Начало

— Какая ж у тебя сила? Мордобой? <...>

— Мордобой — это чепуха! Настоящая сила — револьвер.

Макаренко Антон. Педагогическая поэма

Самый масштабный за последние сто лет теракт начался с перебоев со связью. Потеряв сеть, личные коммуникаторы вывели удивлённое сообщение. Их владельцы лезли в настройки, задумчиво тёрли подбородки двумя пальцами, переглядывались, кусали губы.

Потеряв главную сеть, коммуникаторы попытались подключиться к локальным сетям, не смогли найти их и издали озадаченный свист. Постарались зацепиться друг за дружку, создавая аморфные сетевые кластеры с переменным числом членов из находящихся рядом. Дальность и скорость устойчивого приёма сократились вдесятеро от номинальной. Опытным людям это сказало об активном подавлении городских сетей.

Получив известие о глушении сетей активными помехами, Андрей Александрович не успел насторожиться, как по спецсвязи пришло сообщение о диверсиях в Новосибирске и Краснопресненске и приказ о введении дополнительных мер безопасности. Последующий обрыв защищённой линии спецсвязи, сказал безопасникам: Чернореченск тоже попадал под удар. Давно разработанные процедуры немедленно приведены в действие. И всё-таки они опоздали.

Андрей Александрович отдал приказ о переходе чернореченского отделения комитета государственной безопасности в режим повышенной готовности. Окна и двери перекрывались бронеперегородками. Пробуждались из спячки мощные военные сканеры. Личный состав облачался в броню и получал оружие. Информационный отдел переключался на уцелевшие защищённые проводные сети, способные пережить даже электромагнитный импульс от близкого разрыва ядерной боеголовки — не то, что какие-то там наведённые помехи. По городу завыли сирены тревоги. Твёрдый и спокойный голос из громкоговорителей системы оповещения призывал граждан действовать согласно стандартному протоколу действий при террористической угрозе. Простые граждане собирались в убежищах. Находящиеся на отдыхе милиционеры и сотрудники прочих силовых ведомств должны выдвинуться к местам несения службы. Дружинники и другие общественные организации, зарегистрированные в качестве отрядов гражданской самообороны, подтягивались в штабы своих организаций.

Ситуация в любой момент могла превратиться из неопределённо-опасной в опасную или даже критическую. В таком случае дружинники и члены отрядов самообороны имели право расконсервировать оружейные арсеналы с ручным, большей частью лёгким, вооружением. Арсеналы размещались в штабах общественных организаций зарегистрированных как отряды гражданской самообороны. И могли быть открыты ответственными членами данной организации, в соответствии с планами гражданской обороны. Информация о времени и личности человека распечатавшего арсенал сохранялась на защищённый носитель. Как правило, отряды самообороны создавались на предприятиях, в учебных заведениях, больницах, а часто и на базе спортивных объектов. Каждый дружинник или член зарегистрированного отряда гражданской самообороны проходил углублённый (по сравнению с обычным, школьным) курс обращения с ручным оружием и лёгкой военной техникой. Полноценный курс: с зачётами, нормативами и обязательными экзаменами, которые приходилось пересдавать каждые два года. Если не сдал — моментальное лишении нагрудного значка — предмета завистливых мечтаний поколений школьников.

Перед тем, как здание чернореченского отделения комитета государственной безопасности перешло в осадный режим, из него выдвинулись два десятка групп быстрого реагирования. У каждой своя отдельная задача. Одна из групп должна найти молодого учёного Дениса Мотылёва и доставить в безопасное место.

Тройка безопасников, в угольно-чёрной броне, напоминая маленьких великанов, бежала по пустеющим улицам Чернореченска со скоростью хорошего мобиля. Один за другим безопасники включали систему маскировки, превращаясь в смазанные силуэты, в большие размытые пятна неопределённой формы, быстро двигающиеся по проспекту энергетиков до улицы Серебрениковского. Человек в активированной боевой броне — настоящий маленький танк. Очень сильный, но, к сожалению, относительно лёгкий.

— Товарищ, одну минуту!

Замеченный на остановке человек, к которому обращался Сергей Кораллов, комсомолец спешащий на общий сбор в бывший дворец музыки, не остановился. Напротив, он втянул голову и как бы не ускорил шаг.

Сергей бегом обогнал идущего дёрганной походной неизвестного и встал на его пути, демонстрируя значок комсомольского отряда гражданской самообороны: — Одну минуту.

Не поднимая головы, незнакомец потребовал ответа: — В чём дело? Я спешу.

— Дайте вашу руку— попросил Кораллов.

— Не дам— незнакомец сделал попытку обойти комсомольца, но тот толкнул его плечом и силой выдернул из кармана левую руку незнакомца.

— Врёшь — дашь!

На локтевом сгибе запеклась кровавая струйка. Незнакомец глянул на Кораллова красными, воспалёнными глазами с неестественно расширенной радужкой. И вдруг резко ударил под дых. Ударил сильно, но непрофессионально. Явно нигде серьёзно не занимался за исключением далёкого и успешно забытого школьного курса борьбы.

Кораллов ушёл от удара, сбил попавшего под воздействие психопрограммирующего оружия гражданина на землю и зажал болевым приёмом. Это он сделал зря, так как «психи» боли не чувствовали и были весьма сильны, хотя координация движений у них оставляла желать лучшего — особенно в первые часы после «заражения» из-за введённого в кровь наркотика глушащего защитные функции психики. Кораллову неоднократно объясняли, что держать «психов» болевым приёмом всё равно, что пытаться удержать воду в сложенной горсти. Он немедленно вспомнил об этом, когда «псих» задёргался, рискуя сам себе вывихнуть руку.

Народ на остановке удивлённо смотрел на их совместные скачки. Да и сколько там было народа — две девчонки с косичками, которая постарше даже симпатичная. Женщина с сумками и два старика.

— Это «псих»! — крикнул Сергей ощущая, что вот-вот задержанный вырвется. Сломает себе руку, но вырвется: — Слышите, «псих»! У кого есть связь, позвоните…

Очередным толчком задержанный сбросил Сергея. Блеснул нож. Стандартная программа действий заражённых проста как синаптическая сеть из трёх нейронов. Если заражённые оказываются в большинстве, они пытаются захватить окружающих и запрограммировать, увеличивая количество заражённых. Стандартная тактика распространения эпидемии. Если заражённые в меньшинстве, они начинают сеять хаос вокруг себя, в том числе и убивать нормальных, если нет ни времени, ни возможности попытаться их заразить. Попутно «психи» собирают оружие у своих жертв и могут стремиться к выполнению вложенных в процессе психопрограммирования цели. Поэтому прежде чем пропустить через проходную приятеля, пусть ты даже сто лет его знаешь, убедись, что он не попал под действие психического оружия и не превратился в биоробота, надевшего тело старого знакомого, как человек надевает одежду.

Конкретно этот «псих» ничем лучше ножа вооружиться не смог. Сергею бы и того хватило. Тело вдруг стало непослушным, мягким. Он бы так и лежал, смотрел на медленно, словно под водой, приближающийся кончик ножа. Смешно, у него дома такой же нож — сестра и мать им колбасу режут и хлеб и масло.

Нож приближался, но ранить человеческое тело обычному кухонному ножу в этот раз не пришлось. Старички с остановки сбили «психа» с ног. Один сделал подсечку, другой прошёлся по рефлекторным точкам, отчего заражённый сразу растерял половину резвости. Девушки: и младшая и старшая, держали «психу» ноги. Только женщина, словно сова, крутила головой и как-то механически, с равными промежутками, охала. Сумки она не выпустила из рук, наоборот — прижала к себе — будто полагала, что сейчас все заражённые в городе прибегут отбирать у неё драгоценные сумки.

— Нужно доставить его в больницу— предположил Кораллов. Встав, он смотрел на отлетевший в сторону нож и почему-то никак не мог отвести глаз от воткнувшегося в мокрую снежную кашу лезвия. Вдобавок все штаны испачкал в грязном подтаявшем снегу — ногам холодно.

Старички умело связали потерпевшего его же одеждой.

— Больницы не работают— сказал тот старичок, что сбил «психа» с ног.

Кораллов глупо спросил: — Почему?

— Диверсия— коротко ответил другой.

— Какая диверсия?

— А этот— старик слегка пнул дёргающегося но не способного вырваться заражённого: — Откуда взялся? Диверсия! Наши прохлопали ушами — недопёски!

— Может быть и вторжение— обнадёжил второй старик: — Или война. Видишь, одежда у него почти чистая. Значит недавно бедолагу зомбировали. Интересно, куда он шёл. И проверим карманы.

В карманах нашлись два инъектора с полусотней ампул без надписей и два полевых «программатора» — дьявольское изобретение способное заменить личность не очень сильного или одурманенного наркотиком человека на набор психопрограмм.

— Размножаться готовятся— прокомментировал старик и вдруг пнул мычащего «психа».

Кораллов дёрнулся было сказать, что так нельзя обращаться с больным, нужно доставить его в больницу, где можно будет провести реабилитационную терапию, но промолчал.

— Комсомолец? — спросил другой старик, не тот, что пнул заражённого.

Сергей молча показал значок.

— Так и дуй к своим! Инструкций не знаешь?

— А…

— Девочек мы проводим— пообещал старик: — Не беспокойся: десантники бывшими не бывают. И ту кошёлку тоже захватим. Эй, женщина, хватит уже сиреной работать.

Словно дожидаясь его слов, в городе взвыли настоящие сирены. Женщина на остановке смолкла, будто прислушиваясь. Уронила сумки и спрятав лицо в ладонях запричитала: — Что же это делается!

— Тихо ты! — прикрикнул старый десантник.

Ожили громкоговорители призывая граждан действовать согласно отработанным во время учебных тревог инструкциям.

— Чего встал? — потребовал ответа у Сергея старик: — Бегом. Комсомолец!

Кораллов показал на продолжающего дёргаться связанного заражённого: — А он?

— Пусть лежит, потом подберём, как всё уляжется.

— Он простудится— подала голос старшая девушка: — Давайте оттащим в подъезд, там тепло.

Старики колебались. Сирены сменили тональность и тот же голос из громкоговорителя зачитал: — Внимание! Опасность применения психопрограммирующего оружия. Эпидемиологическая опасность. Внимание!

— Это наш человек, советский— наставила девушка: — Просто его зазомбировали. Пройдёт реабилитацию и снова станет нормальным. Может быть он учёный какой-нибудь или писатель или, даже, врач.

— Давай оттащим— сдались старики: — Только быстро!

Сергей не слышал окончания спора. Он уже бежал по улице Красной, через два квартала она пересечётся с Октябрьской и там уже рукой подать до Интернационалистической, вначале которой стоит бывший городской дворец музыки, а ныне штаб чернореченский комсомольцев.

Сирена оборвала Малиновскую Светлану, командира одного из комсомольских отрядов, на полуслове.

— Учебная? — беспокойно спросила мать.

Их прерванный завывшими сиренами разговор проходил дома, в Светиной комнате. Обсуждали празднование приближающегося дня рождения Анечки — самой младшей Светиной сестрёнки. Сестрёнке исполнялось целых пять лет, а мать все ещё считала её неразумной малышкой и соответственно обращалась с ней. По Светиному мнению: материнские попытки оградить Анечку от любой ответственности отнюдь не шли на пользу сестре.

Она как раз с жаром убеждала мать, что в пять лет человек должен быть уже практически самостоятельным. Вдруг протяжно и тревожно включились сирены. Судя по множащемуся эху — сирены включились по всему городу.

Мать взволнованно спросила: — Учебная?

— Какая разница! — воскликнула Света: — Мне нужно немедленно бежать в штаб, а тебе в убежище.

Вскочив, словно подброшенная пружиной, она начала немедленно собираться. Из одёжного шкафа на кровать полетела мешающая в поисках верхняя одежда.

— Может быть не пойдёшь? — спросила мать.

Вопрос настолько удивил Свету, что она прекратила рыться в шкафу — тем более уже нашла то, что искала — и села на кровать, удивлённо разглядывая мать.

— То есть, почему?!

— Вдруг тревога настоящая? — объяснила мама.

— Тогда тем более нужно идти— строго высказала Света: — Всё, разговор окончен. Ты тоже собирайся, возьми тёплую одежду, поесть и не забудь коммуникатор.

— А Миша и Анечка?

— Они пойдут вместе со школьным классом и детским садом. Отправь по сети запрос, чтобы узнать к какому убежищу приписаны их школа и сад. Мам, да не сиди ты! Подумаешь тревога. Наверняка учебная, как два года назад, помнишь? Ты ещё тогда отпускать меня не хотела. Чуть было не связала и не оставила дома. — улыбнулась Света.

— Теперь тебя не остановишь— вздохнула мама.

— Не остановишь— согласилась Света пытаясь влезть в защитный комбинезон для полевых работ с красной полоской дружинника и значком комсомольского отряда на груди.

Мама было встала, но затем снова села: — Нужно отцу позвонить на работу…

— Мама, ты всё позабыла? — возмутилась Света, протискивая одну ногу в комбинезон. Тот наконец-то сообразил, что его пытаются надеть и немного раздулся. Дело пошло на лад: — Папа приписан к двадцать третьему заводскому отряду гражданской обороны. Он, должно быть, уже на месте. Это я здесь с тобой мучаюсь. Проверь почту, может быть он уже что-то написал?

Мать взяла коммуникатор, повертела в руках, отложила и как-то жалобно сказала: — Сети нет.

— Как нет?

— Это не учебная тревога, Света. На учебной тревоге никто не станет отключать сеть.

Сирены сменили тональность. Аварийная система информирования населения сообщила: — Внимание! Опасность применения психопрограммирующего оружия. Эпидемиологическая опасность. Внимание!

Хотя и сидела, мать всё равно схватилась за столик: — Света?!

В дверь заколотили. Малиновская вздрогнула, будто ожидая, что это уже заражённые проникли в подъезд и ломятся по квартирам. К счастью из-за двери послышался голос их старшего по дому, Никифора Павловича: — Малиновские, вы дома! Слышали тревогу? Немедленно идите в убежище! Эй!

— Как хорошо, что вы пришли! — воскликнула Света открывая дверь и обнимая старшего по дому: — Проводите маму.

— Провожу— пообещал Никифор Павлович: — Мы все квартиры обходим. Соберём группу и пойдём.

— Спасибо! — поблагодарила Света, скатываясь по лестнице. Мимо соседей и знакомых. Ей удивлённо смотрели вслед, но, замечая красную полоску на плече, понимающе кивали.

Света выскочила на улицу сразу за братьями-близнецами, жившими на два этажа ниже. Парни занимались каким-то спортом, она не помнила каким конкретно. Разглядев друг на друге красные повязки они обменялись улыбками и разбежались в разные стороны. Света торопилась в штаб чернореченских комсомольцев, а парни спешили в место сбора своего отряда гражданской обороны.

Улицы непривычно пустынны. Людей в разы меньше обычного. Все, кого видишь, торопятся, спешат. На перекрёстке стоит милиционер, пристально вглядываясь в бегущих мимо людей.

— Что же он, посреди улицы? — подумала Светлана пробегая мимо: — Впрочем, кто она такая, чтобы учить милиционера.

Ботинки месили жидкую грязь. На газонах, на подоконниках и запутавшись в ветвях деревьев, лежит белый снег. Но на дорогах, истоптанных сотнями тысяч ног, выпавший вчера снег превратился в серую, хлюпающую взвесь.

Неожиданно, будто из под земли, выросли трое дружинников в таких же защитных комбинезонах, как она сама. Света остановилась, переводя дыхание. Дружинники вооружены милицейскими парализующими пневмопистолетами-пулеметами. На поясе у стоящего по центру висел укороченный милицейский автомат.

— Кто такая?

— Малиновская, двенадцатый комсомольский отряд— ответила Света: — Я в порядке. Нормальная.

— Сейчас посмотрим— недоверчиво, словно ворчливый преподаватель подозревающий ученика в использовании шпаргалки, проворчал стоящий слева: — Подними лицо.

Света послушно подняла и безропотно терпела, пока тот, что с автоматом, светил ей в глаза из карманного фонарика, наблюдая за реакцией зрачков на свет.

— Она в порядке— сказал он. Света моргала. В глазах плясали золотые окружности. Сзади подошли ещё двое дружинников. На груди обоих значилось: сто второй отряд гражданской самообороны на базе спортивного комплекса «Рассвет».

— Светка, привет!

— Привет— наугад отозвалась Света, стараясь проморгаться. Не фонарик, а какой-то прожектор.

— К своим бежишь?

— Ага.

— Здесь не пройдёшь— посоветовал тот, который светил: — Там безопасники диверсантов ловят. Нас поставили в заставу. Никого не пускать. Кто попытается пройти — разворачивать. Не разворачиваются — задерживать.

— Многих задержали? — поинтересовалась Малиновская. Круги в глазах наконец-то проходили.

— Да вот— махнул рукой дружинник: — Пока двоих.

Проследив по направлению руки, она увидела две измазанные в грязи фигуры, тихо и спокойно лежащих на сложенном вдвое тенте. Сверху их укрыли плотной тканью, чтобы не замёрзли.

— Один сразу три парализующие шприц-пули словил— продолжал делиться словоохотливый дружинник: — Пришлось искусственное дыхание делать. Но вроде теперь нормально. Скорую ждём, должна вот-вот приехать. Ты «психов» раньше вживую видела? Я вот не видел. Эти первые. Ничего сложного. Думал страшные, а они — пшик.

— Хватит язык тренировать— поморщился командир импровизированного отряда: — Заражённые страшны в массе. У этих ни оружия ни программаторов. Видимо стаю разбили и они сбежали. Или просто потерялись.

Света заметила неестественную бледность дружинника. Вчерашний рабочий или студент. Сегодня вышел на улицу. Вокруг грозит разразиться эпидемия. Естественно он боится, скрывая страх за потоком слов. А она — она боится?

Бойся — не бойся, нужно действовать потому, что бездействие хуже позора. Она и без того опаздывает. Командир отряда и опаздывает. Надо спешить.

— Я побежала? — наполовину спросила, наполовину сказала Света. Кто их знает, вчерашних студентов или рабочих. Ещё угостят в спину парализующей шприц-пулей из пневмопистолетов-пулеметов. Пожалуй, одну комбинезон задержит, может быть и целых две. Только бегать она тогда не сможет, будет ходить как старушка — медленно и кособоко.

— Только не через Октябрьскую— разрешил дружинник: — Попробуй пройти по улице биотехников. Там вроде бы спокойно. Чёрт, как же раздражает, когда сети нет!

Света кивнула и побежала не тратя дыхание на ответ. Дружинники за её спиной так и стояли кучкой, провожая взглядом. Дурачки, неумехи — разве можно в опасной ситуации стоят кучей у всех на виду? Первый же вооружённый автоматом «псих» их всех положит и не спасёт комбинезон, он просто рабочая одежда, а никакая не броня.

Дальше по Октябрьской: три крохотных великана в маскирующей броне окружили двоих, в аналогичной броне, зажав в продовольственном магазине. Они бы давно их взяли, если бы у них не было заложника. Точнее у тех двоих, в магазине, заложников было человек тридцать — почти все «запрограммированные». Но кроме «психов» у них был ещё один важный заложник — чья потеря недопустима.

В одном из задних помещений лежал безвольной куклой Денис Мотылёв. Блокировав террористов в магазине, безопасники держали их до прихода подкрепления. Время от времени кто-то из «психов» высовывался из окна, начиная обстреливать позиции безопасников.

Люди, советские, только зазомбированные. Безопасники отвечали из снайперских винтовок, стараясь вывести стрелков из строя не причиняя летальных повреждений. На этом их уже дважды поймали. И если первый раз обошлось — пули из лёгкого стрелкового оружия прошлого поколения не смогли пробить ткань брони, лишь отбросив и повалив безопасника. То во второй раз, под одновременным огнём четырёх «психов», ткань брони треснула, не выдержав попадания нескольких пуль в одну точку, разом разлетаясь на куски. Пострадавший безопасник остался жив, но резко потерял в возможностях как боевая единица.

После этого случая капитан тройки отдал приказ на смертельную стрельбу. Управляемые ракеты разворотили правое крыло магазина, где собрались несколько вооруженных «психов». Построенное из слабогорючих материалов здание слабо дымилось. Вспыхнула пара небольших пожаров, но сами собой сошли на нет. Где-то в левом крыле, согласно получаемой со сканеров информации, находился главный заложник. Там же засели террористы. Вот ещё странность. Оружие у тех, что в броне, американское, а действуют совместно с «психами». Точное местоположение террористов определить не получается. Мешают помехи. Одноразовые генераторы помех, разбросаные по всему крылу, надёжно закрывают от проникающего взора сканеров.

Ничего — не уйдут. Неуда им уйти. Лишь бы Мотылёва не убили со злости.

Запрошенное подкрепление из центра не приходило. Капитан повторил отправку кодированного сигнала. О полноценной связи оставалось только мечтать — глушилки работали хорошо. Нужно подождать.

Он задумался — те двое тоже чего-то ждут. Не предпринимают попыток выбраться, прикрываясь заложником. На что-то рассчитывают. На что?

— Сзади. Далеко— подал голос подчинённый.

Он и сам видел. Область видимости, покрываемая сканерами, сжалась чуть ли не втрое, но и на этом крохотном квадратике можно разглядеть как в их сторону движется волна заражённых. Больше тысячи человек. Их просто сомнут. «Психи» будут здесь через пять — восемь минут. Ещё есть возможность уйти, но тогда террористы беспрепятственно вывезут Мотылёва. Он уже успел убедиться, что кем бы ни были засевшие в магазине — исламистами или американцами, но заражённые подчиняются их приказам.

— Косолапов, приготовиться к штурму. Свиридов, уходи.

Боец дёрнул головой, но промолчал. В повреждённой броне он не тянул на полноценную боевую единицу. Вдобавок одно проникающие ранение. Когда закончится действие стимуляторов, он превратиться в тряпку.

— Уходи— повторил капитан.

Стая заражённых накатывалась подобно волне. Не хотелось думать о судьбе членов отрядов самообороны поставленных в начале улицы. Поставленных больше чтобы заворачивать случайных прохожих, нежели в надежду на серьёзную поддержку. Вспыхнула надежда — может быть мальчишки догадались схорониться. Вспыхнула и погасла. Мальчишки есть мальчишки. Заражённые сметут хлипкий заслон, с лёгкостью человек сдувающего пыль со стола. Хорошо, если стоящих на страже мальчишек обратят. Заражённые старались при любой возможности увеличивать численность стаи. Это было что-то вроде искусственных инстинктов вложенных в ужасное детище бездушными создателями. Но сейчас заражённых явно гнал приказ имеющий высший приоритет. Думать об этом было больно. Почти также, как думать о том, что каждый заражённый на самом деле живой советский человек. Возможно даже друг или родственник. У капитана жила в Чернореченске семья двоюродного брата. Наверняка они успели укрыться в убежище, но вдруг…

Нельзя, нельзя думать. Нельзя медлить. В этом страшная опасность чудовищного оружия исламистов. Задумался — пожалел — помедлил — умер. Или стал частью стаи. Подлое оружие. Наверное, самое подлое оружие на свете — превращающее друзей во врагов, а людей в биороботов.

Эпидемиологические вспышки воздействия программирующего оружия купировались максимально быстро. Город рассекался на зачищаемые один за другим сектора. В случаях, когда численность заражённых превышала сотню человек подключались военные, заливая улицы усыпляющим газом. Почему-то сейчас армии всё ещё нет. Не успели прибыть или где-то в другом месте нужны больше чем здесь? Время размышлений прошло. Настало время действовать.

Одновременно с двух сторон, безопасники огромными прыжками преодолели расстояние до магазина. Заражённые попытались открыть огонь по смазанным силуэтам, но толком не успели. Да и не просто прицелиться в меняющую высоту, скорость и направление прыжка, практически летящую вперёд, фигуру.

Под стенами, вне сектора обстрела, капитан активировал три пары интеллектуальных наручников. Шустрые механизмы самостоятельно отыщут себе цели. Человека в боевой броне им не остановить, но заторможенный «псих» почти идеальная цель. С противоположенной стороны здания раздался взрыв. В небо взметнулся огненный цветок. Словно опомнившись, замороченный помехами детектор показал скрытые маскирующим полем, медленно ползущие к капитану, противопехотные мины.

Он подпрыгнул, многократно усиливая прыжок короткой реактивной струёй. Ближайшая мина прыгнула следом — не достала. И, посчитав, что не сможет сколько-то значимо повредить цель, без взрыва упала вниз. Ещё в прыжке капитан разнёс мину из ручного гранатомёта. Под ногами полыхнуло огненное море. Будто ангел на распахнувшихся вовсю ширь огненных крыльях, он влетел в окно второго этажа. Стекла было выбито раньше. Массивная бронированная фигура проломила оконный проём вламываясь внутрь. Внутри оказались двое «психов». Прежде чем они успели среагировать, одного удалось оглушить из пневмопистолета. Второго капитан отбросил в сторону. От обилия помех создаваемых разбросанными по зданию одноразовыми генераторами, сканеры сходили с ума. Броня ослепла, но также слепла и броня террористов. Сколь бы не была совершенна и умна техника, но, в конечном счёте, при схватке с равным по техническому оснащению противником, всё, как и раньше, сводится к носящему броню человеку. Взгляд против взгляда. Рука против руки. Вера против веры. Пожалуй, это самое важное. Если вера слаба, то не помогут ни рука, ни псевдомускулы брони, ни ручной гранатомёт.

Битва профессионалов скоротечна. Неумехи могут избивать друг друга часами и оба оставаться на ногах. Сделавшим войну своим призванием порой достаточно одного единственного удара решающего исход.

Террористы ждали его внизу. Капитан знал об этом. Экран сканера забит помехами, но если бы он защищался, то сам бы устроил засаду внизу. И террористы знали, что он знает. Но к магазину стекалась большая стая заражённых и другого пути не было.

Вперёд полетала ЭМИ граната. С двухсекундной задержкой ещё одна. Затем, в развороченный двойным взрывом зал, упал капитан.

Слишком близко, чтобы стрелять. На чистой интуиции он увернулся от яркого луча одноразового лазера ослепившего, несмотря на светофильтры, и взорвавшего стену за спиной. Универсальный десантный нож воткнулся в броню террориста. Человеческой силы удара не хватило бы чтобы прорезать мгновенно затвердевшую ткань, но сражались двое сравнимых по техническому оснащению противника и усиленный псевдомусколами удар превысил предел прочности вражеской брони. Она пошла трещинами в месте удара, осыпаясь бесполезными осколками. До определённого предела броня держит удары как единое целое, но когда предел превышен — локально выходит из строя. Пробивший броню нож вонзился в тело, пробивая его насквозь и одновременно сбрасывая с лезвия, в сторону, где находился второй нападавший.

В бок ударил свинцовый град. Капитан неправильно оценил местоположение второго террориста. Ведущемуся практически в упор огню из крупнокалиберного оружия, предназначенного для близкого боя с защищённым бронёй человеком, он не мог сопротивляться. Треснула, разлетаясь на куски, броня. Треснула, разлетаясь веером рубиновых капель, жизнь. Умирать не больно. Может быть, на пыточном столе палача… Но так, в горячке боя — не больно. Скорее обидно. Семья, люди, дела — всё оставалось здесь, а он уходил. И не мог задержаться как бы сильного того не желал.

Смерть не несёт с собой боли. Умирать стыдно. Капитан ушёл, оставив после себя невыполненный приказ.