2.

Теплая вода струями стекала по лицу, согревая и в то же время, смывая непонятную слизь, в которой Воронцов по уши измазался, повалившись на пол. Голова была полна вопросов. Что за бокс такой? Как он тут оказался? Зачем его тут заперли? Хотя-бы институт этот капитан знал. Доводилось бывать с тяжелыми ранениями.

Последний раз ему несколько месяцев отращивали три пальца на левой руке и часть лица, которые он потерял во время схватки с террористами. И ладно-бы мусульмане, но от братьев славян он пояса шахида никак не ожидал. На чем и погорел, в прямом и переносном смысле.

Ладно, то были дела прошлые. Следовало понять, как его снова занесло в этот секретный институт. Почему он не в палате, а в каком-то боксе?

Вспышками появлялись обрывочные воспоминания, что кадрами выстраивались в сплошную череду бессвязных событий. Вот одно из них наиболее сильно взволновало.

Десантный планер идет над судном, разрезающим волны. В ночной визир видна стилизованная свастика на борту головного катера атакующих. Вот еще одно судно, и еще. Каждое вооружено современными пушками, и прут они под прикрытием ночи на родной капитану берег.

Воронцов принимает решение об атаке. Планер начинает поливать неприятелей огнем. Два судна уже полыхают, третье, грамотно лавируя, уходит от очередей. И тут планер сотрясает и бросает в сторону. Борт заволакивает дымом. Пилот кричит, что их расстреливают крупным калибром. Воронцов дает приказ бойцам покинуть борт.

Последний из бойцов покинул планер. Воронцов высунулся в люк, глаза забивал злой, соленый морской ветер, а полоса дыма тянулась длинным шлейфом за накренившимся планером, который из последних сил пытался долететь до берега.

Пора прыгать.

Ослепительная вспышка, борт сотрясается, планер завертело и круто бросило вниз. Опаляющая волна ринулась в лицо.

Неужели снова покалечило? И что оторвало, на сей раз?

Воронцов первым делом взглянул вниз, а после облегченно вздохнул. На месте. Все пальцы на ногах были на месте. Впрочем, как и на руках.

Ей-богу, сам того не желая, он стал соответствовать насмешливому прозвищу, которым за спиной прозвали его бойцы.

Да уж, Счастливчик. И года не было, чтобы ему что-то не заращивали или не отращивали снова.

Фыркая Воронцов, стер воду с лица и обернулся к запотевшему зеркалу. После он долго рассматривал свою грубую физиономию в мутных разводах, которые снова скрывал собою пар.

— Вы слишком расточительны, — послышался голос Милы. — Норма расхода воды превышена в два раза.

— Ай, не жадничай, — небрежно отмахнулся он, корча дурацкие гримасы потеющему зеркалу. — Ты решила за мной подсмотреть, или душ со мной принять? — шутливо говорил он, оборачиваясь, чтобы снова встать под теплые струи.

Его взгляд, встретился с суровым серым взглядом из-под очков в тонкой металлической оправе.

— Я все же настоятельно советую, придерживаться установленной нормы, — строго сказала миловидная девушка в черной облегающей юбке и белой небрежно застегнутой блузке, из которой выпирал аппетитный бюст.

— Ох, етитская сила, — воскликнул капитан, прикрыв руками свое достоинство. — Ты кто?

— Мила.

— Блин, — расслабился Воронцов. — Ты чего пугаешь так? — отнял он руки и махнул в направлении Милы. Как и предполагал, рука беспрепятственно прошла сквозь голограмму. — Отличный образ, — подмигнул он ей. — И тут он прям, как раз к месту.

— Что не так?

— Без обид, но выглядишь ты, как похотливая училка, из ретро-порнофильмов. — хохотнул Воронцов. — Тихо боец! — обратился к себе, верней к мини Воронцову.

— Не понимаю.

— Смени образ, пожалуйста.

По изображению пошла рябь, затем словно промелькнуло несколько слайдов, и Мила преобразилась.

— Ты издеваешься? — едва не взвыл капитан, глядя на образ симпатичной длинноногой лаборантки в не слишком длинном халатике, из не до конца, застегнутых пуговок которого все так же выпирал ее бюст.

— Не понимаю, — повторила Мила. — Что не так?

— Не была бы ты голограммой, — ухмыльнулся Воронцов, — я бы наглядно и в подробностях показал, что не так. А так… — махнул он на нее рукой. — Сплошное разочарование.

Мила призадумалась, и так по-человечески, скользнула заинтересованным взглядом по рельефному мокрому телу капитана.

— Понимаю, — просияла она. — У меня есть различные функции взаимодействия и…

— Исчезни, — взмолился Воронцов. — Пока не позову, не показывайся.

Теперь быстро моясь и зло, растирая покрасневшую кожу, он тихо бубнил себе под нос, проклятья на головы всех голограмм, дроидов, ботов и нейроботов вместе взятых.

Воронцов по жизни был консерватором и замшелым ретроградом, который тихо ненавидел современные технологии, за что над ним посмеивались окружающие. Хотя им бы плакать. Ожиревшие от лени и синтетической пищи, отупевшие от бесконечного помойного потока информации, и разучившиеся думать, поскольку за них давно думают нейросети. Все их насмешки были жалкими, как и они сами. Воронцов еще смутно помнил те времена, когда был модным фитнес, силовые нагрузки, рельефные мышцы у мужчин, и подтянутые животы и попки у женщин.

Теперь же красота измерялась количеством подбородков и толстым задом, который занимал сразу два кресла в самолете.

«Фу, худышка» теперь писали в рунете. «Они больные, они не нормальные» «недолюди» «микробы». Теперь большинство диктовало свои правила красоты и образа жизни.

Порождения мусорной пищи. Биомасса блин.

Временами закрадывались мысли типа: а не ну его нафиг, а? Кого я защищаю? От кого? Какие войны? Битвы колобков? Массовое побоище сумоистов? Да вытащи их на поле боя, и они расплывутся под солнышком как дешевый синтетический маргарин.

Не нужно было больше никаких терминаторов, восстания машин, и прочих техно и кибер страшилок прошлого. Куча угодливых роботов, что накормят, напоят, в туалет отвезут и зад подотрут. А отними их, дерни рубильник, выключи электричество, и это станет настоящим апокалипсисом, похуже любой ядерной войны. Обезумевшие без электричества, не способные делать что-либо руками и совершенно не жизнеспособные без девайсов люди в панике передушат друг друга в считанные часы.

Тут капитан вспомнил, что эта благодать была лишь видимостью. Враги тем временем не дремали. Бывший Евросоюз, а ныне ЕНДА, зараженный бациллой вседозволенности, переросшей в настоящий фашизм, все чаще посматривал в сторону богатств его родины, что сопротивлялась этой гангрене. Демон еще более извращенного фашизма чем прежний, постоянно подкармливаемый корпорациями из-за океана, все уверенней и выше поднимал свою голову.

Да Воронцов был консерватором. Да он был ретроградом. Но он знал одно: лучший боец — это подвижный боец, лучший автомат — это тот, которым одинаково хорошо можно стрелять и забивать гвозди, а хороший фашист, это мертвый фашист.

— Ничего, порвем еще этих фашистов, — весело подмигнул себе Воронцов в следующее зеркало у модуля выдачи белья.

В нутре прямоугольной тумбы пожужжало, погудело, но ничего не произошло. Только запахло жженой изоляцией и все.

— Э, агрегат, — пнул он босой ногой модуль. — А шмотки где?

Замигал красный диод, снова зажужжало, и опять ничего. Сквозь щель для охлаждения повалило облако дыма, и выстрелила пара искр.

— Мила, — окликнул капитан бота.

— Слушаю, — сухо и без интонации, прогудел динамик.

— Машина сдохла. Мне что, так и ходить теперь голым?

Ответа не последовало. Послышался царапающий шелест, будто кто-то скреб вилкой по стеклу. Из темного угла метнулась юркая тень, не на шутку испугав Воронцова, просеменила стальными лапками мимо него, и нырнула в утробу модуля.

— Чертовы боты, — поежился капитан, слушая, как рем-бот что-то пилит внутри модуля. — Обязательно их делать похожими на пауков? Нет бы, что-нибудь милое, с колесиками. Как ползучие мины, например. Вечно змеи, многоножки, пауки. Б-р-р, гадость, — сетовал Воронцов, наблюдая за глазком камеры, который смотрел на него, но динамик молчал. — Мил, зачем твоих братьев меньших на всякую гадость похожими делают?

— Для удобства эксплуатации, — бесстрастно ответил динамик.

— Какой развернутый ответ. Ты что обиделась?

— Боты не обижаются.

— Ага, они бьют током, — вспомнил капитан старый анекдот про ревнивого секс-дроида.

— Слушай, ты извини, — улыбнулся в камеру он. — Я сейчас приоденусь и уйду. Больше хамить будет некому.

— Не уйдете.

— Не понял. Это почему?

— Помещение герметизировано.

— Так раскупорь.

— Повторите, или же перефразируйте команду.

— Разгерметизируйся. Открой дверь. Сим-сим откройся.

— Не могу.

— Что, у меня снова нет доступа? — стал злиться капитан.

— Дверь под контролем охранной системы. Я модуль-помощник. Наши сети не пересекаются.

— Понятно, — протянул капитан, почесывая щеку и щурясь в камеру.

Загудел модуль, с тем погас красный диод, загорелся зеленый. Рем-бот волоча за собой ворох горелых проводов, прошуршал обратно в темный угол. — Ваши размеры, — прогудел оживший ящик.

— Сто девяносто два, пятьдесят шесть, сорок четыре, — ответил Воронцов.

Модуль около минуты, жужжал, тарахтел, скрипел и трясся. И когда капитан решил, что он вот-вот снова накроется, наконец, выдвинулся ящик, в котором лежали майка, трусы, носки, комбинезон и мокасины. И все это было противно белоснежным, к тому же разило жженой изоляцией.

За неимением лучшего, сгодилось и это. Огорчило только что мокасины, оказались на размер меньше, что капитан и озвучил. Из угла снова зашуршало. Бот взял курс на модуль.

Пока трудяга грохотал внутри агрегата, Воронцов надел обувку, потопал ногой, и решил, что и так сойдет. Надоел ему этот бокс, пора было двигать наружу и разбираться, на кой черт его сюда запихнули.

На длинной лестнице, уходящей под крутым углом вверх к гермодвери, Воронцова ожидал еще один сюрприз. Труп лежал у стены, а противоположная была забрызгана темным, засохшим пятном. Осмотрев новую засохшую мумию, капитану стало ясно, что пятно, было ничем иным, как содержимым, наполовину снесенной черепной коробки.

Бедолага явно покончил с собой, но оружия нигде не было, да и труп лежал не на том месте, где встретил свой конец. Кто-то откатил его в сторону и бросил скорей всего все те же семь лет назад. Но насторожили его совсем не все эти наблюдения, а то, что он был одет в такой же белый комбинезон как предыдущее тело, да и сам Воронцов.

Катая по подсознанию эту неприятную мысль, он поднялся к гермодвери. Монолитная стальная плита была оцарапана, края ее явно пытались чем-то поддеть, а у самой системы ввода и опознания, было несколько отметин от пуль.

Тихо прогудела вращающаяся камера системы опознания.

— Пр… Ижите палец. — сухим, мужским голосом стал заикаться встроенный в нее динамик.

Воронцов положил большой палец на сканер.

— Пок… Выж… Вылоп…

— Чего? — удивленно спросил капитан у бота заики.

— Оск… Прижл… Пред… Сечак… лаза…

— Хорош икать, — догадавшись о том, чего хочет бот, он встал напротив сканера сетчатки.

— Капит… Капитна…

— Я в курсе кто я. Выпускай, давай, железяка.

— Вете… Дите… Идте… Код.

— Блин, — вскипел капитан и пнул дверь. — Какой код? Я не знаю никакого кода. Открывай болван.

— Ите… Дите…

— Сам иди ты, металлолом, — сплюнул Воронцов. — Гребаный бот. Закоротило что ли? Рем-бот! — позвал он.

Юркий стальной паучок выбежал из своей норки в стене и просеменил к гермодвери. Но остановился и стал жужжать приводами и таращиться камерой на капитана.

— Ну, — подбадривал он паучка, тот поскреб лапками по двери, подпрыгнул, соскользнул и снова стал глядеть на Воронцова. — А, вот в чем дело. Хорошо дружок, давай помогу.

Не без содрогания, двумя пальцами за спинку, словно настоящего паука, капитан поднял работяжку и помедлил, рассматривая его тупую мордашку с маленькой камерой.

— А ты брат, ничего, — улыбнулся он. — Симпатяга. — Бот в ответ пожужжал камерой и побарахтал лапками. — Ну, вперед к трудовым рекордам! — подмигнул Воронцов паучку и посадил на блок системы опознания.

Паучок покрутился, присмотрелся, как следует, сменил на лапке насадку, подходящую под болты лючка для ботов, и стал деловито их свинчивать, а после скрылся в блоке.

Заискрило. В блоке что-то затарахтело. На кожухе засветились красные диоды. Из лючка с трудом выполз дымящийся рем-бот, из которого постреливали искры.

— Втро… Торжение… Вторжение. Попытка взлома. Ваши данные переданы на пост охраны, — стал вопить динамик. — Отойдите от двери и ждите охрану. Советую не сопротивляться.

— Баран, — закатил глаза капитан. — Железный дровосек блин. Ты нафига ботика обидел, дуболом? Ну, хотя бы разомкнуло и то хорошо.

— Отойдите от двери, — повторил динамик.

Воронцов подобрал покалеченного паучка, что дергался, будто в припадке, и отправился вниз по лестнице, ожидать прихода охраны. Радость от мысли о скором освобождении омрачил попавшийся на глаза труп.

«Какая к черту охрана, если тут годами мумии лежат? Едрит твою за нижнюю конечность! Ладно, придумаем что-нибудь. Хорошо было бы и покушать. А то на пустой желудок плохо думается».