5.

Встроенный в незаметной нише медицинский модуль по мановению голографической руки выдвинулся и приготовился к оценке повреждений. Капитан положил на фиксатор ладонь и несколько тонких манипуляторов занялись чисткой, обработкой и обезболиванием поврежденных тканей. Несколько уколов, и основной манипулятор принялся за штопку, укладывая аккуратные, ровные стежки.

— Мила, — решил развлечь себя беседой Воронцов, пока модуль возился с ранением. — Вот смотрю и кажется мне, что я тебя встречал прежде, в реальной жизни.

— В каком-нибудь фильме? — мило улыбнулась голограмма. — И видимо в голливудском, потому что, в наших я не снимаюсь из принципа, — презрительно фыркнула она.

— Ты и шутить умеешь? — улыбнулся капитан. — Серьезно, я откуда-то помню твое лицо. Такие милые ямочки на щечках невозможно забыть.

— Вы встречали эти ямочки в нашем мед центре. По моим данным вы бывали у нас двенадцать раз за восемь лет.

— Точно! — припомнил, наконец, он. — Медсестричка, вертлявая, веселая такая хохотушка.

— Я являюсь репликой внешности и нейромозговой активности одного из сотрудников данного медицинского учреждения, — подтвердила Мила.

— Реплика говоришь, — помрачнел капитан. — Значит…

— Она погибла в автомобильной аварии.

— Как жаль.

— Она тоже помнила вас, — грустно улыбнулась Мила. — Вы рассказывали ей про свою службу. Ей это нравилось. И ваше внимание.

— Ты так отстраненно говоришь, будто ты не она.

— Я не она, — согласилась голограмма, пожав плечиками. — Я машина. Я всего лишь эмоционально ограниченная копия, созданная для удобства общения между человеком и электронной составляющей системы помощника. Я интерфейс.

При последней фразе ее электронный голос заметно дрогнул. Но Воронцов этого не заметил. Он опустевшим взглядом смотрел, как манипулятор укладывает последние стежки, а после покрывает рану спайдэриновым спреем.

Реплики всегда нагоняли на него грусть. В отличие от цифровых аватаров, обычного ИИ, они казались слишком живыми. Многие его погибшие товарищи становились репликами, они вполне разумно могли общаться с сослуживцами, служили успокоением скорбящим семьям, но у самого Воронцова они вызывали лишь душевную боль.

Слава Богу, в нашей стране практика репликации на уровне законодательства попала под жесткий контроль и массу ограничений. Как только это богопротивное явление пошло в массы, то понеслась не просто волна, настоящее цунами самоубийств с целью последующей репликации. Ее тут же взяли на вооружение новоявленные церкви и секты, спонсируемые из «оплота человечества».

Вечная жизнь, долгожданная реинкарнация, вознаграждение смертникам террористам, плюс эксклюзивное DLC c виртуальными девственницами. Фашистская шваль активно пользовалась репликой как посмертной наградой за успешные акции по усмирению несогласных с их «истинными ценностями».

Здесь же всем этим сектам и церквям быстро перекрыли кислород, запретив реплику для самоубийц, а жаждущих репликации стали подвергать жесткому психиатрическому обследованию. Психов после этого прибавилось, а вот желающих стало заметно меньше.

Но, как и вся дрянь, приходящая из-за океана, мода на репликацию постоянно поддерживалась подпольем. «Исключительная Нация» неустанно спонсировала ячейки запрещенных сект, с целью физического изничтожения славянских народов, что будто кость в горле встали пред вожделенными богатствами родины, плодородными нивами, и богатыми урожаями братских, Азиатских народов.

Товарищам из Азии, особенно соседствующим с Европейским Национал Демократическим Альянсом доставалось, несомненно, больше бед, от фашистов, которых на них без конца натравливали все те же спонсоры из-за океана. Но ребята молодцы, держались. И репликация у них не получила развития вовсе. Ее признали проклятием и позором для всего рода.

Они-то и аватаров старались использовать исключительно в посольствах и высших гос структурах. А в приемных мелких учреждений вас по-прежнему встречали статные поджарые мужчины и милые девушки в хиджабах. Настоящие, живые люди.

Нравилось Воронцову в Азии. Казалось там остались последние настоящие люди, чтившие предков и честь. Там не так давил гнет всей этой виртуальной дряни и потока информационной грязи, бесконечно льющейся в уставший бороться с нею мозг. К сожалению, бывать там приходилось только по работе. А отдых под жарким восточным солнышком с сочной дыней в руке, давно стал несбыточной мечтой.

— Алексей, — вывел его из задумчивости голос Милы. — Вам плохо? Может применить развернутое сканирование?

— Нет, спасибо, — улыбнулся он голограмме. — Понимаешь Мил, хочется мне дыню, как перед смертью. Да и устал я совсем. В Азию хочу! Не раз приходилось бывать, но все что я там видел, это перестрелки, кровь и фанатиков.

— Может, расскажете?

— В доступе отказано, — изобразил он сухую, деловую интонацию Милы, а после рассмеялся, оценивая качественно зашитую и обработанную ладонь. — Расскажу, если пообещаешь никому не пересказывать. Иначе нас обоих посадят. Хотя, — оглядел он мрачный бокс, — мы уже сокамерники.

Капитан сдвинул в кучу несколько ящиков, расстелил найденный до этого пыльный плед и собрался моститься для отдыха.

— Погодите, — остановила его Мила, и выдала очередной батончик.

— Спасибо, но я сыт.

— Вы попробуйте.

Без особого энтузиазма капитан откусил кусочек и заурчал от удовольствия. Батончик был сладким, сочным, с ароматом дыни. Мила, отлично рассчитала все добавки, он не был приторным, без навязчивого химического послевкусия. Сплошное удовольствие.

— Благодарю, Мила, — довольно улыбнулся капитан голограмме. — Порадовала. Будто настоящая дыня.

— Мне очень приятно, что я смогла вам угодить.

— Ну что, готова слушать? — спросил он, укладываясь на ящики и с удовольствием откусил от батончика.

— С удовольствием.

— Было это в позапрошлом году. Я только собрался в отпуск, но, не доезжая до аэропорта, получил приказ прибыть в штаб. Группа из фашистского подполья захватила мечеть в одном из государств Азиатского Содружества. Наши друзья запросили группу экспертов, то есть мою…