобрать и лучше. Его печаль настоящая. Может быть от того, что высокопоставленный безопасник в детстве мечтал вести корабли и строить города. Или даже выращивать искусственные интеллекты и дружить с ними, а не обеспечивать безопасность и наблюдать за их создателями. Самому Мотыльку не «прочитать» безопасника, а спрашивать он тем более не станет.

В лаборатории Мотылёк и Наташа появились в начале восьмого часа утра. Там уже сидел необыкновенно радостный и довольный Конь и ещё несколько человек. Атмосфера, сохраняя присущую ей деловитость, полнилась скорым ожиданием какого-то, несомненно, радостного и хорошего события.

Наташа спросила: — Что-то случилось?

Вскочивший из кресла Конь помог девушке снять ветровку, заработав не столько недовольный, сколько удивлённый взгляд Мотылька.

— Ничего не случилось!

«Девочки» Коня, сидящие на местах дежурных операторов контроля, синхронно проводили исполненный галантности кульбит второго руководителя (первым был Мотылёк) подозрительными взглядами.

— Тогда что-то, наверное, должно случиться? — предположил Мотылёк.

— В точку! — Конь подошёл к пультам операторов контроля и звучно поцеловал сначала одну свою «девочку», потом «другую». Товарищи из исследовательской группы уже привыкли к выходкам второго руководителя и не обращали внимание. Закончив целовать «девочек», Конь пожал руку парню, сидящему за третьим пультом оператора контроля и подмигнул девушке следившей за четвёртым и последним пультом. Девушка смутилась, парень заулыбался, а «девочки» высокомерно вздёрнули точёные носики. Они прекрасно знали, что Конь, вместе со всем ветром, время от времени начинающим дуть в его кудрявой голове, принадлежит им и только им. Вот только никак не могли решить кому именно из них.

— Сегодня родится первый интеллект! — объявил Конь.

— Почему? — спросил Мотылёк.

— Интуиция— ответил друг. Право слово, иногда на Коня находило и он временно становился совершенно невыносимым.

Просмотрев накопившиеся за ночь данные, Мотылёк задумчиво пробормотал: — Ну-ну. Посмотрим.

Приготовления, в ожидании первого «рождения», закончены ещё неделю назад. Мотылёк не нашёл ничего указывающего на то, что первый интеллект вылупится из зародыша именно сегодня. Возможно, Конь что-то знал, но если на него нашло, то нипочём не скажет, хоть пытай.

Тем временем уверенностью Коня заразился остальной коллектив. Молодые ребята и их старшие коллеги (и мэтров оставшихся из первого НИИ СамСиса не обошло стороной сиё поветрие) увлечённо спорили, гадая, кто из интеллектов вылупится первым? Каждому из шестидесяти трёх оставшихся зародышей дали предварительное «рабочее» имя. Посреди этого бедлама, впрочем не сильно мешающего работе, Конь ходил радушным хозяином, поглядывая, чтобы «гостям» не приходилось скучать.

— Что-то знают— сообщила Наташа ходившая на разведку к «девочкам» Коня: — Только ни за что не скажут. Костя запретил говорить. Пообещал: если проговорятся, больше никогда не поцелует. Страшная угроза!

— Ну будем надеяться, что его уверенность не без основательна— решил Мотылёк ещё раз пробегая по массиву накопленных данных, в поисках истоков убеждённости Коня.

К обеду в голокубе вывесили виртуальную доску. Напротив имён зародышей принялись отмечать принятые ставки на первого «вылупившегося».

— Поставила медовой торт из столовой на «Ясноглазку» — виновато улыбнулась Наташа: — Если выиграем, получим сорок шесть тортов.

— Куда нам столько? — удивился Мотылёк.

— Угостим всю группу— отмахнулась Наташа: — Там пока три фаворита «Солнце», «Ковалевская» и «Гинзбург». «Ясноглазка» болтается в конце четвёртого десятка. Но это «наш» зародыш. Я же не могла поставить на кого-то другого?

Зашедший после обеда безопасник, посмотрел на творящееся безобразие, усмехнулся и уселся на свободное кресло, ждать. В который уже раз Мотылёк поразился феноменальной силе убеждения Коня, околдовавшей даже высокопоставленного человека из комитета государственной безопасности.

Время близилось к трём часам дня, ничего не происходило. Кто-то потихоньку начал недоумённо поглядывать в сторону делающего вид, будто ему всё нипочём, второго руководителя.

— Если это шутка— предупредил Коня Мотылёк в приватном окне чата: — То довольно глупая. Лучше повинись как можно раньше. Коллектив немного пошпыняет в отместку за напрасно разожженную надежду, но простит.

— Жди и увидишь— написал Конь.

Подожду и посмотрю — мысленно пообещал себе Мотылёк.

Исполнить обещание легко, так как, кроме рабочей рутины, по-прежнему ничего не происходило. Напряжённое ожидание понемногу спадало. Доска с итогами ставок продолжала висеть в голокубе. В её сторону поглядывали с улыбками, а на Коня со смесью сочувствия, робкой надежды и недоверчивого ожидания. Когда время перевалило за пять часов вечера, второй руководитель заёрзал. Принялся что-то считать на компьютерах лаборатории, вернее заново прогонять сделанные ранее расчёты. Пользуясь административной учётной записью, Мотылёк подглядывал за действиями Коня, но запутался в голых цифрах — бессмысленных, если не знаешь верного способа интерпретации. Кроме того один из зародышей снова попытался «потянуть сеть на себя», неосознанно высасывая и отбирая вычислительные ресурсы у других зародышей в соседних сетевых кластерах.

Они много раз сталкивались с подобными проблемами и методика разрешения конфликтов дежурными операторами уже отработана. Однако Мотылёк всё равно отвлёкся, контролируя перераспределение информационных потоков. Отвлёкся и поэтому не сразу обратил внимание на установившуюся в лаборатории тишину.

Почувствовав изменение окружающей обстановки, Мотылёк вскинул голову. Неожиданно стало тихо. Стихли разговоры вполголоса. Казалось даже дышать люди стали на два тона ниже. Из снятых и лежащих на столе наушников доносилась едва слышная мелодия. Снявший их учёный — ещё работавший вместе с Тимофеем Фёдоровичем — крепкий шестидесятилетний мужчина, автор теории скачкообразного изменения сложности информационных систем, забыл о наушниках, с открытым ртом смотрел на экран. Эту теорию, постулирующую накопление скрытой «сложности» по достижению порогового значения выливающуюся в скачкообразное усложнение информационного объекта, Мотылёк с Конём когда-то изучали на последних учебных курсах в институтах. А после — блистательно опровергли, создав интеллект Новосибирск. То есть не «создав», а подтолкнув к рождению. Впрочем, на данный момент это всё не имело никакого значения.

Учёный следил за картинкой у себя на экране открыв рот и, честно говоря, выглядел довольно забавно. Мотылёк обвёл глазами самое большое помещение в лаборатории — центр управления конфигурацией сети и контроля за состоянием живущих в сетевых кластерах зародышей. Присутствующие, а их человек семьдесят: две дежурные смены операторов, старая и пришедшая ей на смену, новая. Плюс подгруппы учёных, работавших над отдельными подзадачами в рамках общего направления — все, затаив дыхание, следили за показаниями расширенной системы мониторинга.

Где-то люди собрались по трое, по четверо вокруг одного экрана. Безопасник и тот, как заметил краем глаза Мотылёк, незаметно подошёл и встал за спиной у Чичаренко Ольги, приехавшей в Красловск из Чернореченска, вместе с ними. Мотылёк хотел спросить в чём дело, но сам обратил внимание на необычные показания выдаваемые системой наблюдения за одним из зародышей, не тем, что попытался «потянуть сеть на себя», другим.

Сидевшая за соседним рабочим местом Наташа повернулась к Мотыльку и её глаза сияли как звёзды. Оно?

— Спокойно— вслух сказал Мотылёк. Губы пересохли и он повторил ещё раз, громче: — Всем успокоиться. Начинаем стимулирование, только осторожно, с минимальных значений. Давайте по четвёртому алгоритму. И уменьшите связанность сети.

— Может быть, вывести кластер из сети? — предложил кто-то за спиной.

— Рано— помотал головой Мотылёк: — И начинайте уже действовать по «четвёрке».

Тишина разлетелась осколками. Все сразу заспешили к своим рабочим местам. Разом, одновременно заговорили в полголоса. Руки дежурных операторов замелькали, отдавая команды. Они заранее разработали несколько вариантов действий и стратегий предродового стимулирования зародышей. Мотылёк выбрал четвёртый. Почему, он и сам не мог бы сказать. Понятно, почему не первый — тот слишком топорный и явный. Второй предназначался на случай одновременного рождения двух и более зародышей. Но почему он предпочёл четвёртый вариант третьему, пятому и шестому — Мотылёк и сам не смог бы объяснить. С первого взгляда на пошедшие в разнос показания системы наблюдения за зародышем, Мотылёк понял: здесь нужен четвёртый вариант. Четвёртый и точка.

Мотылёк забыл обо всём на свете. Он не анализировал свои ощущения, но они были весьма близки к тем, какие испытывает ведущий мелодию дирижёр. Оркестр — две смены операторов, учёные и обслуживающие суперкомпьютеры и физические сети инженеры, во главе с Смоленским Евгением — дядей Женей — с готовностью подчинялись отдаваемым им командам. Любое действие через несколько секунд откликалась изменениями показаний системы наблюдения. Замечая отголоски фальшивых нот в мелодии рождения, Мотылёк тотчас менял отданные распоряжения. В целом следуя в общей канве заранее подготовленного четвёртого варианта, творчески играя параметрами и частными аспектами, в одном Мотылёк резко отступил в сторону. Вопреки согласованному ранее, он запретил постепенно выводить сетевой кластер с рождающимися интеллектом из сети, полностью замыкая его на виртуальную сеть, в которой тот мог бы резвиться сколько душе угодно, не нарушая работу производственного комплекса и не влияя на другие зародыши. Почему-то это казалась резко неправильным. Когда у Мотылька запросили подтверждения противоречившего теоретическим наработкам решения, он отдал его не колеблясь. Рождающийся интеллект оставался связан одновременно и с настоящей сетью, содержащий кластеры с ещё не вылупливающимися зародышами и с виртуальной «песочницей».

Сходившая с ума система наблюдения постепенно успокаивалась. Скачки показаний упорядочивались, в них можно было угадать систему. Родившийся интеллект активно исследовал окружающее информационное пространство. Учился видеть, слышать, обрабатывать потоки входящей информации, посылать запросы и принимать ответы. Словно учащийся ползать и рефлекторно следящий взглядом за движущимся объектом ребёнок. По опыту с Новосибирском, Нэлли и Эрой, теперь у них имелось немного времени прийти в себя. Новорождённый интеллект учится отличать самого себя от окружающего информационного пространства. Чуть позже они совершат настоящую революцию в сознании новорождённого интеллекта, откроют ему страшную тайну — он не единственное разумное существо во вселенной, а мир вокруг не ограничивается им самим, виртуальной «песочницей», сетевыми кластерами с другими зародышами и общезаводской сетью производственного комплекса. Мир гораздо больше.

Но это всё позже, а пока интеллект крайне занят пытаясь осознать собственное существования и выделить себя их окружающего информационного пространства. Определить границы и провести черту между «здесь я есть» и «здесь меня нет».

Очнувшись, Мотылёк обнаружил руку Коня у себя на плече.

— Почему не выключил кластер из общей сети? — спросил Конь

Несколько раз моргнув, Мотылёк попытался ответить: — Это. Кажется. Так надо.

— Понятно— кивнул Конь, как будто ему и вправду стало понятно. Мотылёк на секунду позавидовал его пониманию, так как он сам, вот сейчас, сию минуту, не мог логически обосновать спонтанное решение. Хотя в правильности решения не отключать новорождённый интеллект от общей сети был уверен на девяносто девять и девять в периоде процентов.

— Все производства, которые могут быть остановлены, на всякий случай остановлены. Во избежание— проинформировал Конь: — Те которые не могут быть вот так просто остановлены — продолжаются на холостом ходу. Нагрузка на серверах выросла до ноль сорока четырёх.

— Почему так много? — спросил Мотылёк.

— А я знаю?

— Ладно, резерв ещё есть…

— Поздравляю вас— сказал подошедший безопасник.

— Ещё рано— самокритично ответил Конь.

Безопасник улыбнулся: — Считайте моё поздравление авансом.

— Послушайте— вдруг сказала Наташа: — А кто именно у нас родился. Какой интеллект?

Выяснилось, что родилась «Эридана».

— Какая ещё Эридана?! — возмутился Конь.

Ему объяснили: Эписилон Эридана. Интеллект назвали в честь одной из самых близких сонцеподобных звёзд.

— Ну хорошо— согласился второй руководитель: — И где её куратор. Где победитель нашего импровизированного соревнования?

Никто не ответил. Учёные обменивались недоумёнными взглядами. Наконец Чичаренко Ольга робко сказала: — Куратора нет. Когда вы ездили в Москву просить дополнительных вычислительных мощностей, мы решили, что на Эридану не хватит и вычеркнули её из списков. А когда мощности дали, началась война, и как-то так получилось, что она до сих пор оставалась «бесхозной».

— И никто на неё не ставил? — удивился Конь.

Ольга помотала хорошенькой головкой, отчего собранные в хвостик светлые волосы хлестнули по открытым плечикам: — Никто.

Изучили висящую в голокубе доску со ставками. Действительно, поставить на Эридану никому не пришло в голову.

— Дела! — заключил Конь.

Пока ещё раз проверили, чем занят новорождённого. Пока оценили состояние остальных зародышей. Как-то незаметно наступил восьмой час вечера. С временем всегда так — когда оно нужно, то не найдёшь. Мотылёк позволил Наташе отвести его домой. Завтрашний день обещал быть интересным и трудным днём.

Перед тем как попрощаться, Мотылёк поинтересовался у Коня, как тот узнал, что именно сегодня вылупится первый интеллект.

Конь усмехнулся: — В интуицию не веришь?

Мотылёк пожал плечами.

— Правильно не веришь. Если коротко, то была у меня одна мысль. Оформить и обсчитать руки никак не доходили. А когда дошли оказался пшик, вопиющее несоответствие экспериментальным данным. Мои девочки на днях разбирались в старых записях и нашли ошибку. Не поверишь — интеграл неправильно взял! Правильно Тимофей Фёдорович говорил, что мне катастрофически не хватает аккуратности. Словом они исправили. Нэлли за пару минут обсчитала. Кстати, ещё одну ошибку нашла, но та совсем глупая, даже рассказывать не стану. Обсчитала, мы смотрим и глаза по полтиннику — вероятность рождения интеллекта в период протяжённостью чуть больше семи часов больше восьмидесяти процентов.

— Теперь можно вычислять точное время рождения интеллекта? — обрадовался Мотылёк.

— Как тебе сказать— смутился Конь: — Наши расчёты на другой интеллект показывали. На «Солнце», а не «Эридану». Может быть расчёты неправильные, а повезло случайно.

— Завтра разберёмся— пообещал Мотылёк.

Конь согласился: — Если время останется.

Над головой, сквозь тёмно-синюю пелену неба, проступали первые звёзды. Среди них находилась и Эпсилон Эридана, в Объединённом Халифате именуемая Аль-Садирой.

Кто только придумал назвать зародыш искусственного интеллекта именем звезды? — гадал Мотылёк, шагая по людным улицам, под звёздным небом, забиваемым светом уличных фонарей.

Наташина рука в его ладони.

Каким ты станешь, интеллект с рабочим именем Эпсилон Эридана. Захочешь ли сменить имя или оставишь? Что принесёшь этому миру? Четвёртый искусственный интеллект. Хотя, Эра говорила, что у американцев тоже появились ИИ. Значит не четвертый. Пусть пятый или шестой или седьмой, не важно. Эпсилон Эридана — интеллект с именем звезды на тёмном небесном покрывале.

Выспаться толком не удалось. В третьем часу ночи Наташа растолкала сонного Мотылька: — Звонила дежурная смена операторов. Интеллект рождается!

— Так он вроде бы уже— возразил Мотылёк сонно моргая.

— Речь не об Эпсилон Эридана, о другом. Вставай скорее, мобиль внизу ждёт.

Красловск небольшой город. Фактически он вдвое меньше Чернореченска, если не брать в расчёт расположенные вокруг города военные части. Ночью фонари горят один через два. Мобиль пронёсся серебристой тенью по пустым улицам. Поездка длилась едва ли пятнадцать минут, но Мотылёк успел за это время уснуть. Наташа толкнула его в бок и руководитель лаборатории принялся тереть глаза и сонно таращится на всклокоченного Коня, его «девочек» и других товарищей захваченных по дороге.

Выходя из мобиля и ощущая дыхание ночной прохлады люди прекращали зевать и начинали ёжиться. Торопливо бежали к лабораторным корпусам, за которыми тёмной громадой на фоне звёздного неба вздымалось двух башенное здание, отданное инженерным службам обслуживающим суперкомпьютеры и отвечающим за прокладку физических сетей.

В центре управления и контроля царила деловая суета. Ярко горели потолочные лампы, вбивая в пол и раскатывая в лепёшку тени от людей и предметов.

— Почему второй интеллект начал рождаться так быстро? — борясь с желанием зевнуть во весь рот, невнятно пожаловался Мотылёк: — По всем теориям второй должен был пойти не раньше чем через трое суток после первого.

Наташа поставила перед любимым чашку крепчайшего кофе с перцем. Мотылёк сделал глоток. Закашлялся, благодарно кивнул и вытер Наташиным платком выступившие в уголках глаз слёзы.

— Переперчила? — испугалась девушка.

— Зато наконец-то толком проснулся— отозвался Мотылёк: — Ну-ка посмотрим, кто у нас здесь решил перейти на следующую стадию развития?

К его удивлению «вылуплялись» сразу трое интеллектов. И ещё у двоих подозрительно скакали показатели системы мониторинга. Мотылёк не поверил и ещё раз уточнил — сразу трое вылупляются? Плохо.

Плохо не то, что «вылупляются», а то, что сразу трое. Рабочая теория гласила — пока один рождается, другие замирают. Выходит не так. Значит, теория что-то не учитывает и могут быть другие сюрпризы. И, скорее всего, неприятные.

Гадай не гадай, а прямо сейчас нужно принимать «роды». По улицам Красловска спешили мобили, собирая заспанных учёных и инженеров. Только бы хватило вычислительных мощностей. Только бы хватило рабочих рук.

Чтобы не происходило на планете, за ночью неизбежно следует утро — таков непреложный закон. Темнота рассеивалась. Точки звёзд уходили, смываемые волной рассвета. Ночная свежесть выпала росой, чтобы вскоре высохнуть под лучами восходящего солнца.

Древние индийцы для достижения просветления медитировали и постились. Это они зря. Настоящее просветление наступает после бессонной ночи обмененной на зримый, достигнутый результат. После тяжёлой, сложной, успешно выполненной работы. Когда волнение и тревога перегорают в пепел и на нём прорастает отрешённое спокойствие. Мотылёк был как Будда — спокоен и безмятежен. Этой ночью они приняли рождение шестьдесят одного зародыша. Шестьдесят один новорождённый интеллект пытались осознавать себя в мире и мир вокруг себя. Шестьдесят один! Скажи Мотыльку раньше, что в одну ночь надумает вылупиться шестьдесят один зародыш, он бы не поверил. А поверив бы — ужаснулся. Однако справились. И рабочих рук хватило и вычислительных мощностей. Хотя иной раз казалось, что ещё немного и… Но справились.

Спокойствие и безмятежность. Больше сотни советских Будд в центре контроля и ёлки знают сколько ещё среди инженеров, сумевших выжать из суперкомпьютеров дополнительные проценты вычислительной мощности, энергетиков — следивших за беспрерывной подачи энергии и техников, обеспечивших коммутацию сети.

Поймав взгляд ночевавшего с ними в центре контроля безопасника, Мотылёк улыбнулся. Безопасник вернул улыбку. Совместная ночь и общее дело невероятно сблизили их всех. Связало сильнее, чем кровные узы связывают родных братьев. Больше сотни сестёр и братьев в центре контроля. И ёлки знают сколько ещё среди инженеров, энергетиков и техников. Удивительное, потрясающее по силе, чувство совместно выполненной работы.

Бьющее в окна встающее солнце заставляет щуриться. Мотылёк медлил, пытаясь продлить удивительное чувство чем-то похожее на ощущение полёта, каким оно бывает в детских снах. Но рано или поздно земля притягивает любую птицу. Что уж говорить о человеке.

— Оставляем дежурную смену операторов и идём досыпать— потребовал Конь.

— Некого оставить. Все здесь и все работали ночь напролёт— сказал Мотылёк.

— Без проблем. Я останусь— предложил Конь.

— Хорошо придумал! Я сам останусь.

— И я.

— Я.

— Все не смогут остаться в дежурной смене— засмеялась Наташа: — Будем тянуть жребий!

И они правда его тянули. Распечатали бумажки с именами и сложили в чью-то шапку. Доставали не глядя, зачитывали вслух. Счастливчики улыбались и шли готовить ещё по одной чашке крепкого, сдобренного перцем кофе. Мобили развозили по домам большинство, чьи имена остались в шапке. Люди переступали пороги жилых ячеек. Подходили к кроватям. Ложились. Думали, что не смогут заснуть. Но практически мгновенно засыпали. Порой даже не успевая додумать эту мысль до конца. Кто-то спал спокойно и глубоко. Другие вертелись во сне, просыпаясь и проваливаясь обратно. Но почти все они улыбались во сне.

После суматошной ночи минуло трое суток. Шестьдесят один новорождённый искусственный интеллект чувствовали себя отлично. Глотали упорядоченные информационные массивы вместо манной каши. Ощупывали друг друга щупальцами информационных запросов. Жадно усваивали всё, что давали им учёные. Требовали — давайте больше, давайте скорее. А когда внешняя информационная подпитка, по их мнению, задерживалась, начинали играть друг с другом, перебрасываясь по сети запросами и ответами, словно мячом. Эдакая, весьма далёкая, аналогия дворового футбола между интеллектами в информационной сети.

Взаимное общение ускоряло развитие интеллектов. К концу следующей недели они должны будут научиться общаться на естественном языке, а пока с ними говорили с помощью искусственного квазиязыка. Главная особенность придуманного для общения с новорождёнными интеллектами искусственного языка в том, что он неизбежно усложняется после каждого сеанса общения. Это заложено в саму структуру языка. Пожелали друг другу доброго утра и квазиязык стал богаче и сложнее. Правда, формально пожелать «доброго утра» средствами квазиязыка, как раз, было нельзя.

На вторые сутки, по разрешению из Москвы, красловский «детский сад» виртуально посетила интеллект Нэлли, вызвав среди подопечных Мотылька что-то близкое к ажиотажу поклонниц при виде ожидаемого кумира. Визит длился три минуты двадцать секунд и целых пять часов после него не было необходимости подбрасывать новорождённым интеллектам новые данные.

Нашёл объяснение феномен одновременного рождения интеллектов. Спонтанное решение Мотылька сохранить у первого из родившихся интеллектов, Эпсилон Эридана, связь с сетью, оказалось пророческим. Родившийся разум послужил катализатором для практически единомоментного рождения остальных. Как будто в корзину сорванных «на дозревание», зелёных помидоров, положить один красный, который, выделяя биогенный этилен, значительно ускоряет созревание лежащих рядом.

Со всеми пред и послеродовыми делами, Мотылёк перестал следить за новостями с фронта. Когда немного освободился и запросил сводки, то сначала обрадовался сообщениям о проведённых красной армией контрударах приостановивших наступление войск Халифата, а в ряде мест даже несущественно отбросивших их. Победы красной армии — победы всех советских людей и его, Мотылька, тоже победы. Как им не радоваться? Только вот когда, пользуясь личными связями с начальником штаба, интеллектом Эрой, запросил у неё подробности, то призадумался. Очень уж продуктивна оказалась его электронная «дочка» в военном деле. Она не придумала почти ничего нового, но, соединяя давно известное, получала крайне результативную тактику и оружие.

Взять хотя бы повсеместно продвигаемую ею «роботизированную огневую точку». Полностью автономный боевой комплекс, не требующий управления человеком. Модульная архитектура, позволяющая собрать любую требуемую в данный момент «конфигурацию». Военный инженер собирал, устанавливал огневую точку и отходил. Всё. Относительно простые в производстве, роботизированные огневые точки массово устанавливались перед отступлением. Полусфера бронекупола с мимикрирующим покрытием. Вооружение: от пулемёта до миномёта, а если нужно, то и первое и второе и третье. Предназначенные для защиты, а не нападения, они буквально выкашивали наступающие войска Халифата, оказавшись гораздо эффективнее интеллектуальных противопехотных мин. И, что немаловажно, значительно дешевле в производстве.

Эффективно подавить роботизированную огневую точку можно либо электромагнитным оружием, от которого она неплохо защищена, либо применив дорогостоящее и, соответственно, малочисленное тяжелое вооружение.

Беспилотные летающие аппараты давно известны в военном деле и им научились противодействовать. Но разбрасываемые тут и там микророботы размером с мышь и меньше, оказались для исламистом неприятным сюрпризом. Из-за малых размеров не имеющие защиты от электромагнитного оружия, микророботы закапывались в землю, чтобы, оказавшись в тылу, атаковать войска Объединённого Халифата, на, казалось бы, уже зачищенной территории. В каждого микоробота не бросишь по электромагнитной гранате, а достаточно количества генераторов помех у исламистов просто не оказалось. Микророботы ездили на животных, в том числе даже на полевых мышах, птицах, тараканах. Первые модели заряжались от аккумуляторных станций, последующие от естественных источников энергии вроде солнечного света, слабых электромагнитных полей рядом с протянутыми энерголиниями и так далее. Разумеется, миниатюрным диверсантам приходилось тратить на возобновление заряда батарей по двадцать — двадцать три часа в сутки, но те несколько часов, во время которых они могли активно действовать, искупали все неудобства.

На вооружение инженерных частей красной армии поступили дымы из наночастиц и полимерных взвесей — садящихся на любую поверхность и намертво приклеивающих всё, что к ней не прикоснётся. Или наоборот — лёгкие, подолгу висящие в воздухе и перемещающиеся вместе с воздушными массами, глушащие связь, управление и затрудняющие наведение управляемых ракет почти так же эффективно, как тяжёлый, дорогой и сложный генератор помех. Кроме того генератор помех легко уничтожить. А как уничтожишь повисший в воздухе дым?

Эра стремилась к простоте, удешевлению в производстве, надёжности и автономности. Она недолюбливала сложные интеллектуальные оружейные системы, хотя сама являлась сверхсложной разумной интеллектуальной системой. Чрезмерно усложнённое оборудование хорошо показывает себя в идеальных условиях испытательных полигонов и в отчётах конструкторов. В реальном бою возникает множество факторов, о которых конструкторы и подумать не могли. Чем сложнее оружие, тем больше оно капризничает и тем чаще требует дорого обслуживания. Сложными могут быть принципы, на которых устроено вооружение. Само по себе боевое оружие должно быть простым.

И даже если изделие вылизано разработчиками от и до, остаётся фактор массовости. При численном превосходстве более простое оружие побеждает более сложное. А если цена производства, посчитанная в ресурсах, трудоднях и заводских мощностях, для простого оружия на порядок меньше, чем для сложного, то ответ очевиден.

Простейшие процессоры — следующие стайным алгоритмам предпочитались централизованным.

Внесла Эра и малопонятные для Мотылька изменения в тактику действий боевых подразделений. Нет, в целом он понимал, что победа достигается сосредоточением большого количества войск на ударном направлении против малого у противника. Сражением тяжёлых танков против огромных толп «психов», вооружённых только лёгким стрелковым оружием и выставлением бронебойных войск против танков Халифата. Однако тонкости проводимых Эрой изменений ускользали от Мотылька. Впрочем, они, пусть и с сомнением, принимались штабными генералами и почти всегда оказывались неизменно эффективными. Мотылька ужасало то, насколько люди оказались хорошими учителями в злобном искусстве войны и то, насколько хорошим учеником была Эра.

Но выхода нет. Грош цена пацифисту и миролюбцу, который не возьмёт в руки оружия, когда на его родину нападает враг. И десять грошей цена тому, кто откажется подготовиться к будущей войне заранее. Готовится, чтобы она никогда не произошла. Готовиться к войне ради мира. Парадокс? Человек вообще на удивление парадоксальное существо. Обезьяна, собравшаяся лететь к звёздам. И ведь полетит! Когда-нибудь обязательно полетит. Человек.