Глава 7

— Постоянные уроки — это так утомительно. Я так устал… Невыносимо… Ведь ты даже не знаешь, как правильно, хоть и принимаешь подсказки, но путаешься, стоя у доски, сжимая мел, слушая насмешки от таких же, как и ты, начинаешь нервничать, а под суровым взглядом учителя теряешься еще больше… Хочется исчезнуть, раствориться или рассыпаться по кускам, так же как и осыпающийся мел в руках. Знаешь, если еще немного… Еще чуть-чуть и она разрушится… Не станет души! — запаниковал я, повышая голос, пытаясь поспевать следом за Даниэлем, выражение лица которого мне так необходимо было видеть именно сейчас, но оно ускользало от меня, — Хотя бы каникулы или выходные, да черт, перемена на худой конец!

— Не переживай! Бог не позволит тебе погибнуть так бесславно, — ответил он, шаря по карманам в поисках ключа, — И да, я с тобой согласен: каникулы — это важно, безусловно… Подведение итогов, радость от достижений, некий пункт прибытия после долгих странствий… Ты можешь остановиться, оглядеться, и, наконец, заглянув в себя навести в этом месте порядок, ведь отдыхать — это тоже умение, которое к сожалению, не всем дано.

Я вошел вслед за ним, не совсем еще понимая то, чувство, что возникло во мне, как только переступил порог. Успокоение? Облегчение? Я даже понимаю, что этих двух слов недостаточно для описания моментальной трансформации состояния души. Дом снаружи не выглядит более привлекательным, чем стоящие рядом, но внутри он словно дышал небом, вбирая в себя слишком много света. Я вдыхал то ли утреннее золото, насквозь пронзающие стекло, то ли дух леса, который находился к моему извечному удивлению только в утренние часы, рассыпающийся особенно щедро в гостинной от деревянной интерьерной лестницы и паркета. Я понял, дом просто дышал Даниэлем. Я вынужденно принес в него свою свободу, а он, к моему удивлению, принял нас, давая понять, что можно быть свободным здесь под этой крышей.

Оказавшись на кухне, Даниэль, открыв ящик, нахмурился, скользя взглядом по вечному хаосу, присмирить который так никогда и не удавалось.

— Эти идиоты… Хотя, бардак тоже неплохо! — сказал он, и улыбнувшись внес незначительные поправки, сметая рассыпанный чай в ладонь, отправляя содержимое в мусорное ведро, — Это значит только одно: все любят чай! Забавно получается: душа совсем как чай, а в таком состоянии она потому, что все заглядывают в этот ящик. Так какой твой самый любимый?

Я весьма озадаченный этим вопросом непроизвольно почесал затылок, оттягивая время, но все никак не мог решить, нужно ли мне снова оглядываться назад в те сладкие дни, добротно смазанные толстым слоем горечи. Эта жуткая смесь всплывая на поверхность, словно нефтяное пятно, душило, не давая вздохнуть.

— С бергамотом...

Даниэль, озадаченно посмотрев на меня, все же снова принялся шарить в ящике, в котором все пришло именно к тому виду, который изначально предстал перед глазами.

— Почему именно с бергамотом? — спросил он, продолжая бесполезные действия руками.

— Не знаю… Просто всегда его любил. Его вкус и запах оказывает на меня неизгладимое впечатление.

Придумав самое что ни на есть примитивное объяснение, я закрыл вопрос, но для меня сейчас он встал в повестке дня первой строчкой. А почему собственно с бергамотом? Разве я много сортов чая испробовал? Помню только черный, зеленый, зеленый с мятой, черный с мятой и прочими добавками, но я не помню, чтобы какой-либо из них вызывал бурю эмоций после первого в жизни глотка. Пусть это останется тайной даже для меня, независимо, разгадаю я ее когда-нибудь или нет, ведь это не уменьшит в чувствах, что тоже неплохо.

— Так что?

— Просто черный тогда...

На душе немного потеплело. Это первый дом, что принял меня и ему не нужно было ни моей просьбы, ни его собственного согласия. Идеальная гармония. Да, это именно то место, где я смогу наконец отдышаться и оглядеться. Я в благодарности растекся по столу, свесив руки и опустив голову закрыл глаза. Слышно было даже как он бьется, монотонно, размеренно еле слышным гудением лампы, шумом вскипающего чайника. Как этот дом заглушая крики с улицы обволакивает. Я словно спрятался, и сделал это именно так, как и хотел всегда: спрятаться глубже, в самый центр ядра этого мира.

Сквозь музыку моей безмятежности раздался горький протяжный вздох: в углу темной части комнаты сидел Мэт. Я вскочил от неожиданности и недоумения, не сумев выдавить из себя ни слова.

— А этот… Не переживай, это его обычное состояние после работы. Ну знаешь, стрельба в школе: два учителя и четверо ребятишек. Эх, один так и не узнал, что стал отцом.

— Пять… — прохрипел Мэт, все также сжимая мертвой хваткой взъерошенные волосы.

— Что?

— Пять детишек… Мелкий паршивец умер два часа назад в больнице...

Воцарилась тишина. Я молчал… Даниэль по свей видимости сначала что-то хотел сказать, ведь он всегда знал больше, но сейчас он отведя в сторону взгляд решил, что еще не время для такого разговора. Что до Мэта, его молчание не вызывало более ни приреканий, ни вопросов. Если грустно — пусть молчит. Если тяжко — плачет. Жаль что тому, кто сделал выбор его слезы ни по чем. Кого оплакивал Мэт? Четырнадцатилетнего террориста? Жертвы террора? Себя?

Молчание еще длилось бы долго, но я не выдержал.

— Получал ли кто-нибудь билет в свобдный полет?

— Ты о таких, как ты? — с легкостью поймав мою туманную мысль спросил Даниэль.

— Что было потом?

Задумавшись он ушел в себя. Нет, он не вспоминал, просто не знал, как выразиться.

— Да, четверо их было. Ушли слишком далеко. Навсегда… Не знаю, с какого количества времени это можно считать бесконечностью. Но, надолго. В никуда. В пустоту. До самого дна — нашли даже такое место. В нем нет ничего, так как еще никто не упал в него. Потому что еще рано. Думаю, там мы соберемся позже.

Я вскинул брови. Это совсем сросталось с моими представлениями о космосе. Но слово пустота пугало меня.

— Пустота?

— Ну как пустота… Пока пустота… Хотя я не знаю. Я там еще не был.

— Тогда откуда ты знаешь эту историю?

Он ухмыльнулся и хитро посмотрел на меня, и мне это совсем не понравилось.

— Что же с ними дальше-то? — подняв голову поинтересовался Мэт.

Не знаю, почему, но я был рад тому, что он решил "воскреснуть".

— Очевидней некуда!

— Вернулись?

— Да, и внесли сумятицу своими рассказами о том, что на самом деле нет вращения по кругу — все падает друг за другом, а в трехмерной картине это оставляет иной след. Притяжение и гравитация даже за пределами материи. Но это сложно… Я не хочу говорить об этом… Страшно.

Его последнее слово вонзилось в меня словно нож. Неизвестность до жути пугающая даже меня… Но я так хотел свободы от всего.

— Невозможно...

Мэт итак смотрел на него остекленевшими глазами, но те, что предстали перед нами взволновали обоих.

— Если так трудно, просто не принимай такую ужасающую правду. Не думай… Отбрось мысли об этом. Да сложно… И еще видимо тебе рано, но ты теперь знаешь, что в билете на выпускном экзамене. Знание не обязывает тебя идти к осознанию именно сейчас. Да и мне тоже.

Благодаря Даниэлю теперь я мог успокаивать себя своим оптимистичным мировоззрением, кажущимся для других до ужаса пугающим. Нет ничего страшного в окончании всего. Мы не умрем внезапно, ведь это невозможно. И все же, с каждым днем, с каждым годом мы все ближе к концу. Ведь у всего есть свой конец, свое начало.

То время и то место, где все встречается, есть и конец и одновременно начало. В мире вообще ничто не появляется из ниоткуда. Мы были и раньше, просто не помним этого, ведь это время так далеко от нас. Да и не важно, ведь прошлое есть прошлое… Зато я чувствую, хотя нет, я знаю, что встретившись со всем, что существует, немного отдохнув и разогревая до бесконечности температуру, мы разлетимся вновь на куски. Тогда я точно буду держать Асию крепко за руки, чтобы уже никогда не теряться. Но это время так далеко. Я боюсь забыть о ней однажды...

Однако, никто не предполагает, что конец и начало неотделимы друг от друга. Когда свет погаснет, и над всем сущим опустится занавес, мы будем в темноте и тесноте. Там нет места страху, когда все здесь, все рядом. Как собравший себя ртутный шарик в одно целое, мы наконец получим успокоение, вычеркивая из себя страх одиночества, страх темноты, страх смерти и все, что одолевает ребенка плутающего в неизвестности вдали от дома. Это и есть рай, место, где все счастливы, то, откуда были изгнаны когда-то… Не специально, конечно же, а потому, что было пора отправляться в путь. Просто физика… Единственный закон вселенной: притяжение всего друг к другу, сжатие до предела и как следствие — взрыв. Потом опять сначала. Вот только где конец, а где начало, уже не имеет значения. Я думаю, так было всегда, но мы не помним… Мы никогда не помним, теряясь в столь долгом путешествии.

Куда бы ни пошел я, куда бы не пошла Асиа, я верю, что мы встретимся, и у меня еще есть время найти ее до нашей встречи в том месте, где собираются все.

Где-то в глубине души я уже знал это, словно когда-то давно все видел своими глазами. Но память так жестока. Все это уходило вдаль по шкале времени настолько далеко, что я уже не мог с такой уверенностью сказать, а было ли это на самом деле? Я не отрицаю тот факт, что вполне благополучно мог выдумать это.

В бесконечном темном пространстве, где нет ничего… Какая разница, куда ты падаешь, вверх или вниз — уже не имеет значения, так как уже нет возможности оценить свое движение относительно чего-то, когда все, так же как и ты, падает в ту же сторону. Только вот вопрос: возвращение ли уже? Если нет, то сколько еще мне ждать того момента, когда материя, потяжелев, замедлит свой ход, входя в поворот по направлению к первоисточнику? Когда начнется тяга назад?