Начало

— Я считаю, что никаких трудностей не будет, если мы создадим условия, при которых бы у детей появилась потребность учиться. И не только учиться, но и трудиться, думать… Да, думать! Мы же не учим ребят самостоятельно думать. Мы сами думаем за них и всё преподносим в готовом, разжеванном виде. А они, представьте, не глотают! Выплевывают!

— Та-ак! — снова протянула Вера Васильевна. — Послушаешь вас, Костя, а потом голова три дня болит… Что же получается? Значит, наши трудности по нашей вине…

Матвеев Герман. Новый директор

Непосредственно работой по практической проверке гипотез, зародившихся в недрах научно-исследовательского института самоорганизующихся систем, занималась хорошо, если пятая часть всех желающих из «союза энтузиастов». Больше пока и ненужно. Времена, когда победу от поражения отличало лишь количество задействованных людей, остались в давней истории древнего мира.

Собрав крепкую команду, Мотылёк немедленно взялся за ЕУС чернореченского производственного комплекса. Оставшимися не у дел комсомольцами занялся Новосибирск. То ли Тимофей Фёдорович придумал искусственному интеллекту новую задачу по социальному взаимодействию, то ли интеллекту просто было интересно, как может быть интересно любому разумному существу, а может быть он тестировал человеческий коллектив на обобщённые когнитивные способности. Вполне может быть, что в дело пошли все перечисленные причины разом. В точности неизвестно. Однако, в комсомольском штабе в здании бывшего дворца музыки открылся любительский аналитический центр ищущий закономерности в, казалось бы, совершенно не связанных между собой вещах. Корреляционный анализ, статистический, вероятностный — мало ли способов напридумывало человечество, чтобы в сегодняшнем дне угадать черты завтрашнего.

Это было следствием задания, данного Тимофеем Фёдоровичем интеллекту по имени Новосибирск. Выступить в роли учителя, пытаясь объяснить материал пусть подготовленным, но прежде, в большинстве, не углубляющимся в дебри высшей математики ученикам. Попробовать себя в роли лидера и организатора, по горячим шагам следуя успешному примеру Мотылька. Очередной этап взросления искусственного интеллекта, прописанный ему институтскими мэтрами, как микстура больному — по две чайные ложечки после завтрака, обеда и ужина.

Пусть люди думают с гораздо меньшей скоростью и неспособны оперировать огромными массивами данных, доступными Новосибирску, но свежий взгляд на проблему порой оказывается эффективнее и сверхбыстрой скорости мышления, и цифровой энциклопедичности. Раздели поток мышления на тысячу копий, и всё равно это будет тысяча осколков одного и того же зеркала. Даже сто напряжённо работающих человек не могут заменить одного гения. Истории известны гении превосходящие окружающих на голову сразу в нескольких областях, но невозможно быть гениальным абсолютно во всём. И кто сказал, что эти законы относятся исключительно к однопотоковому разуму на биологической основе, а не к разуму вообще? Ответ, как это бывает куда чаще, чем хотелось бы, может быть получен только экспериментальным путём. И эксперимент был поставлен.

Словом, что бы тому ни послужило причиной, но интеллект и натасканные им в области математического анализа, самостоятельно образовавшие аналитический центр комсомольцы принялись шерстить открытую информацию по чернореченскому комплексу на предмет поиска скрытых взаимосвязей, способных открыть пытливому искателю истинную природу вещей. Или же запутать его окончательно, как те задачки, решая которые получаешь пару абсолютно верных с математической точки зрения ответов, за тем исключением, что один из них представляет собой отрицательное значение сугубо положительной величины. Например, две длины деревянного бруска, полностью удовлетворяющих условию: плюс три сантиметра и минус три.

Пока Новосибирск и комсомольцы подвергали действительность воздействию абстрактной математики, Мотылёк пытался разбудить разум в единой управляющей системе производственного комплекса. Словно человек, вошедший из света в темноту, он двигался практически ощупью, ориентируясь на изменение карты «паразитных» искажений и передаваемые из института самоорганизующихся систем указания. Получалось, вроде бы, неплохо, но данная ситуация классический триггер. Либо «да», либо «нет». И всё, что не «да», то автоматически становится «нет» — и «неплохо», и «хорошо», и «отлично». До тех пор, пока под печальные и требовательные глаза Тимофея Фёдоровича не будет предоставлен результат. А результата пока нет. ЕУС предпочитала спать: ворочаясь, натягивая одеяло до подбородка, но не просыпаясь. Юный интеллект отнюдь не спешил открывать глаза и взваливать на себя бремя разума.

За неполный месяц Мотылёк смертельно рассорился с информационным отделом, требуя изменить конфигурацию информационной сети комплекса. А как именно изменить и сам толком не знал. Частично интуитивно, частично следуя советам Тимофея Фёдоровича и проведённым в НИИ расчётам. Однажды Тимофей Фёдорович назвал Мотылька «выдающимся интуитивным оператором-конфигуратором сети». Если бы это и вправду было так…

Ругаясь и стеная, системные администраторы устанавливали тысячи дополнительных датчиков на всех участках сети. Комсомольцы помогали, как могли, но к тонкими настройками администраторы никого не пускали, занимались сами. Стонали, но занимались.

Изменить конфигурацию сети — непростая задача. Хорошо ещё, что не приходится заново тянуть каналы связи, изменения касаются программных правил маршрутизации. И всё равно задача непроста. А уж если при этом требуется в каждый момент времени сохранять полную работоспособность ЕУС, так и вовсе.

Попробовали так, не выходит. Изменили по-другому — всё не то. Естественно, что системные администраторы уже начинали непроизвольно дрожать, видя во входящей почте письмо за подписью Дениса Мотылёва. И только руководящая воля заместителя директора, Николая Анатольевича, заставляла их выполнять указания этого взбалмошного мальчишки с повадками безумного гения.

Мотылёк правдами и неправдами выбивал для своей команды все свободные ресурсы системы и немного сверх того. Снималась карта паразитных искажений. Суммарный уровень возрастал день ото дня, что позволяло не терять надежды на счастливый исход. Знать бы ещё: до какого значения, какой планки этот уровень должен подняться, чтобы процесс самоусложнения системы превратился бы в нарастающий и самоподдерживающийся? Тот, при котором «родился» Новосибирск остался далеко позади. Правда, ЕУС чернореченского производственного комплекса исходно гораздо сложнее ЕУС новосибирского завода тяжёлого машиностроения. В НИИ СамСиса начали предлагать гипотезы о влиянии изначальной сложности системы на значения уровня искажений, при котором может родиться разум. Чего-чего, а гипотез у них было в избытке.

Подходил к концу июль. Единственной самоорганизовавшейся системой в городе являлся образованный на чистом энтузиазме аналитический центр при комсомольском штабе — бывшем дворце музыки.

У Коня дела тоже не слишком ладились. Вдобавок другу попался какой-то параноидальный безопасник, стремящийся на корню зарубить все нововведения и требующий согласовывать с ним любую мелочь, вплоть до установки нового рабочего места или выхода на работу в неурочное время. Дай ему волю — жаловался Конь — наверное бы приказал не пользоваться сетью, обмениваясь информацией исключительно через переносные носители данных, а каждый файл хранить строго в единственном экземпляре.

— Тяжело двигать гору, особенно если любая живущая на ней букашка упирается и тянет в обратную сторону— посетовала голографическая фигура Коня, сидящего в столь же голографическом кресле. Причём кресло стояло не совсем в фокусе проектора, отчего правая ручка и две ножки не попадали в кадр и казалось будто крепкий светловолосый юноша с усталым выражением лица зачем-то балансирует на кресле с двумя ножками, вместо четырёх.

Проектор в номере гостиницы слегка барахлил. Так его и не починили за два месяца, проведённые Мотыльком в Чернореченске. Изображение Коня едва заметно подрагивало, словно отражение в текущей воде.

— Прорвёмся— резюмировал Конь. Сколько Мотылёк его помнил, друг никогда не позволял надолго овладеть собой меланхолии и печали: — Лучше расскажи какие у тебя отношения с боевой красоткой, с которой познакомил меня во время прошлого звонка?

— С Наташей? — переспросил Мотылёк: — Нет никаких отношений. То есть отношения есть, но только рабочие.

Конь недоверчиво поднял бровь. Умел он поднимать только одну бровь, не изменяя положение другой, отчего весь его вид принялся излучать недоверие и сомнение.

— Честно ничего нет— оправдывался Мотылёк.

— Ну и дурак— сказал Конь.

— Неужели это так заметно?

— Поверь, со стороны виднее.

Друзья перебросились улыбками, как мечом через сетку при игре в волейбол.

— Младший братишка занял второе место на общегородских гонках роботов без внешнего управления— похвастался Мотылёк радостной вестью, полученной в последнем письме от родных.

— Молоток! — подтвердил Конь, также следивший за новостями из дому: — Новосибирск упоминал, что консультировал его.

— Постой— взмахнул руками Мотылёк: — Прибегать к помощи искусственного интеллекта нечестно! Я не знал об этом.

— Брось— отмахнулся Конь: — Сам твой Алёшка робота клепал и программу для него сам писал. Новосибирск только прогнал виртуальную модель его машинки по виртуальной модели трассы и вернул юному конструктору лог, с указанием ошибок и слабых мест.

— Всё равно нечестно— повторил Мотылёк успокаиваясь: — Другие участники не имели возможности в полной мере испытать модели.

— Зато у них были свои дедушки и бабушки, мамы и папы, старшие братья и сёстра— с улыбкой парировал Конь.

— Ох и вставлю фитиль! — пригрозил Мотылёк.

— Новосибирску или Алёшке?

— Обоим!

Мотылёк сначала насупился, потом махнул рукой и улыбнулся. Братишка и в самом деле молодец, нужно будет не забыть сказать ему об этом, прежде чем устраивать разнос. И то, что воспользовался «недокументированной» помощью интеллекта, скорее идёт в плюс, а не в минус. Правил гонки не нарушал и не сваливал работу на других по принципу «папа у Васи силён в математике». Нет, но каков жук! Воспользовался помощью искусственного интеллекта «по знакомству».

— Слышал, к солнцу запустили самоходную научную станцию-корабль «Гамаюн»? Первый корабль, вышедший из ещё недостроенных лунных доков проекта «Орфей». Учёные на корабле-станции будут присматриваться к Меркурию и изучать солнечную корону. А то непорядок — планета простаивает без всякой пользы для человека.

Ещё бы Мотылёк не слышал, если об этом писали в «космической» рубрике общесоюзного новостного портала.

Он сказал: — Здорово, правда?

— Даже обидно немного— пожаловался Конь: — Там такие дела творятся. А мы здесь — мямлим. Мнём информационную сеть комплексов как… не скажу, как что! Никак не можем разбудить разум в единых управляющих системах.

— Сможем— пообещал Мотылёк с уверенностью, которой не чувствовал до начала этого разговора: — Последнее изменение конфигурации информационной сети получилось весьма перспективным. Я высылал тебе расчётный вектор.

— Да подожди со своим вектором! У меня тут идейка появилась! — Конь подался вперёд, будто хотел сказать что-то важное — Помнишь принцип Ле-Шаталье?

— Вроде из химии?

— Если на систему, находящуюся в устойчивом равновесии, воздействовать извне, изменяя какое-либо из условий равновесия, то в системе усиливаются процессы, направленные на компенсацию внешнего воздействия— процитировал Конь: — Вспомни, как мы парились на новосибирском машиностроительном? Если подумать, то мы тогда как раз и сыграли роль внешнего воздействия «изменившего равновесие». Плюс рождение интеллекта Новосибирска совпало по времени с реконструкцией опорного информационного узла, когда системщики вымели под запуск все свободные ресурсы сети. Не наводит на мысли?

Мотылёк недоверчиво хмыкнул. Заинтересованно посмотрел на замолчавшего Коня. Дав намёк, друг умолк и сидел довольный, как слон, поглядывая на разгорающийся огонь в глазах Мотылька.

— Ты предлагаешь? — не в силах усидеть на месте, Мотылёк вскочил и принялся расхаживать, не замечая, что время от времени выходит из фокуса проектора и для Коня он должен был то исчезать в никуда, то появляться из ниоткуда.

— Жизнь есть борьба— сказал Конь: — Мы пытались вырастить разум, загружая заданиями свободную сеть, имеющую вычислительные резервы. Надо не увеличивать потенциал сети, а искусственно уменьшить его. Чтобы ЕУС ощутила жёсткий недостаток вычислительных ресурсов. Постоянная работа в цейтноте. Чтобы ей приходилось бороться. И в этой борьбе родится что-то большее. Уменьшая информационную мощность системы и усложняя структуру, мы добьёмся результата.

— Говорил с Тимофеем Фёдоровичем? — спросил Мотылёк.

— Сначала с тобой— Конь развёл руками: — Если честно, мысль пришла прошлым вечером. До сих пор не ложился спать, прикидывал так и эдак.

— И как?

— Нужно пробовать— сказал Конь — Идея стоящая. Новосибирск так и вовсе меня гением назвал, когда услышал.

— Это он учится подлизываться. Не обольщайся— засмеялся Мотылёк. Искусственно уменьшить информационную мощность системы, разрешив ей самостоятельно усложнять конфигурацию в условиях жёсткой нехватки вычислительных ресурсов. Что-то в этом было. Но сначала требовалось всё как следует просчитать. И хорошенько продумать начальную конфигурацию сети. Малейшая ошибка в выборе базисной конфигурации может загубить весь проект. Системные администраторы меня на части порвут и клочки нуллифицируют, чтобы и следа не осталось — с радостным возбуждением подумал Мотылёк — он уже представлял себе требуемую конфигурацию сети, правда ещё в целом и смутно. Успокоиться. Глубоко вздохнуть. И за работу!

— Рассчитаешь мне основной тензор конфигурации сети? — попросил Конь.

— А сам?

— Знаешь, у тебя как-то лучше получается— признал друг: — Как там говорил Тимофей Фёдорович: ты у нас интуитивный ломатер-на коленке конфигуратор.

— Рассчитаю— кивнул Мотылёк: — Сейчас же звоним в институт и просим собрать конференцию. Или хочешь сначала выспаться?

— Какой там сон!

То, что впоследствии назовут «лунным кризисом» только начиналось, но никто на Земле не знал об этом. Точнее: почти никто. Несколько сотен человек знали — те, кто планировал операцию, и те, кто был отобран на роль исполнителей. Знали и ещё несколько десятков человек. Хотя, они скорее не знали, а всего лишь догадывались. Те, кому по долгу службы положено предугадывать и предупреждать действия вероятного противника. Предугадать сумели, но слишком расплывчаты были сроки и слишком многочисленны цели. Поэтому предупредить не получилось. И маховик закрутился.

Действие — ответ на действие, ответ на ответ и так далее. Поначалу никто не предполагал, что игры спецслужб могут перерасти во что-то большее. Это никому не было нужно. Просто так получилось. Действующие лица превратились в заложники обстоятельств. Число возможных вариантов действий сужалось с катастрофической скоростью. В пределе оставался один-единственный вариант. Лавинообразное упрощение международной дипломатической системы сводило свободную волю отдельных политиков к жёстко детерминированному алгоритму. К простому уравнению с единственным решением, пугающим своей простотой.

Но это всё впереди. Оно только будет, да и будет ли — неизвестно. Вначале движение маховика едва заметно. На данном этапе даже лёгкий толчок в обратную сторону способен его остановить. Время terra incognita накрывало планету, подобно туману, выходящему из ленинградских болот в начале октября. И никто, ни один самый лучший аналитик, не мог с уверенностью предсказать, что приготовил человечеству уже стоящий на пороге завтрашний день. Ведь, как известно, основная аксиома футурологии гласит: завтра будет отличаться от сегодня гораздо сильнее, чем сегодня отличается от вчера.

Лето в Чернореченске переходило в финальную стадию. Заканчивался июль, готовился вступить в права наследования август. Вокруг города начали убирать скороспелые летние яблочные сорта. Для долгого хранения существуют созревающие позднее зимние сорта, а летние нужно есть сразу, прямо с ветки, они неспособны пролежать больше, чем две, максимум три, недели.

Город оказался завален наливными, сочными яблоками. Из них варили компот, давили пюре, с хрустом ели просто так, в натуральном виде. Государство игнорировало яблочные ресурсы. Чернореченск вырос вокруг производственного комплекса, и яблони проходили не по сельскохозяйственному ведомству, а как украшение территории. Впрочем, урожай не пропадал, будучи обобран местными мальчишками, запасливыми хозяйками и предприимчивыми чернореченцами. Комсомольцы нарисовали и подвесили на главной площади ежегодную карикатуру на таких предприимчивых, наловчившихся перегонять яблоки в самогон. Неизвестно, выполняла ли карикатура воспитательную функцию, но развлекательную выполняла точно. В создании наглядного агитационного материала принял деятельное участие Новосибирск. Карикатура получилась интерактивной, с непростой логикой поведения и представляла собой миниатюрный спектакль с нарисованными персонажами.

Тем временем в Чернореченск приехал с гастролями настоящий московский театр. Расписанный план гастролей оставлял время только для трёх спектаклей. Большой, современный, как и большинство зданий в молодом, но быстро растущем городе, голотеатр чуть ли не трескался, вмещая зрителей. Билеты расходились мгновенно. Даже ещё быстрее. Только в сети появлялись новости о поступлении билетов в продажу и о том, что большой зал голотеатра способен вместить до семи тысяч зрителей, как сразу следовала новость, что билетов больше не осталось, а зал заполнен чуть больше чем полностью. Перед входом в театр установили большой проектор для трансляции изображения на площади, для всех, кто не смог попасть внутрь. Но это было совсем не то и входящих в театр счастливчиков провожали завистливыми взглядами чернореченские любители искусства.

Мотыльку с трудом удалось перехватить пару билетов на третье, последнее представление. Его общение с Наташей, к тому времени, успело выйти за рабочие рамки. Недавно состоявшийся и расставивший всевозможные точки над «и» разговор был сложным. Может быть самым сложным из всех разговоров, которые Мотыльку приходилось вести в жизни. Собственно самого разговора почти и не было. Он полночи готовился. Из-за волнения не мог уснуть, прокручивая сотни различных вариантов и придумывая, наверное, с тысячу отличных фраз для начала беседы.

Казалось бы — взрослый человек и чего волноваться из-за пустяков? Как будто больше не из-за чего волноваться. Вот, например, в новостях упомянули о нападении неизвестных террористов на советскую селенофизическую лунную базу «Луна-7» в море дождей. Между прочим, это одна из лунных баз, поддерживающих «Окно» — комплексную систему наблюдения за ближайшем околоземным пространством. А он о чём волнуется? Как будто Наташа — последняя свободная девушка в солнечной системе. Как будто, если не предложить ей встречаться сегодня, то завтра уже будет поздно.

А получилось всё достаточно просто и буднично. Пока шли вместе с остановки, разговаривая на рабочие темы, Мотылёк никак не мог решиться произнести придуманные за долгую бессонную ночь слова. Так и дошли до выделенной его группе бывшей хозяйственной постройки на территории комплекса. Мотылёк придержал дверь, пропуская Наташу. Но вместо того, чтобы пропустить, неожиданно для самого себя, вдруг, прижал её к себе и посмотрел в глаза — поняла?

Расстояние между их лицами в ладонь.

— Наконец-то! — выдохнула Наташа: — А я боялась, будто навсегда оттолкнула тебя.

— Нет— шёпотом сказал Мотылёк: — Не оттолкнула.

Расстояние между губами, глазами, носами и теплотой щёк меньше длины ладони и продолжает уменьшаться.

Как вдруг сзади раздалось смущённое покашливание, заставившее Мотылька и Наташу буквально отпрыгнуть друг от друга.

— Доброе утро! — поздоровалась командир одного из комсомольских отрядов, Малиновская Света.

— Доброе— у Мотылька перехватило голос: — Утро.

Света прошла мимо них, оглянулась и бросила: — Наконец-то. Поздравляю!

Мотылёк перевёл взгляд на Наташу. Её глаза смеялись. Вот-вот из-за угла должны показаться остальные комсомольцы. Времени совершенно не оставалось.

— Вечером— прошептала Наташа. Клюнула Мотылька в губы, как птичка. И убежала вслед за Светой. А он остался стоять у входа, опьянённый свежестью утра. Весь день они общались как обычно, но стоило взглядам пересечься, на лица наползала глупая счастливая улыбка, и ничего с этим не удавалось поделать.

И вот, спустя две недели, Мотылёк с Наташей идут на третье и последнее в Чернореченске представление московского театра. Вечернее солнце облучает город волнами ласкового тепла. Река крепко держит руку. Торопиться некуда, вышли пораньше. Как же здорово, вот так, неторопливо, идти в театр и разговаривать обо всём на свете. Например, о Наташиных «светлячках».

— …управляемые клапаны сброса тёплого воздуха для изменения направления полёта. Пробные модели показали не ахти какую скорость, но мне хватит. Схема полёта своеобразна, напоминает волну. Во время танца придётся подстраивать собственные движения под особенности полёта светлячков— увлечённо рассказывала Наташа.

— Как будет происходить зарядка аккумуляторов? — поинтересовался Мотылёк.

— Бесконтактным способом, с помощью высокочастотного поля— объяснила Наташа.

— Так же, как заряжается коммуникатор?

— Только частота другая.

Впереди, в небо, поднималась красная точка. Кто-то упустил воздушный шар.

— Если бы это было не нужно для увеличения «паразитных» искажений в ЕУС, то попросила бы помочь с расчётами Новосибирск— пожаловалась Наташа: — А так приходится мучиться самой.

— И правильно, незачем каждый раз просить Новосибирск о помощи только на том основании, что он считает и думает быстрее. Не ровен час люди совсем разленятся и разучатся думать с этими искусственными интеллектами— проворчал Мотылёк: — Я тебе рассказывал, как младший брат второе место на общегородских робогонках занял?

— Уверена: он без сторонней помощи показал бы хороший результат. Сам собрал робота, сам написал программу. Новосибирск только сэкономил время на тестах, проведя их в виртуальности и указав на слабые места. Алексей и сам бы справился.

— Может быть да, а может быть нет. И ты слышала, как он охарактеризовал последнюю предложенную мной конфигурацию сети? Критиковать чужую легко, а свою предлагать не хочет — говорит, боится взять на себя такую ответственность. Боишься предлагать — значит не критикуй!

— Чем ворчать и наговаривать на братские людям искусственные интеллекты, лучше бы поцеловал меня— попросила Наташа.

Это просьбу Мотылёк исполнил с удовольствием. И ещё несколько раз подряд. Пока сзади не раздался весёлый голос: — Только посмотри, Света, какой пример подаёт молодым кадрам старший научный сотрудник.

Командиры комсомольских отрядов, Коля Гончар и Малиновская Света, встречались. Мотылёк знал об этом, но как-то и не обращал раньше внимания. Сейчас оба стояли в паре шагов позади. Рука Гончара лежала на Светиной талии. Она прижималась к нему плечом и улыбалась. Гончар тоже улыбался и протягивал руку: — Привет.

Отвечая на пожатие, Мотылёк проворчал: — Утром виделись.

— Так то на работе! — отмахнулся Николай: — Вы в театр? Билеты есть? Здорово, у нас тоже.

— Тогда идём— дёрнул плечом Мотылёк, всё ещё недовольный тем, что его общение с Наташей бесцеремонно прервали.

Две пары влились в спешащий к зданию театра общий поток. Чернореченцы сегодня выглядели более нарядными, чем обычным вечером. Многие держали в руках воздушные шары ярко-красного цвета. Шары тянули за ниточки, звали держащих их людей в небо.

— Сегодня уровень искажений достиг позавчерашнего максимума…— заговорил было Гончар, но Света взмолилась: — Сколько можно об одном и том же? Три раза нет! Ты бы ещё протокол прошлого комсомольского собрания обсудил.

Николай сделал вид будто задумался: — Хорошая мысль…

Света воскликнула: — Язык мой — враг мой.

— Тогда давай его сюда!

— Только посмотри на них— прошептал Мотылёк на ухо Наташе: — Идут посреди улицы и целуются. Мы хотя бы к обочине прижимались. Никого не стесняются. Слушай, я тоже так хочу.

Считается, что театр, как вид искусства, родился из древнейших сельскохозяйственных и охотничьих ритуалов. Воспроизводя в аллегорической форме трудовые процессы или явления природы, древние люди считали, будто могут влиять на них. Во всяком случае, проводя ритуал, они настраивали себя на нужный лад и сплачивали коллектив, что само по себе дорого стоит.

Во времена зарождения театра не было разделения на зрителей и участников — участниками были все. По мере развития человечества — науки и искусства дифференцировались, разделялись и усложнялись. Развитие часто представляют, как подъём по бесконечной лестнице. Но здесь скорее применима аналогия со спиралью. Круг замыкается, но мы оказываемся не в исходной точке, а на уровень выше. Нет ничего удивительного, что к сегодняшнему дню театр вернулся к истокам, но на другом, совершенно ином уровне.

Театр начала двадцать четвёртого века отменил пассивных зрителей. Все пришедшие на представление становились его активными участниками. Каждый получал роль и сохранял свободу действий в рамках полученной роли. Представление не было статичным, оно становилось живой, развивающейся сущностью. И сегодняшнее представление могло изрядно отличаться от вчерашнего поставленного в том же театре, той же группой актёров, но с другими зрителями. Развитие технологии проецирования трёхмерных картин, позволяло не заботится ни о костюмах, ни о декорациях. Однако на самих актёров ложилась куда большая нагрузка, чем раньше. Теперь они не просто играли заученную роль, по сто и по двести раз совершая одни и те же действия, произнося одни и те же слова. Сегодня театральное представление жило, развивалось в динамике и актёры из основного состава становились кем-то вроде садовников, выращивающих основной сюжет и не дающих ему отклоняться в сторону слишком далеко. Это было сложно, даже очень. Но и безумно интересно.

Московский театр по праву считался одним из сильнейших в Союзе. Привезённое им в Чернореченск представление основывалось на работах историков Ласточкиных, исследовавших переломные моменты трагичного и вдохновляющего двадцать первого века. О глобальных событиях тех времён можно прочитать в учебниках, а московский театр ставил своей задачей рассказать о смешных и грустных хитросплетениях судеб простых людей того времени, из суммы которых и складывался далёкий двадцать первый век. Представление содержало семнадцать ключевых моментов, где совокупное участие зрителей могло существенно повлиять на развитие событий, и сорок четыре основных вариантов концовки. Впрочем, основные варианты концовки почти никогда не реализуются в чистом виде. Скорее они опорные точки, синтезом которых обычно заканчивается представление.

— Чувствую себя снеговиком— пожаловалась Наташа. Белый театральный комбинезон оставлял открытым только голову. До начала представления ткань висела складками, как у огромного, не по размеру, плаща.

Завернутый поверх собственный одежды в такой же комбинезон, Мотылёк подбодрил девушку: — Самым лучшим снеговиком на свете.

С началом представления висящая складками ткань изменит форму (с помощью искусственных аналогов мышечных волокон) в соответствии с полученной ролью. Кто-то превратится в толстяка, у другого, может быть, раскроются за спиной жёсткие, не предназначенные для полёта, крылья. Театральный комбинезон облегчает проецирование голографического облика, позволяя компьютерной системе отслеживать перемещение зрителя-актёра и, синхронно передвигать его голографическую копию. Кроме того, изменение формы одежды помогает участникам представления не забыть о своих изменившихся, в соответствии с ролью, габаритах. В противном случае может получиться небольшой конфуз, когда сказочный великан, забыв об увеличившемся росте, попытался бы пройти в обычную человеческую дверь.

— Спасибо— поблагодарила за комплимент Наташа.

К ним подошли успевшие переодеться в театральные комбинезоны Николай и Света.

— А разве я не самый лучший снеговик? — потребовала ответа Малиновская, услышавшая конец разговора Мотылька с Наташей.

— Конечно самый лучший — успокоил подругу Гончар.

Света капризно показала на Мотылька: — Вот этот товарищ считает иначе.

— Нам придётся сражаться за честь своих дам! — подхватил игру Николай: — Я дам вам свою запасную шпагу.

— Между прочим, у него действительно дома есть настоящая шпага, а может быть и запасная найдётся— просветила Малиновская: — Коля в школе увлекался исторической реконструкцией и фехтованием.

Наташа взяла замявшегося Мотылька под руку и нежно проворковала: — Ты ведь не отступишь, любимый? Каждую вторую среду я буду приносить на могилку цветы. Думаю, гвоздики вполне подойдут.

— У нас нет причины для ссоры, амиго— сказал Мотылёк с любопытством ожидающему, как он собрался выкручиваться, Николаю: — Женщины и их красота, суть форма искусства. А, как известно, искусство субъективно.

— Неплохо выкрутился— одобрила Малиновская.

Мотылёк спросил: — У тебя правда дома есть шпага?

— Ученическая— признался Гончар: — С затупленным концом. Да и кривовата немного. В клубе исторической реконструкции предполагалось, что каждый должен лично сковать себе шпагу. Сначала полгода учился кузнечному делу. Но какой из школьника выйдет кузнец, всего за полгода и то урывками? Не разваливается при ударе и ладно. Зато, когда во дворе играли в мушкетёров или в поход Вещего Олега на Константинополь, мне без спора доставались главные роли.

— Мой рыцарь в красном плаще— сказала Света.

— Товарищи, уже началось распределение ролей, идём? — предложила Наташа.

И правда, среди собравшихся зрителей началось распределение ролей. Процесс не был полностью случаен, так как многие пришедшие вместе хотели бы вместе играть в одних и тех же сценах. По возможности их пожелания удовлетворялись. На заре возникновения голотеатра в новостях писали о курьёзной истории, когда рассердившаяся на мужа жена возжелала театральной мести и пронзила мужниного персонажа огненной молнией, что было совсем не по сюжету. Актёры сумели спасти представление, но с тех пор старались не ставить рассерженных женщин играть роли античных богинь. Это вопрос личной культуры человека. Считает ли он допустимым испортить представление сотням других людей ради удовлетворения личных спонтанных желаний.

— Вы, четверо, вместе? — спросила программа.

— Не обязательно— ответил Мотылёк зная, что чем большее количество зрителей хотят играть совместно, тем сложнее системе распределить их по списку свободных ролей: — Если надо, можем разбиться на две пары.

— Большое спасибо— поблагодарила программа. А может быть, это был человек, которому приходилось подключаться к распределению ролей в особенно сложных случаях, когда программа не справлялась. Даже умеющие поддерживать разговор программы пасуют в сложной ситуации. Все, кроме одной. Хотя называть искусственный интеллект программой, всё равно, что сказать, будто человек не более чем животное. Недоговорить и намеренно утаить часть правды — значит солгать. По крайней мере, в Советском Союзе, в начале двадцать четвёртого века.

Споры по распределению ролей закончены. Представление начиналось.

Высокотехнологичный актовый зал чернореченского театра представлял собой несколько больших помещений, каждое размером с пару футбольных полей и выкрашенных в однотонной белый цвет. Под управлением операторов сцены, конфигурация помещений могла изменяться, формируя лестницы или арки. Как ни правдоподобно выглядит голографическая лестница, но по ней невозможно подняться и потому возможность изменять конфигурацию помещений жизненно необходима театру.

Не участвующие в данный момент в сценах зрители собирались вдоль стен, за тонкой, как волос, красной чертой. Там же можно было присесть или выпить сока. Главным условием была тишина. Мощная голографическая система театра «сужала» стены так, чтобы играющие роль в данный момент не видели собравшихся за красной чертой зрителей. Четыре отдельных помещения необходимы, чтобы можно одновременно разыгрывать сразу до четырёх сцен. А «временно свободный» зритель, так же как и те, кому не хватило билета, могли самостоятельно выбирать на какую из сцен обратить внимание.

Так как требования к аппаратуре и оснащению театра прилагались немаленькие — хорошие, большие залы можно пересчитать по пальцам четырёх рук. Чернореченский театр являлся законной гордостью города. По легенде сначала собирались строить гораздо меньший по размерам театр, но вмешался сам Кречинский, и Чернореченск получил в распоряжение прекрасную жемчужину. Считается, что знаменитый архитектор, несмотря на преклонный возраст, лично участвовал в работе над проектом.

— Товарищи! — раздался молодой задорный голос ведущего режиссера: — Сегодня наше последнее представление в вашем прекрасном молодом городе. Городе-рабочем. Городе-учёном. Городе-друге. Наша группа бесконечно благодарна всем вам за интерес к нашему творчеству.

Темой представления мы выбрали судьбы четырёх человек. Это настоящие люди, когда-то действительно жившие в начале двадцать первого века. Вполне возможно, что кто-то их собравшихся является их далёким потомком. Они не герои и не совершили великих открытий, хотя один из них был учёным, честным тружеником науки, из тех, кто по крупице собирают великое здание. Однако тысячу раз будет неправ посмевший сказать, будто их жизни прошли бесследно! Дети своего трудного века. Плоть от плоти своего времени и своей страны, вместе с ней прошедшие через поражения и победы. Непризванные рядовые в армии завтрашнего дня. Не значившиеся в смете на выплату заработной платы строители светлого будущего человечества. Просто люди. Наши предки.

Сегодняшнее представление посвящается учёным и исследователям, под руководством академика Евгения Лишенко и капитана корабля Андрея Мисло, в данный момент, летящим на корабле-станции «Гамаюн» к Меркурию. Уверен, вы все знаете о грандиозных целях и задачах их экспедиции и следите за её ходом. Пожелаем удачи нашим товарищам!

А теперь приготовьтесь. Мы начинаем…

Представление длилось два с половиной часа, с получасовым перерывом, между актами. Усталые, но необыкновенно довольные, зрители получили в коммуникаторы по копии голографической записи. По обещаниям группы театральных режиссеров ещё одна копия будет отослана на борт «Гамаюн» -а. Правда Мотылёк сомневался, что её там кто-нибудь будет смотреть. Играть гораздо интереснее. А для развлекательного просмотра, между записью театральной постановки и новым интересным голофильмом, обычно выбирают последний.

— В наше время наслаждение искусством — это тяжкий труд— выдохнула Наташа, когда они вышли на улицу.

Выходящие из театра зрители растекались по близлежащим улицам полноводной рекою.

— И не говори— подхватила Малиновская: — Чувствую себя апельсином, выжатым в апельсиновый сок. Но классно повеселились?

— Ещё как— согласилась Наташа: — Помнишь, ту сцену в магазине? Не могу поверить, чтобы в то время за каждой кассой сидело по девушке. И так во всех магазинах. Это сколько народу тратило своё время на то, чтобы выполнять работу простых роботов? В начале двадцать первого века уже изобрели вычислительные системы?

— Их изобрели ещё в середине двадцатого и даже раньше— сказал Мотылёк.

— Вот видишь! Разве можно тратить труд и творческий потенциал стольких людей на то, что спокойно могут делать автоматы?

— Ещё бы Средневековье вспомнила или Античность— подначила Малиновская.

Наташа замотала головой: — К Античности у меня претензий нет.

— А к двадцать первому веку, значит, есть?

— Есть! Как можно было продолжать жить так, будто социалистическая революция вообще не происходила? Я не понимаю.

Мотылёк поцеловал Наташу, а Гончар сказал: — Не нужно думать, будто предки были глупее нас. Знаешь, сколько ума надо было, чтобы придумать, хотя бы вот колесо или рычаг? Может быть побольше, чем для разработки основных положений физики солнца! Легко поучать дремучих предков, потребив разжёванные и подготовленные для скорейшего усвоения знания в современной общеобразовательной школе.

— Ну что вы на меня напали— расстроилась Наташа: — Я просто так сказала.

— Никто не нападает— ответил за всех Мотылёк: — Мы просто дискуссируем на темы социо-исторического развития и корреляции социальной культуры и технологического уровня общества.

Поправляя волосы, Света заявила: — Не хочу дискуссировать. Хочу мороженого.

— Строго говоря, дискуссировать можно одновременно с поеданием мороженого— улыбнулся Гончар.

— Нет, нельзя. Увлечёшься и забудешь о вкусе. И зачем тогда было грызть мороженое?